За счёт заведения

      Антон просыпается от настойчивого звонка в дверь, причём ранее ему незнакомого.       Он – мягкая игрушка в руках Арсения, Попов прижимает его к себе, обхватив руками поперёк живота, сопит в спину, а от звука лишь жмурится сильнее и зарывается в одеяло, как в нору. Голову повернуть хочется до безумия, но океановый от звонка совсем не просыпается, а самому Шастуну кажется кощунством такого рода издевательство, поэтому вскакивает с кровати как ужаленный, несясь к двери.       Арсений усыпил его, и усыпил сам себя, и глаза совсем не верят увиденному случайно времени на циферблате коридорных часов. Антон даже подумать не мог, что желание передохнуть превратится в полноценный дневной сон, а выдернет его из этого сна только звонок в 18:47.       За дверью оказывается новый знакомый — Серёжа, и Шаст машинально скидывает его руку с кнопки, чтобы мелодия не продолжала и дальше орать на всю квартиру.       — Не шуми, — зевает, — Арса разбудишь. Он ещё спит.       — Спит? Время вечер, вы че, ебнулись совсем? — Матвиенко удивляется, но в квартиру заходит удивительно тихо, а потом так же тихо раздевается и проползает на кухню, — у нас же были планы на вечер.       Серёжа напоминает взлохмаченного воробья, и Шастун не знает почему именно: то ли из-за морщин на лице и цвета кожи в целом, то ли из-за густых бровей «домиком» и растрепавшегося хвоста на затылке. Ясно одно — он самая настоящая взвинченная птичка.       — Он реально устал, его внешний вид кричит об этом. Пусть спит, — Антон оправдывает Попова, а потом обнаруживает в пакете гостя пиво, — ты вон сделал все, что надо. И пивка принёс, и работы. Сами разберёмся.       Шастун не знает откуда в нем такое альтруистическое желание помочь незнакомому человеку проснулось, но предполагает, что для него это решение лишь повод не будить Попова и провести больше времени в стенах квартиры. Его такой расклад дел устраивает более чем, поэтому идею с помощью он не отметает даже после аналитики.       — М-да, Шастун, а по телеку ты не кажешься таким добродушным, — Матвиенко негромко хихикает, стучит по карманам и, секундой позже, достаёт из одного из них пачку сигарет, — куришь?       — Да, пошли на балкон, — соглашается Антон, — в смысле не кажусь?       Они выходят на почти свежий московский воздух, и Шасту удаётся окончательно отойти от спячки. Арсений до сих пор не встал, а значит спит крепко, и его точно нельзя будить.       Закуривают оба в тишине, и почему-то смотрят на розовеющее закатное небо, не зная как продолжить разговор.       Антон самому себе удивляется. За короткий промежуток времени эта квартира стала для него настоящим домом, и внутри неё он чувствует себя более, чем комфортно, поэтому не переживает о своем существовании в ней с ещё одним человеком, которым Попов не является. Он будто и сам здесь полноценно живет, будто сам принимает гостей и будто так было всю чёртову жизнь.       Антону двадцать шесть, и такой расклад дел его совершенно не пугает.       — Слушай, Тох, — начинает Серёжа серьёзным голосом, — давай сразу проясним кое-что, лады?       — Звучит, как отцовская нотация, — неожиданно нервно для себя произносит Шастун.       — Это она и есть, наверно.       — Я слушаю.       — В общем, — Матвиенко замолкает, делая сильную затяжку, будто собирается с силами, — я не собираюсь тебе угрожать или что-то такое. Я, конечно, выгляжу, как злобный хач, но это не совсем про меня.       — В голове я тебя южанином обозначил.       — Так даже вернее. Короче, бля, я не знаю че у вас там с Арсом происходит, мне вообще до пизды, — снова затягивается, — но ты с ним сделал что-то невероятное. Он после первой встречи с тобой примчался ко мне одухотворенный ебать просто. И постоянно про тебя пиздит, что-то рассказывает, смеётся, радуется. Короче, я в ахуях с этого, я его последний раз таким реально живым видел в Питере ещё до того, как свалил оттуда.       — Сереж...       — Не, ты не понял, — бычок летит вниз с балкона, а сам Матвиенко разворачивается к Антону всем телом, — я пиздец рад этому, реально. Уж не знаю че там и как в реальности, но Попов постоянно пиздит, что ты ему предначертан судьбой, и так оно походу и есть. Я не собираюсь тебе угрожать, мне не шестнадцать, бля, чтобы устраивать какие-то псевдоразборки в будущем. Я просто хотел попросить тебя, ну, не делать ему больно, что ли.       — Что ты имеешь в виду? — свой бычок Шастун тушит в пепельнице, но на нервах закуривает ещё одну, боясь поднять глаза на Серёжу, — я не догоняю.       — Бля, просто не исчезай из его жизни без объяснений, ладно? Он типа доверяет тебе. Прям пиздец. Ты второй чел, кого он пустил в свою квартиру после меня, это очень важно. Просто, типа, если однажды что-то пойдёт не так, будь ему хорошим другом, объясни все, а не исчезай. Арсений он, ну бля, особенный. Не такой как остальные, как будто в мире своём живет.       — Да не смогу я быть ему хорошим другом, блять, — перебивает вслух Антон и ужасается этому.       — Что?       Шастун понимает, что загнал себя в ловушку. Прямо сейчас. Он сказал то, чего говорить не должен был, и стоит на маленьком балконе со случайным слушателем своего внутреннего я, который ему никем не приходится. Самым верным кажется либо сказать правду, либо отшутиться, но никакой шутки в голову не приходит.       — Я знаю, что Арс особенный. Я это понял практически сразу, и я сражаюсь с этим каждый ебаный день, ясно тебе? — Антон злится, понимая, что может прямо сейчас закопать себя, — я, блять, с происходящего охуеваю большую часть времени. И последнее, чего я хочу — причинить ему какую-либо боль. Этого, нахуй, точно не произойдёт.       Шастун думает, что все стало слишком очевидным. Ему кажется, что Серёжа прямо сейчас пойдёт к Попову, разбудит его, расскажет все, что услышал, и они оба будут громко смеяться с произошедшего.       — Тох, не заводись, — вопреки всему Матвиенко лишь кладёт руку на плечо, — Я услышал тебя. Все ок. Не психуй. Нам ещё макеты ебаные делать, там нервами побросаешься.       У Антона после этих фраз будто падает груз с плеч, а дышать становится так же легко, как и до этого разговора.       — Так что за макеты? — поддерживает он перевод темы, туша вторую сигарету.       — О, а это отдельная охуительная история, погнали, расскажу по пути на кухню.       Уже за столом Матвиенко полушепотом рассказывает про недавно начавшийся фотопроект, для первой части которого отснял материал и пытается решить, как лучше его раскидать. Он открывает две бутылки пива — себе и Антону, они тихо чокаются ими и делают по глотку.       Антон об идее слушает с восхищением, рассматривая отпечатанные в чб снимки и дополнительные материалы на ноутбуке к ним, а потом начинает помогать коллажировать материал так, чтобы он особенно выигрышно смотрелся на общем фоне проекта.       Внезапно захватившая его работа отвлекает от кучи мыслей, прячущихся в сознании, в самом темном углу. Он не перестаёт поглядывать на Серёжу украдкой, переживая о сказанных ранее словах и том, как последний их интерпретировал. Будто бы все ещё ждёт негатива или осуждения за произнесённое. Замер в боевой стойке, готовясь защищаться.       Они несколько раз выходят покурить, обсуждая все ту же работу, и Антон даже мельком заглядывает в спальню, поправляя Арсению растрепавшиеся волосы и укрывая одеялом посильнее. Такая забота оказывается необходимой, будто бы без неё он загнётся.       Шастун неожиданно легко находит общий язык с Серёжей, и вот они уже не только увлечены проектом, но и рассказами о своей жизни. Матвиенко оказывается очень болтливым: много вспоминает о периоде знакомства с Поповым, делится историями с работы и смеётся с дурацких историй самого Антона так, будто последний выступает со стендапом. Это общение становится таким же комфортным, как и все остальное в пределах квартиры. Даже удивительно.       Они открывают по третьей бутылке пива, как вдруг из дверного проёма до них доносится голос:       — Вы чего меня не разбудили?       Антон поворачивается и замирает. Перед его глазами — сонный Арсений, он щурится от яркого света лампы, мило обнимает себя за плечи и стоит на одной босой ноге, вторую оперев на голень. У Шастуна мир останавливается от такой картины, а по лицу начинает расти улыбка. Он влюбился в лучшее создание человечества.       — Это была моя мысль. Ты крепко спал, зарывался в одеяло как крот, а я не жестокий человек, — ухмыляется Антон, — тебе нужно было отдохнуть.       — А как же дела...?       — А мы почти все доделали, — улыбается Серёжа, — Тоха оказался отличным напарником. Хочешь пива?       — Или чай? — Спрашивает следом Шаст.       — Хочу умыться и есть, если честно.       Арсений несколько раз моргает, протирает лицо ладонью и зевает, широко разинув рот. Антон по какой-то причине на месте усидеть не может, вскакивает, как дурак, подходит к океановому и поправляет ему волосы, задерживаясь рукой на шее.       Ему кажется необходимостью провести пальцами по первым позвонкам, будто считая их, и заставить себя остановиться не получается. Кожа Попова горит после сна, и Антон чувствует этот жар, напитываясь им.       Он ловит взгляд Серёжи, но в нем нет ничего, кроме удовольствия, и это снова успокаивает внутреннего демона волнений в Шастуне, будто бы от мнения Матвиенко действительно может что-то зависеть.       — Хочешь, я сгоняю в магазин и приготовлю что-нибудь?       — Невозможно быть таким идеальным, — почти стонет Арсений, — но мы же хотели пиццу.       — Окей, — Антон смеётся в ответ, — я понял, никакой здоровой пищи в этом доме. Пицца так пицца, не смею больше спорить, ваше высочество.       Они переговариваются втроём совсем недолго, потом определяются с едой и, наконец-то, океановый уходит умываться, несколько раз бросая на Шаста полный тепла взгляд.       Каждый из них действительно греет Антона, пробирает прямо до костей, и они становятся уже не такими крепкими — скорее пластилиновыми.       Антону двадцать шесть, и ему кажется, что он хочет провести с Арсением остаток жизни.       — Ты влюблён в него, да? — неожиданно спрашивает Матвиенко, пока в ванной громко работает душ, - вот что ты имел в виду на балконе?       Шаста такой вопрос в лоб обескураживает, ломая пополам так, что, кажется, даже хребет хрустит.       — Ты точно влюблён в него, — уже утверждает Серёжа.       Антон молчит. Ему возразить на эту фразу нечего, а согласиться с ней вслух — это практически признаться самому Арсению, ведь неизвестно удержит ли это в себе южанин. Он в океановом обрёл дом, и становиться вновь бездомным не хочется.       Попов выходит из ванной за несколько минут до приезда курьера, и все-таки берет себе бутылку пива, ловко открывая ее лежащей рядом зажигалкой (хвастун чертов), а после машет в сторону балкона, зазывая остальных курить.       — Идите, я доделаю последние шрифты пока и достану салфетки, — будто специально отказывается Матвиенко.       Антону кажется, что Серёжа на его стороне, но сильно внимание на этом он не заостряет, и просто следует за Арсением.       Они выходят на балкон, синхронно прикуривая, и бармен морщится от потоков воздуха по распаренному телу.       — А что-нибудь кроме футболки надеть можно было? Ночь на дворе, — бурчит Антон, притягивая Попова к своему животу, — такой ты, конечно, логичный, сука. Сначала сварил себя, а потом на холод полез.       — Да я как-то, ну, не подумал, — Арсений смеётся, закидывая голову наверх, и касается носом чужой линии челюсти, — Ты пахнешь, как я.       — Я мылся твоим гелем и твоим шампунем, стою в твоих штанах, спал в твоей кровати и обнимал тебя же, — перечисляет Антон, чувствуя, как горит изнутри, — было бы странно, будь иначе.       — Да, кстати, ты из принципа у меня только одну половину тела одеваешь?       Антон смеётся и думает о том, что действительно ходит у Арсения либо в толстовке и трусах, либо в штанах и с голым торсом. Живя с Кузнецовой, он себе такого позволить не мог — Ира считала, что ходить полуобнаженным некрасиво, поэтому ему всегда нужно было одеваться полностью. Сейчас такие условия кажутся вздором.       — Щас вернёмся, возьму футболку, — закатывает глаза, — чего наезжать-то.       — Да нет, — Арсений в коконе рук переворачивается, оказываясь лицом к лицу с Шастом, — меня все более чем устраивает.       Антон чувствует мятное дыхание океанового и думает о том, что этот момент — лучший для того, чтобы поцеловать. Возможно, разрушить все к чертям, не так поняв контактность Арсения, но хотя бы сделать это в такой подходящей ситуации. Он буквально сдерживает себя, чтобы не наклонить голову чуть ниже дозволенного и не приблизиться больше нужного.       — Ты же не уедешь от меня сегодня, да? — неожиданно тоскливо спрашивает Попов, внимательно глядя на Антона, — нет же?       — Арс, ты дурак? Время почти двенадцать ночи, ну куда я уеду? И у меня мини-отпуск начался вроде как, поэтому я не особо занят. Так, пара дел на пару недель и все.       Шастун видит, как океановый удовлетворенно вздыхает, а потом укладывает подбородок на чужое плечо, докуривая сигарету.       Попов замёрз, и это становится ясно по множеству мурашек на открытых участках его тела, которыми он касается самого Антона. В голову приходит очевидное, и большие руки-клешни растирают чужую спину, бока и предплечья.       Он влюблён, и ему нравится это чувство. Ради таких моментов как этот, хочется существовать.       — Пойдём внутрь, да? — спрашивает Шаст скорее для вежливости, — совсем замёрз.       — Пойдём, — соглашается Попов, но у самой двери останавливает Антона за руку, — я хочу рассказать тебе кое-что.       — Что такое?       — Хочу, но сделаю это завтра, ладно?       — Конечно, — «сладкий», про себя додумывает почему-то Шастун, определяя океанового именно таким прилагательным, — когда захочешь.       Они возвращаются на кухню и застают Серёжу за поеданием первого куска пиццы, из-за чего долго возмущаются, практически устраивая шуточную драку, но быстро сдаются и сами приступают к еде.       Остаток вечера — буйство эмоциональных красок: смех, шутки, ирония, тоска, удивление. Они много говорят о фильмах и музыке, несколько раз спорят из-за предпочтений, но по итогу сходятся в своих вкусах в литературе.       Происходящее кажется странным для каждого из них, но культурные разговоры за пиццей и пивом быстро превращаются в обсуждение светских сплетен за вином, а потом в правду или действие за текилой.       Серёжа напивается первым, и его кладут спать на диване в гостиной, заботливо оставляя воду, таблетки от головы и банку энергетика (у Арсения странные похмельные рецепты), а оставшиеся перебираются в спальню на кровать.       — Ты такой восхитительный, Антон, — снова говорит Попов, лёжа на животе первого поперёк кровати, — я тебя как будто всю жизнь искал.       — Ну, — пьяно смеётся, — теперь-то ты меня точно не потеряешь, да? Я ведь здесь.       — Хочется верить в это.       Шастун океанового переворачивает, укладывая на постели как положено, а после накрывает их одеялом, закрывая глаза, и обхватывает своими двумя руками чужую.       Попов будто бы и не против, лишь переворачивается лицом к Антону, закидывая свободную руку тому на торс.       — Кто первый завтра встанет, тот лох, — шутит бармен перед тем, как провалиться в сон и засопеть.       — Я так сильно влюблён в тебя, — вместо ответа произносит Шастун.       Арсений его уже не слышит, но это кажется и неважным. Прямо сейчас Антон счастлив просто потому, что смог произнести это вслух. Большего ему и не требуется.