Миссия, длиною в жизнь

Они смотрят друг на друга, объединённые одним и тем же — любовью. Они смотрят друг на друга, разделённые одним и тем же — запретами. А душа у обоих — на части. А душа у обоих разрывается от боли и безвыходности. — Пусть слышат! Пусть все услышат! Не выводи меня! Открою окно и начну кричать, что люблю Зехру! — Тише! Ты что, ребенок? Я пытаюсь защитить нас обоих! Ты не понимаешь? Почему ты пытаешься всё испортить? — Испортил, да. Может быть, я давно уже всё испортил. Да. Прости. Я не такой мастер скрывать свои чувства, как ты. Может быть, Сердару прямо сейчас ещё больнее, чем ей. Зехра после последних его слов о том, что он, может быть, всё испортил, почувствовала только то, как её сердце падает куда-то вниз, сжимаясь от шока и от ужаса, от боли и за себя, и за Сердара. — Ты должен. Ты лучше меня знаешь, что, как и почему должно быть. Ты лучше меня знаешь, что, между нами, не должно быть ничего чувственного. Не думай, что мне не больно. У тебя нет права винить меня и думать, будто бы я хочу, чтобы так все было. Она отвечает ему здесь и сейчас, пытаясь опять призвать голос разума к нему, но не только к нему, но и к ним обоим. Зехра пытается удержаться на той самой грани, удержаться в разуме, в адекватном состоянии и в каком-то подобии контроля. — Мы не должны, Сердар! — с мольбой делает шаг вперёд, руками пытаясь его остановить. Неужели он не понимает! Не понимает, что она оставила дочку ради Родины, она умерла ради Родины, а теперь Сердар хочет заставить её отказаться от всего этого! Забыть все эти принципы и просто… отказаться от самой себя. Ему больно. Ему больно слышать всё это, так же, как и ей больно говорить и слышать от него все эти слова. Сердар стоит и смотрит прямо на неё, раздасованный, злой и потерянный. Одинокий и будто бы сломленный, нервный и опять — одинокий. Они полностью сейчас — по разные стороны. Они полностью сейчас — не понимают друг друга. Они полностью сейчас — только влюблены друг в друга. Они полностью сейчас — причиняют друг другу боль, но через эту боль словно и говорят о невероятной силе своих чувств друг к другу. Чем сильнее любовь, тем больнее от неё, правда же? — Значит, всё так вот решено? — бросает Сердар ещё раз, но опять делает шаг вперёд. Чуть нависает опять над ней, над её лицом и глазами, которые горят той самой любовью и безысходностью, что читается на лицах у обоих, — ты так решила, Зехра? Что больше ничего, да? — Родина так решила, — одинокая слеза скапливается в уголке её глаза, но Зехра стойко смотрит в его глаза, взгляда не отводя, — Родина так решила, Сердар. На одно короткое мгновение они замирают, вглядываясь друг в друга. На самое короткое и мимолётное мгновение они опять проваливаются только друг в друга, в свой личный мир и в свой личный портал из любви и запретов, на одно мгновение Зехра вдруг сразу осознаёт, что Родина может быть и решила, но они здесь и сейчас — и просто живые люди. Сердар всё-таки сдаётся первым. Хотя, Зехра не может сказать, что не была близка к этому и сама. Сердар всё-таки ныряет в пропасть. А Зехра думает, что сейчас не сможет сопротивляться этому ни на мгновение. Он хватает её за предплечья, прижимая к себе. Рывком — и только к себе, так близко и так мгновенно мощно — крепко. Он хватает Зехру и делает только один шаг, чтобы между ним и стеной осталось только одно, разгоряченное ссорой и чудовищно живыми эмоциями, тело Зехры. И тишина. Мгновенная, острая, оглушающая. Тишина, на грани вдохов и выдохов друг для друга, тишина, когда оба вглядываются, пытаясь испить взглядами и глазами эмоции и влюблённость. Тишина, когда ловят дыхание и губы приближаются так близко, и так на грани отчаянно нежно шепчут: — А что ты решила?.. Что мы решили? Зехра? Цепляются друг за друга, держась на грани того самого рывка в пропасть — утонуть, упасть и забыться. Зехра сжимает его свитер ладонями крепко-крепко, в панике пытаясь осознать, что Сердар обнимает и прижимает слишком близко, что глаза его горят тем самым лихорадочным блеском любви, смешанной с болью и безысходностью. А потом он скользит руками по её спине и тихо говорит, совершенно не скрываясь: — Я люблю тебя. Ты же знаешь это, да? Я люблю тебя, Зехра. Зех-ра… Она крепко зажмуривает глаза, но уже знает — не скрыться. И не спрятаться от слов и признаний. Да и, наверное, на этот раз даже не хочется этого делать. — Родина всегда была важнее, — продолжает он, — но сейчас многое изменилось. Ты стала важнее, Зехра… Теперь уже смотрит прямо в его глаза, удивительным образом открывая для себя их по-новому. Теперь уже вдруг — всё стало неважным: то, что у них есть тут пара часов, пока остальная часть команды на разведке. То, что они — разведчики и на задании, посреди опасного задания вдруг выясняют отношения и больше будто бы вообще не могут сопротивляться своим чувствам. Зехра видит в его глазах чудовищную надежду и странную стойкость. — Поцелуй меня, Сердар, — тихо шепчет и наблюдает, как та самая часть безысходности исчезает с его лица, и боль исчезает с его лица и отчаянно он осознает её слова, — хотя бы один раз. Сегодня. Сейчас. Его губы приоткрываются, он сглатывает. Её руки дрожат, когда Зехра проводит ладонями по груди выше, а потом тянет Сердара к себе. Близко-близко, чтобы вообще больше не было между ними ни капли свободного пространства, чтобы окончательно все мысли запреты из головы исчезли, чтобы наконец-то погрузиться друг в друга, и… Сердар и целует. Не сильно, но так — горячо. Скользит губами по её губам, языком открывая её рот. Щетиной чуть царапая её кожу и вдруг между ними напряжение, которое вызывает чудовищно-жёсткое возбуждение. Вдруг в прямом смысле слова оба — задыхаются, потому что каждая эмоция и каждое прикосновение — на грани жизни и на грани последнего вздоха. Чувствовать другого человека так сильно и так страстно, так остро и так ужасно больно одновременно — слишком невероятно и пугающе-опасно. Так не бывает. Так не должно быть. Но так есть. Сердар впечатывает её в стену, на этот раз не давая ни одной возможности пошевелиться. Только руки, только её ладони вцепляются в его затылок и проводят по шее, по коже, вызывая у Сердара глухой стон… И губы, ласкают, терзают и целуют друг друга. Они оглушены. Буквально поразительно и даже местами ужасающе сильно оглушены той близостью и эмоциями, которые разрушают обоих здесь и сейчас только от одного поцелуя. Они заворожены. Тем, как плотно и абсолютно чертовски сильно обнимают друг друга. Зехре даже немного больно от того, как Сердар вдавливает её в эту стену, как он пытается словно поглотить её целиком и полностью не только этим поцелуем, но и мгновением и просто — моментом. Зехра будто парит от того, насколько удивительно полной и насыщенной можно чувствовать себя даже здесь и сейчас на короткое мгновение, посреди хаоса и работы, когда… Когда они целуют друг друга. Когда она отвечает. Подавшись вперёд — перехватывает инициативу у Сердара и на этот раз кладёт свои ладони на его лицо, притягивая ближе и наклоняя так, как ей удобно. Отвечает, а потом отстраняется на мгновение, проводя языком по его губе и судя по стеклянному взгляду Сердара, который ловит на короткое мгновение — это опасная игра. Отвечает на его объятие, на его признание и на обещание, на этот вопрос — Родина теперь важнее всего? Что такое Родина? Контроль больше не важен. Его попросту нет. Когда его руки скользят под её свитер на спине и проводят по голой коже. Когда Зехра стонет, шокировав и себя в первую очередь — так громко и сладко. Будто бы впервые чувствует на своей коже обнажённые руки и такие искусные пальцы, поглаживающие поясницу, в то время как его рот терзает её поцелуями и… — Сердар, стой, — Зехра часто-часто дышит, пытаясь хоть как-то мыслить разумно. Только по горящему взгляду её коллеги напротив, сразу понимает — он не остановится, — все могут вернуться. И услышат нас, когда придут. — Мне плевать, — звучит совершенно правдиво. — Сердар, — дышат в губы друг друга. — Зехра, — он сжимает зубы, буквально она может это чувствовать, — я не могу больше сдерживаться. Я не могу больше молчать и быть отстранённым коллегой. Я не могу. Я хочу… тебя. Я хочу любить тебя. Я хочу… чёрт возьми, не отпускать тебя прямо сейчас. — Я тоже хочу, — она говорит это, зная, что будет дальше. Понимая, что дальнейшее может стать огромной ошибкой для обоих, для их работы, для их жизней и для их Родины. Но… Но. Плевать на все «но». — Нужно быть тихими, — выдает она ещё одну разумную мысль, когда Сердар пытается расстегнуть на её кофте пуговицы, чтобы добраться до кожи. До ещё больше — кожи. До ещё сильнее — друг до друга. Они в хаотичном порядке опять вцепляются друг в друга, целуясь жадно и задыхаясь от эмоций и от такой жестко-долгожданной близости. От того, каким слишком томительным было ожидание и какой слишком интенсивно-сильной, пронзительной и настоящей сейчас является их… любовь. Перемещаются по комнате, чтобы закрыть за собой вторую дверь, отгородившись от всего мира ещё одними стенами. Сердар захлопывает и эту дверь за ними, закрывает на замок, кое-как успевая отвлечься на это, когда Зехра уже тянет его к себе. На мгновение замирает, сосредоточенно касаясь его нижней губы своим большим пальцем, проводя медленно и сосредоточенно, чтобы выдохнуть опять ему прямо в губы: — Я тебя тоже очень люблю, Сердар. Теперь они оба знают, как выглядят самые счастливые в этом мире лица. Это те, которым сказали о взаимной любви.