Миссия, длиною в жизнь

Коллеги. Слово калит той самой безысходностью каждый раз, когда возникает в разуме. Забудь об этом разговоре. А вот это получается лучше всего. Как бы странно это ни было. По возвращению в Турцию Сердар вызван к председателю Халиту в кабинет лично, для дачи объяснений по поводу провала операции в Париже. Он чувствует странное отупение, когда идёт в кабинет, краем глаза замечая Зехру, стоящую в стороне, ближе всех к нему. Наверное, она провожает его взглядом, но молчит, поджимая губы. Сердар заходит в кабинет и вдруг совершенно легко лжёт, так искренне, спокойно и уверенно. Говорит о том, что облажался и ошибся, отвлекся, потому что приболел и следовало остаться в доме — и без него бы справились. Сердар лжёт и чувствует, как эта ложь легко ложится слоями на его израненное сердце, которое уже не починить. Когда-то он думал и чувствовал, что будто бы не сможет оправиться от предательства Джерен, но на самом-то деле он не сможет оправиться после другого разочарования в любви. Зехра провожает его, уходящего в сторону кабинета Башкана такого отстраненно-равнодушного, нервным взглядом, но берёт себя в руки. Брать себя в руки она умеет лучше всего, это — истинная стихия Зехры Балабан, это — её лучшая часть работы, это — часть её сущности. Брать себя в руки, но в душе чувствовать — что она тоже человек, и сердце колотится как бешеное, не унимаясь, и боль в сердце просто из-за того, что она причинила ему боль. Он отстраняется и становится совершенно… равнодушным. Она закрывается и становится совершенно… холодной. Как когда-то раньше. История прошла свой круг и вернулась к самому началу. Только на этот раз не было никакого развития «от плохого к лучшему», а был просто — застой. ------------------------------------------------------------------------------------------------------- Между ними прекращаются любые разговоры, кроме чисто рабочих и абсолютно деловых. Зехра замечает это не сразу, примерно на третий день. Сердару не нужно замечать это — это его цель и это его план. Стратегия. Стратегия не на поле битвы, а стратегия в том, чтобы контролировать себя окончательно, наглухо закрыть эмоции и чувства, полностью защищать теперь себя и свои мысли. Хватит уже. Открылся однажды. Пора защищать себя. Зехра стоит рядом с Пынар, благоразумно держа дистанцию между собой и им. Сердар отстраненно чертит тонкую линию карандашом, показывая план захвата дома в пригороде, где скрываются информаторы. — Вы с Зехрой можете обойти дом с южной стороны, — говорит Пынар буднично-рабочим тоном, — а я и Хульки — с северной. Здесь есть пост охраны… — Мы с тобой пройдем по северной стороне, — говорит Сердар, а Зехра знает, вдруг она точно знает, что он делает. Наказывает её, — Зехра и Хульки пойдут с южной стороны, у Зехры передатчик, они справятся быстрее. Пынар на мгновение бросает один взгляд на Зехру, а сама Зехра чувствует — всё стало понятно. Пынар просто чисто «по-женски» более интуитивно обращает внимание и чувствует такие вещи между людьми. Пынар чувствует то, чего давно никто из них уже не наблюдал в истории взаимоотношений Зехры и Сердара. Это — разлад. Полный, абсолютный, словно крушащий весь прочный фундамент их дружбы, доверия и… чего-то ещё. И если уж Пынар понимает это, то Зехра понимает ещё быстрее и яснее. На мгновение ей хочется закричать и наорать на него — зачем он это делает? Всё было так хорошо! Они были друзьями, партнерами, коллегами, они доверяли друг другу, они флиртовали иногда и подспудно чего-то ждали, не переходя грань — зачем он это сделал? Зачем признался? Они не возьмутся за руки и не заедут в общую комнату, чтобы спать по ночам вместе, даря друг другу ласку и любовь, они не будут держаться за руки и целоваться, они ничего не смогут сделать, только провожать друг друга на задания и молиться, чтобы другой вернулся живым. Так зачем Сердар всё усложняет? Зачем он признался?! Зачем потребовал от неё чего-то большего? Зачем?! Для чего? Она его ненавидит в эти минуты. Когда стоит над этой картой, крепко вцепившись в карандаш, и буквально ненавидит ещё сильнее за то, что он — всё испортил. Всё испорчено, Зехра теперь буквально чувствует, как боль от потери Сердара не только как возлюбленного, но и как друга и лучшего партнера, как эта боль выворачивает всё внутри, въедаясь в сердце и селясь там слишком надолго. Долбанная боль от потери и от безысходности теперь приправлена яростью и злостью на него, за то, что теперь Сердар наказывает её за ту боль, что она причинила ему. Только он не знает, что она справлялась в своей жизни с вещами намного более опасными и тяжелыми, чем любовь. — Я согласна с такой идеей, — льдом в её голосе можно заморозить океан, — Хульки меня прикроет, пока дядя Хаккы настраивает передатчик. Сермет уже подготовил оборудование? Звучит совершенно равнодушно и по-деловому. Вспышка ярости в глазах Сердара, когда он смотрит прямо в её глаза. Лёд. Огонь. Злость. Равнодушие. После этого они перестали смотреть в глаза друг другу. ------------------------------------------------------------------------------------------------------- Спустя три недели Сердар четко знает — всё это было ошибкой. Эта замечательная и идеальная мысль приходит ему в голову в пустыне, когда он ночует под открытым небом. Раскаленное солнце садится за горизонт, духота, тяжесть во всем теле и тяжесть в собственном сердце. Сердар вызвался сам на это задание, причем впервые за долгие месяцы его работы в этом специальном разведывательном отряде, это было единоличное задание. Он в полном одиночестве вызвался отправиться с командой бойцов специального назначения в Сирию, на самую границу борьбы с террористами, чтобы просто… Убраться из бункера. Ему было там душно каждый раз, когда Зехра Балабан находилась рядом. Потому что любовь, та самая невыносимая любовь и тоска по ней медленно стали превращаться в злость и непрерывное напряжение. В первые дни было легче отстраниться от неё и от того разговора, потому что боль и ярость разочарования придавали сил для этого, но с течением времени всё это утихло, уступая в его сердце месту… тупому разочарованию. Наверное, он всё это придумал. Потому что если бы она действительно была в него влюблена — то ответила бы честно и искренне. Да, Зехра была закрытой и не очень эмоциональной, но ведь за столько месяцев она ему открылась! Он её разгадал. Так ведь? За все эти месяцы они сблизились и стали близки, и если ей нужно было, то Зехра открывалась ему и говорила правду. Она улыбалась и смеялась, беспокоилась и плакала о нём, она не скрывала своих чувств! И если скрыла в тот раз, возле той долбанной каменной лестницы пригорода Парижа, значит, её чувства были не такими романтическими, как ему показалось. Недостаточно сильными. Возможно, Зехра чувствовала к нему симпатию или легкую влюбленность, но не более того. А он начал свои разговоры и испугал её, запутал и Зехра приняла решение вообще не связываться со всем этим. Внутри всё жгло злостью и разочарованием. Опять. Опять не та любовь. Опять его не выбрали. Опять он полюбил — и всё было зря, не так, как ему хотелось бы. Опять все… Он вновь совершенно бесконечно и невыносимо сильно одинок. И никому не нужен. --------------------------------------------------------------------------------------------------------- — Мы отправляемся на слежку завтра ранним утром, — сосредоточенно говорит Зехра, ставя кружку с кофе на свой стол, — Председатель сказал, что со мной будут Сермет и Хульки. — Да, потому что Сердар вернётся только послезавтра, — мимоходом бросает ей в ответ Узай, — кажется, они нашли того террориста и допросили его. Словно удар в солнечное сплетение. Зехре стоит уже привыкнуть за три недели к такому состоянию. Хотя, первым ударом стал тот факт, что Сердар вызвался отправиться на одиночную и совершенно опасную миссию спустя несколько дней после того злосчастного Парижа. Тот самый удар и паника — вот что почувствовала Зехра в этот момент, когда остро осознала — он уходит. Отдаляется. И не только от неё, но и от команды, и от их совместных миссий, от дружбы, от истории, от семьи… Он отстраняется и равнодушно возводит между собой и всеми ними стену, а Зехра теперь чувствует долбанную вину и ужасающе-пустое разочарование. И теперь его нет уже около двенадцати дней, а она каждое утро ненароком спрашивает у Узая сводки об остановке в Сирии и об операциях разведки. Логический мозг Узая не думает о тайном романтическом посыле этой истории, ответы его — чёткие и спокойные, только с фактами. Как и сейчас факт — Сердар должен вернуться через день. — Это хорошо, — кивает она, деланно спокойно садится за стол и берет первую попавшуюся папку в руки, — он сам будет предоставлять отчёт главе Халиту? — Такая информация мне не известна, Зехра. — Конечно. Я займусь документами. Никто не может заполнить пустоту вокруг Зехры, то место, которое раньше занимал только Сердар. Она постоянно оборачивается — а его больше нет рядом. Конечно, он наказывает её за то, что она сказала там, в ту ночь в Париже, но больше всего ей больно оттого, что он наказывает себя. Отдаляется от команды, хотя Зехра тут не при чем! Она плохо спит в следующую ночь, совершенно постоянно злясь и ворочаясь в узкой неудобной кровати. Она думает и думает, и злится на себя, и на него, и на жизнь, и на этот мир… Тяжелее всего признать тот факт, что в случае любви с Сердаром, её любимая логика не сработала. А есть только невероятный хаос чувств, эмоций и потери контроля. Утром она встаёт в пять утра, совершенно разбитая и не выспавшаяся. Думает, что никого нет ещё в общей комнате, накидывает халат на пижаму, сонно закрывает дверь и бредёт в сторону кухни. Нужно сделать себе кофе, побольше кофе, попытаться проснуться и выпить таблетку от головной боли… Бах. Он стоит там, с кружкой кофе, в военной одежде, несколько грязный и заросший. Почти примерно также, как стоял в тот день, когда она ему сказала: «Я буду всегда следить за тобой». Не ждал её появления, точно также как и Зехра совершенно не ожидала его появления здесь. Черт подери. Зехра застывает в нескольких шагах от него, уставившись прямо в его глаза. Он в ответ тоже нервно дергается и смотрит на её лицо. Убежать никак нельзя, это глупо и неправильно. Поэтому Зехра на негнущихся ногах продолжает идти дальше, очень скованно отведя взгляд и подходя к их импровизированной кухне. — Доброе утро, — совершенно деревянное приветствие от него. — Доброе утро, — ответ звучит прохладно и собранно, будто бы в душе ничего не трясется и не болит в этот самый момент. Наливает себе кофе, кладет сахар, совершенно на автомате думая, что с кофе уйдет к себе в спальню — находиться здесь, рядом с Сердаром — становится попросту невыносимо. — Глава Халит во сколько будет здесь? — Он появляется около семи часов утра. Безжизненный вопрос, такой же безжизненный ответ. — Подожду его на диване. Сердар избавляет Зехру от необходимости убежать в свою комнату с кофе, потому что уходит первым. Ему также невыносимо находиться рядом с ней, как и ей — рядом с ним. Разум то держит их обоих в приличном состоянии, они могут говорить о работе и не бросаться с яростными обвинениями в любовном разочаровании, но вот сердца их не могут перестать болеть и ныть от острой тоски, когда их обладатели находятся рядом друг с другом. Инстинктивное напряжение, беспощадное и сильное — от этого они никуда пока что не могут деться. Всё, как Сердар и предсказывал. Как заставить замолчать голос сердца? Да никак, судя по всему. ---------------------------------------------------------------------------------------------------------- Она ранена. Просто с ума сойти. Зехра даже не расстроена, а больше всего — удивлена! Серьёзно, сколько миссий было, и опаснее, и важнее, и неприятнее — а она умудрилась получить пулу в плечо просто преследуя информатора террористов! Да просто они с Хульки разделились и в итоге её никто не прикрыл. И нет, назойливый голос на краю сознания не говорит ей о том, что когда она была на общих миссиях с Сердаром, то они как-то совершенно синхронно и инстинктивно прикрывали друг друга, одновременно отстреливаясь и защищаясь. Каждый может получить ранение, нет ничего удивительного в этом. Их работа — это та самая опасность и почти постоянно — смертельная опасность. Ранение лёгкое, перевязка и обезболивающее. Зехра сидит на кровати в больничной палате, мрачно дожидаясь Сермета, который отвезет её в бункер. Хульки доставил её в больницу, уехав отчитываться, а Зехра провела тут три часа, и больше было скучно, чем больно или страшно. Дверь распахивается с громким хлопком и Зехра видит на пороге далеко не Сермета. Сердце падает куда-то вниз, потому что на пороге стоит никто иной, как Сердар Кылычаслан: её коллега по команде, товарищ, бывший друг и несостоявшийся возлюбленный. Как ни странно, его взгляд спокойный. Быстро осматривает Зехру и заходит, закрывая дверь. — А где Сермет? — спрашивает Зехра, садясь ровнее. — Я понимаю твоё разочарование, но Глава Халит прислал за тобой меня, — ершисто отвечает Сердар, — ты готова ехать? — Моё разочарование? — Зехра привстаёт с кровати, возмущённо глядя на его лицо, — что, прости? Кто из нас избегает разговоров и меня лично? — Избегаешь всё ты, Зех-ра, — четко выделили последнее слово, — особенно того, что касается чувств, правды и искренности. — Сказал тот, кто выкинул нашу дружбу в помойку! — зло говорит она, злясь. О, действительно, жестоко разозлившись, потому что не ему говорить о избегании и каких-то там чувствах! Встала с кровати, немного слишком резко, покачнулась. Вспышка тревоги в его глазах, когда Сердар подошёл ближе, но всё равно — сохраняя дистанцию. А она дико злилась на себя за то, что сорвалась и он опять вывел её на эмоции. — Дружбу?! — Дружбу! Знаешь, может мы и не стали возлюбленными, но были друзьями, — рявкает Зехра, со злости сжав здоровую руку в кулак, — как бы наша работа подразумевает сотрудничество и товарищество. Не хочешь со мной разговаривать — валяй, только не надо обвинять меня в том, что я там что-то разрушила между нами! Ты разрушил нашу дружбу! — Мне не нужна от тебя дружба, — прозвучало от него зло и ехидно. И это ударило Зехру сильнее всего, что она от него только слышала. Она словно даже будто бы отпрянула, в недоверии уставившись в глаза Сердара, но мысленно восхитилась — он молодец. Научился у неё просто идеально бить в цель — остро, больно, чётко. Кажется, он пожалел о своих словах, на лице мужчины возникает чувство вины и раздражения. Всё шло не так, как должно было бы идти, Зехра его понимала. — Отлично. Убирайся обратно в бункер, я доберусь сама, дорогой бывший друг, — не менее ехидно заканчивает Зехра и тянется за кофтой. Взять не получается — рука болит. Зехра шипит от острой боли при движении, Сердар ожидаемо оказывается рядом. Берёт кофту — она не успела выхватить ту из его рук, накидывает на её плечи. Но не сдаётся. — Мы вернёмся вместе, ты хочешь расспросов от Главы Халита или команды? — раздражение в его голосе смешано с сожалением от только что произнесённых слов, — что я им объясню? Нарушу приказ. А нарушать приказы на работе — это ты не любишь, так ведь, Зехра? Злость затапливает все её внутренности. Жестокая, острая, нервная, до одури. Злость, которая выливается в дрожь в руках и в немой ярости — Сердар молодец. Она даже восхищается тем, как хорошо он умеет мстить и наказывать её за то, что Зехра не ответила на его слова тогда… Он выбил её сейчас на такие сильнейшие и острые эмоции, от которых её буквально начинает трясти. Обида, злость, ярость, боль, немного стыда — всё сплетается в душе в клубок оголенных нервов, пробивая в сердце новую брешь — ещё более сильную, чем раньше. — Так, Сердар. Приказы — это главное в моей жизни, — на этот раз она подходит к нему вплотную, буквально выплюнув эти слова в его лицо, — и я всегда буду им следовать. А теперь выполняй свой приказ. Он смотрит на неё в ответ, с не меньшей злостью, чем она. Так и сверлят друг друга жёсткими взглядами, пока вошедшая медсестра не прерывает их немую битву. Позже Зехра немного жалеет о том, что была такой жестокой и говорила такие злые слова. В одиночестве своей комнаты, в бункере, рассматривает фотографии с Ягмур — ей, кстати, разрешили увидеться с дочкой лично, а потом вдруг жалеет себя. И свою жизнь. И Сердара. И становится остро и грустно от того, до чего они дошли с тех идеальных отношений, которые были совсем недавно — с дружбы, флирта, преданности, нежности и заботы друг о друге. А теперь она лежит тут одна, свернувшись калачиком и чёртовы слёзы непроизвольно капают из глаз. Зехра не знает, что в своей квартире настала очередь Сердара бить кулаком в стену, а потом смотреть, как кровь стекает по костяшкам его пальцев. ------------------------------------------------------------------------------------------------------- Сердар чувствует, что после той сцены в больнице, напряжение между ними… спало. Серьёзно. Он жалел, что перегнул палку и наговорил столько лишнего, что действительно причинило ей боль. Зехра же, в свою очередь, словно немного потухла и теперь не была такой напряжённой рядом с ним, а стала ещё хуже — безжизненной. Сердар клял себя за те слова о дружбе, потому что это было невыносимо неправильные слова — он хотел дружить с ней. Он остро и отчаянно скучал по тому времени, когда они именно вдвоём были командой и прикрывали друг друга. Только проблема была в том, что он теперь сделал свой выбор — он хотел не просто дружбы, а любви и нежности от неё. А отказ Зехры разрушил в нём что-то до основания, и чувство безнадежного разочарования не исчезало теперь никогда. Теперь Сердар не знает как с ней дружить, потому что он не дружить хочет с ней, а любить её. Приглашением к молчаливому перемирию стало то, что на следующий день, когда Сердар пришел на совещание, то молча сел рядом именно с ней на диван. Зехра нервно дернулась, но, к счастью, Хаккы и Пынар не заметили этого, разворачивая документы, пока Гюрджан что-то рассказывал. Может быть, потом команда и заметила, что они вдруг впервые за почти полтора месяца сидели опять рядом друг с другом, но, разумеется, все молчали. — Зехра остается в бункере, — приказал Глава Халит, — ты должна ещё восстановиться. Остальные — на инструктаж к Сермету. Вы едете на границу Ирака, следить за контрабандой. — Я остаюсь? — она переспрашивает глупо, потому что ответ уже известен, — но я могла бы… — Это приказ, — обрубает Халит. — Конечно, Глава, — разочарованно кивает Зехра. — Ты можешь пока навестить Ягмур, — вдруг говорит тот и Зехра шокировано замирает. — Мне разрешено? — слышит, как её голос дрожит. Остальные расходятся после совещания, только Сердар остается сидеть рядом с ней, слушая этот разговор. — Со всеми мерами предосторожности, Зехра, — очень серьёзно отвечает Глава Халит, — наш человек заберет её с курсов рисования на пару часов. Потом привезёт обратно. Тебе нужно будет выехать за город. Водитель в твоём распоряжении на три часа. — Спасибо, — Зехра нервничает, — я… вернусь через три часа. Глава Халит слышит, как звонит его телефон и резко уходит в кабинет. Зехра медленно встаёт с и колотящимся от счастья сердцем только сейчас осознаёт — Сердар сидит до сих пор рядом, он никуда не ушёл. Неловко она смотрит на него, разочарование между ними, кажется, можно буквально потрогать руками в воздухе. — Передашь привет Ягмур? — его вопрос то ли очень невовремя и лишний, то ли наоборот — очень вовремя и не лишний в этой ауре напряжённости и безысходности между ними. Зехра же не может не помнить того, как Сердар спас её маленькую дочку и как спас её саму в тот ужасный и кошмарный день в её жизни. — Конечно, — сжимает руки, — конечно передам. Ты её спас, она тебя помнит. Сердар какой-то… тоже словно безжизненный. Кивает в ответ, встаёт с дивана и заканчивает их разговор словами: — Пойду собираться в Ирак. Это их самый нормальный разговор за последние долгие и мрачные недели. Зехра слово держит и передаёт привет. Три часа вместе с дочкой — это совсем другой мир и другое счастье, невыносимая радость и гордость, невыносимая любовь. Они гуляют в парке пригорода Анкары, едят бутерброды, избегают людных мест. А Зехра вдруг думает о том, что когда-то считала невозможным хоть ещё раз увидеться с дочкой, уйдя работать «под прикрытием», но теперь вдруг всё так перевернулось и она получила всё: и работу, и встречи с дочкой. Старается не думать об этом. Жалеет ли она, что сказала тогда Сердару о том, что между ними ничего больше не может быть? В тот вечер она остаётся в бункере вместе с Гюрджаном и Узаем. Бродит как-то грустно, потому что её место — не здесь. Её место — там, в поле, вместе с Сердаром и остальными, на заданиях. Она хочет быть там, а здесь — словно потерянная. Что толку с того, что она отказала Сердару даже в крохотной возможности быть им вместе? Они работают тут дальше, да, но профессионализм покинул обоих — они больше не друзья и даже не товарищи. Работа стала какой-то… странно пустой. Она приносила гордость за Родину, но не было этого… чего-то. Чего? Как-то эмоции Зехры потухли в последнее время, всё чаще она чувствовала невыносимую пустоту и какое-то отстраненное равнодушие к происходящему. Это было неправильно. Так не нужно. Нужно просто радоваться работе, как раньше… Не может быть такого, чтобы из-за Сердара всё так изменилось. Не может же быть? Не может же быть, чтобы работа вдруг перестала приносить ей ту радость, какая была раньше? --------------------------------------------------------------------------------------------------------- Они попали в засаду. Долбанные террористы и какой-то предатель в войсках специального назначения Турции. Сердар и Хульки отстреливаются, когда бегут по длинным извилистым улицам пограничного городка, полного контрабандистов и террористов. Им удалось вывести из-под удара Пынар и Хаккы, но вот им двоим пришлось несладко. Сердар в глубине души понял несколько минут назад — из этой передряги им будет очень сложно выбраться. Скорее даже двоим — точно не выбраться. Одному придётся остаться. Сердар стреляет очередью, а потом толкает Хульки в сторону: — Давай на ту сторону, — рвано дышит и кивает в сторону противоположного дома, — потом меня прикроешь. — Прикрою, брат. Какое-то идиотское самопожертвование. Хульки перебегает на другую сторону улицы, а потом Сердар делает не так, как они только что договорились — он, наоборот, бросается обратно, привлекая к себе внимание выстрелами в террористов. Он уводит их толпу за собой, зная, что скорее всего, его схватят и убьют. Но не убивают. По подсчётам, его избивают и оставляют в какой-то грязной тюрьме на несколько суток. Дают только воду и ничего больше. Как он понял из обрывков разговоров, его уже почти пристрелили, пока один из тех, кто работал двойным агентом, не узнал в Сердаре члена разведывательного управления. Посовещавшись, они доложили какому-то главе террористов о том, что схватили пленника, которого можно было бы обменять на кого-то из тюрьмы Турции. Сердар знал, что обмена не будет. Турецкая Республика не ведёт дел с террористами, только безжалостно расправляется с ними. Его не обменяют, а попытаются вытащить из плена, но если не удастся, то им пожертвуют без особых раздумий. Только вот когда он сидит там, в этой неприступной каменной тюрьме, избитый и очень голодный, с рваной раной на ноге, то хотел думать о том, как Зехра бы жалела о нём. Он знал, что она будет пытаться его спасти. Он знал, что она хотела с ним и дальше дружить и быть партнерами — несмотря на то, что он сам отказался от этого. Сердар знал, что ей будет больно от его смерти и в эти долгие часы вдруг понял, как ошибался. Ошибался, отказываясь быть рядом с ней даже просто как друг. Он бы нашел к ней подход со временем, он бы пробился сквозь её страхи… Страхи, которые оказались правдивыми. Практика доказала, что Зехра была права в том, что им так опасно быть вместе и признать свои чувства, потому что они постоянно — на грани смертельной опасности. А сейчас он в смертельной опасности, хотя пока и надеялся, что сможет выбраться из этой передряги. А если бы она оказалась в такой опасности, плененная или раненая? Он бы с ума сошел, пока искал её и пытался спасти. Этого Зехра боялась больше всего — потерять его? Потерять его и понимать, что Родина — важнее и придётся пожертвовать любимым человеком? В какой чертовой безысходности они оказались. На четвертый день рана на его ноге стала гноиться и начался сепсис. У Сердара медленно распухло колено и начались боли. Еды ему дали немного и буквально дрянной, бить больше не стали, потому что он и так стал впадать в забытье. Потом начались какие-то долбанные галлюцинации, но они, впрочем, Сердару нравились. Там была Зехра, которая целовала его и прижималась к его телу, обвивала его руками за шею и шептала, что любит его. И последняя галлюцинация заключалась в том, что в камеру вошла именно она и опустилась рядом, в отчаянии держа его лицо в своих руках и зовя по имени. Приятное видение.