Новая Миртана

Подкравшись к возу, возле которого звучало подозрительное шуршание, Ур-Грох приложил к плечу заряженный арбалет, уже готовясь показаться противнику и, пока незнакомец заглотит ртом парочку мух от ошеломления, что его мгновенно заметили, живо всадить смертельный болт врагу. Да едва сам не шарахнулся, и болт угодил в случайное дерево, укутанное от острого взора стрелового. Тонкая рука мгновенно отвела от себя смерть, и Ур-Грох едва не поднял тревогу братам по полку, да вдруг усмотрел знакомое лицо. То было девичье лицо, спрятанное тоннами платков и поверх головы и всего тонкого тела укутанное тёмным плащом. Ясные её голубые глаза аркахар узнал и изрядно побелел. Та самая служанка… белоликая, как её госпожа. Помутилось в голове, стоило только представить, как страдает от голодной осады братов. И вмиг позабыл обо всём: об осторожности — вдруг явление этой служанки — ловушка для всех аркахаров; позабыл Ур-Грох о племени, об отце и брате; пропал стреловой — лишь великий страх за Хагенскую внучку мутил его сознание. Но, поглядев на служанку ещё раз повнимательнее, осознал — Ангелина в замке. Дело касалось не только голода — причины, почему служанка явилась сюда. — Врата не отворялись. Откуда ты здесь? Или же я ошибся — и ты не из Трелиса? — шёпотом спросил он, разрядив арбалет и убрав за спину. — А может, ты — мираж, навеянный с юга? — Я реальна, воин. По твоим глазам вижу один истинный вопрос, и ответ на него — «да» — моя госпожа здесь. Она молит тебя о помощи. — С чего мне помогать людям, убившим мою мать? — зло фыркнул Ур-Грох. — Её дед смерть принёс моему дому, моей матери! Горе брату, мне, отцу — всем, кто сумел бежать от головорезов ваших! Помощи хочет? И какой же? — бледность орочья сменилась багровением, — Чтоб предал своих? Уговорил отца моего, полковника, отступить? Да будь же я проклят во веки вечные, коли такого проявления дружбы ждёт твоя госпожа? Что ж — отведи меня — помогу ей: снесу её деду голову! Чёрту паладинскому снесу! Разнеслась ветром сердечная ненависть, питаемая к солдатам крепости, к рыцарям, к Хагену лично. — Нет! Во имя Инноса, не надо! — взмолилась, пав на колени и взявши руку аркахара, — Разве такое проявление «дружбы» примет к сердцу госпожа? Так дружбу нерушимую подкрепляют — убийством родного ей человека? — Я отсеку убийце голову. За мою мать! За моих братов в Неморе! Иначе не могу помочь ей!.. — хмуро процедил Ур-Грох, сжав кулаки, чуть не разломав в хватке нечаянно пальцы служанки. Заныла она, прикусывая губы, чтоб никто не услыхал из прочих аркахаров её и не обнаружил. Ур-Грох понял, что делает ей больно ни за что, и выпустил её пальцы. — Передай Ангелине эти слова, — угрюмо бросил он, озлобленно фыркнул, — Как ты вообще оказалась тут? — В крепости есть тайный проход через стену с северной стороны. Открывается изнутри, так что если задумаешь выдать меня своим братам — действуй. Но стена не дрогнет, проход будет закрыт. — Если не уйдёшь в течение минуты, я подниму тревогу, — пригрозил воин глухим тоном. — Да послушай же, воин! Дело ведь не в горсти хлеба, хоть и есть уже нечего; не в воде, хоть скоро последние бочки с водой иссушатся до дна, — громко шепнула она, насколько позволяла ей обстановка, чтоб не разбудить иных орков. — Госпожа умирает! — Как это, умирает? — потупил он глаза. Ясные глаза служанки наконец достучались до окаймлённого гневом сознания. — А вот так! Проклял её тёмный маг на Хоринисе. Перед смертью своей, стоя на костре, разглядел самую неопороченную душу, обратил чёрные очи на госпожу и пробасил загробным голосом чёрные слова. Горел он страшно за все злодеяния, и Хаген лично отсёк ему за проклятье внучки одну руку прежде. Но смерть некроманта не излечила госпожу. Захворала пуще прежнего, никто на Хоринисе исцелить не сумел. Милорд привёз её в столицу, в Венгард, но королевские маги также не смогли помочь ей, а знающий секрет целительства Маг Огня умер в Кап Дуне год назад. Госпожа говорила, что тебе ведом секрет исцеления. С этим знанием я и пришла сюда, с надеждой тебя прошу, помоги ей! Исцели её! — встала она, и уже не в мольбах, а словно совестью душевной требовала от Ур-Гроха. — Нет… — нерешительно отозвался Ур-Грох, упрямо повернув голову к догоравшему пламени. — Не могу поступиться честью аркахарской и местью за мою мать. — Во мщении много чести, но есть ли честь в бездействии? Когда друг умирает? Когда знаешь, что можешь помочь другу, но бездействуешь? Много ли здесь чести, орк? — не выдержала служанка, выкрикнув последнюю фразу, и аркахары зашевелились. Ур-Грох сложил её, заставив пригнуться у воза. — Что… что за бабские звуки? — спросил один спросони. — Голос срывается, — спародировал неумело служанку Ур-Грох. — Не спится мне. — Ты поаккуратнее… — облегчённо, проваливаясь в сон, сказал аркахар, — Я уж подумал, морра здесь… Выдохнул из себя весь воздух, сколько смог, почувствовав облегчение — миновало неминуемое. На кроткое время задумался над словами служанки Ур-Грох. Почувствовал, как стыд и совесть, взращённая в Кап Дуне, одна из нелёгких и лучших человеческих черт разъедала ненависть, что испытывал он к каждому морра в крепости. Прояснился ум его от стыда, понял, что подруга дорогая ему всем сердцем непорочна перед Неморой, перед Беккой, матерью его, невинна. Ох, уж и нелёгкая доля выпала Ур-Гроху! «Права была служанка», — быстро обдумывал он, — «Так что же правильней: мстить за мёртвых или помочь ещё живой?» И он рискнул! Поставил на кон всё! — отца! брата! племя! Предков! из-за женщины! Из-за… человека… Ур-Грох взял пять буханок хлеба, бутыль воды, рюкзак подхватил у потухшего костра, что принадлежал храпящему элитару, и молча кивнул служанке. Они тихо-тихо подступили к стенам крепости. Слившись с тьмою стен, вдвоём направились к тайному проходу. Добравшись до середины северной, служанка стукнула пару раз, сделав пару разных ритмов. Тогда изнутри отворилась арка. Ей открыл худощавый ополченец, — что стерёг Ангелину в лазарете. В курсе дел госпожи был молодой ополченец, не хотел помогать, впускать орка, да ещё давать врагу всякой возможности указать своим товарищам на уязвимое место в крепости. Да не смог отказать деве, что на смертном одре находилась этой ночью. На крепостной площади царила тишина — все спали, но спали чутко с голоду. Отвели Ур-Гроха в бывшую сокровищницу. Раненные с недавней атаки находились в другом каменном помещении — Хаген не позволил никому из солдат хворать рядом со своей внучкой. Легкораненые, с царапинами, спали на соломах и шкурах под открытым небом, уподобившись аркахарам. Решение было спешным, но верным — Трелис, крепость небольшая, довольно тесная. Служанка провела его тихо-тихо, ведь даже старый лорд не ведал об этой авантюре — все приказания исходили непосредственно от самой больной. Через пять минут Ур-Грох и служанка оказались в бывшей сокровищнице, где, укутанная тоннами пледов и одеял на кровати с балдахином, по велению Хагена перенесённая туда, лежала госпожа и судорожно дрожала… Он вручил четыре буханки хлеба служанке и ополченцу, а одну буханку и бутыль с водой положил рядом с кроватью захворавшей. Сам спешно приблизился к девушке. Ангелина бредила, её бросало в жар… Даже такой несчастной выглядела краше всех на свете. Зелёные глаза, хоть и мерцали угасающими звёздочками, хранили выразительность и ясность; мертвецки белая кожа ещё исполнялась неким румянцем, золотистые власы мягко ложились на её плечи; а на бархатных ресницах мельчайшими капельками отблёскивали слёзы… тонкие пальцы её вырывались из-под душной тонны пледов, чтобы затем сжать их нещадно в слабых от хвори кулачках. Иссохшие от душевного жара губы берегли здоровый розовый цвет из последних уходивших сил. Ур-Грох оторопел, склонился на колени перед нею, и не верил глазам своим — как возможно? Ангел его… Она действительно отходила… Смерть тенями лазарета нависала над девою, уже протягивала к ней руки. Понял аркахар — действовать нужно быстро. — Ты… пришёл… — сквозь горячий бред произнесла она с трудом, хотела было улыбнуться ему, да не смогла, ибо колотило её страшно и чахла на глазах — от голода и мора. — Я рада… Даже бледнота не могла плохо сказаться на ровных очертаниях лица. Даже мор не смел порочить её прекрасное тело, терзал лишь душу. Любой другой аркахар остался бы предан своему слову, данному перед Предками, своим командиром и семьёй; не поддался бы человеческой порочности и двуглавому монстру, что зовут они совестью, а второй главой зовётся «лицемерие»; плюнул бы в сторону захворавшего врага или уж бы смилостивился и пустил щадящую арбалетную стрелу. Но только не Ур-Грох. Аркахар воздвиг над ней ладони, растопырив пальцы — таким образом стараясь прощупать магические возмущения. Коли проклятье это вызвала чёрная магия Белиара — Ур-Грох незамедля прощупал бы тёмную червоточину и избавил бы от мук, полностью исцелив тело и душу. Водил ладони минуту, пока не обнаружил мощный резонанс волшебства у самого сердца, сильный до того, что едва не отбросило его от больной. Магия, чернее космического мрака, облегла красавицу. Но вместе с мором некроманта ощутил нечто ещё чернее… горькую обиду, неугасимую боль, как разрывалось девичье сердце не от болезни, но от чувств, таких запутанных, но таких чистых, какими он и сам обладал. Чувство это не было страхом, уж тем более ненавистью — нечто куда мрачнее поразило вместе с мором её чистое сердце… — Эту боль… не исцелить… — задыхаясь от дрожи, говорила она полушёпотом, ясно взирая на него даже под проклятьем. — Разнят нас наши отчизны… вера… кровь… Чего стоит жизнь… исполненная горем? — жидкая звёздочка мерцающая покатилась по её щеке. — Это всё бред, Ангелина, — не поддаваясь эмоциям, сосредоточившись лишь на изгнании тёмного волшебства, возразил Ур-Грох. — Проклятье пытается убить тебя, вот и несёшь околесицу. Впрочем как ни старался аркахар, не мог исцелить её даже он. — Должно получиться. Должно! Почему не выходит?! — стукнул кулаками о плотный навес из пледов о края кровати, — Заклятье исцеляет от любого недуга! — Это всё я… — проскользнул смешок, исполненный отчаяния, какого Ур-Гроху ещё не доводилось знать. Даже, когда пришла в Окару весть о гибели матери и разорении Неморы, отчаивался он, да не до такого состояния, — Я не даю себя исцелить… — процедила она сквозь дрожь, — Ты здесь… поскольку я больна… Вылечишь — снова станешь мне врагом… снова исчезнешь… Последние минуты… хочу провести с тобой… — вторая слезинка прокатилась по её щеке. Предчувствовала Ангелина скорую гибель. — Дай мне тебя исцелить! Не противься же, глупая ты баба! — сердито воскликнул он, сам едва сдерживая горькие слёзы в зеницах. — Я потерял мать из-за твоего деда! А Ты!.. Хороша же ты — вся в своего деда — в этом нет сомнений, ибо, как он, намерена отобрать самое ценное, чем я дорожу! — Хочешь исцеления… — наскребла она сил, чтобы усмехнуться горько-прегорько, и третья её слезинка разжалобила его сердце. — Скажи же, что у тебя на сердце?.. — Ты! Не брат, не отец. Не браты за стеной, даже не Предки. Лишь ты — икона моя. Моя настоящая родина, отчизна, что я хочу защищать, кою хочу спасти! — он взял её за руку, истово смотрел в её блестящие очи, а она в его. И не смогла она найти в них ни лукавства, ни подвоха. Улыбнулась ему нежно, и в следующую секунду Смерть захватила б её душу, ибо любила Смерть не нывших, не слабых духом умиравших, но тех, что с улыбкою любимым, друзьям и близким, уходили с Нею в Царство Белиара — но вновь Ур-Грох возвёл над девою руки, и магию тело её всей внутренней силой духа выплеснулась, да зацепилась за его пальцы чёрной слизью. Ур-Грох бросил эту смолоподобную мерзость волшебную в сторону, будто мерзкую толстую склизкую пиявку, сосавшую длительное время чужую жизнь. Порозовели щёки, руки, всё её прелестное тело, отступил невыносимый жар и дрожь оборотилась приливом сил, как после длительного сна восстанавливает силы утомлённый после многочасовой физической работы всякий человек или аркахар. Выздоровела юная дворянка, присела, прелестно моргнув бархатными ресницами. Ур-Грох даже на радостях сдержал свои эмоции, что спасти сумел подругу, что уберёг от смерти хоть одно прелестное создание, которое дороже было ему собственной жизни. Ангелина обхватила шею своего спасителя, зацеловала ему щёки и слёзы радости девичьи полились по щекам его. Воистину, горячее приятное человеческое тепло ощутил Ур-Грох, такое настоящее, полное невинной добродушности, благодарности и сердечности. Зашептала через несколько мгновений ему в ухо шепотком: «Прошу, Грох, давай убежим отсюда, пока в крепости тишина. Клянусь, не хочу участвовать в этом ужасе». Не успел и «а» молвить стреловой, как послышался шум, и пробудились многие солдаты у южных врат. Поначалу подняли тревогу, да заметили, как рыцари через восточные врата в одежде ополченцев (той, что взята была тайно со складов), захватили весь восточный полк братов. Аркахары и очнуться не успели, как их уже спящими связали, да заставили топтаться по полметра, да каждому связали рты плотными отрезами верёвки. Хаген маршировал впереди преданных рыцарей, горделиво задрав голову. — Это вам за мою внучку, Белиаровы отродья! — себе под нос говорил Хаген, неуспокоившийся ещё после захвата. Вместе с пленниками в крепость завезли обозы полковничьи, что быстро пополнили истощённые запасы Трелиса. — Тсс, — шикнула служанка неожиданно сунувшись в лазарет. — Госпожа, — и опешила, не поверив собственным глазам. — Вы здоровы? — Да, Марья, — кивнула служанке Ангелина. — Замечательно! Только сидите тихо. В крепости началось оживление. Твоё племя повязано, — сказала она воину. К Ур-Гроху возвратилась прежняя аркахарская настороженность и недоверие к людям. Он высвободился тут же из объятий благодарной подруги и хмуро бросил взор на служанку, словно та повязала его братов. — Скольких повязали? — тихо спросил он. — Десятка два. Их ведёт сам милорд. — ХАГЕН?! — напыжился Ур-Грох. Кровь закипела и он вынырнул из укрытия, идя навстречу паладину и братам. — Нет, — взяла его за руку Ангелина, но Ур-Грох оборотил голову и посмотрел с таким чудовищным видом на безвинную красавицу, что та оторопела и выпустила. Никогда прежде она не видела бездонной злобы и ненависти ко всему, что одевалось в чудесные платья или же щеголяло в блестящих доспехах. Кровь кипела у орка в жилах, ум помутился и гордыня воинская заставила его вынырнуть из укрытия. Он выступил навстречу Хагену, рыцарям и пленным братам. Ох же и побелела вновь, как снег, прекрасная девица златовласая!..