Миссия, длиною в жизнь

Аннотация: во время очередного задания где-то в далёкой глуши, Сердар и Зехра ночуют вдвоём в одном заброшенном доме. И когда Зехре явно холодно, Сердар делает то, что давно хотел - согревает её... Внимание! Эта глава содержит (!) откровенные сцены сексуального характера! Вы были предупреждены перед чтением! ------------------------------------------------------------------------------------------------ Холодно. Зехра знает, что замерзает и больше не пытается считать иначе. Сердар рядом, и при выдохе у него изо рта вырывается облачко белого пара. Зехра ежится и понимает, что её начинает немного трясти, потому что по ощущениям, температура упала буквально до нуля, если не ниже. Они — из солнечной и тёплой Турции, не привыкшие к холодным ночам в горах Азербайджана, к мрачной сырости, которая спускается с гор в низины, не привыкшие к тому, что внезапно холодно даже рукам и эта холодная влажная промозглость никуда не исчезает. Сердар знает, что ей холодно. Смотрит на неё, сидящую чуть впереди за каменными валунами, держащей в руках бинокль и по очереди, переводящей взгляд на постройки неподалеку. Кажущаяся слишком бедной и буквально забытой всеми горная деревня далеко не так проста, как выглядит на первый взгляд: террористы из Ирака переправляют нелегальные боеприпасы через такие вот незаметные и малоприметные деревушки, лучшего укрытия, чем хлипкий сарай якобы с сеном для животных, кажется, и не придумать. Но если бы дело было ограничено только боеприпасами, турецкой разведки бы здесь не было. Поступила информация о том, что перевозить могут что-то напоминающее боевые ракеты класса «земля-земля», а вот это уже представляет серьёзную угрозу для любого пограничного государства. — Так никого и нет, — подводит итог Зехра, опускает бинокль и трёт замерзшие ладони друг о друга, — девять часов — и никаких намеков на перевозку. Информатор дяди Хаккы мол ошибиться. — Возможно, — мрачно кивает Сердар, натягивая шапку на голову ещё глубже, — Хульки тоже ничего не сообщает. — Приказ ждать ещё? — Зехра впервые за долгие годы чувствует странно-тяжелую усталость и то забытое ощущение… простуды. Да, она точно простужается. Прямо здесь и сейчас. Только не хватало ещё заболеть, тем более так глупо и внезапно. — Приказ нам отойти на дальнюю позицию, — быстро говорит Сердар, сосредоточенно смотрит прямо на её замерзшие руки, — Хульки и дядя Хаккы нас заменят. Они просидят здесь ещё часов шесть, если результата не будет, вертолет нас заберет утром. — Надо бы ещё пережить эту ночь, — сварливо и совершенно по-старушечьи бормочет Зехра, чувствуя не свойственную возрасту усталость, — здесь холодно. — Холодно. Сердар тянется вперёд и берет её ладони в свои руки. Не понятно, что страннее: то, что он это делает здесь и сейчас, или то, что Зехра мало реагирует на это такое личное прикосновение. Взять её ладони в свои руки, держать их там, согревая, в очередной раз и наслаждаясь моментом, и поддразнивая Зехру такими личными и близкими взаимоотношениями. Они уже перестали играть в ложь, по крайней мере, точно открывшись хотя бы перед самими собой. Между ними давно уже висит столько всего важного, личного, эмоционального и недосказанного. Начиная с «Человек не может приказывать своему сердцу» и заканчивая «Пока ты рядом, со мной ничего не случится». Они говорили друг другу много важных и нужных слов, самых теплых и даже опасно-близких, а потом оставляли всё происходящее между ними висеть в той самой мучительно-сладкой недосказанности. Только бы ещё раз поговорить и сказать всё друг другу, сказать правду и наконец-то признаться, но оба интуитивно и одинаково чувствовали — чуть-чуть не время. И держали эту дистанцию, иногда оглядываясь и ловя взгляды друг друга, просто чтобы знать… Ничего и никуда не исчезает. — Ты совсем замёрзла, — Сердар чуть потирает её ладошки своими руками, и забота к этой потрясающей женщине напротив буквально захлёстывает его разум. Раньше бы он даже не осмелился подумать о мысли, что можно позаботиться о Зехре, а теперь Сердар не только это делает будто бы на автомате, но и даже знает — она не будет против. Действительно, в последние недели Зехра не сторонится, а напротив, делает всё больше и больше шагов ему навстречу. И Сердар делает то, что ему хочется, что приходит в голову — заботится только о ней здесь и сейчас. В ответ она чуть смущенно поджимает губы и поднимает на Сердара свой взгляд. Они опять это делают — словно замирают в этой своей маленькой личной реальности, глаза в глаза. Когда есть только они вдвоём — и больше никого и ничего. Буквально — растворяются друг в друге и вот в такие моменты это молчаливое согласие по поводу контроля и держания себя в руках становится каким-то смешным… — Я чувствую, что практически простываю, — говорит она в ответ, потом переводит взгляд на их руки, которые опять вместе. Действительно, мало того, что Зехра даже не думает от него отстраниться, отстраниться от прикосновений Сердара, так она ещё и хочет большего. Если бы обнять его — такого высокого и горячего — и точно больше не будет холодно. — Уходим, — резко бросает Сердар и поднимается на ноги. Никаких новых движений, всё вокруг мирно и не указывает на прибытие опасного оружия. Возможно, эта зацепка была ложной, и они торчат тут попросту зря. Зехра тоже уже на ногах, они ещё раз внимательно осматривают всё вокруг, а потом тихо и бесшумно исчезают в ближайших зарослях деревьев. Проходят через рощу из низких кустарников, потом — по окраине поля, двигаясь к настоящему укрытию — небольшому лесному домику у подножья гор, прямо за скалой. Их сменят Хульки и дядя Хаккы, Сердар и Зехра могут теперь немного поспать, вертолет должен прилететь утром. На горы и окрестности опускается ночь. Зябкая и холодная ночь. Убежище на этот раз совершенно не комфортабельное, с таким же успехом они могли бы спать под ближайшим деревом в палатке. Здесь тоже заметно холодно, практически голые комнаты, за исключением стола, одного стула, старого платяного шкафа и какого-то подобия топчана в углу. Огонь в самодельной печи разводить нельзя — дым или свет могут привлечь ненужное внимание. Зехра сразу же садится на этот небольшой полу-диван — полу-кровать и кутается в свою куртку. Сердар накидывает ей на плечи свою теплую ветровку и пытается укутать сильнее: — Ты забери свою одежду, — бормочет Зехра, нет, она точно уже простыла, — я… — Ты всегда будешь отрицать, что совсем замёрзла и тебе нужно согреться, — тем самым полу-флиртующим тоном говорит Сердар, — так ведь, госпожа Зехра? Давай, сиди, я посмотрю, что у нас есть в рюкзаке. Походные рюкзаки собирали не они, а Сермет, и, к счастью, он у них в команде всё-таки умный и незаменимый. Сердар обнаруживает пару одеял — не совсем прям теплых, но хоть что-то. Расстилает одно из них на этой самодельной кровати и галантным жестом кидает второе — спать Зехра будет сегодня здесь. Где будет спать Сердар, он даже пока и не думает. Хотя, он знает, где был бы спать вообще не против, но запрещает мыслям даже пробовать бежать в ту сторону. Опасно. — В термосе есть горячий чай, — Сердар открывает флягу, пока Зехра распаковывает сухие хлебцы и галеты из того же самого походного рюкзака, — сервис, здесь, конечно, не очень, госпожа Зехра, но мы постараемся сгладить неудобства! Улыбается ей широко и с той самой забавной чуточкой смеха. Зехра чуть улыбается в ответ и в глазах её тоже сияет тот самый огонёк, который появляется только когда они вдвоём. Странно, но это правда — сейчас один из тех самых редких моментов, когда они могут побыть только вдвоём, просто только наедине, улыбаться, шутить и иногда даже… «А какие мужчины тебе нравятся? Кажется, у меня нет шансов». «Мы точно с тобой встречаемся!» — «Никакого флирта, Сердар! Флирта нет!» «Не смотри на меня так красиво» — «Человек не может приказывать своему сердцу». «Пока ты здесь, со мной ничего не случится». Слова, навсегда въевшиеся в душу. Признания, которые отныне выжжены в сердце и никогда никуда не исчезнут. Чувства, которые до сих пор остаются не озвученными. — Чай вкусный, — Зехра чувствует, что становится легче и что она согревается. Недостаточно, но согревается, — в следующий раз надо будет самой проследить за питанием в поле. — Сделаешь кус-кус, госпожа Зехра? — Сердар садится рядом с ней, тоже попивая горячий чай, только очень близко и совершенно вплотную, чтобы просто… — Из меня нулевая хозяйка, — легко отвечает она, — я вообще… Не домашний человек, мог бы и догадаться, Сердар. — Я просто всегда люблю шутить над тобой, ты же знаешь? — более низким голосом говорит он в ответ, так провокационно и немного задиристо. Улыбается широко, ловит её широкую и совершенно искреннюю улыбку в ответ, опять падает в этот взгляд… — Надо отдыхать, — внезапно неловко заканчивает Зехра, — ты можешь подежурить первым? Я что-то замерзла в этой сырости, потом я… — Ложись, — быстро говорит Сердар. Оборачивается назад, откидывает край одеяла в сторону, отгоняя из головы совсем непрошенные мысли. Хотя мысли такие… желанные и очень даже способствующие тому, чтобы здесь согреться. Зехра чуть неловко замирает, её губы странно приоткрываются, когда она вдруг смотрит прямо на его лицо. Сердар думает о том, что она может что-то там прочитать, или вдруг ей неловко, или что-то ещё, но потом вдруг слышит: — Ты тоже ложись. Холодно. Здесь вроде тихо. И будто бы сама пугается своих слов и своего предложения. Застывает, взгляд — на его губы, а Сердару нужно теперь крепко сжать руки и вцепиться в это тонкое одеяло, чтобы медленно и сосредоточенно переварить услышанное. Чтобы проследить, как опять вспыхнул взгляд Зехры, когда они смотрят друг на друга, будто бы думая одинаковые мысли. Чтобы справиться и взять всё под контроль. Только вот надо ли это делать? Брать всё под этот контроль? — Ты ложись давай, я осмотрюсь ещё раз, — хрипло подводит он итог, проводя рукой по одеялу и останавливаясь возле её руки, — если всё будет тихо, тоже отдохну немного. Давай. Зехра кивает, а потом забирается на эту их импровизированную и немного совершенно узкую кровать вместе с ногами. Сердар накидывает на неё сверху второе одеяло, а потом ещё и две куртки — свою более теплую и пуховую и её, более тонкую, но большую. Дичайшее чувство нежности и заботы сдавливает сердце, будто бы вызывая в том перебои. Будто бы… они просто дома и Сердар укладывает свою любимую жену спать, заботливо укрывая одеялом. Да. Ему стоит больших усилий не рвануть вперед и не сгрести Зехру в свои объятия здесь и сейчас. Вместо этого он восстанавливает контроль и встает, обходит домик ещё раз, выходит на улицу и замирает, глубоко вдыхая свежий воздух. Зехра сворачивается в калачик под укрытиями, но прекрасно знает — не уснёт. Без Сердара рядом — не уснёт и даже не сможет отдохнуть. Никогда, просто никогда ещё не было такого острого чувства тоски по нему, ни на одном из заданий до этого момента, ни на одной миссии, ни в какой из дней Зехра ещё не чувствовала такой тянуще-острой и будто бы сжирающей её… тоски. Тоски по другому человеку рядом, тоски по Сердару, только по нему. Не чувствовала желания заполнить эту пустоту позади неё на этой постели, потому что… Потому что надо. Потому что нужно. Потому что он нужен. Сердар подходит тихо и неслышно, но она-то точно его слышит. Наклоняется вперёд и дышит тоже тихо, словно от него исходят и какие-то… — Ты не спишь? — мягко садится рядом и наклоняется в её сторону, потом только понимая, как глупо звучит вопрос: даже если Зехра и заснула, он-то её разбудил только что! — Сердар, — сонно бормочет Зехра. Он за этот её выдох мог бы умереть, или уничтожить весь мир. Ложится рядом, осторожно и аккуратно. Не касается, потому что… Потому что если коснётся, если дотронется, то всё полетит в ад. В бездну. Всё станет хаосом и совершенно неуправляемым мгновением. Всё станет… Но она опять чуть дрожит. Замерзла. Простыла. Сердар сглатывает, отчаянно сжимая руки в кулаки. Зехра не успела заснуть, но просто задремала, пока он ещё раз всё проверял, а сейчас разворачивается в его сторону и холодно, вокруг холодно… Всё идёт нахрен. Он двигается ближе и сгребает её к себе. Прижимает спиной к своей груди, утыкаясь в её затылок. Есть малюсенький шанс, что Зехра эту вольность уже не потерпит, резко проснётся и быстро придёт в себя, отодвинется и даже прогонит его. Это — вообще не то, что существовало между ними, это не та мысленная и невидимая договоренность, которая между ними всегда существовала, это — нарушение всего, и норм, и правил, и запретов, и… И Зехра сонно мычит, а потом двигается к нему ближе. Потому что он наконец-то пришёл и заполнил собой эту самую пустоту позади неё, будто бы точно знал — она так сильно нуждается в этом прямо здесь и сейчас. Нуждается в его объятии, нуждается в том, что он так крепко вцепился в её тело и больше не отпускает, нуждается в том, что ей наконец-то становится… — Тепло, — мягко говорит она, а потом Сердар наклоняется ещё ближе к её уху и говорит, специально касаясь губами кожи на виске: — Так ещё теплее, госпожа Зехра? Боится спугнуть её, но всё равно делает то, что давно хотел сделать: касается. Губами касается нежной кожи, мягко и влажно целуя сначала в висок, а потом — ниже, в щеку и ещё ниже, куда-то возле шеи. Зехре кажется, что всё тело будто горит, холод забыт и она согревается только от нескольких мягких и сладких поцелуев, от этой нежности, которая рвет душу, от этих прикосновений Сердара, который вообще ничего не боится, а просто… — Тепло, — мягко стонет она и чуть разворачивается в его сторону. Впервые совершенно не боясь больше ничего и никого, не боясь ни своих чувств, ни эмоций, не боясь… будущего. — Хорошо, — хрипло продолжает Сердар, во рту совершенно пересохло от волнения и возбуждения, смешанных с тем самым чистейшим восторгом и удовольствием. Весь мир полностью исчез, остаются только они вдвоём и этот их мягкий и сладкий кокон полной уединенности… — буду согревать тебя до утра, госпожа Зехра. Напряжение. До этого момента — была только мягкость и какая-то сладость, были теплота и нежность, так много нежности. Но вдруг как-то резко — и стало так… напряженно. Выдох Зехры не менее напряжённый, чем тело Сердара, который контролирует себя, пока ещё — контролирует. Вдруг — и она разворачивается к нему всем телом и лицом, а он наклоняется, потому что видит губы, эти губы, такие полные и кажущиеся очень нежными, мягкими и… долгожданно-желанными. Может быть, она хотела что-то сказать. В полумраке комнаты они могут различать лица друг друга, но не полностью хорошо и четко. Сердар наклоняется чуть вперёд — и его лицо практически в ней, их губы почти соприкасаются, его щетина колет её кожу на щеке и дыхание — точно одно на двоих. Рука Зехры медленно скользит куда-то выше, пока Сердар целует сухими губами её щеку, потом — уголок рта, ощущая острое движение тела Зехры в ответ на эти поцелуи… — Останови меня, если хочешь, — Сердар уже практически её целует, но почему-то думает, что должен сказать ещё и это. Хотя, скажи ему Зехра всё-таки остановиться, очень и очень вряд ли он это сделает. Зехра слышит слова и думает, что никогда ещё за всю свою долгую, упорядоченную и постоянно анализируемую жизнь не чувствовала, что хочет остановиться меньше всего. Нет. Ни за что. — Мне же будет холодно. И всё. Сердар целует её жадно и крепко, сразу же будто бы полностью вбирая в себя всё вокруг них. Вбирая её. Целует, накрывая её тело своим телом, прижимая к этой постели и держа её лицо в своих руках. Губы касаются её губ и это слишком… блаженство. — Тебе не будет холодно, — это обещание он точно выполнит. И заявление запечатано негласной правдой и договоренностью между ними, когда нет ни одного шанса, что Сердар это обещание не сдержит. Целует. Задыхается. Задыхаются. Томление. Раньше ему казалось, что когда наконец-то все маски и оковы между ними будут сброшены, то это будет быстро, хаотично и даже жестко. Сердар иногда (а может быть, и не иногда, а часто) представлял себя с Зехрой в такой вот личный и интимный момент. Когда бы они наконец-то прямо взглянут на свои чувства и потеряются в любви, ласке и страсти. Когда он бы целовал её очень долго и тщательно, а потом брал бы снова и снова, слушая её хриплые стоны и шепот своего имени. Когда она бы точно принадлежала только ему одному, а Сердар бы погружался в неё снова и снова, запечатывая их союз навсегда. Но было не так. Томление. Дрожь. Острая, сладкая, волнующая. Дрожь в теле и в сердце, та самая сладостная истома, когда в груди что-то передергивается и словно сжимается, одновременно пугающе и сладко. Дрожь. И томление. Оба чувствуют это. Что почему-то стало не так всё быстро, а… Медленно-тягуче-возбужденно. Зехра чувствует, как его губы целуют не хаотично и быстро, а медленно, глубоко и ещё глубже. Когда Сердар нависает сверху и засовывает свой язык в её рот, захватывая там власть полностью и постоянно. Когда его тело вжимает её тело в эту жалкую кровать, которая прямо сейчас кажется самой мягкой и удобной во всём мире. Сердар одновременно и торопится, и нет. Растянуть это жесткое тягучее удовольствие кажется самым правильным решением. Сдернуть её плотную кофту вниз и дотронуться до мягкой кожи на шее, а после — буквально отшвырнуть надоедливый шарф в сторону, перед тем как спуститься ниже… Но потом вдруг поймали взгляды друг друга. На секунду, перед новым поцелуем — выхватили глаза друг друга — и потерялись. Зехра Балабан, не собранно-серьёзная в бункере, а растрёпанная, здесь и сейчас — с приоткрытым ртом, с губами — уже успевшими опухнуть от поцелуев, с немного покрасневшими щеками и с частым дыханием. С глазами, в которых есть одновременно решимость и некоторая настороженность. Без раздумий. — Ты же знаешь, что ты… Зехра, — выдыхает Сердар, прижимаясь к её лицу и почему-то внутри всё рвется от признаний, от признаний в настоящих чувствах, — что ты для меня значишь? — И что же? — самоуверенность в голосе, но нет привычного задора. Зехра всё равно чего-то инстинктивно боится и хочет узнать правду. Его правду. Его слова. Его чувства. Обхватывает его лицо своими ладонями и проводит большими пальцами по его щекам, чтобы в следующую секунду услышать правду: — Моя настоящая судьба. Рвётся. В груди — всё словно рвётся, а разум — оглушён. И словами, и правдой, и истиной. Не ожидала такого. Таких слов. Такого признания, что любые сомнения умирают, не успев оформиться в разуме. Такие слова, которые выжжены на звездах только для них двоих. Такие разрывающие душу признания, что хочется плакать. — Судьба? — тихо переспрашивает она и чувствует его губы на своих губах. — Ты моя судьба. А я — твоя настоящая судьба, госпожа Зехра, — любимое обращение Сердара, когда он теперь совершенно уверен во всём. И в происходящем, и в своих чувствах, и в её чувствах. Не отпустит. Больше — нет. Зехра обвивает его своими руками, обнимает за шею и притягивает к себе ближе. Целуются снова — жадно, томно, долго. Тягуче-медленно, неторопливо. Терзают губы друг друга, учась находить самую удобную и приятную позицию… Продолжается это не долго. Пока Сердар не сдвигается немного в сторону, отпихивая в стороны её ту самую длинную кофту. Под ней — футболка, а дальше… Дальше нет одежды. Только кожа. Мягкая. Нежная. Холодная. Он нашёл правильную тактику, чтобы Зехра Балабан потеряла свою выдержку и спокойствие. Скользит ладонью по животу, мягко потирая круги. Чувствует, как его ладонь кажется одновременно и огромной, и такой идеально подходящей для её живота — чтобы ласкать тот и вызывать… Стоны. Мелкое хныканье, которое отзывается теми самыми импульсами в разуме и в сердце. Возбуждение наваливается волной, мощной и очень сильной. У обоих. Сердар утыкается лицом в её шею, но потом находит губами левое ухо. Медленно посасывает кожу, поднимается выше, пока хрипло не шепчет прямо в её ухо: — С самого первого разговора ты меня просто завела, ты знаешь? Мужская ладонь скользит ниже, задевая край черных джинсов. — Завела? — мелкое дыхание, Зехра ещё сдерживается, но почти отпускает свой хваленый контроль. Инстинктивно… — Завела. Подошла близко и мне хотелось впечатать тебя в ближайшую стену, чтобы одарить своим вниманием. Подушечки пальцев двигаются за край её брюк, в довольно ясном направлении. — Ты был самодовольным… — А ты была надменной и холодной. И тогда я подумал… — ловкие пальцы быстро расстегивают пуговицы на её штанах, затем — замок и чуть разводят ширинку в стороны, — о том, какой ты будешь в постели. От холодности не останется следа, — его ладонь скользит ниже, но ещё не туда, куда нужно, — и ты будешь пылать в моих руках. Гореть. Я знал это. — Самоуверенность — твоя отличительная черта, — Зехра сцепляет зубы, продолжая бороться с ним. С эмоциями, с ласками, со страстью и с полным, обезбашенным хаосом, — всегда меня задирал, и… Инстинктивно сжимает бедра, потому что там — пустота. Там — нужно трение. Там — нужна ласка. Там — нужно что-то. — Чтобы ты обратила на меня внимание, — хриплый голос Сердара становится только ещё более напряжённым и сосредоточенным, — а потом я понял, что не представляю себя без тебя. Там, в бункере. И вообще — хоть где. Рука чуть приспускает её джинсы. Зехра закрывает глаза, задыхаясь от ужаса и наслаждения одновременно. Ужас — потому что страшно, что он творит с ней, а она — позволяет. Пальцы скользят ниже. — Сердар, — стон вырывается, и она крепко хватает его за руку своей ладонью, не зная толком, что и хочет этим движением: то ли прекратить, то ли… ускорить. Касается. Медленно проводит подушечками пальцев прямо между ног, идеально задевая самый центр наслаждения, касаясь набухшего клитора, затем — дальше, где уже так мокро и так жарко. Её трясёт. — Вот так вот, — хрипит Сердар ей на ухо, чувствуя, как в штанах стал каменным член и как он сам подергивается от каждого всхлипа и стона Зехры, — именно вот так. Таких звуков я от тебя ещё не слышал, госпожа Зехра. Но мне нравится. Назад-вперёд. Вперёд-назад. Идеально талантливые пальцы, мягкие круговые движения чуть впереди, влага, которая мгновенно делает его руку мокрой. И Зехра, которая, кажется, действительно больше не может говорить, а может только вцепиться в его руку и рвано дышать, подергиваясь навстречу руке и пальцам Сердара. Двигается, чтобы усилить трение между ног о его руку, и чтобы он тёр её промежность сильнее и интенсивнее. — Я бы хотел ласкать тебя ртом для начала, — продолжает Сердар, потому что происходящее дико возбуждает и заставляет буквально… гореть и трястись от похоти, — языком и ртом, знаешь? Но здесь неудобно и холодно, поэтому, — пауза, во время которой его пальцы скользят прямо в её влагалище, внутрь, так глубоко и так полно, — поэтому начнём с пальцев, ладно? Ты же не против, госпожа Зехра? — Не против, — глухой ответ и новый всхлип, потому что там уже так жарко и так… наконец-то между её ног есть что-то, как ей и хотелось, — только попробуй ос… остано… виться… Сердар… — Ты идеально говоришь моё имя, — сначала он делает это медленно, очень медленно. Погружает в неё два пальца, замирает там на несколько секунд, потом будто бы лениво-вяло тянет наружу, где так холодно. Вытаскивает, специально задевая подушечками пальцев клитор и нервные окончания впереди, не менее лениво потирает и получает в ответ что-то вроде сильной дрожи. Потому что от дичайшего возбуждения Зехра почти ничего не осознает, контраст его голоса прямо над ухом и его пальцев, медленно поглаживающих её между ног, всё складывается в единое целое и её органы чувств буквально не выдерживают. Бьётся только одна мысль — «ещё». А потом — ещё и ещё! Сильнее, глубже, быстрее, — каждый раз говоришь так, что у меня одна мысль — чтобы мы были только одни и не на работе. Зехра, — Сердар вдруг сам начинает говорить более быстро и сбивчиво, облизывая её шею, — ты сводишь меня с моего грёбаного ума. Его рука между её ног двигается вдруг быстрее. Назад — и вперёд, опять так полно для неё и идеально. Жарко. Влажно. И большой палец, делающий маленькие интенсивные круги чуть впереди, одновременно входя в неё глубоко пальцами и трахая так быстро и горячо. Хлюпающие звуки, потому что очень влажно и горячо. Зехра выгибается. Буквально выгибается чуть вперёд, телом и бедрами, насаживаясь на его пальцы. Выгибается, а потом Сердар быстро чувствует — она всё. Практически всё. Вонзает в неё пальцы и больше не вытаскивает, сильно прижимая ладонь к клитору и потирая тот одновременно с пальцами внутри неё. Сам дышит рвано, но умудряется увидеть её лицо — с закрытыми глазами, чуть полуоткрытым ртом и… наслаждение. Чистейшее, незамутнённое, острое и мощное — наслаждение. Зехра Балабан кончает прямо на его руке, на его пальцах, со спущенными штанами и это — самое сексуальное, что Сердар видел в своей жизни. А она — парит. Кажется, что его грязные разговоры и провокационные слова во время ласк заводят даже сильнее, чем сами ласки. И то самое мгновение, когда ей показалось, что всё — больше не выдержит ни она, ни разум, ни тело — в тот самый момент Сердар даёт ей это. Погружается пальцами и с силой ласкает как можно быстрее — и тело не выдерживает. Взрывается. Оргазм захлестывает. Наслаждение захлестывает. Тело дергается в тем самых дрожащих подергиваниях навстречу его пальцам и руке, когда она наслаждает и буквально прочувствывает каждый идеальный момент этого удовлетворения. Жарко. Согрелась. Сердар рывком расстегивает свои штаны и вытаскивает каменный член. Его выдержке и стойкости конец, он не выдержит больше не секунды. Нужно провести пару раз и всё будет кончено, но — не успевает. Зехра открывает глаза, поворачивает к нему лицо, чуть мокрое от пота и прерывисто дышит. Словно понимает, что он собирается делать. Смотрит прямо в его глаза, когда быстро опускает руку вниз и берёт член прямо в свою влажную ладошку. Из Сердара будто бы выбили весь воздух, он рвано вздыхает, Зехра проводит ладошкой сначала нежно, а потом — резко, быстро, жарко. Он кончает, когда они смотрят прямо в глаза друг друга. Изливается в её ладонь, с рваным полу-стоном, когда она гладит его, наслаждаясь его удовольствием точно также, как Сердар делал тоже самое буквально несколько секунд назад. Смотрит прямо на него так сильно и так остро, продолжая ласкать ставшей уже мокрой рукой. Никогда, никогда, чёрт возьми, он не чувствовал такого острого желания, смешанного с буквально дичайшей похотью и страстью. Она проводит ладонью по его по его паху, сверкает глазами в ответ. Сердар медленно приходит в себя, понимая, что они сейчас довели друг друга только руками, лаская пальцами и ладонями практически под одеялами, как пятнадцатилетие подростки. Зная, что это только… начало. Начало их истории. — Я согрелась, — от этой её фразы, сказанной тихим и совершенно убийственно-удовлетворённым тоном, Сердару хочется странно смеяться. Зехра же думает, что нет никакой неловкости или даже напряжения, какое может случиться после такого вот… — Это хорошо, — мужская ладонь по-хозяйски скользит выше, опять потирая живот и чуть ниже, легко начиная дразнить. Снова. Сердар чуть приподнимается и смотрит в её глаза, просто чтобы ещё раз наблюдать за Зехрой, за её лицом, за её эмоциями — ему всегда её так мало, — я же обещал тебя согревать всю ночь. Только теперь нужно поправить кое-что по срокам. Я тут передумал. — Вот как? — чуть приподнимает брови, но не хмурится. — Давай договоримся, — сосредоточенно продолжает Сердар, смотрит ей в глаза, — будем согревать друг друга всю жизнь. Что скажешь? По-моему, хороший план. Зехра думает, что Сердар Кылычаслан всегда будет её удивлять. Наверное, это даже и не совсем плохо, а наоборот, очень даже хорошо. Но над ответом не особо долго раздумывает: — Я согласна. А потом притягивает его к себе ближе, чтобы он опять поцеловал её глубоко, нависнув сверху. Так, как ей очень даже нравится.