Новая Миртана

Стремительно пронеслись ещё три дня. На шестой день в Окаре завершилось обучение, и уже не зелёные новички, но приобретшие крупицу боевого опыта новобранцы демонстрировали перед старшими то, чему научились у военных мастеров. Юнцы иллюстрировали боевые приёмы на грурхартском смотре — экзаменационной демонстрации. Грурхарты определяли, кто действительно готов вылететь из Материнского гнезда аркахарского и, расправив гордо крылами, обрушиться в скором будущем на врагов стремительно, подобно голодным степным грифам. Большинство новобранцев представляли перед грурхартами приёмы, коими овладели за пять прошедших дней. Некоторые демонстрировали военную выучку командирскую, что элитары, что простые воины. Бойцов-демонстрантов насчитывалось поболее полусотни. Полсотни впитавших традиции аркахарские духом и телом. Первыми показывали боевые умения воины Первого Ряда, их насчитывалось тридцать восемь голов. Из них особо выделились пара элитаров, выписывавших мечами целые воздушные рисунки. На деле же, противник, встретившийся с подобными «художниками», чьи пальцы занимали не кисточки, а полуторные (по меркам орочьим) палаши с симметричными зубцами на лезвиях, порубился б на мелкие кусочки. Среди простых воинов отличился Шакхар. Для пущей демонстрации Шакхар завязал тряпицей собственные глаза, взял меч одного из элитаров, на время одолженный, и, продемонстрировал немыслимое. За пять дней старший сын Гор-Таша развил метание клинка до небывалых высот. За пять дней, меч превратился в полёте в шурикен-бумеранг, способный снести голову любому ассасину, паладину иль даже противнику-орку. Изумились донельзя чужие Шакхару командиры. Гор-Таш одобрительно и безмолвно кивнул с чрезмерно серьёзным видом, Гор-Хар же по-родственному улыбнулся Шакхару. — Настоящий аркахар. Изобретательности ему не занимать, Гор-Таш. Хорошего сына взрастил, — гордо произнёс Барад, облачённый в этот день будто при военном параде — в свои пластинчатые доспехи, сплавленные из СИРУДА (магической руды, как называли короче на своём языке аркахары) и трёхслойной стали окарскими кузнецами. — Думаю, бывать в простых воинах ему мало. Велю кузнецам подготовить для него снаряжение получше - кольчужную элитарную броню, и пусть забирает меч себе, коим поразил наше военное воображение. — Годится в элитары, хоть случаев таких не припомню. Ни разу не брали новичка в элитары, что не был ни в одной серьёзной баталии против морра, — командирским тоном объявлял Тарс, стоя между Барадом и Гор-Ташем. Старый шаман находился подле давнего товарища по правую руку. — Решать тебе, Тарс, — заговорил, наконец, Гор-Таш. — Здесь всё решает грурхарт Окары. Остальное значения не имеет. — Пожалуй, — хмыкнул Тарс. Секунду покумекал, но решил так: «Пусть покажет своё уменье в грядущей войне. Проявит себя как надо, после первого ж боя сделаем элитаром. Согласны грурхарты? Согласен полковник?» — Решение принято, — ответил сначала Барад, затем Гор-Хар, одобрительно кивнули. Гор-Таш также поддержал решение Тарса. Молодой грурхарт заметил на лице старого учителя какое-то омрачение, да вызвано было вовсе не умениями Шакхара. Старший сын полковника показал себя на должном уровне, пусть теперь в войне не замарает чести и не опозорит отца. Шакхар был последним из демонстрантов Первого Ряда. Далее старейшины смотрели, чему сумели научиться новички Стрелового Ряда. Выбрались вчетвером из пещеры, направились в предместье Окары. Возле самых дальних чум собрались десять аркахаров-стрелков, что воевать готовились не мечом, но болтом убиенным, пускаемым арбалетной тетивой. — Начинайте, — повелел Тарс. Первая демонстрация по обыкновению состояла из мишеней на расстоянии ста пятидесяти метров от своих снайперов. Каждая мишень состояла из четырёх колец, в самом центральном смолой приклеили яблоко. Всякий новичок стрелял три раза по команде своих учителей окаровых. Девятеро попали в цель, один только с последней попытки прострелил край мишени. Точнее всех стреляли четверо из новобранцев. Ур-Грох был среди этих четверых. Удивил многократно Барада и Тарса именно он. Ур-Грох ни разу не промахнулся, более того все три болта прошли сквозь центр яблока. Далее грурхарты наблюдали за способностью арбалетчиков уклоняться от ударов. И вновь Ур-Грох, наравне с другими тремя, отличился с хорошей стороны. Он был неуловим, подобно ветру, ни один взмах учительского топора не причинил ему вреда. Прочая, знатная тройка демонстрантов словила по паре царапин, на щеке, груди иль же на колене. Прочим повезло не столь сильно, одного прямо посреди демонстрации Гор-Хар залечивал целебными мазями и дал невезучему новичку выпить эссенцию лечебной настойки. После второго испытания, грурхарты вместе с полковником отсеяли двоих: того, что сильно был ранен, но зачислен в поход; другому поручили менее почётное занятие — остаться в Окаре в услужении кузнецам и беженкам с детьми. Шесть аркахаров получили краткое словесное одобрение и им вручили по тяжёлому дубовому арбалету и одноручному (по меркам опять же орочьим) клинку, чьё лезвие было вполовину короче. Шестерых везунчиков ожидала весёлая ночь праздненств. Одному ещё предстояло пройти третье испытание. Испытание, кое приготовил ему полковник. Грурхарты с изумлением отнеслись к тому, что предстояло продемонстрировать Ур-Гроху ещё, чьим экзаменатором стал Гор-Таш. Старый ветеран отошёл от своих товарищей, повелел сыну занять место у мишени, сам же вооружился собственным арбалетом. — Он уже довольно показал себя, учитель, — говорил Тарс, взволновавшись немного. Теперь только осознал он, отчего Гор-Таш выглядел хмурее чернейшей тучи. Не выказывал беспокойства полковник ни словом, ни делом. Всё держал в теле, будто за нерушимыми тюремными прутьями. Только лицо окутали незримые тени, из-за чего поугрюмел старый аркахар. Ничего не возразил бывшему ученику Гор-Таш, только вытянул правую руку. Холодный рычажок обжигал пальцы, но рука не дрогнула. Прицелился аркахар. Напряглись грурхарты, на их глазах он словно собирался застрелить родного сына. «Уж не за те ли слова заступничества судил его при всех учитель?» — прикинул вдруг Тарс. Перевёл напряжённый взгляд на Ур-Гроха, и не увидел ни тени страха в его глазах. Также беспокойно переглянулся с полковника на названного внука Гор-Хар, но, заприметив собранный вид последнего, кротко ухмыльнулся. Барад же смотрел на всё так, словно ничего сверхъестественного не происходило. Засвистел арбалетный болт, пущенный из арбалета. Легко уклонился Ур-Грох, просто отойдя в сторону. Второй выстрел — словил арбалетный болт, да не грудью, не головой, а пальцами, как кошка хватала назойливого комара. В уклонении не было чего-то виртуозного, однако ловля мелких болтов во время выстрела, действительно сразило грурхартов. Не могли они припомнить на своём военном веку подобное. Тарс даже хлопнул в ладоши от восторга, ибо если б не словил пальцами Ур-Грох отцовский болт — бездыханно пристолбился б к дереву, и тут же бы размяк, как варёная рыба. Глаза западного грурхарта сверкнули завистью — оба сына Гор-Таша талантливы, младший даже больше. — Традиции не позволяют, но слово даю, Гор-Таш, — заговорил Тарс, — После первого же сражения и Ур-Гроха произведу в элитары. — Хорошее слово сказал, Тарс, да не стал бы я хвалить Ур-Гроха, — вдруг взял слово Барад. — А вдруг случайность это, а не выучка армейская, что Ур-Грох так удачно поймал арбалетный болт? — Считаешь, Гор-Таш схитрил? Да как ты смеешь клевещить на полковника, известного на всё аркахарство и бывшую Орду? — брови сделались галкой, и Тарс от негодования вынул свой зубчатый полуторный палаш да размахнулся им широко, чуть не срубив Бараду голову. Тот пригнулся живо, а уже через секунду зазвенели два клинка. Скрестили оружья свои Барад и Тарс, последний вступился за честь учителя. Пока полковник не образумил обоих. — Перестаньте, браты! — сурово поглядел на обоих, что больше походили сейчас не на грурхартов, но на малолетних юнцов. Обратился Гор-Таш к Бараду: «Хочешь убедиться в способности моего сына? Возьми любой арбалет из склада или кузни, заряди и выстрели сам. — Может, не стоит, отец? — вступил, наконец, Ур-Грох, опешивший от всего этого. — Что, перепугался? Хитрость всё же отцовская? Признай! Омойся от позора, ибо негоже лукавить аркахару перед своим командиром, — молвил Барад. — Ты не командир ему, — вмешался Гор-Хар, направив жезл на Барада в горячем возражении. — Я готов отстоять честь, свою и отца, — решительно, как до этого не говорил ещё, Ур-Грох. — Бери любой арбалет и стреляй. — Согласен, — кивнул довольно Барад, — Я за арбалетом. Жди. Ушёл он и вернулся вскоре, а меж всем этим Гор-Хар и Тарс понурили головы. — Чего носы повесили, браты? — спросил полковник, не выдавая никаких эмоций на своём лице. — А если не поймает?.. — переживал искренне Гор-Хар. — Что вы, как бабы домовые? Грурхарты вы или ж нет? Сомневался, конечно, Гор-Таш. Страшился за младшего больше, чем за первенца Шакхара. Всегда страшился. Едва он нашёл в себе аркахара, чтобы подло не предаться согласию с перепугавшимися товарищами своими. Твёрдость духа, внутренняя сила — вот, что решало любой исход битвы. И не важно, происходила она на ратном поле, иль же между аркахарами рядом с Матерью своих преданных детей. Сын выказал подлинную смелость, уже проявил храбрость, приняв вызов грурхарта. Сейчас он придавал самому Гор-Ташу должную храбрость, напару с гордостью. Оба могучих чувства придавали веры, что Ур-Грох справится. Замолчали грурхарты, завидев возвращающегося Барада. Гор-Таш похлопал сына по плечу и молвил: «Удачи, сынок.» Кивнул ему благодарно Ур-Грох и встал вновь у той же мишени, что прежде. Барад взял стальной арбалет. Мощная, упругая тетива натянулась до предела. Покрупнее взял снаряд Барад — специальную арбалетную стрелу, толщина древка и наконечника которой превосходила все известные миртанцам. Такая стрела могла запросто пробить паладинскую броню, раздербанить орочью кольчугу под толщей защитных пластин, выкованных из магической руды. Что же стоило говорить про Ур-Гроха, стоявшего на прицеле у Барада, необлачённого ни в какие доспехи? Стрела с болезненным уху свистом пустилась на погибель Ур-Гроху — так посчитали про себя шаман и молодой грурхарт. Ур-Грох же всей статью и собранностью напоминал Гор-Таша в молодости. Внутренний стержень не прогнулся перед смертоносным свистом и ужасающим видом стрелы. Но замешкался почему-то Ур-Грох, и наконечник острым кончиком коснулся зрачка, но не повредив того. Правая рука мощно сдержала стрелу, отчего ж ветер во все стороны от Ур-Гроха на пару метров охладил собою летний зной. Едва не повыкатились перепугавшиеся за младшего не глаза, но шары старейшин, от минутного шока — Ур-Грох едва не почил к Предкам. При том заметили все, что юный арбалетчик поймал стрелу с более близкого расстояния, нежели когда стрелял Гор-Таш. Ур-Грох выпустил стрелу из рук, древко её покраснело. Стёрлась ладонь от древка до крови. Скептицизм Барада растворился, как миртанские снега. — Убедился, брат-грурхарт? — дерзко бросил Ур-Грох. — Признай, Барад, что неправильно судил об отце! Барад утвердительно кивнул, смотрел уже с подлинным уважением на отца и сына. Прочие грурхарты остались недовольны поведением соправителя племён. — Преклоняюсь перед талантом твоего сына, — без лукавства и зависти признавался старейшина западного племени, — Хороших учеников не так много, но хороших учителей — ещё меньше. — Традиции, есть традиции, — перешёл к делу Гор-Таш, предчувствуя скорую лесть из уст Барада. А лестью ум Гор-Таша не пронять, — И пойдёт он не в твой полк, Барад — не притворяйся, вижу, к чему клонишь. Ты — аркахар, но ведёшь себя, как дункель. — Ни к чему держать обиды, Гор-Таш, — лестная улыбка исчезла с лица Барада, уступив место привычному раздражению. — Все мы совершаем ошибки. Вот и идти на ассасинов, в далёкую пустыню, объятую невыносимой жарой и палящим солнцем, — тоже «ошибка». Завтра совет, и поверь, полковник, и вы, браты-грурхарты, не пойдёт в такую даль ни одно аркахарское племя. Ты командовал войсками, Гор-Таш; я же — вёл их в бой самолично. Всегда. И поведу снова. И с этими словами он оставил братов, направился в Окару неторопливым, полурасслабленным шагом. — Чтоб варги сожрали его и закопали кости по всей Миртане, — прошипел Тарс, понизив тон. Ур-Грох ещё не внимал тонкостям конкуренции между старейшинами племён. Молод был, да голова забилась вовсе не политикой. Первая мысль до последних заходящих солнечных лучей не отпускала его в тот день после третьего испытания: «Я остался жив. Я сумел». Казалось, все существующие страхи исчезли вместе с бронебойной стрелой, пущенной в него Барадом. Так только казалось, ибо страхи, более потаённые, ещё предстояло пережить. Однако экзамен он выдержал с честью, большей, чем того желал. Гор-Таш гордился сыном, и вместе с ним и Шакхаром тёплым вечером сидели возле костра, вместе пили, вместе шутили, вместе поедали сочные здоровенные ломти потрошителей (кабанов-гигантов). Пойло и добрая еда быстро разогнало кровь и тяготы уходящего дня. Тарс и Гор-Хар же отделились от толпы, обсуждали меж собой дела старейшин. Барада позвали, хотя Тарс скорее б отправил того охотиться на одичалых варгов к перевалу, лежавшему далеко к северу от Сильдена. Пока аркахар по просьбе Гор-Хара искал в Окаре Барада, молодой старейшина презрительно вторил: «Чтоб варги сожрали его и закопали кости по всей Миртане». А Гор-Таш кое-что придумал, как избавиться от неприятеля Барада, не убивая, и даже не позоря его ни перед кем. Ведь на самый лучший, самый достойный ответ, по мнению старого полководца, нельзя отвечать тем же, чем ранее навредил аркахар или морра. Всё, что требовалось Гор-Ташу, дождаться следующего дня.