Всем на пользу, мне под дых

      Саша прожигает голубым огнем и рычит в ухо. С ним бесполезно спорить, но Олег себе этого и позволить не может. Саша один из тех, кому не нужны ни глаза Олега, ни приоткрытый в стоне рот, ни пересохшие губы. — Какая же ты блядь, Олег. Самому не противно? — вопрос не требует ответа, это очередной комок насмешливого унижения, смешанного с чувством собственного достоинства. — Знаешь, мне всегда хотелось понять, насколько ты готов подчиняться и получать от этого кайф. Зависим уже от ощущения члена в заднице, а? — Петров глумится, хрипловато ржёт и узкой хлесткой ладонью бьёт по ягодице, любуясь четким ровным следом. Меньшиков чувствует злые спазмы в горле, ощущение удушья. Боли нет. Сам не замечает, как слюна вытекает на подушку. Олег зависим от вечного желания заблевать алкоголем шёлковое постельное и мягкий ковер, на котором его непременно раз в неделю драли. Петрову важно чувствовать власть, понимать, что этот человек в эти минуты только для него и подчиняется лишь ему, прогибается в спине, выставляясь. Это его и возбуждает, почти взбешивает, заставляя со всей энергией вбивать в кровать жёсткими глубокими толчками, бедра сжимать до синяков. Саше нужна власть. Саша без нее никто. И вымещать ему ее отсутствие нравится на Олеге, которому потом долго стоять под струями воды в душе, упираясь ладонями в стенку душевой кабинки, чувствуя, как вытекает сперма из растянутого ануса. Сегодня без синеватых следов на шее — уже радует, временами Саша ловил кайф от удушения, тогда он переворачивал Олега на спину и смотрел на панический ужас в глазах, пока Меньшиков не терял сознание. Оргазм за этим следовал немедленно, и Саша, не собираясь сдерживать себя, оставлял ещё и сильный укус на шее, который сходил дольше засосов и выглядел  абсолютно собственнически. Бедра уже привычно синеют, хотя и предыдущие следы в виде четких пальцев ещё не сошли. После душа почему-то вспоминается сероглазый Есенин, отличный от большинства клиентов чуткостью и лёгкостью руки. Олег все же закуривает и сплёвывает в пепельницу горькую слюну с каждой затяжкой, вязкая жидкость прибивает пепел. Надо признать, что этот Сергей был единственным, с кем за последнее время вспыхивали хоть какие-то искорки удовольствия, желания. Всё остальное, все остальные — актерская игра да химия, казалось бы, симулировать возбуждение и оргазм не выйдет. А получается, пусть и не всегда, но это как раз тогда, когда трахают мордой в подушку. Таких не интересует ни разу удовольствие нижнего, так что им и все равно, но и не особо видно. С этим было приятно, не поспоришь. Хороший клиент, побольше бы таких, как бы облагородился мир, где все можно купить, а вопрос лишь в ценнике и умении торговаться. После сигареты судорожные глотки воды прямо из стеклянного тяжелого графина. После душа Олег почти  успел забыть, что смертельно хотел пить, сигаретная жажда скрутила, хоть и добавила в желудок узел тошноты. В зале за прошедший час стало ещё тише. Никита, взглянув в темно-карие и поймав тяжёлый взгляд, без вопросов закидывает в стакан крупный шар льда, заливает виски. Олег осушивает, крепкий алкоголь обжигает глотку и набатом ударяет в голове. Отпускает, Олег придвигает за добавкой. — Сколько времени? — Половина третьего. — Мало. Олег скривился и залпом проглотил второй стакан виски. Мутило. Меньшиков пытался углубиться в себя, покопаться в сознании, чтобы понять, как надо жить дальше и нужно ли вообще. У него были деньги, появилась небольшая, но вполне уютная квартирка с ремонтом, который выбирал сам Олег. Пусть и решение с бодуна, но, как оказалось, все не настолько плохо. Оплачивал все Михалков вроде бы от широты души, но на итоге затягивал все туже ошейник на шее — Олег был человеком должным. Да, подарок за хорошие минеты и нескандальное поведение. Но все же это большие деньги не только для провинциального парня, но и для обычного москвича. У Никиты же был бизнес, спонсорство и чистая репутация белого кролика. Свиное рыльце да в пушку, куда без этого. Никогда не получалось в этой квартире чувствовать себя дома или хотя бы в безопасности. Дом остался далеко позади, в рыхлом влажном тумане, в небольшом городке, где все друг друга знают и где так гордились Олегом, поступающим в театральное в саму Москву! Это вам не сын тёть Любы, Митька, который на  рынке овощами торгует. А Олег скучал и по кассиру тёть Любе и по рыжему шалопаю Митьке, с которым в детстве тащил в дом бездомную живность и ловил рыбу на узкой, но опасной речке, а в школе помогал ему с русской грамматикой, пока Дима старательно пытался донести до Меньшикова теорему Виета. Скучал и по родителям, по тёплому чаю с молоком и сухому овсяному печенью на полдник. Где-то там он был счастливее. Сейчас Олег завидовал Митьке. Пусть сейчас весь день стоит торгует своими оранжевыми огородными помидорами, но он сумел остаться таким же солнечным шалопаем, а вот Меньшиков поистерся, сменил жизненные цвета, смотрел на мир с вышины,  но с тоской вниз. Да, стал князем, но в грязи было намного теплей и спокойней. За мутными, почти болезненными раздумьями Олег успел выпить ещё несколько услужливо налитых стаканов, лёд начал таять, и вкус смешался, иногда на зубы попадали холодные крошки. На бедро ложится чужая теплая ладонь, а вторая ловко отодвигает бокал. — А тебе не хватит на сегодня? — этот голос Олег не знал, но взгляда на лицо хватило, чтобы понять. Ещё один завсегдатай. Для этого границы и ограничения были только физические в количестве любовников. Стеснительность была незнакома. Он мог начать ласкать очередного любовника прямо на диванчике и с наглецой поглядывать в зал. Протестовать клиенту нельзя. Хочется раздражённо выплюнуть, что запретов нет, я хочу квасить и буду квасить, на работе это не скажется. У мужчины прямой взгляд с хитрыми искорками, от него волнами исходит невидимая сила, уверенность и опасность. Такому ощутимо точно не хочется дерзить, к тому же последствий в виде Никиты совершенно не хочется. — Может быть. Я могу вам помочь? — Олег тянет слабую улыбку, принимает чуть более ровную позу, расправляет плечи. Он должен выглядеть желанным. Никакого сопротивления, которое бьёт под дых сильнее, чем отсутствие желания судорожно давиться непринятием и бесполезной, выдержанной в голове, злобой, рвущей виски. — Разумеется. Поможете мне насладиться томной ночью в своей компании? — Конечно. Пройдёмте? Олег ведёт в свободную спальню и чувствует чужой взгляд пониже поясницы. К этому он привык, однако ничего, кроме раздражённого неудовольствия, это все равно не вызывало. В спальне отсутствуют окна, кровать привычно большая, застелена черным густым, удивительно, но хлопковым постельным бельем. Обстановка минимализирована, для отдельных пожеланий клиента существуют другие спальни, оборудованные специальными установками и набором БДСМ. Здесь же все просто и прозаично — обычная комната для типичного оттраха. Олег останавливается у кровати, разворачивается к клиенту, недолго изучает чужое лицо — излишнее внимание и дотошность опять же не приветствуются. Лёгкая двухдневная щетина, серые глаза, благородный нос, волосы, аккуратно уложенные назад. — Мне нужно вас как-то называть? — Хм. Меня зовут Артем. Артем Валерьевич. Можете запомнить, смею предположить, что это не последняя наша встреча. — Как вам будет угодно, — Олег кивнул, показывая, что согласен, что готов. Артем подходит ближе. — Снимите футболку и опуститесь на кровать ко мне спиной. Олег выполняет приказ и откладывает футболку на край кровати, проследив за тем, чтобы она если и упала, то именно на ворс ковра. Меньшиков опускается на колени спиной к Артёму и чуть наклоняет голову. Олег слышит краем уха звон, характерный для цепочки, и почти не удивляется, когда его оттягивают за ошейник, а застёжка звучно защелкивается на D-образном кольце. Его тянут назад, и Олег ощущает чужое дыхание, в котором ощутимы алкогольные нотки, а от груди отдает хвоей и цитрусом. — Не волнуйся, тебе понравится. Обычно после таких уверенных слов следовало ровно то, что абсолютно не могло нравиться. Артем ничем не удивил, сложно после стольких людей чем-то поразить — все же человеческая логика довольно схожа между собой, все стремятся найти и раскопать что-то такое, чего ещё вот точно не было. Пока Олега придушивают оттягом ошейника, Меньшиков почти отключается, погружаясь все глубже в свои мысли. Снова неймет Есениным, хочется впервые пойти и выбрать сборник стихов, который обязательно понравится на ощупь, будет близок и уютен шрифтом. Чужой кошачий голос умело успокаивал, вводя практически в транс, но одновременно не давал отвлекаться и уходить в себя. Большинство было самодостаточно, оно с одним равнодушным остервенением насиловали бы как неживую секс-куклу, так и равно немертвого Олега, для которого эти ночи знаменовали забытье, после которых он больше помнил вкус выпитого, чем лица клиентов. Этот был заинтересован в партнёре. Оказывается, можно удивить не мудреными жутковатыми практиками, а всего лишь малой долей участия. Олег слышит ещё один щелчок застёжки так далеко, будто бы он находится в наушниках. Почти не слыша себя, Меньшиков выдыхает иррациональное и лживое «спасибо». Ответный поцелуй на бедре ощущает уже чётче, как и хлопок двери. Пора просыпаться. Небо постепенно начинает светлеть. После рабочих ночей Олег предпочитает добираться до квартиры пешком. Помогает привести мозги в порядок и избежать грубых взглядов невыспавшихся таксистов. В квартире чуткая тишина и тьма, окна задернуты плотными темно-синими шторами, которые редко открывались, позволяя владельцу скрываться от солнечного света своей грязной сущностью. Спать не хочется, однако нужно погрузиться в коматозное нечто. Оттягивая момент погружения, Олег зажигает свечу и втыкает ее в бокал из-под коньяка. Смотрит в полной темноте на ее ровное горение и успокаивается. Никогда Меньшиков не был сильно верующим человеком, однако теперь у него остаётся лишь слабая вера в что-то высшее. Он читает «Отче наш», запинается, но склоняет голову вполне искренне. В церкви он был лишь в детстве — родители были верующими и временами посещали утренние службы. Заунывное не прельщало Олега, он хотел спать, но под строгим взглядом матери исправно крестился. — И не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго. Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь. Олег не тушит свечку и смотрит на ее свет, пока не погружается в благостный сон, где он снова мальчишка в перешитых и залатанных шортах и в отцовской закатанной до локтя рубашке, снова пинает грязный футбольный мяч на стертом поле возле их панельки и смеётся, обнимает веснушчатых загорелых ровесников после забитого гола, снова делит с друзьями такую вкусную воду из одной бутылки. Чувство спокойствия прерывается трелью звонка, и потревоженный Олег просыпается, трёт глаза, пытаясь рассмотреть имя абонента на экране. Звонил Сука. — Да, Никита Сергеевич?