Open up your eyes

      Алые капли крови брызнули на её чешую. Когда радужная подняла голову, тёмно-бурое тело уже лежало неподвижно, распластавшись на помятой траве.       Ореола с отвращением отвернулась, вытирая запачканные лапы о сухое дерево рядом. Теперь её миссия была выполнена. Можно было лететь обратно во дворец.       Расправив оранжевые крылья, она взмыла в воздух, но задержалась: бросила последний взгляд в сторону мёртвого земляного и со вздохом продолжила свой путь.       Когда самая сложная часть пути миновала, радужная с облегчением прикрыла веки. Честно говоря, она не чувствовала никакой вины перед несчастным Глином. В детстве он часто игнорировал её, особенно потому что так делали и Когти мира, называя «глупой» и «ни на что не способной».       От нахлынувших воспоминаний Ореолу передёрнуло. Она сжала хрупкие ладони. Глаза её жёлтым блеском светили в подступающей темноте.       А там, за границей Мечты, виднелись первые очертания горных пиков.

***

      Ореола брела по узкому коридору, не различая ни собственных шагов, ни шума скребущихся когтей. На неё до сих пор накатывались воспоминания о прошлом. Возможно, именно Глин послужил причиной тому.       Тогда ей было года три. Возбуждённо шагая по каменной земле, она заинтересовано заглядывала во все комнаты. Ей было интересно наблюдать за тем, как в воздухе летают огненные искорки, исходящие из настенных факелов.       Весёлая и отнюдь не робкая, она любила всё! Любила жевать принесённые Барханом тропические фрукты, любила менять оттенки цветов на своей — тогда ещё маленькой — чешуе, — любила просто быть здесь и сейчас. Но маленькая Ореола ещё тогда начала замечать первые странности.       Сначала её стали избегать собственные друзья. По крайне мере, так казалось. Маленькая радужная, весело хлопая крылышками, подбегала к четвёрке драконят.       — Привет! — улыбалась она. — Давайте во что-нибудь поиграем?       Глин быстро отворачивался.       — Не в этот раз, Ореола, — брезгливо отвечала юная Цунами, — мы тут кое-что своё обсуждаем…       — Ох, тогда прошу прощения! — поправлялась радужная, продолжая улыбаться. — Тогда… в другой раз?       — Да, конечно, — вздыхал ночной дракончик.       Но следующего раза не наступало. Не наступало даже тогда, когда Ореола разговаривала с Солнышко. Золотистая малютка лишь пожимала плечами и сочувственно качала головой. Только в её глазах Ореола видела искренность.       Не зная почему, радужная продолжала верить. Ведь надежда умирает последней.       «Вдруг они сами захотят меня пригласить поиграть?» — мечтательно думала Ореола. Если бы она умела видеть будущее, то верно увидела, что ошибалась: никто и не думал брать её с собой. Она была изгоем. И даже среди своих она не чувствовала должного тепла.       Поток её мыслей прервал звонкий голос Пурпур:       — Вот ты где, дорогая! Иди к нам, мы с Огонь обсуждаем наброски моего величественного памятника.       — Иду! — крикнула в ответ изумрудная дракониха. Протиснув сквозь широко раскинутые крылья королевы, Ореола присела рядом (напротив деревянного столика, где лежал белый пергамент).       Небесная сразу оживилась, увидев то, с каким интересом её наёмный убийца разглядывал чертёж.       — Да, я хочу возвести в свою честь памятник! — похвасталась Пурпур. — Не пропадать же такой прекрасной фигуре! Вот, решаем с принцессой, как я буду выглядеть лучше: так, — она выпрямилась и подняла тёмно-алую лапу, — или так? — на этот раз поднялись её огромные крылья, чуть не ударяя гостей по мордам. Лапа осталась в прежней позе.       Усмехнувшись, Ореола махнула наливающимся жёлтым хвостом.       — Думаю, оба варианта хороши, ваше величество! Вы прекрасны, с какой стороны не погляди!       — Согласна, — пробормотала Огонь, но в её голосе радужная заметила долю сарказма.       Не прошло и минуты, как королева Пурпур расцвела ещё сильнее, хотя казалось, больше уже некуда. Ореола и сама не заметила, как её крылья пожелтели, словно наливаясь гордостью, но она никак не могла понять, за что. Казалось бы: перед ней стоит самая жестокая драконья королева за все времена и хвастается глупой вещью — постройкой никому не нужного памятника — а она радуется за неё, гордится.       А ведь её, Ореолу, никто и никогда не любил также сильно, как Пурпур. Радужная хорошо помнила слова, которые сказала ей королева при первой встрече: «Что? Жалкая радужная? Нет, не бывать тебе моим наёмным убийцей.» Зато потом, когда Ореола лично преподнесла ей голову какого-то ночного дракончика, вечно пакостящего ей, небесная была в восторге. «Да! Да! Меняю своё мнение о тебе — ты превосходный потрошитель!» — это ей сказала Пурпур. Она была первой на памяти Ореолы, кто похвалил её, и искренне. И радужная ответила тем же: она стала предана ей.       — Как тебе мой подарок, кстати? — вновь заговорила королева. — Экзотический, правда? Такой золотистый клубок нигде больше не найдёшь. Оставила бы себе, да только ты ведь почти что моя правая лапа! Хотелось сделать тебе приятное.       «Приятное», — повторила себе радужная, и улыбка снова невольно образовалась на её потрёпанной морде. Никто ещё не хотел делать ей приятные вещи. Ни глупый обжора Глин, ни высокомерная Цунами, ни даже вечно погружённый в чтение свитков Звездокрыл. На всём белом свете был всего лишь один дракон, кто дарил ей то тепло, которого ей не хватало. И имя её было Пурпур.