Умение прощать

— Стхул, скажи, как часто Майтри приходит к Шаткару? — Чандрагупта приблизился к другу, ловко обжаривающему пури в кипящем масле. Румяные лепёшки одна за другой перекочёвывали с тапы на поднос, который Стхул собирался потом отнести в кухню, чтобы накормить товарищей, хозяина дома и Чанакью с Бхайравом. — Да как сказать, — Стхулбхадра призадумался. — Раз в тридцать дней. К Шаткару на рынок она почаще заглядывает. Раз в два-три дня точно. Шаткар потом приходит и рассказывает нам новости. А кто бы их ему передал, как не Майтри? Вот и про тебя мы так же узнали, — повар вздохнул, сокрушённо покачал головой и продолжил переворачивать пури. — А разве Майтри не прямо сюда приходила раньше? Я помню, она тут чаще бывала. Ну, до того, как я и самрадж… В общем, понимаешь. — Верно, но потом ачарья ей это запретил. Он сказал, после случая с тобой самрадж наверняка станет намного подозрительнее. Возможно, за Майтри, как и за другими слугами, теперь постоянно следят, и если кто-нибудь донесёт Дайме, что её первая помощница ходит куда-то дальше рынка, девушку выследят и убьют. И нас всех прикончат, поняв, где мы скрываемся. А зачем тебе Майтри? — внезапно заинтересовался Стхул, а потом хлопнул себя по лбу и засмеялся. — Неужели понравилась? — спросил он, весело подмигнув другу. Чандрагупта замер с неопределённым выражением лица, а потом улыбнулся, потупив взгляд. — Кажется, да. Она милая девушка. — Если так, я помогу вам встретиться! — обрадовался Стхул. — Ох, счастье какое, — он вытер вспотевшее лицо передником. — Наконец, ты стал, как прочие юноши. Говорил я Индре и Дхуму, что вся эта глупость у тебя вроде болезни, и скоро она пройдёт. Вот и прошло. Как я рад! Чандра смотрел на друга и чувствовал себя прескверно. Одно дело лгать Лубдхаку или аматье Ракшасу и совсем другое — одному из тех, с кем вырос и кого считаешь братом. Майтри понадобилась ему вовсе не для того, чтобы сделать свадебное предложение или уговорить на тайное свидание. Ловкая шпионка ачарьи всё ещё оставалась единственным человеком, способным незаметно провести его обратно во дворец. Чандрагупта с трудом представлял, что будет делать, когда окажется снова лицом к лицу с Дхана Нандом, знал он одно: ему непременно надо поговорить с самраджем, рассказав то, о чём недавно он беседовал с Чанакьей. Правда, самого Чанакью упоминать Чандрагупта, разумеется, не собирался. *** Стхулу ничего не стоило за завтраком убедить Шаткара немного отдохнуть от работы, доверив Чандре, Индре и Дхуму несколько дней поторговать вместо него в лавке. Чандра, складывая руки у сердца, вторил Стхулу, приводя собственные доводы. Он говорил, что ему сейчас нужно отвлечься, а работа станет наилучшей возможностью прийти в себя. И Шаткар поверил. Проверив умения парней и удостоверившись, что они в доме Лубдхака научились всем премудростям торговли, Шаткар благодушно сказал: — Ладно, пробуйте! Раз в день я буду приходить и пересчитывать выручку. Если увижу, что всё в порядке, доверю работу на больший срок. Согласен, чем просто сидеть без дела, потрудитесь-ка в лавке. Вам — польза, мне — отдых. Разумеется, дав такое разрешение ученикам Чанакьи, Шаткар тут же сообщил об этом ачарье. Выслушав Шаткара, брамин по привычке улыбнулся уголками губ. — Всё в порядке. Как я и думал, Чандрагупта решил сделать ещё одну попытку вернуться к старой жизни. Но я клянусь, у него ничего не выйдет, об этом можно не беспокоиться. *** Майтри пришла на третий день под предлогом покупки свежей зелени и яблок. На самом деле всё, чего она хотела — передать Чанакье новости через Шаткара. Девушка была очень удивлена и немного растеряна, застав в лавке Индру, Дхума и Чандрагупту. Она долго не решалась отдать им записку, но потом всё же подошла и украдкой сунула клочок ткани в руку Дхуму. — Передай учителю, — быстро шепнула она и, набрав в плетёную корзину десяток яблок, бросив следом четыре пучка кориандра, служанка собралась уходить, но внезапно откуда-то сбоку вывернулся Чандрагупта. — Погоди немного, есть разговор. Майтри не успела ойкнуть, как её, дёрнув за руку, втянули под прилавок. — Зачем ты это сделал? — сжавшись в комок, Майтри испуганно смотрела на Чандру, усевшегося рядом. Дрожа всем телом, она гадала, не начнёт ли сейчас этот парень обвинять её во всём, что случилось с ним в последние дни. Как знать, вдруг он выяснил правду? — Сможешь провести меня во дворец? — Нет! — едва не закричала Майтри, но вовремя опомнилась, понизив голос. — Нет, Чандра. Самрадж в ярости. Нам наступит конец, если я приведу тебя к нему. Он убьёт нас. — Он ещё никого не казнил просто потому, что не в духе? — осторожно поинтересовался Чандрагупта, боясь услышать утвердительный ответ. — Что ты! Ему не до казней. С тех пор, как ты ушёл, он заперся в покоях и пьёт вперемешку бханг, мадхвику, сому, гауду и ещё какую-то гадость из ячменя уже шесть дней подряд. Аматья не знает, как вернуть императора в нормальное состояние. Подсылал к нему лекарей, так царь их всех выгнал и пообещал убить, если вернутся. — А всё по моей вине, — Чандра проглотил комок в горле. — Император в таком состоянии из-за меня. — Нет, это Селевк виноват, — неуверенно пролепетала Майтри и покосилась на Чандру: а ну как он всё-таки знает правду? Однако возражений служанка не услышала и мысленно выдохнула: не знает. — Да что говорить, — махнула Майтри рукой. — Надо жить будущим, а не прошлым. — Я не успокоюсь, пока снова не встречусь с императором. — И как ты рассчитываешь попасть во дворец? Это для тебя теперь невозможно. — Есть способ, и ты могла бы мне помочь. Некоторое время назад самрадж был очень заинтересован в одной служанке, которую долгое время по его приказу разыскивали по всему дворцу, но так и не нашли. Если бы ты могла принести мне женские одеяния, я бы переоделся, назвал себя Манджулой и прошёл бы мимо стражи вместе с тобой. Если не поможешь, тогда переоденусь и пойду сам. — Разума лишился?! — Майтри перепугалась не на шутку. — Тебя же убьют! Ту Манджулу в лицо никто не знает, никому не удастся подтвердить её личность! Тебя мигом казнят как самозванку. — Я лучше умру, чем продолжу так жить. Прежде, чем самрадж меня казнит, ему придётся выслушать всё, что накипело у меня на душе! Майтри, мне невыносима мысль о том, что до самой смерти самрадж будет думать, будто я его предал. Я ведь не притворялся ради блага Бхараты, ачарьи или ради мести. Я его в самом деле полюбил, и он должен знать о том, что я чувствую это только к нему, а не к Селевку или к кому-то ещё. Девушка испуганными глазами уставилась на Чандрагупту. Руки её тряслись так, что кориандр с яблоками едва не выкатились на землю. — П-полюбил? — заикаясь, переспросила она. — Этого жуткого, злобного тирана? — Самрадж не такой. Да, он во всех людях видит врагов и никому не верит. Но, представь, с детства он слышал одно: он — потомок шудры, а его отец — убийца собственных братьев, незаконно занявший трон. Махападму при жизни обвиняли в куче грехов, но он никого из родных не убивал, а когда умер, в тех же преступлениях стали обвинять самраджа. Ему приписали убийство отца, что вовсе дико! Майтри, мне довелось увидеть императора совсем другим, не таким, каким его видят остальные. Он — не ракшас, а очень сильный человек, переживший многое. Он мог бы сломаться от испытаний, выпавших на его долю, но, так вышло, стал жёстким и подозрительным. Однако в глубине души он желает быть любимым не меньше, чем ты или я. Майтри молчала, судорожно стиснув в пальцах ручку корзины. — Вы надолго там застряли? — Индра осторожно заглянул под прилавок. — Нам с Дхумом торговать надо. Может, в другое место отправитесь беседовать? Шаткару не понравится, что я упустил множество покупателей по вашей вине. — Да-да, я ухожу! — Майтри ловко выбралась из-под прилавка и почти бегом покинула рынок. Чандра печально посмотрел ей вслед. — Не удалось уговорить на второе свидание? — сочувственно спросил приблизившийся Дхум. — Не знаю, — задумчиво протянул Чандрагупта. — По-моему, стоит подождать пару дней, прежде чем делать выводы. Либо она вернётся, либо… Он умолк и принялся сортировать груши, отделяя целые от помятых. Дхум успокаивающе похлопал Чандру по руке: — Если не с ней, значит, с другой повезёт. И ты всегда можешь посвататься к Субхаде. Ну, если разбогатеешь, конечно, потому что Сукхдэв — та ещё сволочь. Сказал мне когда-то, что отдаст дочь только за преуспевающего торговца, а не за такого босяка, как я. Ну, я не то чтоб сватался, просто почву прощупывал… Но если тебе нужна Субхада, про меня забудь. Я тебе не соперник, от всего отказываюсь заранее. Понимаешь? — Ага, — Чандра коротко кивнул, не желая выдать своих истинных чувств. *** Майтри вернулась гораздо скорее, чем Чандрагупта предполагал. Раньше, чем торговый день закончился, девушка снова явилась с корзиной, накрытой тёмной тканью. Внутри лежало ярко-оранжевое сари, ножные и ручные браслеты, изящный пояс из серебра и длинная непрозрачная накидка. — Вот, — порозовев, как утренний лотос, Майтри протянула корзину Чандрагупте. — Служанки на кухне, единственный раз видевшие эту Манджулу, рассказали, будто она носила оранжевые шаровары с золотой вышивкой. У меня таких одеяний сроду не бывало, поэтому я принесла сари. Давай, переодевайся, если не передумал. — Не передумал? — у Индры отвисла челюсть, когда он увидел женские одеяния в корзине. — Зачем тебе это, Чандра? — Собираюсь во дворец. Надо поговорить с самраджем без свидетелей. Придётся переодеться пропавшей служанкой, а Майтри притворится, будто случайно встретила меня на рынке и привела, чтобы угодить императору. — Ошалел?! — Индра ухватил друга за плечи. — Мученической смерти жаждешь? Ещё и Майтри подведёшь! Ты ведь не служанка. — Разумеется, нет, но я притворюсь ею ненадолго, чтобы пройти мимо охраны. Майтри пользуется доверием во дворце. Если она скажет, что нашла кого надо, ей поверят. — Но ты не похож на девицу! — Индра изо всех сил удерживался, чтобы не заорать на весь рынок. — Что если тебя попросят поднять покрывало?! Ты ж не дойдёшь живым до покоев царя! — По-твоему, я не похож? — Чандра подбоченился. — Да всю мою жизнь Лубдхак твердил, что родись я в женском теле, мне бы это куда больше пошло, потому как лицо у меня, улыбка и даже жесты — девичьи. И ещё говорил, что тогда он бы, наверное, женился… Ну и прочую ахинею по пьяни нёс, — Чандра быстро свернул опасный разговор, заметив, с каким сверхъестественным ужасом пялится на него Индра. — Одним словом, дай я ненадолго спрячусь тут за занавесью, чтобы преобразиться в «мечту Лубдхака». — Ты сумасшедший, — ошарашенно проговорил Индра. — Абсолютно чокнутый. — Наверное, — услышал он весёлый голос Чандрагупты из-за занавески. — Когда Дхум вернётся с кувшином воды, передай ему, что пить я не хочу. И вообще постарайся не пугать его сильно. Я рассчитываю вернуться к вам живым ещё до наступления темноты. — Очень сомневаюсь, — мрачно произнёс Индраджалик. — Тебя точно убьют. И ты сам будешь в этом виноват. — Лучше пожелай удачи, — высунувшись из-за занавеси, Чандра подмигнул Индре. — Я уверен, на сей раз всё удастся! *** — Величайший, срочное послание от Селевка, — почтительно склонившись, Ракшас подал Дхана Нанду перевязанный лентой пергамент. Император сидел за столом с закрытыми глазами, подпирая лоб обеими руками, и не шевелился. — Самрадж, вы спите? — аматья осторожно заглянул снизу в лицо повелителя. — Нет, — хрипло выдавил царь. — Давай бхутово послание, — отняв от головы одну руку, он вырвал пергамент из пальцев Ракшаса, второй рукой продолжая поддерживать верхнюю часть своего тела в вертикальном положении. — Не представляю, о чём этот данав мог написать. Сомневаюсь, что извиняется. Скорее, глумится. Вышвырнуть бы письмо. Изрубить мечом на куски. И сжечь, — сказав всё это, Дхана Нанд отшвырнул пергамент, даже не сняв ленту. — Мне сейчас не то что читать — глаза держать открытыми больно. Каждое слово — пытка. Снадобье, которое помогало, совсем не взяло, а вечер близится, — Дхана Нанд застонал. — Прикажи, чтобы принесли ещё холодной воды. И побольше. — Два кувшина свежей колодезной воды в царские покои! Пошевеливайтесь! — выкрикнул Ракшас, высунувшись наружу из опочивальни, потом вернулся обратно, с печалью глядя на своего страдающего повелителя. — Только прикажите, Величайший, я изорву проклятое письмо, сожгу его на ваших глазах и напишу Селевку в ответ самое унизительное послание, какое только сумею сочинить. — Плевать. Впрочем, нет. Развяжи ленту и лампаду подвинь ближе. Сейчас я попробую прочесть, что он там нацарапал. Вдруг что-то важное? Ракшас молниеносно выполнил всё, что от него требовалось: придвинул лампаду, развязал и расправил пергамент. Советнику было страшно любопытно, что в послании, но он не смел беспокоить государя вопросами, пока тот занят чтением. Согнувшись в три погибели над столом, Дхана Нанд очень долго и внимательно читал. Потом Ракшас увидел, как бледное лицо императора начинает покрываться неровными ярко-красными пятнами. Гневный крик исторгся из груди царя. Он вскочил с места, пнув ногой сиденье, выхватил меч и замахнулся, намереваясь изрубить пергамент на куски вместе со столом из сандалового дерева, за которым сидел. Первый советник вовремя поймал Дхана Нанда за локоть. — Умоляю, Величайший! Поганый македонец не стоит того, чтобы вы портили свою прекрасную мебель! Этот стол вам ещё пригодится. Давайте лучше обдумаем, как отомстить за нанесённое оскорбление. Клянусь, мы придумаем, как заставить его заплатить за каждое слово, причинившее вам боль. Если от этого станет легче, я притащу Селевка к вам, отрублю ему все пальцы на руках и ногах и заставлю их сожрать. А потом покончу с собой, приняв ответственность за всё случившееся на себя. Дхана Нанд тяжело дышал и не отвечал ничего, но и не пытался ударить аматью или разрубить не в чём не повинный стол. — Отпусти, — наконец, прохрипел он. — Отпусти меня. Ракшас медленно разжал пальцы. Дхана Нанд задрожал и сел прямо на пол, закрыв лицо трясущимися руками. Советник с ужасом смотрел на то, как ладони медленно переползли с лица на темя и виски, лицо потеряло осознанность, и император начал ритмично раскачиваться взад и вперёд, повторяя: — Нет… Не надо. Не хочу. Оставьте меня! Не трогайте! Нет. Опустившись на колени, советник поспешно обхватил своего повелителя за плечи и прижал к себе, как заботливая мать ребёнка. — Всё скоро закончится, Величайший. Держитесь. Этот приступ тоже пройдёт, как и предыдущие. Никто вас таким не увидит, не беспокойтесь. Я с вами, я буду всегда оберегать вас! Пергамент по-прежнему лежал развёрнутым на столе, но Ракшас дал себе клятву, что без разрешения императора ни за что не прочтёт его, как бы сильно ему этого ни хотелось. *** Стражи у ворот отлично помнили недавнюю историю с поисками Манджулы. Император тогда здорово разгневался, что какую-то служанку внутри его собственного дворца никто не способен найти на протяжении нескольких дней. Потом история забылась, и Дхана Нанд нашёл девчонке замену — смазливого пацана, который развлекал царя днём и ночью, словно являлся заезжим актёром, а не телохранителем раджкумари Дурдхары. Правда, мимолётное увлечение тоже продлилось недолго. Скандал, связанный с изгнанием Чандрагупты, оказавшегося, как поговаривали знающие люди, шпионом Селевка Никатора, до сих пор гремел на всю столицу, а император, впав в ярость, крушил дворцовые покои, пил и отказывался выходить в сабху и рассматривать дела уже семь дней подряд. Зато вдруг нашлась пропавшая бхутова служанка. Оглядев стоящую перед ним фигуру с закрытым лицом, страж спросил у Майтри: — Клянёшься, что девка, приведённая тобой, именно та, за кого себя выдаёт? Если самрадж опять разгневается, отвечать будешь ты. — Так открой её лицо и взгляни, — Майтри ничуть не смутилась. — Ни я, ни она не будем против. — Зачем смотреть? Я и не видал прежде эту Манджулу, поэтому кем бы ни являлась приведённая тобой девица, всё равно не распознаю, та это служанка, либо другая. Если не впущу ту, которая царю надобна, пострадаю я. Если впущу самозванку, опять пострадаю. А мне не хочется отвечать головой за чужие ошибки! — Ну, решай, что делать, — Майтри явно насмехалась над охранником. — Но если не впустишь девушку, найденную мной с таким трудом, я лично доложу императору о том, что именно ты отказался её впускать, поскольку, как и ты, не желаю отвечать головой не за свои ошибки. — Так и быть, — поколебавшись, сказал страж. — Но если твоя Манджула скинет во дворце ложный облик и обернётся какой-нибудь Шурпанакхой, Таракой или вообще окажется вишканьей, присланной Селевком, а самрадж начнёт искать виноватого, то я первый обвиню тебя в том, что ты меня ввела в заблуждение. Ясно? — Конечно, обвиняй! — беззаботно улыбнулась Майтри, хотя внутри у неё всё переворачивалось от страха. — Можешь прямо сейчас бежать и докладывать, но только себя глупцом выставишь, потому что я привела настоящую Манджулу. И я непременно получу награду, вот увидишь. Охранник ещё раз неуверенно посмотрел на Майтри и её загадочную спутницу, а потом опустил секиру. — Проходите обе, не задерживайте других! Чандрагупта и Майтри ступили на дворцовую площадь. *** Добраться до царских покоев в сопровождении Майтри ничего не стоило. С некоторых пор Дайма приблизила Майтри к себе, сделав её своей помощницей и заместительницей, поэтому ученица Чанакьи могла ходить практически везде, где желала. Этим преимуществом она воспользовалась, чтобы привести Чандру к дверям царской опочивальни. — Самрадж не принимает, — сухо промолвил охранник, когда Майтри и ещё одна служанка подошли к царским покоям. — Но это Манджула, — Майтри указала на свою спутницу, полностью закутанную в покрывало. — Помнишь ведь, как тщательно самрадж разыскивал её некоторое время назад? Я привела её. — Я знаю одно: мне приказано всех отсылать прочь, кроме аматьи Ракшаса, раджкумари Дурдхары и дэви Даймы, — не моргнув глазом, отчеканил охранник. — А ты мог бы войти и сказать императору, что нашлась Манджула? — как можно более ласково задала вопрос Майтри. — Мне приказано никого не впускать и самому не входить! — отрезал стражник. — Если не уйдёте, я позову других слуг и прикажу схватить вас, потому что вы нарушаете покой императора. Майтри вздохнула и потрепала Чандрагупту за плечо. — Придётся уйти. Император не желает никого видеть. Чандра безмолвно кивнул и засеменил мелкими шажками прочь. Завернув за угол и убедившись, что в боковом коридоре никого нет, отбросил накидку с лица и горячо зашептал: — Меня ничто не остановит, Майтри! Я знаю секретный вход. Проводи меня до прачечной и помоги спуститься в подвал, отвлекая внимание, чтобы другие служанки ничего не увидели. Через подвал я проберусь в темницу, а оттуда — к Дхана Нанду. — Ты точно обезумел! — запричитала Майтри. — Неужели так тяжело подождать, пока император начнёт впускать в свои покои не только Дурдхару, Ракшаса и Дайму? — Он может никогда этого не захотеть, а я умру, если придётся ожидать ещё хоть день. Помоги мне! — Видимо, и я спятила, — Майтри нервно прикусила нижнюю губу, а потом решительно накинула Чандре покрывало на лицо и добавила всего одно слово. — Идём. *** Дхана Нанд когда-то сам показал ему этот подземный ход на случай, если придётся прятаться от всех и встречаться тайно. Чандрагупта хорошо его запомнил. Он знал каждую ловушку, каждый изгиб пути… Ничто не помешало ему добраться невредимым до цели. Конечно, сари уже не было таким благоухающе-чистым, собрав на себя всю пыль и паутину со стен и потолка подземного хода. Кое-где ткань порвалась, но Чандрагупта не обращал внимания на подобные мелочи. Он осторожно приподнял крышку люка над головой и отодвинул её в сторону. В покоях самраджа царила полутьма. Горели пять тусклых лампад на золотой подставке в углу, остальные были погашены. Тишина. Казалось, будто нет никого. Выбравшись наружу, Чандрагупта на цыпочках приблизился к постели. Дхана Нанд спал, разметавшись по ложу. Почти нагой, в одной сползшей набедренной повязке, кое-как прикрытый поперёк груди тонким покрывалом… Чандрагупта ощутил, как глаза его наполняются слезами радости, несмотря на всю опасность ситуации. — Дхана, — одними губами прошептал он, падая у ног царя, — Дхана, прости. Обхватив обнажённые щиколотки руками, Чандрагупта начал неистово целовать стопы, орошая их слезами. Мускулы под пальцами внезапно напряглись, став каменными. Император проснулся. — Кто здесь? — вскочив на постели, почти ничего не понимая спросонья, Дхана Нанд смотрел в упор, но не осознавал, кто эта девушка в помятом сари, плачущая у его ног. — Кто ты? — повторил он вопрос и тогда Чандрагупта откинул накидку и медленно поднял голову, позволяя увидеть себя. — Дхана, прежде чем казнить, — а я знаю, что моя смерть неминуема, — выслушай. Умоляю. — Боги, Чандра… Ты?! — голос Дхана Нанда звучал как-то странно: хрипло, изломанно, но в то же время с едва уловимой ноткой болезненной радости. — Я. За всё содеянное мне нет прощения! Однако я прошу, чтобы ты выслушал меня. Всего один раз. Это предсмертная просьба, а в последней просьбе в Магадхе не отказывают даже вору или убийце… Резким движением высвободив свои стопы, Дхана Нанд уселся, спустив ноги с края постели. Несколько раз он глубоко вдохнул, запрокинув голову и пропуская свои локоны сквозь пальцы, будто сквозь гребень. Чандрагупта невольно залюбовался им. Пламя лампад колебалось, бросая отблески огня и тени на волосы и грудь царя, на его лицо с точёными чертами, на полуприкрытые веками глаза. И пусть кожа Дхана Нанда потеряла свой прежний шелковистый блеск и выглядела бледно-серой, Чандрагупте он всё равно сейчас казался самым красивым мужчиной на свете. — Говори, — сухо бросил самрадж, глядя в сторону. — Я внимательно слушаю. Ни капли радости в его интонациях больше не осталось. — Дхана, я ненавижу себя. Я мерзок. Но, поверь, я никогда не хотел даже пальцем прикасаться к Селевку, настолько он мне противен! Когда я очнулся и осознал, что между ним и мной случилось, единственное, чего мне захотелось — вывернуть своё тело наизнанку и вымыть его в Ганге, а потом умереть. И когда ты изгнал меня, я ушёл к реке. Я принимал омовение снова и снова, но не мог отмыться. И никогда не смогу! Я не знаю, почему со мной произошло такое от одной чаши вина. Это безумие… Да, я потерял рассудок. Но, поверь, ни на одну минуту я не желал Селевка! Ни наяву, ни во сне, ни пьяным, ни трезвым он мне не нужен. Я люблю только тебя, клянусь жизнью! Чандрагупта сделал паузу, чтобы набрать в лёгкие побольше воздуха, а потом продолжил: — Случайно, блуждая среди людей, от одного вайшьи я вдруг узнал, что бывают такие травы… Если добавить их в вино, они могут усыпить часть человеческого разума, оставив только животные инстинкты. Человек сходит с ума. Он становится подобен зверю. Мне кажется, именно это и случилось со мной. Что если такую настойку Селевк подмешал мне, желая отомстить нам за своё публичное унижение после победы над Десмондом? Это объяснило бы, почему я потерял контроль над собой, выпив совсем мало, хотя порой у тебя в покоях я выпивал по три чаши мадхвики и по пять порций бханга, но не чувствовал опьянения. — Какая интересная версия развития событий, — голос Дхана Нанда звучал абсолютно бесцветно. — И зачем же Селевку было опаивать тебя? — Селевк давно хотел отомстить тебе, женившись на Дурдхаре, чтобы мучить её и делать тебе больно, но ты правильно об этом догадался и не выдал раджкумари замуж за него. Тогда он, узнав через своих шпионов о нас с тобой, мог пожелать отомстить тебе с моей помощью. И сделал это, притворившись, будто желает наладить отношения. Если бы он не сказал, что желает мира между Магадхой и Таксилой и не попросил меня выпить за дружбу между государствами, я бы не привёл его к себе. Он обманул меня, предложив «чашу примирения», и я так глупо поддался… Это было ужасной ошибкой, но я никогда по доброй воле не позволил бы Селевку прикоснуться ко мне! Он чем-то опоил меня, я почти уверен. — Выходит, Селевк во всём виноват? — Дхана Нанд повернул голову и наконец взглянул на Чандрагупту. Взор его, равнодушный и холодный, не предвещал ничего хорошего. — Я не знаю, — слабо пролепетал Чандрагупта, — но я предположил, что таков мог быть его план. Мне рассказали про настойку из трав, а я вспомнил, что Селевк хотел жениться на раджкумари, а ты отказал ему… И я подумал, что… — Ладно, это всё пустые домыслы, а мне нужны неопровержимые доказательства. Иди-ка сюда, — встав с ложа, Дхана Нанд приблизился к столу, переставил одну из лампад с подставки на столешницу, затем отодвинул сиденье и указал Чандрагупте на то место, где обычно сидел сам. — Давай, я жду. — Зачем? — сердце юноши сжалось тесным обручем. Совсем, как в тот день, когда он в коридоре дворца встретил Селевка. «Нехорошо, — подумал он, — то, что сейчас происходит, очень нехорошо!» — Ты пришёл доказать, что виноват Селевк. Допустим, я, как и ты, тоже желаю в это поверить, — голос императора по-прежнему звучал отстранённо. — Докажи. Выполни одно несложное задание и, возможно, тогда я поверю в твою невиновность и прощу тебя за содеянное. «Он меня простит?! Неужели?!» — страх, предчувствие чего-то дурного и надежда на лучшее боролись внутри, заставляя Чандрагупту страдать. — Да, я прощу и забуду всё, если ты пройдёшь одну простую проверку. Словно заворожённый, юноша пересёк комнату и сел туда, куда предлагал император. На стол перед ним легло белое полотно, была поставлена ёмкость с разведённой кошенилью, а в правую руку ему сунули павлинье перо. — Умеешь писать? — Да, — Чандра приготовился сделать всё, что от него потребуется. — У кого выучился? — Лубдхак научил. Я выписывал долговые расписки, пересчитывал выручку и записывал доходы и расходы каждого дня, вёл учёт товаров. — Почерк красивый? Разборчивый? — Лубдхаку нравилось. Он говорил, что я способный. — Тогда пиши под диктовку. Молча, не задавая вопросов. — Слушаюсь. — Пиши: «Вы — самый прекрасный мужчина на свете. Я думаю о вас днём и не могу сдержать пылающей страсти ночью. Мне кажется, это и есть любовь, ибо никто, кроме вас, мне не нужен. Никто не может сравниться с вами. Вы — самый мужественный, удивительный и сильный воин в трёх локах. Вы — истинный царь Магадхи, и я уверен, однажды им станете. Конечно, с моей помощью. Я обещаю, что помогу захватить престол, если вы в ближайшее время приедете в Паталипутру, и мы скрепим наш тайный уговор за чашей вина тайком от проклятого убийцы Дхана Нанда. Моя ненависть к этому ракшасу не знает пределов! Простите меня за все унижения, испытанные вами после поражения Десмонда, но я обязан был некоторое время притворяться преданным слугой Дхана Нанда, чтобы отвести подозрения от моего настоящего плана. Ваш Чандрагупта». Чандрагупта запнулся уже на слове «станете», не дописав его. Он во все глаза смотрел на царя, окончательно перестав понимать, что происходит. — Что такое вы мне диктуете, самрадж? И зачем?! — По-моему, я просил не задавать вопросов! — рявкнул Дхана Нанд. — Давай, пиши, или это так сложно? — в голосе его звучали теперь горечь и издёвка. Поймав на себе потрясённый взгляд Чандрагупты, царь яростно припечатал. — А, возможно, правда режет слух и затуманивает взгляд? — Я н-не понимаю, — пролепетал Чандрагупта. Рука его дрогнула, и павлинье перо упало на белую ткань, оставив влажное алое пятно, похожее на кровь. Вместо ответа перед ним положили второй лист. Тем же почерком на тончайшем пергаменте было изложено в точности такое же письмо, однако на слове «станете» послание не прерывалось, и кровавых клякс из кошенили на листе не наблюдалось. Чандрагупта лихорадочно переводил взгляд с одного листа на другой и по-прежнему ничего не понимал. — Ты написал это Селевку тринадцать дней назад, — холодно раздалось у Чандрагупты над головой. — Или будешь отрицать? По-моему, отказываться от очевидного глупо. Я до последнего надеялся, что послание — подделка, чтобы причинить мне боль. Я уже смирился с мыслью о том, что ты — развратен и готов лечь под любого властного, красивого мужчину, привлёкшего твой распутный взгляд, но я надеялся хотя бы, что это — следствие юношеского пыла и неразборчивой натуры, а не злого умысла. Однако ты вовремя явился, чтобы доказать обратное. Теперь и слепому видно: в пергаменте, присланном Селевком, действительно твой почерк. Ты предал меня, сговорился с врагом за моей спиной, желал свергнуть меня с престола, продолжая притворяться моим любовником… Какие чудесные деяния, не находишь? — Нет, этого не было! — холодея от ужаса, воскликнул Чандрагупта. — О, самрадж! Я мог напиться и утратить контроль над телом, я мог поддаться искушению наговорить на Селевка того, чего он, возможно, не делал, чтобы оправдаться в ваших глазах, но… Такого отвратительного письма я никогда не писал! — Правда? — улыбка самраджа выглядела жутко. — Неужели? Но как Селевку или, возможно, его слугам удалось с точностью до завитка подделать твой почерк? Он мог следить за нами во дворце через своих шпионов, мог знать про наши отношения, я всё это допускаю. Но за всё время, что ты находишься здесь, своей рукой ты не написал ни строчки! Я сам впервые увидел твой почерк сегодня. И никто, кроме меня, царевича Панду и аматьи Ракшаса, до сих пор не знает, что ты жил раньше в доме Лубдхака. А если б и узнали… Разве ты один писал долговые расписки и вёл учёт товаров в доме приёмного отца? — Нет, — едва не плача, прошептал Чандрагупта. — Все воспитанники по очереди занимались этим. — И вы подписывали свои имена под конкретными документами, заполненными вами? — Никогда. Только Лубдхак их подписывал. — Разумеется! Скажи ты иначе, я бы всё равно не поверил. Ведь рабы, слуги и даже приёмные дети, заполняя документы по приказу отчима или хозяина, не имеют права ставить на пальмовых листьях, ткани или пергаменте свои имена, только отчим или хозяин делают это. Солги ты мне сейчас, я бы просто решил, что ты не только бессовестный, но ещё и меня принимаешь за глупца. Из всего вышесказанного следует: у Селевка не имелось ни малейшего шанса найти среди кучи барахла в доме Лубдхака именно твой образец почерка, даже если бы кто-то из его людей проник туда. Значит, письмо — подлинное. Ты его написал, однако пытаешься из последних сил отрицать сотворённую тобой гнусность. Обвиняющий взгляд, полный горчайшего разочарования, невозможно было выдержать. — Дхана, я ничего не понимаю, но я не писал Селевку! Что мне сделать, чтобы ты поверил?! — Умолкни. Просто закрой свой лживый рот. Это действительно был наш последний разговор, который окончательно убедил меня в одном: ты бессовестный подлец, готовый свалить вину на кого угодно. Теперь проваливай. Фразы прозвучали устало и отрешённо. Без гнева и боли, с оттенком омерзения, от чего на душе у Чандрагупты стало ещё гаже. — Куда же мне идти? — севшим голосом спросил Чандрагупта. — К Селевку. К Лубдхаку. К какому-нибудь дасью с большим лингамом, который сумеет удовлетворять тебя во всех позах «Камасутры». Да хоть к Шанидэву или к Ямараджу, мне без разницы. После того, как я своими глазами увидел тебя стонущим и извивающимся под Селевком, обнимающим его той же рукой, на которой были надеты подаренные мной драгоценности, ты мне действительно стал противен. А после этого письма, — Дхана Нанд ткнул пальцем в пергамент, — я клянусь, что скорее покончу с собой, чем снова подпущу тебя к себе. Я мог бы простить развратника, но не предателя. Не вынуждай меня вышвыривать тебя за шиворот, как блохастого пса, случайно забредшего в покои. Итак, считаю до трёх. Потом — зову охрану. Второй раз… И снова та же боль. Нет, намного хуже! Он хотел ещё что-то сказать, возразить, в чём-то убедить, но сил не осталось. — Я люблю тебя, Дхана, — беспомощно прошептал он, а потом, закрыв лицо накидкой, вышел из покоев. Охранник изумлённо вытаращил на него глаза, сипло выдохнув: — Ну ничего себе… Вот же хитрая девка! Как она мимо меня незаметно к царю пролезла? Хотя… Если императора хорошо ублажили, он доволен и не гневается, мне-то зачем переживать? — и охранник криво усмехнулся, наблюдая за тем, как служанка в оранжевом сари медленно уходит от дверей всё дальше. Чандрагупта удалялся от царских покоев по пустынному коридору, чувствуя, что его существо распадается на части. От влюблённого юноши, живущего надеждой на лучшее, ничего не осталось. Прежний Чандрагупта умирал.