Умение прощать

Увидев Чандру на пороге, Стхулбхадра бросился обнимать друга за шею, горячо целуя того в обе щеки, орошая и без того мокрую накидку приятеля обильными слезами: — Слава богам, ты жив! — причитал он. — Я уж и не чаял встретить тебя снова! Проходи скорее, я тебя накормлю. Упитанный любитель вкусной еды засуетился, бегая по кухне. В мгновение ока Чандру усадили за маленький столик, поставив перед ним кхир, похлёбку из чечевицы, запечённую на огне рыбу, фрукты и сладости. В животе у Чандрагупты заурчало, но вместе с чувством голода внезапно снова подступила тошнота. Казалось, от еды пахнет не пряностями и ореховым ароматом гхи, а воняет той мерзостью, которой пропиталось его собственное тело. — Не могу, — отвернувшись от угощения, Чандрагупта попытался встать, но Стхул придавил его плечи обеими руками, вынуждая усесться обратно. — Ешь, — сурово сказал он. — Я догадываюсь, что у тебя крошки не было во рту дня два, а то и больше. — Правда, не могу, — пожаловался Чандрагупта. — Меня мутит. — Тогда медленно выпей воды. Посиди. А когда тошнота уймётся, откуси кусочек ладду или возьми щепоть риса, — участливо посоветовал Стхул. — У меня так было однажды, когда я в детстве поел ядовитых ягод. Помнишь? Лубдхак меня еле спас тогда. Чандра кивнул. Он помнил. — Я долгое время не мог есть, потому что сильно отравился. А потом желудок отвык и не хотел принимать пищу, и я стал умирать уже от голода. Но Лубдхак стал кормить меня по крошке, и постепенно я выправился. И ты сможешь. Главное, чтобы было желание жить. Если его нет, всё тщетно. Но я хочу, чтобы ты жил назло врагам! Если я хоть немного дорог тебе, Чандра, поешь ради меня! Спорить не хотелось. Чандрагупта отпил воды из глиняной чаши и прислушался к своим ощущениям. Тошнота улеглась. И тогда он решил отщипнуть кусочек ладду. Не успел он наесться теми крохами пищи, которые решил себе позволить, как на кухню, словно яростный Ваюдэв, ворвалась Мура. Даже не заметив того, что Чандра еле сидит, бросилась на него прыжком, словно львица на добычу и притиснула к вздымающейся груди. — Сынок!!! — заголосила бывшая махарани. — Да как же такое могло случиться?! Как этот изверг посмел тебя унизить перед Даймой, Ракшасом и братьями?! Ты отрёкся от родной матери, забыл о мести за смерть отца, бросил благороднейшего учителя, которому принёс клятву верности — и чем он отплатил?! — лицо Муры исказилось бешенством. — Ты всего лишь раз выпил вина с Селевком. Подумаешь, преступление! Он сам сколько раз хлебал с ним мадхвику! Так хлебал, что наутро выползти в сабху не мог! Я этим двум пьяницам лично бодрящие настойки приносила. Что ж он себя самого не выгонит вон, если пить с Селевком — дурное деяние?! Нет, ты ничуть не виновнее его, сынок! — Матушка, прошу, — Чандрагупта попытался немного отстраниться от удушающих объятий. — Я всё ещё не слишком хорошо себя чувствую, а вы чрезмерно крепко держите меня. — Да-да, — Мура расцепила руки, утирая слёзы, текущие ручьями из глаз. — Дай я на тебя взгляну! О, как ты осунулся… Зачем ты вообще оставил учителя и примкнул к этому тирану? Зачем жил так долго в том ракшасьем дворце? — допытывалась она, демонстрируя своими противоречащими друг другу утверждениями самую витиеватую логику в мире. — Чем царь так прельстил тебя? Не пойми меня неправильно, милый, я ни в чём тебя не обвиняю, хотя мне очень больно, что злобный изверг оказался тебе дороже родной матери, друзей детства и гуру. Возможно, ты просто притворялся перед ним, чтобы он поверил в твою преданность? Ведь притворялся? Я просто хочу понять, что на сердце у моего сыночка! Скажи мне. Чандра вздохнул. Что ответить-то? Рассказывать матери о том, чем закончилось его распитие вина с Селевком и насколько тесной была «притворная» связь с императором, он не собирался. Шаткар и друзья уже знали правду, и Чандре было стыдно смотреть им в глаза. Если ещё и матушка выяснит истину, ему такого не вынести. Кое-как он отговорился тем, что царю принёс клятву верности раньше, чем присягнул Чанакье, только в этом была причина преданности. Хотя, конечно, всё было с точностью до наоборот. Мура сидела рядом и смотрела на него с состраданием, словно на тяжелобольного, чудом избежавшего смерти и с трудом идущего на поправку. — Хочешь, покормлю тебя с руки? — с улыбкой предложила она. Чандра неуверенно кивнул. Он не знал, хочется ему, чтобы его кормили, или нет. Но отвергать родную мать, пришедшую, чтобы поддержать его, казалось неправильным. В то же время всё его существо почему-то сопротивлялось присутствию этой женщины. Чандрагупта не чувствовал никакого притяжения к ней. Вопреки её признанию ему до сих пор не верилось, что Мура имеет к его появлению на свет хоть какое-то отношение. Он взял с её ладони немного кхира, поблагодарил Стхула за ужин, а потом отправился спать на ту же циновку, на которой ночевал прежде. Мура ещё немного пошепталась о чём-то со Стхулом, Дхумом и Индрой, а потом ушла. Чандрагупта погрузился в сон. *** Сновидение оказалось на редкость гадким. Он видел себя в опочивальне Дхана Нанда. Император смотрел на него с ободряющей улыбкой, жестами побуждая снимать одеяния, и Чандра охотно выполнял то, чего от него ждали… Внезапно в комнату вошёл Селевк. — Эту вешью я купил раньше вас, император, — с гнусной ухмылкой заявил македонец, — а потому она принадлежит мне. Отдайте её. — Где доказательства твоего обладания ею? — резонно спросил Дхана Нанд. — Вот, перед вами! Взгляните, — смеясь, проговорил Селевк, указывая на Чандрагупту, и юноша, опустив взор, с ужасом увидел: он грязен и осквернён, ему отныне можно и не мечтать приблизиться к своему царю. — Убирайся! — гневно воскликнул Дхана Нанд. — Мне не нужна продажная девка, дарящая себя врагам Магадхи за кувшин вина! Чандрагупта подскочил на циновке, тяжело дыша. Сердце стучало так, словно готово было выпрыгнуть из груди. — Что с тобой? — проснувшись от его тяжёлого дыхания и стонов, Стхулбхадра протянул руку к Чандрагупте. — Кошмар, — уцепившись за ладонь друга, ответил Чандра. — Отвратительный донельзя. — Да и бхуты с ним, — Стхул с облегчением выдохнул. — Давай спать дальше. Во второй раз непременно приснится что-то получше. — Нет, — Чандра подтянул колени к груди и обхватил их руками. — Не приснится… Я вообще спать больше не желаю. Можно тебя попросить? — Ты проголодался? — Дело не в еде! Выведи меня во двор и облей водой. И похолоднее. — Спятил?! — глаза Стхула округлились. — Мне кажется, всё моё тело испачкано. Мылся в реке весь вчерашний день, но всё бесполезно! Я продолжаю чувствовать себя вымазанным… в слоновьем навозе. Может, вода из колодца очистит меня? — Лучше спи, — отчаянно простонал Стхул. — Ты не грязный. Ты вымыт тщательнее, чем любой из нас! — Не могу спать. Прошу, Стхул, будь другом! Набери в кувшины побольше холодной воды и облей меня. Тяжело вздохнув, Стхулбхадра встал и надел сандалии. — Ладно, идём! *** Чанакья явился с первыми лучами солнца, проникнув вместе с верным Бхайравом через задний двор дома Шаткара. Его глазам открылась невероятная картина: Чандрагупта в одних дхоти стоял босыми ногами по щиколотку в огромной грязной луже, растекавшейся вокруг него длинными, извилистыми потоками, а Стхул, Дхум и Индра по очереди выливали на него воду из кувшинов. Верный ученик ачарьи выглядел так, словно недавно перенёс тяжелейшую болезнь. Скулы заострились, под глазами залегли тёмные круги, тело казалось исхудавшим. — Что вы делаете? — обретя дар речи, спросил Вишнугупта. — Зачем обливаете его? И как долго это продолжается? — С середины ночи, — пожаловался Стхул. — Хорошо, что вы вернулись, ачарья! С Чандрой что-то не то. Мы вылили на него пять дюжин кувшинов, скоро колодец опустеет, а он всё требует продолжать, хотя еле на ногах стоит. Что с ним приключилось? Чанакья нахмурился. Снова бросил быстрый взгляд на посиневшего, шатающегося Чандрагупту, замёрзшего настолько, что у него не выходило даже стучать зубами, а затем решительно скомандовал: — Прекращайте немедленно и идите в дом! Я сейчас тоже приду. Он приблизился к Чандре и подхватил его на руки, словно тряпичную куклу. Чандрагупта не сопротивлялся. «Всё-таки я перегнул палку, — мелькнуло у Чанакьи в голове. — Не думал, что дойдёт до такого». Больше Вишнугупта не подумал ни о чём. Он просто отнёс вздрагивающего от холода, почти бесчувственного ученика к себе в комнату, тщательно обтëр его, раздел и уложил на постель, укрыв сверху несколькими оленьими шкурами, а сам уселся рядом, ожидая, когда Чандрагупта согреется и сможет воспринимать мудрые слова учителя. *** Веки отяжелели и почти не открывались, но Чандра заставил себя их разлепить. Его всё ещё знобило, несмотря на то, что он был тепло укутан. Страшно хотелось пить. Тяжёлые шкуры, наваленные сверху, не давали возможности пошевелиться. — Очнулся? Чандра вздрогнул, скосил глаза и посмотрел на мужчину, сидящего рядом. — А…чарья? Вы? — Он самый, — голос Вишнугупты звучал сурово. — Зашёл вот узнать, до какой глупости способен докатиться с виду здравомыслящий юноша, если ему позволить идти своим путём и не контролировать его поступки. Вижу, ты докатился. Чандрагупта снова прикрыл глаза, судорожно сглотнув. — Дайте воды, — прошептал он. — Ещё не накупался? — усмехнулся ачарья. Взяв со стола какой-то сосуд, он снял с него крышку и протянул Чандрагупте. — Пей. Напиток был горячим и обладал сильным пряно-хвойным ароматом. — Что это? — слабо поинтересовался Чандра. — Снадобье, которое предотвратит возможное воспаление и не даст тебе отправиться на тот свет, куда ты вчера со всей очевидностью стремился. Пей! Чандрагупта кое-как приподнялся и торопливо выпил лекарство. Поморщился, вытер рот и вернул опустевший сосуд Чанакье. — Теперь поговорим об остальном, если, конечно, ты в состоянии меня слушать. Если нет, я уйду и вернусь позже. — Говорите, — голос Чандры звучал слабо, но он однозначно предпочитал выслушать монолог Чанакьи прямо сейчас, чем терзаться вопросами о том, что именно собирается сообщить ему бывший учитель. — Во-первых, обозначу свою позицию сразу: я знаю всё, но упрекать тебя или стыдить не намерен. Юношеский пыл и неконтролируемые чувства взяли над тобой верх, а я нарочно отошёл в тень и позволил тебе впасть в ошибку, чтобы ты, получив болезненный опыт, своими глазами увидел последствия собственного неразумия. То, что случилось с тобой, часто случается и с другими страстными натурами. Не имеет значения, к кому они испытывают вожделение — к мужчине, к женщине. Всё едино. Скажу прямо: ты был слеп и выбрал неподходящего человека. Разумеется, тебе он показался лучшим, но это всего лишь иллюзия. Повзрослев, ты поймёшь: выбирать возлюбленного надо разумом, который появляется у мужчин лишь после сорока лет, а у женщин — и вовсе никогда, поэтому женщины не должны выбирать, я крепко стою на этом. Но я отвлёкся. Разумеется, ты сейчас считаешь себя грязным, никуда не годным и презренным, потому и заставил друзей отмывать себя колодезной водой, что являлось второй огромной глупостью. Я пришёл вовремя, чтобы не дать тебе отправиться к праотцам, куда ты несомненно попал бы, получив воспаление лёгких. В-третьих, скажу вот что: пребывая во власти эмоций, нельзя увидеть картину целиком. Ты всегда будешь видеть её однобоко. Я помогу тебе сделать то, чего ты сам совершить не сможешь в силу ограниченности своего восприятия, искажённого страданием от испытанного унижения. Давай посмотрим непредвзято, откинув в сторону эмоции, что именно произошло. Ты вступил в близкие отношения с императором, считая Дхана Нанда ценным настолько, что ради него счёл необходимым предать меня, забыть о друзьях и проигнорировать боль матери, взывавшей к отмщению за смерть твоего отца. Ты настолько доверял Дхана Нанду, что даже счёл правильным признаться ему в своём происхождении. Я прав? — Да, — Чандра кивнул. — Я рассказал ему всё. — И он принял тебя с распростёртыми объятиями после признания о том, что ты — сын его врага? Императора не покоробил факт, что в тебе течёт кровь ненавистного ему человека, и ты — плоть от плоти его? — Нет, самрадж не возненавидел меня, — спокойно отозвался Чандра. — Ничего не изменилось между нами, когда он узнал правду. Однако я не понимаю, к чему вы ведёте? — К тому, что очень странно, почему вдруг юношеская оплошность, совершённая по неразумению и явно без злого умысла, вдруг повлекла за собой столь серьёзные последствия, если всё остальное было прощено? — Что же тут удивительного? — горько усмехнулся Чандрагупта. — Я совершил измену. — Ты был пьян, — напомнил Чанакья. — И с тобой был Селевк. — Разве имеет значение, был я трезв или пьян тогда? — печально спросил Чандрагупта. — И какая разница, Селевк прикасался ко мне или ещё кто-то? — Подобные детали, вопреки твоему мнению, имеют огромное значение, — Чанакья многозначительно поднял палец. — Разве Дхана Нанду не известно о том, что из себя представляет Селевк? Наместник Таксилы и друг Сикандара никогда ничего не делает просто так. Недавно он пытался посвататься к Дурдхаре, но Дхана Нанд отказал ему. Как думаешь, почему? — Не хотел, чтобы его сестра стала женой чужеземца? Самрадж, наверное, хочет выдать её за одного из царей Бхараты. — Нет, наивный юноша! Дхана Нанд отлично знал, что, получив Дурдхару в жёны, Селевк обретёт незримую власть над Магадхой, ибо каждое неверное решение, принятое императором в отношении Таксилы, отразится на самочувствии Дурдхары. Вот почему Селевку было отказано. Дхана Нанд не собирался делать собственную сестру заложницей врага, потому что дружбы между Селевком и Дхана Нандом не бывать, и они оба это понимают. Не получив возможности манипулировать императором через Дурдхару, Селевк решил подобраться к тебе, вызнав о твоих истинных отношениях с Дхана Нандом. — Но как? — Чандрагупта обмер. — Откуда он узнал?! — Думаешь, только у меня есть хорошие шпионы во дворце? У Селевка они тоже имеются. Он знает о дворцовых интригах ровно столько же, сколько и я. Теперь ты начинаешь понимать, куда я клоню? — По-прежнему нет, — честно признался Чандрагупта. — Хорошо, тогда слушай дальше. Как думаешь, не странным ли является предложение о совместной выпивке, сделанное возлюбленному императора, когда переговоры между двумя царями со всей очевидностью зашли в тупик? Неужели Селевк действительно полагал, что ты способен убедить императора смягчиться и удовлетворить чьи-то чужие требования? Чандра растерялся. — Не знаю, — пробормотал он. — Селевк сказал, что хочет наладить отношения с Магадхой и жениться на Дурхаре. Он просил меня помочь ему поговорить об этом с Дхана Нандом. Выпивка была лишь поводом для разговора. — Да неужели? — Чанакья лукаво улыбнулся. Ямочки на его щеках очертились заметнее. — Будь это царь Аванти или Косалы, я ещё поверил бы, что они настолько глупы, чтобы всерьёз рассчитывать на твою помощь. Но Селевк? Как он мог хоть на миг предполагать, что ты способен убедить самраджа изменить отношение к нему? Чандра, император мог дарить тебе какие угодно подарки, прощать какие угодно проступки, но никогда он бы не позволил тебе вмешиваться в политику, если ты, конечно, не стал бы однажды одним из его министров. Только тогда, но ни часом раньше, ты мог бы повлиять хоть на что-то. И Селевк об этом знал. Он же не идиот — просить о помощи в важных государственных делах какого-то мальчишку-раба, недавно подобранного из милости. — В таком случае зачем он солгал? — Чандрагупта почувствовал, как в голове начинает гудеть от бесплодных попыток понять смысл слов ачарьи. — Это была хитрость, чтобы заманить тебя. Его истинной целью являлось именно то, что он и сделал: опоить и соблазнить, причинив боль императору, который унизил его перед всеми после твоего поединка с Десмондом. Селевк не мог добраться до Дурдхары, чтобы осквернить её, поэтому выбрал мишенью тебя. Того, до кого вполне был способен дотянуться. — Нет, — в ужасе прошептал юноша, — неправда… — Можешь продолжать отрицать очевидное, — пожал плечами Чанакья. — Но если бы в действиях Селевка не было изначального скрытого умысла, он бы, проснувшись утром, ужаснулся содеянному и нашёл способ извиниться перед тобой. Он бы покаялся и перед Дхана Нандом, принёс ему золото, пригнал стадо коров или придумал иные способы доказать, как сильно сожалеет. Но ведь ничего этого сделано не было? Он просто взял и исчез? Так скажи мне: он хотел исправить отношения с Магадхой или окончательно их испортить? Второе ему, похоже, удалось сделать намного лучше! А ведь Селевк, я повторяю, не глупец. Стало быть, он совершил именно то, чего хотел — унизил тебя и императора в отместку за своё унижение. Чандрагупта подавленно молчал. Заметив его состояние, Чанакья немного смягчился. — Конечно, откуда ты мог знать о его намерениях? Тебе и в голову такое не могло прийти! Ты юн и неопытен. А теперь давай посмотрим, что сделал Дхана Нанд, узнав о твоей измене. Он поговорил с тобой? Спросил, как такое могло случиться? Уточнил, много ли вина ты выпил перед тем, как Селевк овладел тобой? Выяснил самый важный вопрос: а не имело ли место насилие? Может, он приказал отнести остатки вина к знахарям на проверку, чтобы те достоверно выяснили, не отравлен ли напиток ядом, временно отнимающим у человека разум? Император сделал хоть что-то из перечисленного или просто выставил тебя? Ну же, я хочу знать, как именно ты был изгнан! — Самрадж вызвал меня к себе и в присутствии Ракшаса, Даймы, Дурдхары, Бхадрасала и двух своих братьев сказал, чтобы я вернул ему все его вещи, а потом приказал убираться, — с трудом выдавил Чандрагупта. — Видишь! Ради него ты отказался от мести, отринул меня и своих друзей, отдал ему для греховных утех даже собственное тело, — на этой фразе голос Чанакьи дрогнул, но быстро выправился, вернувшись к привычным интонациям. — А он, зная Селевка как облупленного, не задался вопросом: почему так вышло, что наместник вообще оказался в твоей опочивальне? Зачем его туда принесло? — Вероятно, я стал омерзителен императору, вот он и не захотел выяснять, — предположил Чандрагупта. — Самрадж не выносит даже, когда кто-то трогает его личные вещи. Он сжигает то, чего коснулась чужая рука, и я знал об этом. А тут не просто тронули, всё намного хуже. — Но ты разве вещь? — с напором спросил Чанакья, заставляя Чандрагупту умолкнуть и погрузиться в неприятные раздумья. — Ты — тот, кто отдал себя ему душой и телом, тот, кому он подарил свой личный браслет и кольцо. Разве ты не заслужил быть выслушанным? Почему тебя выбросили вон, не дав ни малейшей возможности оправдаться? — Всё равно я виновен, от этого никуда не деться, — выдохнул Чандрагупта. — Виновен ли ты так же сильно, если в вино был подмешан яд, отнимающий разум? — Должно быть, вы шутите, ачарья? — Поверь, это не шутка. Применение ядов широко распространено. Очень многие цари используют различные снадобья против врагов, и тех ядов — великое множество. Существуют растения, сок которых заставит уснуть не весь твой разум, а лишь некоторую его часть, и тогда на волю высвобождаются звериные инстинкты, а человеческое отступает. Есть вероятность, что выпитое тобой вино было отравлено именно таким ядом. — Но как же всё-таки достоверно узнать, отравил меня Селевк или нет? — взволновался Чандра. — Нарочно ли он хотел заставить меня и самраджа страдать, или всё вышло случайно? — Увы, теперь — никак, — заметил Чанакья, поджав губы. — Селевк не признается. Этим вопросом Дхана Нанду надо было озаботиться раньше, когда он только узнал о случившемся. И, поверь, если бы он действительно захотел выяснить правду, то так и поступил бы. Но он не захотел. — Не захотел? — напрягся Чандрагупта. — На что вы намекаете, ачарья? — Я говорю без намёков: если бы Дхана Нанд дорожил тобой, он бы докопался до истины любой ценой. Но если, с его точки зрения, ты — всего лишь осквернённая вещь, тогда, конечно, проще избавиться от тебя и завести невинного любовника. Вот увидишь, много времени не пройдёт, как новый любимчик или любимица окажется на твоём месте. — Неправда, — Чандра ощутил, как сердце отчаянно затрепыхалось. — Дхана — не такой, и этого не будет! — Почему же нет? До тебя в опочивальне у Дхана Нанда перебывало множество наложниц. Почему после тебя не должно никого быть? Дхана Нанду одинаково приятны и мужские, и женские объятия, и он не будет соблюдать целомудрие лишь по той причине, что один из его промежуточных любимцев сильно разочаровал его. Подумай об этом, а я пока схожу, погляжу, как дела у других учеников. Им я тоже должен иногда уделять внимание, чтобы не обидеть их, — и, поднявшись с места, Чанакья вышел за дверь, оставив Чандрагупту во власти тягостных мыслей. *** — Как он? — шёпотом спросил Бхайрав, ожидавший учителя под дверью. — Я дал ему хорошее снадобье, чтобы предотвратить возможное воспаление. Он выпил и не изверг лекарство. Значит, жить будет. — А как вы поступили с остальными трудностями? — ещё тише поинтересовался любознательный ученик. Чанакья удовлетворённо улыбнулся. — Как мне кажется, семена упали на плодородную почву. Пусть поразмышляет о сказанном в одиночестве, ибо семенам нужно время, чтобы укорениться и выпустить ростки. Бесспорно, он ещё колеблется. Вскоре, наверное, совершит попытку пробраться к Дхана Нанду, чтобы поговорить с ним с глазу на глаз. Я увидел в нём это желание, когда заговорил о возможной виновности Селевка. — И вы не боитесь последствий, учитель, если они встретятся?! — ахнул Бхайрав. — Я предпринял достаточные меры. Думаю, гонец с письмом уже в пути. Сегодня или завтра послание достигнет Паталипутры. Когда Дхана Нанд прочтёт то письмо, примирению с Чандрагуптой точно не бывать, как бы мой ученик ни старался выставить себя невинным. Попытавшись обвинить Селевка и приводя царю те же доводы, о которых сегодня ему сказал я, Чандрагупта, сам того не ведая, причинит себе только лишний вред, — и, проговорив это, Чанакья снова изобразил мягкую, благостную улыбку.