За счёт заведения

      Антон просыпается последним и застаёт в квартире только говорящего по телефону Арсения.       Взгляд цепляет лежащую на столе записку, и по почерку становится ясно, что оставил ее Серёжа; а по тексту, что он благодарит Шаста за вчерашнюю помощь и убежал сдавать проект, пока дедлайн окончательно не сгорел.       Попов по квартире перемещается, как юла, односложно отвечает в процессе разговора и много улыбается, что заставляет Антона стать слишком любопытным и начать прислушиваться.       Он будто выиграл в лотерею, где второй день подряд получает — в качестве главного приза — возможность наблюдать за Арсением и его работой (это же рабочий звонок, да?). Антону кажется, что Попов таит в себе куда больше интересного, чем уже показал, но вытягивать это клешнями совершенно не хочется.       Внезапно вспоминается сказанное вслух вчера перед сном, и становится стыдно. Шаст надеется, что океановый не слышал этого, а если и слышал — сможет тактично промолчать, чтобы не усложнять и без того трудное похмельное утро. Однажды он обязательно расскажет все, как есть, но это не должно было произойти вчера или не должно обсуждаться сегодня. Хочется обычного спокойствия. И, может, есть.       Арсений заканчивает звонок фразой «супер, я подъеду сегодня», ровно в тот момент, когда Антон заваривает кофе в двух кружках.       — Подумал, что ты тоже захочешь, — жмёт плечами Шаст, опережая вопрос.       — Да, ты прелесть. Спасибо, — кивает головой Попов, падая на стул, — представляешь, сегодня дела нарисовались, очень неожиданно приятные.       Арсений делает маленькие глотки, держа кружку обеими руками, из-за чего похож скорее на ребёнка, чем на взрослого бизнесмена. И становится по-настоящему странно.       Почему-то вчера Антон не думал о неожиданно открывшейся правде про бар, но именно сейчас эта мысль посещает его голову. Арсений — бизнесмен. У него есть собственное заведение, наемный персонал, важные задачи по работе бара в целом. Он мог бы сидеть дома целыми днями, решая лишь организационные вопросы, но продолжает работать, пускай и бесплатно, на себя самого, просто потому, что действительно получает от этого удовольствие.       Телефон на столе начинает звонить, и теперь очередь Шастуна разговаривать.       — Да, Дим, привет, — опережает друга тараторством.       — Дарова, Шаст, ты дома?       — Ммм, нет, я у Арсения, а что такое?       Дима несколько секунд молчит в трубку, из-за чего Антон даже думает, что связь оборвалась, но видит бегущее время, проверяя экран.       — Я хотел заехать за тобой, чтобы сгонять в офис, — Дима, судя по голосу, завтракает, и желудок Шастуна неприятно бурчит, — ну, мы могли бы сделать дела сегодня, чтобы потом уже не мотаться на работу. Перерыв же длительный.       — Ща, погоди секунду, — произносит Антон другу, а потом поворачивается к Арсению, — у тебя дела долгие сегодня? Просто у меня тоже нарисовались, и я подумал, что, может, мы сделаем их и снова увидимся?       Он спрашивает это так, будто у них уже существуют какие-то договорённости, хотя даже простейших предложений провести вместе этот день не поступало. Антон наглеет, нарушает правила — начинает действовать на опережение сам, по сути лишая выбора.       — Да, давай так и поступим, — согласно кивает Арс.       Шастун улыбается всеми тридцатью двумя, а потом возвращается к разговору.       — Да, Дим, давай сегодня. Мне до офиса минут пятнадцать — двадцать на такси, встретимся на месте?       — Ок, тогда через два с половиной часа.       Антон завершает звонок и тянется к одному из оставшихся со вчера кусков пиццы, а после — с наслаждением кусает, непроизвольно издавая стон от наслаждения.       — У тебя аппетит, конечно, пиздец, — улыбается Попов, заглядывая в глаза напротив, — не в коня корм. Растущий организм?       — Типа того. Всю жизнь ем много, поэтому такой длинный.       — У Сереги, наверно, вчера по этой причине комплекс обострился из-за роста, — уже открыто смеётся Арсений.       — Блин, зубы не почистил, — невпопад отвечает Антон. — Ща вернусь.       Он этим пользуется, как отмашкой для побега, но стыдно совсем не становится. Эмоции берут верх, причём делают это все сильнее, и контролировать своё желание прикасаться, обнимать и признаваться в чувствах все сложнее. Хочется всего и разом, но почему-то в слишком интимную сферу эти мысли не уходят, будто бы организм и сам не торопится. Сложно оставаться спокойным, когда Арсений так обнажает зубы и напрягает шею. Сложно не поцеловать.       Антону двадцать шесть и спешить не хочется, пускай сделать это сложно, но он старается.       Шастун заставляет себя умыться водой несколько раз, действительно чистит зубы и замирает у зеркала, цепляя взглядом собственное отражение. Слишком довольный и счастливый, блять, морщины как будто уменьшились в своём количестве, а глаза стали сиять, как когда он только переехал в Москву с Димой.       Из-за всего этого начинает казаться, будто Антон своё собственное время потратил на ненужное — на дружбу со Стасом, на отношения с Ирой, на огромный темп карьерного развития. Это осознается именно сейчас только потому, что лучше, чем в настоящую минуту, он себя никогда не чувствовал. Ощущение бабочек в животе. Все, как пишут в книгах.       Шаст возвращается, обнаруживая Арсения за фотографированием кофе и кусков пиццы.       — Вы только посмотрите на эту маленькую социоблядь, — не выдерживает он, смеясь.       — Не ворчи, как старый дед. Мой инстаграм — второе лицо моего бара. Че хочу, то ворочу, — внезапно по-детски показывает язык океановый. — Спасибо, что помог Серёже вместо меня.       —Тебе определенно нужно было поспать, — говорит Антон.       Он думает, что не смог бы найти в себе силы вчера для того, чтобы разбудить Попова и заставить что-то делать. И себя-то еле смог уговорить вылезти из чужих рук. Его признание — маленькое лукавство, но вслух этого он не скажет. Не признается в том, что просто хотел быть здесь подольше.       — И что ты думаешь про Серого? — неожиданно спрашивает Попов. — Он достаточно часто ведёт себя как мудила, и по этой причине многие на дух его не переносят, но мы дружим уже пятнадцать лет, и… Мне правда интересно, что ты думаешь про него.       Антона такие вопросы удивляют. Будто бы Арсения может расстроить или заставить нервничать факт того, что они с Матвиенко не сошлись характером. Это мило и пугающе одновременно. Его будто пустили в ещё одну часть жизни, и разочарование в ней — самая большая проблема. Но разочарования нет.       — Он забавный, — Шаст дёргает уголком губы, а после отхлёбывает кофе, — ну, иногда резковатый и эмоциональный, но это, видимо, из-за бровей, да? В целом, он выглядит, как, знаешь, хороший друг…       Говорит, а потом задумывается. Серёжа действительно принял вчера помощь Антона без каких-либо споров, согласившись с тем, что будить Попова не надо. А ещё Серёжа разгадал его главный секрет. И все лицо до сих пор на месте.       — Знаешь, — по лицу океанового растягивается полуболезненная улыбка, — мы познакомились с ним в Екатеринбурге, когда оба были проездом, а потом случайно оказывались в одних и тех же городах, пока каждый из нас случайно не осел в Питере, так странно.       — Почему?       — В Питере мне казалось, что, — Арсений замолкает, будто говорить становится невыносимо больно даже на физическом уровне.       Антон встаёт, подходит вплотную и садится на корточки, кладя собственные ладони на чужие колени.       — Ты не обязан, знаешь?       — Нет, все ок, я же должен буду когда-нибудь это рассказать, да? Я же хотел сделать это уже давно, — хмыкает океановый, — в общем-то, ничего примечательного, на самом деле. В Питере мы с Серым осели, как будто бы, окончательно — он открыл свой первый офис, начал участвовать в различных конкурсах и работать с крупными компаниями, а я через знакомых смог устроиться не самым худшим ивент-менеджером. Организовал несколько крупных музыкальных фестивалей и концертов.       — Блять, Попов, — перебивает его Антон, — пожалуйста, заканчивай быть таким талантливым.       — Прости, — смеётся в ответ, — ну короче, я познакомился с девушкой. На одном из фестивалей был лайн с кондитерами, и я случайно зацепился за неё взглядом. И мы вроде как сошлись. И Серёжа тоже обзавёлся отношениями, у нас прям образовалась такая, знаешь, тусовка.       — Ой, фу, я проходил этот этап, — Антон морщится.       У него действительно была такая компания: он только сошёлся с Кузнецовой, а Позовы ещё не поженились, и походы куда-либо вчетвером казались логичными, даже если самим Диме и Шасту было максимально скучно на таких выползках.       — Ага, понимаешь все прелести этих развлечений, да? Ну, короче, потом Серёжа расстался, ему предложили проект в Москве и он уехал. А я даже предложение сделал, — Арсений снова отпивает кофе, а после роняет голову на стол, — только в загс невеста не явилась.       — Блять, Арс.       У Антона на глазах начинает копиться влага, а сердце стучит слишком быстро для обычного человека. Океановый — его, блять, океановый — с самого дня знакомства смеялся, грел своим уютом и заставлял верить, что никаких проблем не существует. Он даже подумать не мог о том, что где-то в прошлом есть такая история предательства.       — Все норм, Тош, — Попов неожиданно встаёт, поднимая за руки и самого Шаста, — меня тогда сломало, причём очень сильно, но, знаешь, я сорвался в Москву, открыл бар, начал в нем работать. Через полтора года в него зашёл ты, и я подумал, что ради этой встречи стоило переживать все, что было когда-то. Ещё до разговора с тобой я знал, что произошло. Правда. Я будто бы в тебе видел себя.       Антон просто утыкается в чужое тело, как в подушку. Позволяет себе несколько раз всхлипнуть, совершенно не стесняется эмоций, зная, что Арсений уж точно не станет осуждать. Он чувствует, как по волосам аккуратно шагают барменовские пальцы и думает, что сильнее уже не влюбится. Теперь точно некуда.       — Ну, Тош, — Попов подбородок чужой ловит второй рукой, фиксируя в одном положении, — ты чего?       — Я, блять, я был так разбит, когда мы встретились, Арс. За несколько часов до нашего знакомства я зашёл в квартиру, обнаружив свою же девушку со своим же лучшим другом, и это стало… не знаю, я даже не смог устроить скандал, понимаешь? — Шастун моргает быстро-быстро, надеясь смахнуть слёзы, но по итогу они все равно падают на щёки, а там их уже стирает ладонью океановый. — Я ехал пить, пообещав себе, что зайду в первый попавшийся бар. Я зашёл к тебе. И все стало налаживаться, маленькими шажками.       Антона прорывает. Он больше не может контролировать себя, и слёзы действительно начинают литься ручьём, а тело мелко дергаться, отзываясь на каждый всхлип. Арсений реагирует на происходящее спокойно, только усаживает своего гостя (гостя ли?) на диван, крепко обнимает и даёт возможность выплеснуть все, что было внутри.       Шастун не знает, почему именно сейчас. Ему казалось, что он переболел всем, имеющим отношение к Кузнецовой, но вкус предательства в данный момент горчит где-то на корне языка, вызывая желание прополоскать рот или бахнуть водки.       Ему требуется около пятнадцати минут для того, чтобы совладать с эмоциями, а после Арсений заставляет его ещё раз умыться и наливает вино в бокал.       — Лишним не будет, все нормально, — оправдываясь, толкает он ёмкость по столу. — По тебе ударили остаточные эмоции. Все хорошо. Больше такого не будет, обещаю.       Попов обходит обеденную зону, обхватывая Антона руками за плечи, будто бы и сам нуждается в этих прикосновениях. Шастуну сложно осознать, что не так давно он мечтал об объятиях при встрече, а теперь они трогают друг друга как девственники-школьники с играющими гормонами. Неужели Арсений тоже влюблён?       — Прости за это в любом случае, — скорее для вежливости, — но, думаю, ты прав.       Антон бросает взгляд на время, понимая, что должен встретиться с Димой через сорок минут. Вскакивает, как умалишенный, начинает собираться, оправдываясь на ходу в голосовые сообщения за возможное опоздание, и постоянно цепляет глазами Арсения со второй кружкой кофе.       — Ты и безалкогольное? — шутит Шаст, натягивая на себя джинсы.       — Встреча, дорогой, у меня важная встреча. Выкручиваюсь, как могу.       — А меня, значит, в офис вином напоил.       — А тебе это было нужно, — взмахивает рукой, подчеркивая очевидное, — или я не прав?       Антон спорить в ответ даже не пытается, просто кивает головой, думая о том, что обойдётся одним телефоном, а все остальное бросит в этой квартире. Он ещё вернётся.       Он действительно взял свой рубикон, и любые преграды после недавнего поцелуя в голову, признания вслух и истерики уже не кажутся страшными. Шастун не боится такого быстрого темпа: всего за две недели от случайного знакомого Арсений становится настоящей любовью (не слишком ли это громко?), но боли никакой не приносит, а лишь раскаляет до красноты, оставляя за огнём удовлетворение. И Антон к таким скачкам готов, он будто все двадцать шесть лет ждал этого.       Уже стоя в коридоре и завязывая кроссовки, Шастун осознаёт, что на улице холоднее, чем раньше.       — Арс, выдели мне что-нибудь тёплое, — бухтит, надувая губы, — там холодно.       — Конечно, Тош, — смеётся в ответ Попов, уходя к гардеробу и возвращаясь через два года и минуту с утеплённой искусственной овчинной джинсовкой. — Устроит?       Антон вместо ответа быстро просовывает руки в рукава, чувствуя, как ещё сильнее растворяется в запахе Арсения. От природного шастуновского аромата за эти дни ничего не осталось, он весь — смешение парфюма, геля для душа, шампуня для волос другого человека. Это кажется слишком интимным, будто океановый просто захлестнул своим звучанием Антона, выказывая принадлежность себе. Но последний и не против вовсе.       — Напишешь мне, как освободишься? — уточняет бармен, облокотившись о дверной косяк. — Мои дела, в целом, не такие долгие, скорее всего.       — Да, окей, я думаю, что часов в шесть смогу вернуться.       Антон уже заказывает такси через приложение, и готовится выходить, поднимая руку для прощального маха, как эту самую руку ловит другая, затягивая обратно в квартиру.       — Арс?       Его опережают. Океановый всегда будет на шаг впереди, и это то, в чем Шастун убеждается прямо сейчас, чувствуя, как его губ практически невесомо касаются другие.       Мир начинает крутиться в обратную сторону. В голове Антона — красочный фейерверк, а губы Арсения оказываются сухими и тёплыми, с легкой горечью утреннего кофе и остатками мятного дыхания от пасты.       Шастун чувствует это прикосновение всего на несколько секунд, но потом чувствует ещё одно в уголке губ, второе на кончике носа и третье снова на собственном рту.       — Беги, — говорит Арс, отстраняясь от чужого лица, будто бы ничего не произошло, — таксист уже ждёт, наверняка.       И Антон, как цепной пёс, выполняет эту команду. Действительно начинает убегать, пытаясь угадать, кто спустится на первый этаж раньше — он или его ебучее сердце, бьющееся со скоростью света.       Уже в салоне он прислоняется лбом к стеклу, начиная злиться на океанового. Тот украл право первого поцелуя у самого Антона, да ещё и переплюнул все ожидания, поступив практически целомудренно, но так нежно, что на большее прямо сейчас рассчитывать и не хочется.       Шастун думает о том, что Арсений разделяет его чувства. Он теперь по-настоящему уверен в этом, и пасмурный день начинает превращаться в солнечный, хотя бы в собственной голове.       Попов все также невероятен. Он поступает импульсивно, но каждое совершенное им действие оказывается действительно нужным и таким правильным, что сама импульсивность начинает восприниматься, как залог счастья.       У Антона сил думать не остаётся. Он за прошедшие дни перерыл себя, как канаву. Перекопал свою душу на новые тоннели, залечил раны и избавился от всего, что могло утянуть как-либо вниз. Балластов не остаётся, и, кажется, двигаться вверх — единственно правильный вариант, даже если этот путь будет сложнее всех тех, что он уже прошёл.       Антону двадцать шесть, и в двадцать шесть первые отношения с мужчиной уже не пугают, особенно когда за окном чертов две тысячи двадцать первый. Напугать может только возможная утрата из-за собственной нерешительности. И этого он точно не допустит.       Шастун решает, что сегодня вечером он вцепится в Арсения окончательно. И никому его не отдаст.       Закон говорит, что 50% клада ты обязан отдать владельцу участка, на котором этот самый клад был найден, но Попов редкая реликвия. И ради неё закон нарушать кажется верным.       Антону двадцать шесть, и он готов ко всему новому.