***
— Ты не можешь стать защитником Эмили! Ты маг. Назревает негласная война, а ты собираешься просто потащиться за какой-то девчонкой во Внешний Мир, — причитал Лютов, пока они с Берти направлялись к выходу из Менгира. — Я знаю, что делаю. — Это просто глупо. Её убьют. Кстати, на нас всё ещё висят поиски второго Рудика. Я занимаюсь этим постоянно, даже показалось, что нашёл зацепку. Проверил. Действительно нашёл некоторых людей, которых просто оставили сообщники Многолика, но Рудика не было среди них. — Где нашёл? — спросил Берти, прибавляя ходу. — Старая заброшенная больница во Внешнем Мире. Это не имеет значения. Важно лишь то, что у нас ничего нет. И не только у нас, у всего магического сообщества ничего нет! — Ну, отлично. Тогда продолжаем копать под всё и всех подряд, — заявил Берти и с силой хлопнул Лютова по плечу. — Кстати говоря, мы уезжаем сегодня вечером, — добавил он и ускорился, дабы избежать лишних вопросов. Но это оказалось сложнее, чем Берти предполагал. — Почему именно сегодня? — спросил Нил сразу, как только сумел догнать, чтобы не упустить шанса. — Мама Эмили возвращается завтра. Я отвезу её и вернусь. Как раз к Новому году, вечеринке Акулины и вашему с Рудик триумфу в детском заклинании, — парень даже не думал смотреть на лицо Лютова. Он понимал — Лютову не понять этой спешки. Берти лишь ждал подходящего случая, чтобы выпроводить свою девушку из всего этого магического недоразумения. Он хотел вернуть Эмили домой, чтобы снова, как раньше, бросать её там. Берти остановился перед главным выходом из Менгира и наконец повернулся к Лютову лицом. — Разве вы не будете праздновать вместе? — спросил Нил. — Не будем, — подтвердил Берти и исчез, оставив после себя только волшебную пыль телепортации. «Идиот», — подумал Лютов и, решив, что ему слишком лень идти по снегопаду, тоже телепортировался.***
Весь Троллинбург уже не первый час освещался волшебными фонарями, когда Берти и Эмили, попрощавшись со всеми, вышли наконец из Думгрота. Эмили оказалась зла и расстроена, отчего Берти чувствовал себя не особо комфортно в её компании. Ему вдруг захотелось, чтобы всё стало понятнее и проще, чтобы не надо было думать и оправдываться. На секунду он подумал, что даже готов проклясть тот момент, когда начал серьёзные отношения. — Ты мог бы сказать мне раньше, что уедешь, — обиженным голосом начала Эмили. – И вообще, зачем было привозить меня, если и так собираешься бросить незащищённой? Зачем было пугать меня всем этим? — Я наложу на тебя щит, и тебя никто не тронет. Я обещаю, всё будет хорошо. — Чего же ты раньше этого не сделал, м? Я могла бы остаться дома, а ты мог бы веселиться здесь! И всё было бы, как ты хочешь: просто, — словно читала его мысли Эмили. — Я не могу поддерживать такой щит долго. Хватит злиться, я же вернусь очень скоро. — Но почему, Берти? Объясни мне. Я же твоя девушка. Почему ты хочешь уйти в праздник? Берти не знал, что ответить, поэтому продолжал и продолжал идти. Эмили кидало от грусти к ярости, и в припадке последнего она остановилась. — Я никуда не пойду! — твёрдо заявила она. — Пока ты мне не ответишь. — Эмили, послушай… — Берти лихорадочно пытался сказать что-то вразумительное и логичное, но ничего в голову не приходило. Он повернулся к Эмили. Его голова была опущена. — Я бы очень хотел, чтобы ты осталась здесь, праздновать со мной. С нами. — Ты же знаешь, я хочу. Но не могу. Я не могу свалить от мамы вот так, пока мне не исполнилось хотя бы шестнадцать. Нет, на сам Новый год я могла бы что-то придумать, но не на все эти дни. Ты не можешь мотать меня туда-сюда. Ты это знаешь. Зачем тебе уезжать снова в этот город? Оставайся со мной, и мы отпразднуем вместе, — Эмили улыбнулась и ласково прикоснулась своими ладонями к щекам парня, поднимая его голову. Её глаза сияли совсем чистой, детской надеждой, но скоро им пришлось потускнеть. — Нет. Я вернусь в Троллинбург, — уверенно сказал Берти. Он смотрел на Эмили, наблюдая, как с каждым его словом темнеет и становится старше её лицо. — Потому что пока я не готов оставить свой дом ради тебя. Эмили убрала руки и, повернувшись настолько круто, что показалось, будто она вот-вот упадёт, направилась дальше. Эмили не знала ни в какую сторону ей направляться, ни что вообще делать. Горячие слёзы упрямо заполняли глаза и текли по щекам, отказываясь останавливаться. Через пару минут Эмили справилась с глупой истерикой, и они с Берти пошли дальше. По прибытии в Симферополь Берти действительно отправился домой. В этот же вечер. Больше Эмили не стала его останавливать, понимая, что это сделает только хуже, только больнее. Она понимала, насколько безумна и неправильна её злость из-за обычного праздника, тем более что Берти можно было понять… Понимала, но всё равно злилась. А Берти, в свою очередь, почти ничего не понимал. Он только нутром чувствовал, что пора уносить ноги, дабы не подливать масла в огонь этой злости, к тому же дать Эмили пережить всё это. Однако Берти не преминул крикнуть Эмили на прощание, что любит её, но, кажется, это не произвело почти никакого эффекта. Было уже совсем темно, когда Берти наконец добрался до Плутихи, где в уютном и уже украшенном доме Акулины и Гурия его ждала комната с небольшой кроватью. Снег тихо скрипел под ботинками парня. Наконец он нашёл нужный дом и постучался. — Добрый вечер, Берти, — улыбнулась показавшаяся из-за двери Акулина. — Мы ждали тебя. Поздно ты, — парень уже хотел ответить, как Акулина накинула сверху ещё кучу слов, и он решил просто помалкивать, пока женщина не даст на то шанс. Так Берти и промолчал весь вечер.***
Следующий день оказался весёлым, интересным, суетливым, а для некоторых даже неожиданным. Берти отрабатывал своё проживание: выслушивал россказни Акулины, которую уже просто не на кого было повесить, и параллельно помогал ей готовить и украшать ёлку. Гурий занимался практически тем же, только иногда выходил встречать дальних родственников Акулины, которых она, кстати говоря, не видела уже не первый десяток лет. Но это, кажется, последнее, что могло её волновать. Платина и Фреди решили отправиться в обитель Векшей, праздновать с главной Векшей. Белка отправилась с ними. Берти присоединиться категорически отказался, заявив, что не хочет о подобной поездке даже слышать. Фреди обещался вернуться через пару месяцев после Нового года, так как решил почему-то провести их с матерью. Сестру обещал вернуть к окончанию каникул. Акулина и Гурий заверили молодую пару, что присмотрят за их домом на время отъзда. Яшка тоже уехал к родным. Лютов и Мила давно согласились быть на вечеринке, так что остаться были просто обязаны. Но они оказались теми самыми счастливчиками, которым удалось ускользнуть от энергичной Акулины. В основном это была заслуга лишь хитрости. Хитрости Лютова, разумеется. — Лютов, объясни, зачем мы прёмся по холоду, пешком, в одиннадцать часов ночи, накануне Нового года, через весь город, когда могли бы просто телепортироваться? — О, Рудик, ты, кажись, начинаешь привыкать, что умеешь колдовать. Браво! Ещё лет восемь, и даже будешь решать некоторые повседневные проблемы с помощью магии, — съязвил Лютов. Мила мысленно произнесла несколько нецензурных выражений, а в реальности скорчила рожу, требуя ответа. — Да просто чтобы подольше не участвовать в той панике, что устраивает твоя опекунша. — Но ей же нужна помощь с праздником! Лютов, ты сволочь и лентяй. — Знаешь, дорогуша, я не собираюсь это отрицать, — жёстко отчеканил Лютов. — Хотя в данном случае всё не так плохо, ибо Акулине есть, кому помочь; Векша, к примеру, с удовольствием отработает так любезно предложенное вами убежище от своей девушки. Мила прыснула, только на секунду вспомнив то «удовольствие». Как только они с Лютовым вышли из дому, жалобное, словно у кота из «Шрека», лицо Берти было прижато к белому от мороза оконному стеклу. Это лицо преследовало рыжую ещё минут пять дороги, заставляя улыбаться. На самом-то деле, Мила с удовольствием поменялась бы с парнем местами, но Акулина почему-то была слишком напориста. — Обратно будем телепортироваться, — буркнула Мила. — Что ты сказала? — Лютов резко обернулся, поэтому Миле пришлось быстро тормозить. — Ничего, — Мила опустила глаза, а Нил, воспользовавшись таким прекрасным случаем, мягко улыбнулся и уставился прямо на её реснички, в которых запутались белые снежинки. Он снова отвернулся и ускорил шаг, дабы скрыть от Милы своё умиление и удовольствие. Он бы и сам от себя это скрыл, да не мог. Наконец он остановился возле памятника Трём Чародеям. — Мы пришли, — объявил он. — Предлагаю взяться за ручки и сотворить то, чему нас учили ещё с пелёнок, — Лютов обернулся, и его лицо озарилось насмешкой. – Ах да, прости. Меня учили. — Знаешь, раз ты такой умный — может, сам сделаешь это? Легко ведь. А то я не горю желанием держаться за ручки и объединять силы с собственным врагом ради этого. — Меня не волнует, чего ты хочешь, а чего не хочешь, Рудик. Нам придётся это сделать. Просто потому, что так надо. Да и Акулина не просто так попросила нас сделать это вместе. А ты же не хочешь обманывать любимую маму? — с этими словами Нил схватил Милу за запястье и резко дёрнул прочь от Трёх Чародеев. — Отойдём, чтобы не повредить памятник, — Рудик успела только тряхнуть головой, когда Лютов вложил её ладони в свои. — Без перчаток? Снова? — недовольно спросил он, оглядывая её руки. Лютов вздохнул уже, наверное, раз пятнадцатый за этот вечер и начал первым читать заклинание. Мила повторяла, стараясь не сталкиваться с парнем глазами. Минуты через три, в середине круга, созданного их руками, появился жёлтого цвета огонёк. Миле пришлось поднять глаза. Огонёк быстро увеличивался, пока в сантиметре от носов ребят не начали пролетать пучки света. Они летели быстрее ветра к небу, превращаясь там в миллионы маленьких огоньков фейерверка. Лютов и Мила замолчали, наблюдая прекрасную картину. Хотя каждый смотрел на свою собственную. Мила переводила взгляд с жёлтого огонька на фейерверк и обратно, и в её доселе серых и тусклых глазах отражались разноцветные блики. А вот Лютова интересовали как раз эти блики и улыбка девушки, которую она так и не смогла сдержать. А обычных фейерверков он видел в своей жизни достаточно. Вдруг, в порыве секундного безумия, Нил разорвал круг, и жёлтый огонёк исчез. Фейерверк прекратился, а глаза Милы двумя большими шариками уставились на парня. Но это продлилось недолго. Не успела Мила моргнуть и раза, как Лютов схватил её за шею и поцеловал. Она дрогнула, и кожа вмиг покрылась мурашками. Фейерверк всё ещё громыхал над их головами, мороз проникал до самых костей, даже несмотря на всю тёплую одежду. Но от этого поцелуй становился лишь горячее, создавая контраст, который не давал прийти в себя. Прошло около десяти минут, когда Лютов отстранился. На его лице застыло хмурое выражение, тёмные глаза были серьёзными, грустными и выражали что-то наподобие сожаления. Он ещё держал свою руку на Милиной шее, медленно поглаживая её щёку большим пальцем, словно прощаясь. Потом он быстро убрал руку и ушёл, оставив Милу в оцепенении уже второй раз. Время поджимало, возможности стоять и думать не было, так что пришлось просто последовать за Лютовым. — Вот, держи, — с этими словами Лютов протянул Миле свои перчатки, которые доселе держал в кармане. Мила затормозила в недоумении, но предпринять ничего не успела, так как Лютов всунул перчатки в её замёрзшие руки, а её саму грубо толкнул в дилижанс. — Надевай. И никому об этом не рассказывай, — добавил он. После того как Лютов уселся напротив, дилижанс тронулся. На лице Нила зависло выражение такой невыразимой злости и глубокой безысходности, что находиться с ним рядом для любого человека с врождённым чувством самосохранения оказалось бы невыносимым. И Мила отлично это понимала. Как и то, что это врождённое самосохранение куда-то от неё улетело. На часах было уже 23:20, а Миле внезапно расхотелось ехать в Плутиху. Ей вдруг стало здесь, в холодном дилижансе, рядом с взрывоопасным Лютовым, по-настоящему хорошо. На минуту, на одну лишь минутку, ей захотелось отпраздновать Новый год здесь, вот так, в слегка колючих перчатках злейшего врага, нагло пялясь на его лицо, пока он занят зимними пейзажами окраин Троллинбурга. Мила отвела взгляд и потрясла головой, мысленно обругав себя за подобный мазохизм. Желание пропало лишь частично, зато память и здравый смысл вернулись. В этот момент она пожалела, что не настояла на телепортации. Поездка еле успела начаться, когда Лютов и Мила сошли с дилижанса. Лютов постучал в дверь. Открыл Гурий, и последние два гостя, надев ложные улыбки, зашли в дом. Все уже собрались за праздничным столом, включили магическое телевидение, в общем, всё, как надо. Не хватало только Нила и Милы, которых тут же усадили за стол и присоединили к торжеству. Застолье длилось до двенадцати, а после крика «Ура-а-а! Новый год!» Акулина включила музыку, и большинство гостей отправились танцевать. Лютов задолго до того откопал где-то на столе бутылку коньяка и, судя по тому, что к концу этого года половины бутылки уже не было, решил напиться по-чёрному. Заметив это, Мила отвернулась и постаралась отвлечься, дабы не последовать тут же его примеру, как над ней раздался весёлый голос Берти: — Рудик, пошли потанцуем? Не то чтобы Миле сильно хотелось сейчас танцевать, но она всё же согласилась. Как раз заиграла весёлая музыка, и пришло время станцевать что-нибудь безумное. Именно это решил сделать кузен Акулины, имя которого Мила не запомнила, уж слишком много родственников понаехало. Ещё через часок остальные, кто сначала отказался танцевать, влив в себя некоторое количество спиртного, тоже отправились подвигаться, кто как мог. Берти, как обычно, демонстрировал чудеса обаяния. Он успевал общаться буквально со всеми, уже знал по имени каждого человека, которого видел сегодня впервые. Доходило даже до того, что Берти и с Лютовым разделил пару стаканчиков. Но больше всего времени Берти, конечно, проводил с Милой. Она тоже старалась улыбаться почаще и быть милой. Получалось всё лучше с каждым глотком вина, которое не обошло и Рудик. Ближе к трём ночи почти все разошлись по спальням, и Мила, уже немного подвыпившая, решила сделать то же. Она почти ровным шагом отправилась к лестнице, дабы подняться в свою комнату. Позади всё ещё играла музыка, и оставшиеся крепыши танцевали или увлечённо болтали. Одним из таких оказался и Берти, а Лютов уже успел где-то затеряться. Мила последний раз взглянула мутным серым взглядом на празднество и, всё же слегка пошатываясь, добралась до комнаты, где, просто раздевшись, упала на кровать и тут же заснула крепким сном.***
Мила проснулась, когда солнце уже вовсю светило из окна, а часы упёрто твердили, что такое время и утром-то назвать нельзя. С первого этажа доносились отголоски смеха и суматохи. В голове у Милы немного шуршало, но это не помешало встать и отправиться в ванную. Почистив зубы и смыв ещё вчерашний макияж, она, надев первую попавшуюся под руку одежду, спустилась вниз, как была — не расчёсанная и заспанная. Уже с лестницы Миле стало понятно, что в таком виде находились буквально все: и гости, и домашние. И те, и другие, вдохновлённые Новым годом, лазили под огромной ёлкой в поисках подарков, которых, кстати говоря, тут было весьма немало. Стоило найти подарку своего адресата, как новая порция радости озаряла гостиную. Все, словно дети, ходили по дому в пижамах и светились непосредственностью. Кажется, они вот-вот снова поверят в Деда Мороза! Постояв минуту в недоумении, Мила пожала плечами и, приняв решение отложить свою, почти утреннюю, трапезу, тоже полезла искать подарки. А точнее, как она думала, единственный подарок от Акулины и Гурия. И, возможно, ещё от Берти. Но она ошибалась. Сначала попалось несколько маленьких подарочков от приезжих гостей с записками «Миле Рудик», потом среднего размера свёрток с такой же пометкой. Ощупав его немного, Мила поняла, что, скорее всего, это какая-то увесистая и интересная книжечка. Девушка уж подумала, что это и есть подарок Акулины с Гурием, как её взгляд упал сразу на два других подарка, которые тоже оказались именно для неё. Это были две симпатично упакованные коробочки: одна большая, другая чуть меньше. Первая была яркой, жёлтой, перевязанная толстой зелёной лентой. На бантике обнаружилась записка, где значилось, что это как раз подарок от Акулины и Гурия «их любимой Милочке». Вторая, которая поменьше, была скромно-синей, без банта, только перевязанная белой лентой. Мила уже собиралась схватить в охапку всё это добро и унести в свою берлогу, дабы открыть и рассмотреть, как тут же передумала, приметив, что остальные «лазильщики» делали это прямо тут, сидя на полу или передвинувшись на ковёр. Итак, Мила уселась поудобнее и начала разрывать упаковки. Первыми жертвами стали подарки гостей. Всё это оказались небольшие, но милые сувениры. Дальше Мила решила расправиться с самым большим подарком — подарком от Акулины и Гурия. Сняв крышку жёлтой коробки, она узрела огромное количество самой разнообразной одежды, три заколки и одну резинку. Тут были и футболки, и платье, и джинсы, и юбки, и даже одно пальто, которое, правда, можно будет носить только ближе к весне. Глаза Милы начали медленно расширяться. Похоже, Акулина решила обеспечить свою подопечную одеждой до самой пенсии. Разглядев поближе заколки, Мила посетовала на свои волосы, которые отвергали любые подобные вещички. Дальше настала очередь свёртка. Как и предполагала Мила, это действительно оказалась толстая книга, которая носила название «Все виды предсказаний и ясновиденья». Мила не удержалась от радостного восклицания: такое сокровище она не ожидала получить. Когда с рыжих волос опали первые крупинки радости, взгляд серых глаз устремился на последний неоткрытый подарок. Открылся он без сопротивления. Внутренняя поверхность коробки и крышка были устланы чем-то мягким, дабы уберечь содержимое от повреждений. А повреждаться было чему: из синей коробки Мила аккуратно вытащила стеклянный шар. На подставке находился ключ, который обычно крутят, чтобы получить музыку. Мила поднесла шар поближе к лицу. Внутри она увидела любимую Троллинбургскую площадь, устланную снегом. Посредине красовался маленький памятник Трём Чародеям. Хорошо присмотревшись, можно было даже увидеть лавочку, что стоит рядом уже который год. В коробке, помимо самого снежного шара, Мила обнаружила ещё и записку. «Чтобы где бы ты ни была, ты всегда была дома, Рудик», — было написано в ней. Мила сидела и глазела с улыбкой на свой последний новогодний подарок, восхищаясь и повторяя про себя, что это — её самый лучший новогодний подарок. Размышления прервал только что подошедший Берти. Мила встала с шаром в руках. — Доброго утречка, Рудик, — как всегда добродушно улыбнулся тот. Под глазами Берти виднелись тёмные круги, и лицо выглядело бледноватым, но, несмотря на это, он был вполне бодр и весел. — И тебе, — улыбнулась в ответ Мила. — Знаешь, это чудесный подарок, Берти. Спасибо, — сказала она, кивая на шар в своих руках. Берти замялся. — Эм… Это не мой подарок, Рудик. Я подарил книгу, — сказал он, обезоруживающе улыбаясь и указывая на книгу, упаковка из-под которой была пять минут назад беспощадно разорвана рыжей бестией в клочья. На секунду Мила потускнела. Руки её опустились, а глаза недоумённо уставились в пол. Подарок вдруг сразу перестал быть столь восхитительным, ибо глубоко-глубоко в душе Мила знала, кто ей его подарил. Почувствовав на себе чужой взгляд, Мила обернулась и столкнулась глазами с Лютовым. Он стоял далеко в углу, скрестив руки на груди и опираясь на стену. Его взгляд ненадолго вернул Милу в прошлое. Это был пустой, чёрный, фирменный Лютовский взгляд, ставший за последнее время таким непривычным. Это был взгляд чистой холодной ненависти. Так Лютов смотрел на неё раньше, до начала всей этой кутерьмы. Мила хотела не знать, почему Лютов снова стал на неё так смотреть. Но она знала. Мила хотела, чтобы мурашки от непривычки не бегали из-за этого взгляда. Но они бегали. Мила хотела не грустить, не расстраиваться из-за возвращения прежнего Лютова, но грусть и злость полыхали в ней с новой силой. И ненависть. «Чтобы где бы ты ни была, ты всегда была дома, Рудик» Но тогда зачем этот подарок? Зачем вчерашний поцелуй? Зачем вообще всё это было нужно? Чтобы терзать её, Милу, совершенно по-новому? Что ж, стоит признать, получается просто отлично. Девушка уже начала подозревать, что мучить Милу Рудик — настоящая цель Лютова вообще по жизни. — Кстати, Рудик, я не очень понял прикол твоего подарка, — заговорил Берти, вернув Милу в реальность. – Я, вроде как, не курю, — продолжал он, указывая на трубку, которую только что достал из кармана. Мила мысленно улыбнулась недогадливости своего друга и, крепко схватив Берти за рукав, потянула его на кухню. Там она достала спички и протянула их Берти: — Надо поджечь. Тогда сработает. Берти посмотрел на Милу, как на умалишённую, но всё же послушался. Как из трубки Лютова много лет назад вылетали мыльные пузырьки, так из этой повалил снег. Глаза Берти засияли, и он восторженно улыбнулся. Дунув ещё раз, он повернулся к Миле и радостно, счастливо засмеялся. Этот смех оказался таким заразительным, что Мила тут же практически забыла о Лютове и начала смеяться вместе с Берти. Друзья ловили снежинки вплоть до самого завтрака. После него все гости, кроме Лютова и Берти, отправились по домам. Многие уехали ещё раньше, дружелюбно попрощавшись и пообещав непременно вернуться. Лютов уехал этим же вечером. До Милы дошли лишь слухи, по каким делам он отправился и куда. Берти уехал на следующий день, заявив, несмотря на все протесты Акулины, что не может больше пользоваться её добротой и гостеприимностью. Мила провожала его до дилижанса. Добравшись до места назначения, друзья одновременно вздохнули и улыбнулись. Они болтали до самого прибытия дилижанса. О празднике, о подарках, обо всём, что только можно было обсудить за десять минут. Когда Берти пора было отправляться, они обнялись. Обнялись как друзья детства, которые вдруг — кажется, в одну секунду — по-настоящему повзрослели. — До встречи, Рудик, — сказал Берти и скрылся за дверью. — До встречи, — сказала Мила вслед уже отдаляющемуся дилижансу.