***
— Я забираю этого, который слева. Второй какой-то хиленький. Молодая женщина лет двадцати пяти стояла в комнате с люльками, выбирая из «отказников» нужных ей детей, которых ей показывал главный врач по роддому. Определить точные мотивы ни первой, ни второго было практически невозможно. По крайней мере, мужчина выглядел более сердечным и людимым. — Мисс Си Кью, я понимаю, что вам нужны здоровые дети для ваших важных дел, но, я надеюсь, что, как врач, вы понимаете все риски разделения двойняшек? — Ничего, страшного. При правильном уходе и психотерапии такие дети вообще даже перестают ощущать что у них кто-то был. — хотя женщина явно говорила про младенца, которого забирает. На второго ей было всё равно. Так и прошло утро. Новорождённого скелетика с лиловыми зрачищами — а по-другому и не скажешь — забрали тем же днём, а второй ребёнок, которого медсёстры назвали как его мать и попросила, остался лежать в одиночестве, уже чувствуя, что у него отняли что-то важное. Через две недели попыток откормить Гено до более приемлемого веса для скелета, — видимо, всё питательное забирал брат — его отправили в дом малютки. И тут ребёнок, если можно так сказать, расцвёл. Гено был любимчиком у нянечек: не капризничал и не вертел носом, — был бы — всегда питался хорошо, набирая нужный вес, на все игры соглашался, только дай какую-то погремушку или шуршалку, часто ворковал. Не ребёнок, а настоящее чудо! И как только можно было такого бросить? Хотя работницы знали, что его брата забрали буквально на следующий день после рождения. Если в дом малютки и приходили пары, желающее взять ребёнка, то первым всегда предлагали именно Фремдэра. Только его ни разу и не взяли. И их претензия к ребёнку была настолько возмутительной, что нянечки каждый раз, относя скелетика обратно в люльку, недовольно и возмущённо охали. «У него зрачки страшные и пустые, взгляд потерянный» — Да если я ещё раз такое про Геночку услышу, то я сама лично его усыновлю! — высказалась одна из нянечек, что сидела на перерыве и ела принесённый обед, недовольно размахивая руками. — Нам по контракту нельзя забирать детей, если ты помнишь. Я бы тоже его взяла. — сидящая рядом женщина постарше слегка остудила подругу, делая глоток кофе. — Всё равно не отменяет того факта, что претензия у всех до жути нелепа. А то, что у младенцев, грубо говоря, слепота до полугода может быть, пока они растут. Конечно, у него потерянный и пустой взгляд. А что с зрачками не так? Яркие и красивые, потому что энергии много внутри, будет развиваться хорошо, даже сам уже это показывает. — Говорит человек с медицинским образованием, жалуясь на тех, у кого его нет. — саркастично отметила третья девушка, занимаясь вязанием чего-то в кресле напротив. Рабочий день продолжился и никто не хотел получать выговор за «неисполнение обязанностей», поэтому, в скором времени, комната отдыха быстро опустела. А ребёнок, лежащий в люльке, и не собирался быть чьим-то сыном.***
Это было первое его яркое воспоминание из глубокого детства, а не какие-то сведения, добытые им самим или его помощником и доверенным лицом. Когда Гено первый раз подрался. Конечно, это ожесточённой дракой не назовёшь, да и не был он зачинщиком, но тогда он впервые столкнулся, как оказалось позже, со своей главной способностью. Это был тихий осенний вечер в детдоме. Маленький Фрэмдер, как и его «братья и сестры» по несчатью, что остались без родителей, сидели вокруг их нянечки и слушали сказку, которую она им читала. Каждому ребёнку в этой группе было не больше четырёх-пяти, но в углу стоял на горохе мальчишка лет девяти, который своим поведением и дожил до такого наказания — стоять на коленях лицом в стык стен и слушать детский рассказ про добро и зло. Мальчишка был откровенный задирой и бунтарём, что бывает с многими детьми, что оказались в детском доме, но воспитательницы никогда не могли подумать, что он наброситься из чувства обиды и неправедливости за жестокое наказание на маленького ребёнка. Точнее, на группу детей. На Гено и его соседей, — маленькая зайка и человеческий мальчик, который, позже, и станет его другом и напарником — которые сидели рядом. Каждый из детей отделался синяками и ссадинами от резких выпадов того парня, а Гено заработал целую трещину на черепе и пару сколов. И, сказать честно, никто не ожидал, что через пару дней мальчик вновь станет целым и невредимым, словно и не было этого вопиющего инцидента — просто списали на растущий организм. А того парня, который и устроил весь балаган — всё было настолько раздуто, что об этом аж писали в газетах и говорили в новостях, хотя, казалось бы — больше никто не видел, словно и его не было в этой истории. Далее происходящие события можно назвать одним инцидентом, который растянулся на многие года, вплоть до его побега из детдома, когда скелет начал ходить в школу. Его тогда сосед, а теперь и друг, Фриск Вакой, был его вечным компаньоном, как и Гено ему. Их было невозможно разлучить: на уроках за одной партой, в столовой всегда сидят за одним столом, домашнее задание делают вместе и делят «элитную» комнату тоже вдвоём. Элитными комнатами в их детдоме называли спальни, рассчитанные на двух. Притом, что количество квадратных метров сохранялось. И пока все делили скромно комнату на шестерых, где у каждого узенькая кровать с потрёпанными ватным матрасом и застрявшими в нём же пружинами, такая же узкая и простая тумбочка и скромный чемоданчик вещей под кроватью, а все домашнее задание делали в общей комнате под звуки бегающей мелюзги и крики воспитателей, отчитывающих каких-то очередных бездарей или борцунов. «Элитарные» же жители имели всё, о чём «обычные» могли только мечтать: полноценная односпальная кровать с непросевшим матрасом и пуховым одеялом зимой, собственные столы и полки со шкафами, всегда полные подарков, которые получали от волонтёров. Ходили слухи, что у некоторых таких есть собственные компьютеры, но, всё же, такого даже у «элиты» было не найти. Каждый ребёнок мечтал попасть в такую комнату, чтобы увидеть эту жизнь, где у тебя есть свои собственные книги, нормальная, более хорошая одежда, а не чужие ношенные вещи с дырками, и мягкая кровать с таким же мягким одеялом, что не кусается. Ну, или побить. Желательно, отобрать право жить в таком раю. Уже тогда ребята понимали, что внутри этого детдома что-то нечисто. И это стало их задачей, их миссией и целью на ближайшие годы — узнать тайну этого захудалого, но не забытого дома брошенных детей. И они стали копать. Аккуратно, без спешки. Искать всё необходимое иногда приходилось обходными путями, но это не напрягало. Это было подобно вызову, подаренного самой судьбой. А их комната стала их базой. Однако, даже несмотря на первые плоды, которые приносило их расследование, ребята не могли не сталкиваться с недоброжелателями. Этих несчастных детей было жалко, но они не могли отдать кому-то из них свою комнату, потому что детей распределял директор и воспитатели, а не каждый желающий выбирал себе комнату — всё же, таких комнат было всего пять, но жить там мечтали явно больше десяти. Первые разы их пытались зажимать на переменах между уроками в школе, однако это сразу же прессекали учителя. Потом обидчики попытались их придавить к стенке в спортивном зале. Но преподающий у них физрук и его гнев, а также многообещающий показанный кулак, оказался страшнее надзора учителей в кабинетах. Потом решили их караулить между перерывами, когда их выводили гулять — воспитательницы суетились, пытаясь собрать всех. Что ж, у физрука был ещё и орлиный глаз с безупречным слухом, и когда чужие кулаки уже почти достали Гено и Фриска, тяжёлая рука мужчины уже намекала, что ничего хорошего обидчиков не ждёт. Их не было видно несколько дней, а когда те вернулись, то выглядели довольно потрепано, но своих попыток не оставили. Только теперь, уже на наступивших каникулах, они начали ломиться в их комнату. Как хорошо, что у этой двери был изнутри замок. Будто такие набеги уже были и это некая мера безопасности. В коридоре послышался резкий топот, а после недовольный крик сторожа, который всегда ходил в этом крыле после отбоя и выглядывал нарушителей порядка. После мужчина аккуратно постучал и спросил всё ли в порядке. После утвердительного ответа из комнаты, тот пошёл дальше, надеясь всё ещё отловить буллеров, скорее всего, хотя шансы и были мизерные. — Итак, что мы имеем? — риторически спросил Фриск, смотря на пробковую доску над своей кроватью, также карикатурно потирая подбородок. Мальчик, наверное, пытался поднять общее настроение в комнате, но его полностью проигнорировали. — У нас есть постоянная пропажа бунтарей, странная планировка здания и комментарий, — на интервью не тянет — которые мы выжали из Роуви. — тихо заключил Гено, внимательно рассматривая их корявые записи и такие же корявые зарисовки, которые делались на скорую руку. Они долго играли над образом «вечно вдохновенных» творцов, чтобы они перестали вызывать подозрений. К концу прошлого месяца у Вакоя даже проявился какой-то талант художника и в случайных чёрточках даже угадывались с первой попытки помещения. — И что нам это даёт? — Во-первых, пропажи не случайны. Все, кто нарушил правила, на следующий день или на выходных перестают появляться какое-то время. Их забирают куда-то воспитатели. Только куда? На это у нас есть копия плана, которую мы украли — кхм, взяли — у миссис Смит, поскольку она была самой подходящей жертвой. Далее, мы по нему знаем, что под зданием есть ещё огромное подвальное помещение, которое не используется, под нашим маленьким подвалом-погребом, где много чего хранят и иногда запирают кого-то, и там есть коридор, который ведёт куда-то на север, не меньше километра. И поскольку нельзя никого вывести незамеченным обычным способом через главный или боковые входы, то- — Смеем предполагать, что их ведут через погреб в о подвальное помещение через северный коридор, а наши слова как подтверждает, так и опровергает комментарий Роуви. Про: «вечный коридор, однако там ходили люди и пробивало солнце. А также было похоже на подземный переход.», — не имею ни малейшего понятия как вживую выглядит такой переход, но допустим — «Там было довольно сухо, было много рисунков, каких-то записей на стенах и непонятных знаков.» — Однако только тот увидел ответственную за нас, то сразу стушевался и спрятался от неё в толпе своих. И это значит. — Надо за ней следить. — закончил Фриск, крепя на пробковую доску новый пин с нарисованным портретом их воспитательницы, которая просила называть её всегда по имени — Анастейша. Человек и скелетик перевернули доску на обратную сторону с их обычным расписанием и парочкой каких-то пейзажей со двора, чтобы, если кто зайдёт, сразу не узнал лишнего о двух юных авантюристах. Мелкие проказники решили на следующее утро разделиться: один будет рядом с воспитателем их группы, в то время как второй — допросит Роуви ещё раз, ибо тот дал слишком мало информации, да и если Гено будет внимательно следить за Анастейшей, то у Фриска будет больше шансов узнать больше.***
— Вообще, Роуви был хороший малый, только чересчур уж восприимчив и не имел своего мнения, отчего им часто пользовались. — под конец выраженного мнения лицо скелета с повязкой скривилось в отторжении и неприязни. — Кстати, его рыжую копну я видел среди пациентов «последнего этажа». — словосочетание Гено при разговоре выделил. Рипер сразу его понял, а Фреш, как обычно, остался в неведении их местного сленга и правил. Хотя ему не впервой. — Последний этаж? А что в нём такого особенного? — Если честно, то без понятия. — скелет Смерти развёл руками, на что бывший Луа-Зои лишь показательно закатил свои зрачки. — Ладно-ладно. Там, чаще всего, держат особей, что нужны здешним учёным в последнюю очередь, если судить по критерию «интереса». Однако в тоже время, те ребята идут как расходный материал для всего и очень редко когда там кто-то задерживался дольше, чем на год. Это информация, которую знают все. От себя добавлю, что там ещё держат отбитых наглухо уголовников, которые реально окрасили кровь от убийств. Доходит до того, что в общих камерах спать иногда страшно. Из-за ломки могут во сне придушить. — Тебе-то откуда знать? — Фремдэр показательно выгнул одну надбровную дугу, немо спрашивая чего ещё о своём соулмейте не знает. — Где по-твоему я был до встречи с тобой? Я же по разряду — первый. Откуда я ещё могу к тебе спуститься на крыльях любви, а? Гено от неуместного каламбура лишь вздохнул, продолжая рассказ.***
Скелетику было откровенно скучно сидеть вот так целый день с книгой в одной из общих комнат, одной глазницей следя за женщиной, что крутилась вокруг группы детей, пытаясь от всех как-то отстраниться, при этом каждому уделить внимание, отчего начала неестественно суетиться. Однако ему и легче, он мог не подходить лично, лишний раз не общаясь с женщиной, которая и ему самому не нравилась на подсознательном уровне. Стрелка на настенных часах медленно, но верно двигалась к четырём вечера. И при этом человеческого друга всё ещё нет. Как и Роуви не проходил мимо, хотя он должен был, ведь сегодня у него по расписанию его какой-то там кружок, вход в который был через эту общую комнату. Гено знает, он сам там когда-то состоял, пока он не осознал, что там для него слишком скучно. Вдруг в комнату, до этого наполненную лишь детским ребячеством, залетает та самая миссис Смит, резко открыв дверь, что та аж ударилась об стену. Тяжело дыша, со стекающим по лбу потом, она, смотря в глаза Анастейши, почти что кричит: «код номер четыреста». Женщина вмиг серьёзнеет и направляется на выход. И пока происходила рокировка воспитателей, Фремдэр идёт за их воспитателем. Перед глазницами резко всплывает побитый Фриск с полуприкрытыми глазами и неровным дыханием, больше похожий на мочалку, с кучей синяков и потемневшим фингалом, лежащий в крови и открытым переломом руки, забитый в угол трус с именем Роуви, который ещё чуть-чуть и устроит истерику, и те самые трое мальчуганов, которых теперь держал охранник и физрук по рукам, не позволяя сбежать с места преступления. Зрачки также цепляются за окровавленный кирпич, что лежит у головы Вакоя. Почему-то после этого в памяти осталось ничего. Только смутные образы: как Фриска укладывают на носилки, как хулиганов и ту самую рыжую копну, которой только и запомнился как «мальчик без мнения», уводят в ту же сторону, как какая-то ещё одна нянечка берёт его за руку и уводит в его комнату. И как там, на их маленькой базе, в их убежище среди всего общего и отсутствия личного, по его скуле течёт тёмная, почти чёрная слеза, а в душе самый искренний и настоящих страх за обоих. За Фриска и себя. Мальчик медленно осел на пол, закрывая череп тоненькими ручками. Он не может постоять за себя, не может защитить Фриска. Он ничего не может сделать, чтобы предотвратить повторение событий. Даже если будут ходить вдвоём — не спасёт. Просто упростит их участь, ведь на них потратиться больше времени, чем на одного. Он честно пытался не скулить, помня вечные слова от каждого заинтересованного лица: «Мужчины не плачут». Однако у него не получалось и лицо обжигали чёрные дорожки с алым отливом от цвета его внутренней магии, которые, когда скапливались на челюсти, становились прозрачными от ушедшей той самой внутренней магии в воздух. Фремдэр вздрогнул, когда по коридору за дверью «галопом» пробежались зеваки, желающие увидеть место драки. «Там половину уже точно убрали… Если не всё» — хотел было сказать монстр, но понимал, что никто его не услышит и никому его слова не нужны. Он сейчас совершенно один, отчего в комнате становилось некомфортно. Он слишком привык к компании того, кто сейчас точно без сознания. Складывалось ощущение, что чем ближе они к ответам, тем сильнее и проворнее будут кулаки сопротивления. Однако дети не могут знать какой-то секрет, ведь тоже живут здесь со всеми в равных условиях… И тут в черепушке сразу всплыло, что они совсем не равны, а есть привилегии и касты. Гено никогда этого не замечал и не придавал значение этому, хотя мог бы. Оно было на самом видном месте. Почему есть эти десять детей, что разделяют «элитные» комнаты? Почему существует особый дресс-код для некоторых и форма разных цветов? Для тех, кто живёт в этих треклятых комнатах, для тех, кто ходит в спортивные или творческие кружки? Для тех, кто хорошо развит умом, для тех, чья сила иногда даже удивляет, или же, наоборот, ничем не выделяется? И ведь и няни, и воспитательницы с учителями тоже разные, если посмотреть на одежду. Да и явно они знали нечто большее, чем дети. Почему это всё в принципе существует? Мальчик медленно поднялся и шаткой походкой подошёл к кровати друга, переворачивая доску над ней. Зрачки медленно скользили по записках размашистым почерком, по быстрым скетчам и детальным портретам, по некоторым украденным копиям со столов учителей и воспитательниц, пока те не видели. И по схеме подвала, которая висела в самом верху, словно их главное достояние мелкого хулиганства. Вопросы отпали сами. Даже для мальчугана двенадцати лет отроду было всё понятно. К пробковой доске медленно добавился ещё один листочек, где красным маркером было выведено: «Это лаборатория, а мы в ней — крысы?» Вечером Фриска уже привели обратно в комнату, что вызывало много вопросов. Во-первых, как он так так быстро очнулся и был готов самостоятельно на своих двоих идти. Во-вторых, его синяки будто уже готовы были сойти — приобретали жёлто-зелёный оттенок, хотя получил он их буквально вот, днём. Третьим вопросом было то, что Вакоя совершенно не тревожила рана на затылке. Он позволил её осмотреть и там была уже только тонкая корочка, под которой была розовая и молодая кожа. Только рука, правда, была в гипсе, что ограничивало некоторые движения и их возможности, приостанавливая следствие, однако оставляло парней ещё с кучей вопросов. Фриск ведь тоже принёс информацию, очень даже ценную. Рассказал, что очнулся в том самом коридоре, однако виду не подавал, надеясь выудить что-то из разговоров. И первое, что он услышал, кроме мерного движения колёс его «каталки», это недовольные возгласы где-то на расстоянии тех самых физрука, охранника и Анастейши. Они ругались на их обидчиков, приговаривая что ещё один такой прокол и их оставят в клетках, без возможности вернуться. Каким-то краем уха через время, когда его путь и путь хулиганов разминулся среди бесчисленных коридоров далее, — чисто интуитивно понял это, не будучи полностью уверенным в правдивости этой догадки — услышал про то, что этот детский дом собирал детей, которые, с большой долей вероятности, могли быть темнокровными от рождения. И это то предложение, которое насторожило Фремдэра. Получается, что тут отбирают потенциально темнокровных детей, детей с магией, то зачем? Большинство ведь всё равно не были в тех злосчастных коридорах. Этот детский дом — один большой эксперимент? Да и самому, как-то, не верилось, что он тоже может оказаться тем самым чудовищем, о которых рассказывают. Он слишком спокоен и немощен, в отличие от тех описаний в учебнике и с лекций заумных дядечек, что иногда приходили. Гено, как и Фриск, впрочем, были физически слабы, чтобы давать подобный отпор. Он никогда не слышал в голове то второе «Я» убийцы, о котором также было написано. И ему не просто хотелось верить, а верилось, что они с Фриском те самые, кто попал в «левую партию» детского дома с потенциально темнокровными детьми. А потом Вакой добавил к рассказу то, что можно было сравнить с полётом наковальни на его несчастную черепушку. Пока его ранения обрабатывали, голову зашивали, а руку пытались собрать обратно до приемлемого состояние, — дроблёная и выпирающая из открытой раны кость сама намекала, что это нужно как-то исправлять — сквозь свои неосознанные шипения Фриск услышал занимательную фразу: «Его сосед по комнате явно влияет на его состояние и здоровье. Рана на голове уже начала затягиваться, так что мы просто сделаем пару швов. А вот с рукой сложнее. Регенерация не позволяет поправить кость — рана затягивается быстрее, чем мы её собираем». Фриск от себя добавил, что, возможно, что-то не услышал или пропустил, ведь иногда проваливался в бессознательное. И вполне вероятно, что фраза вырвана из контекста. Магия монстров, что течёт в их жилах и поддерживает их существование — может и будет влиять на окружающий мир. А у таких монстров, как скелеты, определённо бóльшая концентрация, ведь у тех нет органов и их все разом заменяет душа. Да и живут монстры гораздо больше людей, явно знают пару секретов долгожительства. Но Гено это не очень успокоило. Он не показал своей обеспокоенности ситуацией, что складывалась вокруг них, но и сказать ничего не мог. Только совсем тихо сказал, что его шестое чувство подмечает неладное. И оно оказалось не врало. Почему-то это самое «шестое чувство» подсказало утром, что все улики надо бы спрятать — хорошо, что они все были бумажные и места много не занимали. Скелет наматывал круги по комнате пару минут, пока не засунул их под подкладку в своём рюкзаке в самое днище, только тогда успокоившись. Сегодня им позволили остаться в комнате, а не идти в школу, за что оба парня были благодарны. Ребята взяли пару принадлежностей и тетрадей и вышли из своего «убежища», решаясь направиться в столовую, как по пути они заметили шныряющих от двери к двери с ключами охранников, что заходили в комнаты. Кажется, тогда они впервые поверили в Бога. Совершенно случайное стечение обстоятельств, но явно спасшее их костлявые и не очень задницы. Руководство решило залезть и проверить комнаты из-за инцидента с Фриском? Потому что те парни, что напали вчера, казалось, явно знали нечто большее, однако, в тоже время, и были той преградой, что мешалась. Только её нечем пробить, чтобы неизменно идти вперёд. Сами они слабые для физического отпора, а для других детей слишком особенные, чтобы дружба витала вокруг. А после этого инцидента казалось, что отношение к ним только хуже. Их одноклассники, в принципе, все стали враждебнее и агрессивнее, а воспитатели, что тоже были посвящены в «правду», стали отстранённее, в их глазах так и читалось то разочарование. Что правда, а ответ они с Вакоем так и не нашли на вопрос, что стал главным: «Зачем этим людям темнокровные дети?»***
— А правда… — Фреш задумался на минуту, прерывая рассказ Гено. — Зачем им темнокровные дети? Потому что моя приёмная мама забрала меня по той же причины, как я узнал позже. У меня ведь был большой шанс родиться таким. — У рождённых с тёмной кровью чаще появляются более уникальные способности, которые можно использовать в других целях, в том числе и для созидания. Нет, у тех, кто сам пятнает свою кровь тоже такое случается, но гораздо реже. — спокойно пояснил старший Фремдэр, одним зрачком поглядывая на настенные часы. — Моя ведь способность к быстрому самоисцелению, — да и в принципе само исцеление как таковое — и условное бессмертие у меня с рождения. Также как и у этого идиота его смертельные способности. Только почему ты первый, а не второй по разряду… — Потому что за мной прислали машину именно из-за факта убийства. Я убил собственного отца. Но, по правде говоря, не жалею об этом поступке, хоть он был и случайным. — Рипер говорил это так легко, что у Фреша даже пошла мелкая дрожь, потому что он тоже убил свою приёмную мать случайно, однако о поступке этом сожалел. Как и воспоминания о том вечере. Гено же лишь недовольно покачал головой. — В любом случае, моя теория заключается в том, что такие детские дома — а я уверен, что он не единственный на всю страну — создавались для найпростейшей цели, которую можно найти. Эти дети должны были стать, своего рода, специальным отрядом полицейских или военных, которые будут по команде использовать свои способности против самих же темнокровных. Хотя у меня сомнения насчёт воспитания, потому что за те года, что я там прожил, было всё тоже, что и для обычных детей. Не было ни «патриотического» воспитания, ни каких-то особых тренировок, ни специальных лекарств. Ни-че-го. Нам, детям, что с большой вероятностью все темнокровные, говорили о ужасах чёрной крови. Или кто-то специально останавливает этот процесс. Теперь уже Рипер тяжко вздохнул. По скелету Смерти было видно, что тому есть что сказать, однако тот был не готов что-то раскрывать. Гено тоже замолчал, разматывая бинты на руках, чтобы потом вновь сделать повязку из той же марли. Какой смысл, если кости у него ещё с первого вечера, проведённого вместе, целые. — Тогда продолжим завтра? — спросил Фреш, запрыгивая на свою кровать, надеясь разрядить обстановку. — Завтра. — тихо промолвил брат, улыбаясь скелету с большими зрачками.***
Что ещё он ожидал, когда выходил из комнаты в два часа ночи, потому что забыл эту чёртову кофту в общей комнате? Ожидал, что инцидент, что произошёл год назад, просто забудется и никогда не повториться, только уже с самим скелетом? На обратном пути из «гостиной» его ждали в самом коридоре старая компания с парой кирпичей и кулаков, готовых бить. Что правда, а вся компашка обидчиков детдома сократилась вдвое: кого-то забрали в лаборатории, кто-то просто образумился, одного даже забрали в семью — удивительно, что не вернули спустя месяц. В любом случае, будет не так больно. Первый удар пришёлся по черепу, как и последующие два. Один кирпич разбился на коленной чашечке, второй — на рёбрах. Начала хлестать первая его кровь. Она, прозрачная для соперников, но слегка мутноватая, медленно заполняла коридор, почему-то начиная пениться. Однако никто не обратил на это внимание. Кто-то из юношей постарше решил, что будет забавно выломать несколько рёбер и сломать пару суставов. Чтобы кричал потише, те порвали ту самую кофту и сделали из неё кляп. Сустав челюсти неприятно захрустел, а после пары ударов в скулу, кажется, вылетел. Одна глазница была невозвратно разбита, от неё шла длинная трещина почти до макушки. Руки больше не слушались — мотались как у мягкой куклы, да и то, обе лучевые кости неприятно смотрели в совершенно иные стороны, а пару фаланг и осколков от поломанных костей валялись в мутной луже. Кажется, издевательство над ним приносило обидчикам куда больше удовольствий, чем все остальные над другими детьми за эти года. Гено перестал чувствовать боль уже на первом выломанном ребре. Под конец мук был только один вопрос: «Чем он это заслужил?». Мальчишки оставили его спустя около получаса, оставаясь где-то в стороне, явно желая дождаться пока он в своей крови там и помрёт сам. Показалось, что было всё спланировано. Либо удачное стечение обстоятельств, что его поймали в крыле, которое гудело только днём, а ночью тут никого нет. Кости у монстр-скелетов хрустят громко. Хах. Он не успел попрощаться с Фриском, тот явно не заслуживал такого отношения. Следовало пару слов сказать, когда выходил. Однако подумал, что ничего не произойдёт, всегда же везло. Надо перестать быть таким самоуверенным и надеяться на лучшее. Перестать быть мечтателем, что навечно окован детством и иллюзорным счастьем. Побыть реалистом хоть последнюю минуту. Вдох. Перед ним тишина. Слишком громкая, чтобы ею зваться, но вокруг нет ни звука. Либо его душе уже слишком сложно поддерживать слух в теле скелета. Возможно, там за углом раздаётся смех из-за его глупой смерти. Ведь тем, кто сотворил с ним преступление, было весело. Кап. Кап-кап. Последние капли его крови капают в общую лужу с переломанных рёбер. Она уже стынет, он еле-еле, но чувствует её очень холодной, очень вязкой, чтобы всё ещё ею быть. Она запекается на нём той корочкой. Почему она должна запекаться на почти трупе? И сам не знает, просто чувствует. Или описать по-другому не может. Вдох. Перед ним темнота. Слишком густая и промёрзлая, чтобы просто ею быть. Его глазницы вообще открыты, в них есть зрачки? По крайней мере, ему кажется, что они открыты. Тогда почему он не видит луны в окне в конце коридора? Почему он чувствует как она окутывает его? Как эта темнота пробирается в его нутро. Холодно… Стук… с-стук… Его душа уже не стучит. Так, лишь подрагивает. Непонятно, пытается ли она удержать его на этом свете подольше или же пытается уберечь от будущего? От смерти? Пытается ли его душа продержаться подольше, хотя бы утра, надеясь на помощь? А цепляется ли душа за воспоминания? Хранит ли она воспоминания? У скелетов больше нет органов. Так что, наверное, ответ положительный. Душа вдруг замерла. Слышно только медленный её треск на осколки. В черепушке буквально молиться услышать ещё один. Ещё один… стук. Пожалуйста. Прошу… держись, нужно оставаться сильным. Нужно оставаться решительным. Разве не решительность тебя вела всю жизнь? У тебя есть ещё шанс. Правда же? Только… ещё один… стук. Кап… Резко стало очень жарко. Очень громко. Ярко, его слепит. Гено хочется закричать, но всё, что он может — сипеть противным скрипом. Душа болит, болит каждая кость, будто обливают их кислотой. Или это они срастаются воедино обратно, заставляя его исцелиться? Кажется, он теперь понял как быстро и легко излечил раны Фриск. Только мысль где-то там, на десятом плане проскочила. Ему кажется, что он уже реально кричит. Медленно подступает какая-то странная тошнота к шейным позвонкам. Он чувствует, как собственная лужа крови впитывается его костями и переломы залечиваются в порядке от новых к старым. Слышит, как кости встают обратно по местам, видит со стороны, как те осколки, что валялись в этой самой крови, схватываются с родным местом. И видит саму лужу крови. Чёрную смоль. Чёрную, как это место. Как эта треклятая жизнь. К чёрту всё. Он резко поднимается со «своего места» и направляется по коридору в их с Фриском комнату. Даже голова от такого подъёма не кружится. На задворках сознания он слышит крики про «темнокровного» в здании от мальчишек, что его же и довели до такого состояния, но это так, фоновый шум. Между ними непроницаемая стена, созданная сейчас пустым черепом, в котором нет ничего. Гено добрался до комнаты. В рваной ночной рубашке и штанах, которое всё ещё липли — на них осталась кровь. Невидящими зрачками ищет главные вещи, руками, что не чувствуют, складывает всё в рюкзак. Их расследование всё ещё лежало на дне, спрятанное между подкладкой и плотным материалом. Вакой лишь подаёт ему вещи. Ничего не спрашивает, будто всё уже знает. Скелетик лишь успевает натянуть кофту друга и поспешно покидает комнату, выходя в коридор. Настолько быстро, насколько только может, монтр подбегает к окну и открывает его, пролезая между решёток. Также спешно покидает здание, зацепившись за крупную ветку дерева и перепрыгивая аккуратно забор. Бежит как можно дальше. Он уже отчётливо, без шума в черепе, слышит гомон, что поднялся. Однако им его не догнать, не сейчас, никогда. Удивительно вообще, как он так легко принял свою чёрную кровь. Эта была тема, которую он с Фриском не обсуждал, предпочитал оставить это при себе, обдумывая что и как. Тайна приюта сразу дала пищу для размышлений на последующее полтора года после первого инцидента. И он не верил, что ему уж точно повезёт. В более раннем возрасте, до класса третьего, Гено заметил, что его кровь цвета слёз. Ему тогда казалось, что это раны плачут. Что, как и слёзы, они быстро переставали течь и высыхали, покрываясь корочкой через несколько минут, как сухие дорожки, что иногда неприятно жгли. Его цвет не пугал. Он ожидал этого. Даже не так — ждал момента, чтобы проверить. Но Фремдэр никогда бы не подумал, что это будет… такой метод. Что в свои четырнадцать он сбежит из детдома и будет скитаться, словно бродяга. Ему первые месяцы везло. Автостопом оказался в другом штате, там подрабатывал на мелких работах: ящики носил, продукты по полкам раскладывал, продавал их же. Он молчал сколько собак выгулял и листовок раздал. Собрал нужную сумму, купил продуктов, что храняться подольше, поехал автостопом дальше. Потом везение закончилось и он просто бродил по городу, в котором остановился. Город, в котором жил его брат, как говорилось в украденном Фриском из хранилища документов досье на Фремдэра. Большой город и… такой тихий, спокойный. Вечером в одном парке его увидела одна пожилая пара с собакой, которые забрали его к себе. Помнит, как от излишней благодарности сказал лишнего про брата и кровь. Однако те не осудили его, тем более сказали, что у него такая полезная для всех способность — исцеление. Женщина, оказывается, работала в той школе, где учился его брат. Рассказала про него немного. Что тот умный, смекалистый, но ленивый, что и эпитетов не хватит. Немного импульсивный, действует на эмоциях иногда, но парень действительно хороший. Спит и видит себя музыкантом или артистом, но его мама держит его в ежовых рукавицах, не позволяя бросать учёбу. Женщина, как могла, подтянула Гено до конца девятого класса, что он пропустил, будучи в бегах, за что благодарен ей, искренне. Скелет сразу сказал, что ему лишний раз не стоит показываться, тем более идти делать документы. Люди, что приютили его, не стали спорить. Взамен он пенсионерам помогал по дому: делал уборку, помогал с ремонтом их домика и машины мужу, отныне, его учительницы, часто делал завтраки, когда те собирались на работу, и готовил ужины. Пару раз лечил с помощью крови больные колени. Удивительная магия. И он благодарен им даже за то, что они позволили ему развивать свои способности. В какой-то момент даже появилась мысль вернуться в свой штат, откуда уехал, и открыто заявить директору детдома, что он готов пройти тесты и стать своеобразным врачом. Только сперва увидеться с братом хоть раз. Они обсуждали с пенсионерами это, однако выловить Фреша казалось задачкой сложной. В итоге сошлись на том, что судьба поможет. Ему же всегда везёт. Пхах, наступает на одни и те же грабли. Только в его жизни становится слишком хорошо, то он сразу начинает в удачу верить и желать вечного. Его поймали, когда он шёл в магазин. Скрутили, нацепили наручники, отобрали рюкзак. Заволокли в фургон, вкололи снотворное. Он даже не сопротивлялся. Что он сделает? Исцелит их, перед этим побрызгав своей кровью? Только перед тем, как глазницы его сомкнулись, он видел как мужчина, что сидел с ним, внимательно читал его досье. И опять Гено не успел попрощаться с теми, кто стал дорог его душе.***
Фремдэр оказался на ринге через неделю. Он жил в одиночной камере с огромной кроватью и таким же большим количеством места. Был паинькой. Но за это всё равно нужно было платить. Он был только рад, что всю неделю учился создавать острые кости из магии во имя защиты. Через несколько дней обнаружил, что орудие, созданное из самой крови слушалось лучше, да и было крепче. Как и с его исцелением. Нужен прямой контакт. Ему в первый день на ринге попался какой-то слишком уж агрессивный соперник. А узнал он в этом парне, что был как шкаф, своего главного обидчика. Удивительно, что тот — нет. Видимо, ширина накаченных плечей влияла на мозги. Тот ударил первым. Дважды. Слышал, как кости хрустнули и как с переносицы потекла струйка. Отлично. Гено резко расцарапал острыми фалангами себе лучистую кость и кинул в соперника шквал костей, что задело чужие руки и торс, и пригвоздил соперника к рингу. Через пару минут переносица была на месте, только слегка хлюпала. Лучистая же покрылась корочкой. Его способности были полезны. И учёные в этом центре знали это. На ринге после пары боёв, что никак на нём не отражались, кроме как улучшали его способности борьбы, он перестал появляться столь часто, как уголовники с «последнего». Зато он любимчиков лечил своей магией за рингом. Это была его своеобразная работа здесь. За неё он получил одеяло-облако, о котором даже в детском доме не мечтал. А также книжный шкаф с книгами, которые он регулярно обменивал. Ему казалось это не таким уж и плохим вложением в его нынешнюю жизнь. Однако вот, Гено вновь стоит на ринге. Напротив него скелет с такой же более-менее комплекцией, с глазницами бездонными, как Марианская впадина, в которых не видно ничего. На ринге, как судья, стоит учёный, аккуратно снимающий перчатки. С трибун люди и монстры ликуют при этом действии. Он не помнил этого парня. Либо он был в своей комнате, когда его выпускали на ринг. Ведь зал уж точно был рад ему. Бой начался. Его соперник пытался именно схватить его по рукам или ногам, Гено в ответ лишь брызнул в его сторону кровью, что ту же превратилась в кости и направилась в его сторону. Только они приблизились, как скелет перед Фремдэром схватил их руками и те в туже секунду рассыпались пеплом. Толпа зрителей гудела только громче, что действовало на нервы. Орудия рассыпались, враг пытался его схватить. Это был словно какой-то танец, где каждый не мог достать друг друга. Уже психанув, Гено кинулся на другого скелета, материализовал кость в руке и опрокинул того на спину. Кость резанула соперника по скуле, оставляя глубокий порез, из которого тут же хлынула кровь. Чёрная, как смоль. Да, они темнокровные, чего он удивляется. А потом его словно осенило. Тем временем соперник, выйдя из оцепенения, схватил того за руку, сильно сжимая. Но ничего не последовало. Прах даже не думал появляться. Только струйка из порезанной чужой кости начала стекать по руке Рипера. Трибуны замолчали, все ждали. Они так и сидели, завороженные цветом смоли их врождённых грехов. — У тебя кровь… чёрная. — тихо сказал Гено, слегка заикаясь. А готов в начале боя убить. Дурачьё.***
— Ну, на этом всё. — Тихо промолвил Гено, потягиваясь на кровати и зевая. — Ничего примечательного. — Ну не мелочись. Твои способности очень редкие. — Рипер буркнул куда-то в ключицу, обнимая сзади, уже дремая на плече соулмейта. — А что было дальше, Гено? Мне интересно как вы ужились. — Фреш сидел, даже не думая о том, что следует лечь спать, что после нужно вовремя встать. Казалось, будто он не слушает историю жизни, а смотрит какой-то сериал, где всё закончилось на клиффхэнгере. — Да ладно тебе, малой, завтра продолжим. Тем более, что там слащавая история про принцесс. — скелет Смерти резко проснулся, обращая внимание младшего Фремдэра на себя. — Разве тебя не интересует моя история?