Новая Миртана

Несколько дней и ночей осады пролетело, будто целый век. Тянулась по обе стороны крепостных стен вяло, уныло, скучающе. Скучали в основном аркахары, слоняясь туда-сюда, длиною в пять метров путь их состоял — нельзя было покидать осадную позицию у ворот. Арбалетчики могли сидеть, могли стоять, но обязаны были внимательно следить за башенными и рыцарями на стенах Трелиса, что также, казалось, погибали не от вонзающихся в их грудь клинков, не рубящих их головы топоров, или через череп и шлем проходящих арбалетный болт, но от ужасной скуки, караула и откровенного безделья. Сменщики их болтали меж собой, натачивали клинки, играли в кости, делая ставки целыми толпами при игре трёх-четырёх молодцев иль даже ветеранов, что присоединялись к ним охотно, лишь бы заглушить скуку. Так «веселились» на первый и второй день осады. Похожим занимались и аркахары, кто-то проводил время в дополнительных, изнурительных тренировках. Молодцы, пережившие штурм, находили любое занятие — оттачивание мастерства боя с топором, мечом, арбалетом, охотились на ближайшую живность в лесу близ Гельдерна — запасов продовольствия и без того было в избытке, да не в пополнении их заключалось дело, но чтобы подобно рыцарям и ополченцам притупить мучительное время, под названием «скука». Всё стало меняться на третий день. Осада не предполагала наличие должных запасов еды и воды в Трелисе. Виной тому было не обжорство местных защитников крепости (хотя часть из них была грешна и по ночам их прилипшие к пупкам позвоночники тайно выводили своих владельцев к складовым ящикам, где тихо-тихо, вместе с их стражей, понемногу проедали запасы. С приходом королевских рыцарей — возвратившихся вместе с Хагеном из второй уже экспедиции на Хоринис (первая была ещё во времена Робара Третьего), да прибытием и новых солдат по указу Робара Четвёртого — прочих рыцарей — в крепости стало не то, что не продохнуть, но значительно хуже. И хуже становилось именно в продовольственном плане. Рыцари и ополчение получило строжайший приказ Хагена — экономить пищу максимально. Старый ветеран понял, чего ждут орки, чего добиваются. Он понял, что открытое столкновение с аркахарами неизбежно, и, пока активно обдумывал всевозможные способы с наиболее лучшим исходом — минимальной потерей своих, и захватом продовольственных телег и обозов врага — на ту третью ночь, когда все, даже стражник лазарета, благополучно уснули (кроме Зала Военных Советов — рыцарей с Хагеном во главе), Ангелина, снедаемая одной лишь мыслью, тихо, с помощью выделенной ей дедом служанки, ухаживавшей за ней и развлекавшей её беседами, выбралась из лазарета, медленно шагая к воротам. Слабость, дрожь, с которой сталкивалась юная красавица, не поддаётся ни одному разумному описанию, ни одной медицинской записи, что делали Маги Огня в своих запылившихся фолиантах. Дева сливалась с ночными тенями, отбрасывавшими с ними звёздные лучи и лунные отблески. Тени белиарские мечтали прибрать её, и вот-вот уже подступал тот срок, когда сопроводят прекрасного ангела в Царство Белиара. Но мысль, как надежда, как необъяснимая людская сила, ведущая человека к жизни, держала её в этом мире. Цеплялась Ангелина всеми тонкими, прекрасно белыми, как мука, руками, за эту самую мысль, и не зря. Забравшись с неимоверным трудом, укутанная плотным пледом с головы до ног, она вышла на стену крепости, выглядывая друга. Да, того самого, которого видела частенько в Кап Дуне, пока её дед гостил в этом маленьком городке. Там он находился, у активно пылавшего костра, пожалуй единственного, у южных ворот, что продолжал вбирать в себя куски берёзы и свежий, недавно подкинутый хворост из осиновых, еловых и сосновых веточек. И заметила нечаянно, из толпы, среди прочих в боевой раскраске орков, именно его. Именно Ур-Гроха, орка! Того самого! что часто попадал в неприятности из-за неё в Кап Дуне… Но с кем единственным она могла поговорить, кому решалась открыться и кому доверяла больше, чем всем дедовским друзьям и знакомым-ровесникам из знати. Ур-Грох же, задрёмывая, сидел напротив приятного пламени, такого жаркого и хорошо согревавшего их. «Если Лорд Хаген здесь», — сонно мыслил он, — «не дай Предки, здесь и она». Ужас тронул его сердце своим холодом, заколотилось сильно-сильно. Вспомнились им вечера близ Кап Дуна, одним из достояний которых был тихий пляж, что тянулся на километры. Но то были спокойные вечера: солнце согревало песок под ногами, тихие волны замывали следы и всякий раз Ур-Грох ходил по пляжу с чувством, будто ходит впервые. Ясное закатное небо иль же тёмные предштормовые тучи мало беспокоили мечтательного орка. Он часто закидывал руки за спину, соединяя пальцы, и, приосаниваясь, бродил в полном одиночестве, дыша лёгким морским бризом, вдалеке от суеты в шлетне. «О чём он думал?» — спросите Вы. Этого он и сам не знал. Казалось, звали его голубые, чернеющие с последними солнечными лучами воды, к себе, за много-много миль от Неморы, от Кап Дуна, дальше от неё… Намного дальше... Однажды его молчаливые раздумья прервала Ангелина. То был второй день после её спасения от глупого возницы. Она заметила его, когда гуляла со служанкой по травой покрытой дороге. Ей стало интересно, о чём думал орк. О чём вообще они думали, чем были движимы, чего желали их сердца, к чему стремились в своей нелёгкой жизни? Любопытство пересилило дедовское повеление не выходить за пределы Кап Дуна, держась подальше от орочьих учеников, да и она не была маленькой девочкой, но прекрасной юной шестнадцатилетней девой, что с каждым днём становилась всё краше. — Любишь море? — услыхал он знакомый, ласковый голос позади. Наученный людьми, он встал и отряхнулся при виде знатной юной леди. В сердце его витали смешанные чувства — неприязнь к человеку, ибо бурлила кровь отцовская в нём; и то же любопытство, коим движима была Ангелина, по духу. И сами не задумались, как разговорились. С нею, даже не с братом, не с матерью, не с отцом, а именно с ней он поделился сокровенной мечтой: бороздить моря, посмотреть мир, освободиться от аркахарства и нравов, как он сказал ей и она помнила без забвенья эти слова - «грабительских», нежели благородных. — Ты хотел бы войны? — спросила Ангелина и в глазах её сверкнуло подлинное любопытство. Она ждала его ответа со всем трепетом. — Нет. Как можно желать войны? Война уродует всё. Как можно желать войны, ибо пострадает даже такая чистая, невинная красота, как ты… — нечаянно вырвались сердечные слова из его уст и он, почувствовав себя неловко, напрягся всем телом, замедлил дыхание, сердце убежало в пятки, а дух хотел выпрыгнуть из тела и улететь прочь. Безумие. БЕЗУМИЕ! Да что с ним такое происходит? Почему робеет всякий раз при виде неё? — Стой… Грох! — заприметила его имя, и он обернулся. — Тебя ведь Грох зовут? — Знаешь моё имя? — изумился Ур-Грох, приподняв вопросительно бровь над правым оком. — Несправедливо, да? — кокетливо закинула за спину руки, повторяя его движения, и понаклянялась в левый бок, затем в правый, с детским интересом наблюдая за смущающегося из-за неё аркахара, что ещё больше напрягся, — Я знаю тебя, а ты меня нет. — Так как зовут тебя? — насупился аркахар, понимая, что она словно играет с ним, как мышка с кошкой. — Ангелина, — вспомнила его недавний комплимент и по-простому, по-девичьи усмехнулась. Ур-Грох же оцепенел, услыхав её прелестное имя. Во имя Предков и всего мира! самой Матери-Земли! ничто так не красило эту деву, как имя, данное лордом. — Давай, пройдёмся по берегу, — предложила она. Она сняла обувь и босыми пяточками пробежалась по берегу, подбирая своё изящное платье. Вода плескалась, колючими брызгами рикошетила в орка. Он поморщился, протирая глаза, на что услыхал безобидный лёгкий, как пёрышко, заливной смех нежданной гостьи. Она набрала горсть воды и окатила его этой водицей, и аркахар промок всей грудью. Он глянул на себя обмокшего и, с вымышленным недовольством, забежал в море так, что только его пятки обволакивала приятная морская вода. И, почувствовав себя беззаботным маленьким орчиком, поддался детскому порыву её нежной души. Пробежали они так полкилометра, смеясь, пока ноги девичьи нечаянно не подкосились. Но в этот раз Ур-Грох не дал ей упасть. Он подхватил её под мышки — всю в мокром платье — и взял на руки, как берут на руки самые благородные принцы своих принцесс. Словно Ур-Грох позабыл, что он — орк, аркахар — не человек, но с душою и теплотою даже не человеческой, а невинного ребёнка, держал он её на своих руках. Орк повращался на месте пару кругов, и Ангелину это весьма повеселило. Её улыбка, смех, чистые зелёные глаза, мерцавшие в отблеске заходящего солнца, трогали орочью душу сильнее материнской любви. Всего на мгновение застыл… а она… с прежней детской нежностью коснулась его левой щеки. Ур-Грох чувствовал жар её ладони, несмотря на морскую влагу, изумился в робком молчании, и подобно свету солнечному в грядущей ночи растворялся в нём. Нечаянно глаза его приподнялись, и он заметил и заслышал ополченцев, рыщущих в округе на побережье. Он бережно поставил её на сухой песок. Орк с улыбкой простился с ней, не в силах ничего промолвить, но Ангелина взяла его за ладонь, чем вновь заставила его замереть и обернуться. — Ты придёшь завтра? Сюда? Пусть этот вечерний пляж будет нашим секретом, — смотрела она на него по-доброму и невинно. Вспомнив при виде ополченцев, уже поблизости рыщущих в поиске внучки знатного лорда, о своей природе, он нахмурился. Словно морок неведомый коснулся их обоих, и вспомнил отца своего, и брата своего, и мать свою. И племя, из которого он пришёл в Кап Дун. Похолодела кровь, застывать в жилах начала тяжёлыми сгустками. — Не знаю, — хмуро бросил он, легко высвободил руку и побежал в ближайшую пещеру на берегу, выгрызенную в скале. Пришёл следующим вечером, удручённый загадочной дружбой, от которой Ур-Гроху было не по себе. Но не ему одному, как упорно говорил себе — Ангелина также не ведала причин своей симпатии к народу аркахаров. Они — уже не те орки, какими были когда-то. Отреклись от Белиара, вернулись к предкам. Да и король благоволил им больше, чем отец его, Робар Третий. И всё же понимала, как странна их дружба, их совместное веселье, столь непривычное двум народам. Следующий раз они увиделись только спустя неделю в Храме Инноса, — именно тогда она решилась тайно пригласить в обход всех правил Ур-Гроха. Неделю же до этого сама избегала Ур-Гроха, такого приятного и благородного по её мнению орка. Тот же естественный страх, что завязала дружбу с орком вопреки дедовским рассказам, когда Ангелина была ещё совсем крохой. Позднее, на следующий день, навестила Ур-Гроха после крепкой его драки с гвардейцами. Её появлению в лазарете Шакхар не обрадовался, считая брата весьма недальновидным, а её — очередной лицемерной морра, способной на подлость при первом же недовольстве от якобы «дружбы». Тем днём находились братья в лазарете, где Ур-Грох обрёл своё тайное, но истинное призвание — исцелять. Не зельями — алхимией, но магией. Да такой, что ни один из Трёх Богов не даровал волшебного исцеления, способного не жизнь восстанавливать, но и искоренять источник её. То, на что оставшиеся в племенах шаманы уже не были способны. И Старый Маг Огня научил Ур-Гроха секрету истинного исцеления любого — человека и морра. — У тебя дар, Грох, — ласково говорила она. — Я так рада! — Скажи, зачем ты здесь? — спросил он, совершая ритуальные жесты, необходимые для исполнения заклинания не повернув головы. — Ради чего? Чего желает твоё чистое сердце? — Затем, моментально сосредоточившись, возвёл ладони, сиявшие светло-голубым, над умиравшим молодцем-морра — того заражение крови коснулось, и всякий ритуал просто исцеления, залечивания ран, не имел должного смысла. Коснулся Ур-Грох ранения и… рана не только затянулась, но и внутреннее состояние пациента изрядно улучшилось. Порозовел молодец, убрались синяки под глазами, взгляд прояснился, и уже хоть сейчас мог свернуть горы, разломать целую скалу одним махом — таким приливом сил исполнился юнец, что на радостях невероятных пожал руку своему лекарю, невзирая на его происхождение орочье, поклонился низко Старому Магу и покинул лазарет тотчас же. — Ты спасаешь людей? Вопреки традиции своих предков, да? — пропустила она вопросы Ур-Гроха, хоть и слышала их отчётливо. — Он не убивал моих братов. Мне незачем лишать его жизни, отказывая ему в исцелении, — серьёзно судил он, — Пожалуйста, объясни, зачем ты здесь? Ты так и не сказала… — Я пришла проститься с тобой, — с грустью в глазах смотрела на него Ангелина, но он старался игнорировать её взгляд, ибо страшился заболеть её печалью, которая и без того подбиралась к его сердцу, — Мы с отцом уплываем на Хоринис. Вернусь, быть может, через пару лет (а вышло на все шесть!). Король лично поручил моему деду приплыть туда, чтобы разобраться с культистами Белиара в Долине Рудников. Хаген берёт меня с собой — боится за меня тут. — Мы ведь ещё увидимся? — обернулся он наконец к ней, с прежней надеждой в глазах. — Надеюсь, — погрустнело личико её, ибо безумно горько было расставаться с новым другом, — Ты хорошо пишешь по-нашему? — Ну, АшибАчеГ нИ дЭлУЮ! — смешно акцентировал Ур-Грох, чем на кроткий миг заставил улыбнуться Ангелину и сам приободрился слегка. Красавица поддалась другому порыву, и… нежно чмокнула орка в щёку… Покраснел объятый смешанными чувствами аркахар! — Пиши мне, — шёпотом говорила ему. — И я тебе напишу. Прошу, не пропадай. И не погибни в бою! — взволнованно смотрела она на него, опасаясь, что видит Гроха в самый последний раз, и прижалась к нему, словно ребёнок. Он ответно прижал её к себе, подбородком касаясь её макушки. — Обещаю. Во всём обещаю, — и поцеловал её в макушку. Таким их было расставание в Кап Дуне. Таким оно запомнилось ему на всю жизнь, и жил с тех пор лишь мыслью о ней. Без писем жил, ибо другие аркахары презрели б его отношение к людям. Племя, кровь, Окара и Немора, разорённая Хагеном… Веки его слипались при единственной мысли, с превеликой надежой, что не встретит здесь её. Внезапно поблизости треснул сучок, и Ур-Грох, единственный неспавший, приподнялся и внимательно огляделся. Возле дальнего обоза он заметил странное движение и, вооружившись арбалетом, прикладывая его к груди, двинулся осторожно на звук.