***
Это было около двадцати лет назад. Именно тогда на торговом судне недалеко от берегов штата Калифорния прогремело несколько взрывов. Судно пошло ко дну, а детонация была настолько сильной, что повредила другие судна и оборудование в порту. Несколько убитых, очень много раненых, столько же пропавших без вести. Это было настоящей трагедией, что быстро разлетелась новостями даже за пределы страны. Однако все упустили нюанс, что пропавшие без вести, на самом деле, украли важный груз с того судна, а для того, чтобы этого никто не заметил — заменили на взрывчатку. Когда та сдетонировала — были уже далеко, за пределами Калифорнии. Поговаривали, что убежали в штат Орегон или Вашингтон, чтобы и дальше учинять злодеяния в портах Америки Запада. Те, кто «пропал без вести», на самом деле, были просто преступниками, что выполняли поставленную им задачу. И выполняли они её отменно. Конечно, по прошествии времени все отныне знали кто за этим стоял. Шинохоко Осоре, однако имя он выбрал иное, но не менее внушающее смуту в душу — Гастер, что тогда было довольно популярно среди скелетов. Его кличку «Воля» знали все. Однако не пытайтесь обмануться «безобидностью» слова. Сама его воля была стальна, но воля людей и монстров вокруг — сломанные крылья птицы. Осоре, как и его первые последователи, были беженцами от правоохранителей Японии. По юности-глупости совершили зверства в особняке министра: убили жену и дочь, большое количество персонала, забрали все ценности и устроили погром, — но все самые явные и видимые улики оставили на месте. Конечно, полиция не могла такое пропустить. В тоже время блюстители порядка не могли знать, что и преступники поняли оплошность и скрылись по другую сторону Тихого океана. Шинохоко и его приближённые тогда быстро получили авторитет в глазах мелких бандитов — такое зверство и ушли безнаказанные с награбленным. Всё то, что они вынесли, те вложили в возведение подпольной мафии и монополии в городе, где обосновались. И их вложение оказались успешными. Стали важными игроками на рынке. Чёрном рынке. Руки Гастера, наученного, что работать нужно чисто, добрались до оружия, заказных убийств и грабежей. После к ним добавились наркотики, ночные бабочки и манипуляции деньгами. Удивительно, как в тоже время он держал несколько гипермаркетов и дальнобойный бизнес. Точнее, прикрывал «тёмную» работу, лишь бы федералы не заподозрили его в чём-то нечистом. Каждая отрасль была поделена между его первыми последователями из Японии. А сам Воля оставался чист. Он всё продумал. Он выстроил себе за городом целый особняк, в пределах разумного, в пределах «белых» доходов. Над городом, где он обосновался — невидимый купол монополии. Вроде и бизнес у разных граждан, а воля этих граждан — в руках Осоре. И руки эти сжимались крепче и крепче над их головами. Ему нужна была живая подушка безопасности. Щит, но и, условное, слабое место. Наследник. И так он выбрал будущую жертву для рождения этого ребёнка. Сам Рипер не был уверен в том, как выглядела эта женщина. По крайней мере, все, у кого он спрашивал — давали совершенно разные ответы. Отмечали только чёрные-чёрные белки и радужка, что, видимо, и передалось носителю Смерти. И тут хочется отметить способности Гастера, как темнокровного монстра. Рипер, ещё будучи маленьким мальчиком, видел их применение. Управление жидкостью. Казалось, ничего уникального. Но в этом и была основная загвоздка. Она была обычной, — хотя и неправильно называть способности «обычными» — пока человек или монстр не познавал границы возможностей старшего Шинохоко. Он мог управлять жидкостью внутри тела, перемещая свою жертву или выкручивая ей конечности. У Каритори перед глазницами навсегда застыл образ казни: одна из наёмниц, провалившая важное задание, подвергла риску всю организацию, отчего отец резко сжал кулак, концентрируясь на девушке. Он начал сжимать объем крови и воды в её теле до максимального значения, которое можно было достичь, увеличивая давление, отчего девушку скукожило и начало выворачивать в неестественные позы, та задохнулась в крике мук. Девушка вопила буквально первые секунды — дальше её не хватило. Резко разжатый кулак Воли позволил, уже, бездыханному телу наёмницы упасть на пол, разбрызгав жидкости и некоторые свои внутренности, что не выдержали такого перепада давления. Именно поэтому его боялись. Именно поэтому его кличка была «Воля» — ибо у людей и монстров вокруг её уже не было. Риперу думалось, что его мать тоже была одной из наёмниц отца. А после та, за ненадобностью, была либо убита, либо смогла сбежать. И носителю Смерти хотелось во второе верить. Проскакивала мысль, что эта женщина была не от хорошей жизни киллером, получив возможность перейти на светлую сторону — ею воспользовалась и больше не знала мук. Первое воспоминание младшего Шинохоко было то, как он убегал от своей гувернантки по коридору и наткнулся на отца, врезавшись в его ноги, пока оглядывался назад. Тот равнодушно посмотрел на него, после чего перевёл взгляд на девушку. «П-простите, господин Воля, с-сер!», — промямлила девушка, сразу опустив взгляд в пол и сделав очень низкий поклон, в знак глубокого уважения. «Младший г-господин Судья решил сбежать от меня, пока я складывала игрушки, сер!» Отец смерил её с минуту осуждающим взглядом, после чего перевёл осуждающий взгляд и на ребёнка. Он пошёл дальше, холодно кинув: «Хорошо, попытайтесь в следующий раз следить лучше». «Х-хорошо, господин Воля» — гувернантка сделала ещё один поклон, почти согнувшись пополам. Ему тогда было около двух лет.***
— Подожди, тебе было два? Почему тогда не няня? А разве гувернантка, раз уж мы вдаёмся в подробности терминов, не занималась с детьми постарше и является, как бы, учителем? — у Фреша было достаточно вопросов, потому что рассказ Рипера, в отличие от Гено, был не так лаконичен и структурирован, сколько не мог найти опору и был то педантичен, то упускал много деталей. — Так и было. Мой отец хотел вырастить из меня гения-вундеркинда. На меня, как личность и своего ребёнка, ему было всё равно. Если старик умрёт — я займу его место. Если же меня возьмут в заложники для выкупа — тревожиться тот не будет, ему до меня нет дела, убьют — сделает нового. — буднично ответил скелет, почёсывая рукой затылок. Он выглядел так, будто просто смирился и принял эту ситуацию. С другой стороны подпирал вопрос: «а что ещё ему оставалось делать?». Точно уж больше вариантов не было, особенно для ребёнка, что не знал другого отношения к себе. Хотя и знал, — та же гувернантка, к примеру, которая очень лояльно и мягко относилась к ребёнку — но не желал принимать. — Я большую часть жизни хотел признания от отца, но, в силу маленького возраста и опыта, не был ему «ровней», чтобы регулярно общаться со мной или уделять хоть какое-то внимание. Тем более, что я его в первые года своей жизни очень разочаровал, отчего мне его внимания хотелось только больше. — И чем же ты ему не угодил? — тихо спросил Гено, внимательно поглядывая на соулмейта. — Первыми зачатками способности.***
Это был его пятый день рождения, который он проводил со своей новой гувернанткой, которая появилась в их доме около года назад. Опять день рождение с персоналом. Отец снова был занят, хотя Рипер был уверен, что тому просто нет дела — хотя не то чтобы ребёнок был далёк от правды. Он уже в этом возрасте если не понимал, то чувствовал, что нужен для какой-то выгоды. Ему дали жизнь не для того, чтобы окружить родительской любовью. У юного Судьи совершенно не было настроения. Его даже не радовало то, что гувернантка — он уже привык называть её просто «Стефа» — убрала все уроки из сегодняшнего дня и подарила ему внушительную коробку, полной всякой всячины. Даже решила обмануть его, сказав: «Это подарок от твоего отца», — хотя даже по дотошности подбора каждой детали было и так ясно, что её Осоре не собирал. Младший Шинохоко пару раз покидался игрушками и даже отказался есть торт, приготовленный той же Стеф. Сегодня у него не было какого-либо желания её слушаться — хоть после он и извиниться за своё поведение, но до этого момента ещё нескоро — и ему не нужны подарки от неё. Ему нужен был отец здесь. Смерть так и сказал своей гувернантке. Чётко и с надрывом. Та лишь опустила взгляд, но промолчала. Ребёнок разозлился только сильнее, резко встал и топнул ножкой, что есть силы. Под его ногой тут же образовалась бесформенная тёмная масса, которая лишь со временем оказалась тенью Стеф и, как позже оказалась, Гастера, который был в начале коридора. На большее скелетика не хватило и он упал на пол, тяжко выдохнув, будто реально выпустил пар и всю злость, что скопилась. К нему тут же подошла Стеф и тихо обняла, огладив позвоночник рукой. А через минуту дверь распахнул Воля, внимательно смотря на двигающийся небольшой эллипс теней без чёткой формы в центре комнаты, который медленно распадался на частицы и возвращался своим хозяевам «под ноги». В его взгляде промелькнула секундная искра, но также быстро потухла. Будто он реально обрадовался, но после подумал о простоте и ненужности такой магии. «И это всё, что ты можешь? — мужчина сказал это с ядовитой усмешкой на лице и вскинутой бровью. — Старайся больше и, возможно, я буду тебя учить». Секунду после он повернул голову в сторону гувернантки, что сидела всё это время молча: «Стефания, проследите за… этим» — Осоре поставил акцент на последнее слово, но было непонятно что старший Шинохоко имел в виду: ребёнка или его магию. Он поспешно ушёл, закрыв за собой дверь. С его лица не сходила выражение разочарования. К ежедневным урокам добавились тренировки, — мальчик до этого на протяжении недели уговаривал женщину учить его магии, ведь знал, что на такие приближённые должности брали только темнокровных — но и попытки Стефании его вразумить. Женщина пыталась ему сказать, что для его возраста это нормально не быть всемогущим, но ребёнку, желающему внимания родителя, было не до этого. Он никогда не услышит этого, пока не обожжётся о «любовь» того, кого пытается привлечь. И ведь не скажешь этому маленькому и невинному существу, что его не любят, что он не должен опускать свою гордость так низко, чтобы пытаться заслужить чего-то. Почему не можешь сказать, что нужно держать голову высоко, строить настоящие замки, а не воздушные? Женщине лишь приходилось прикусывать себе язык и молчать. Молчать и тихо давать ту любовь, что не дала своим детям. Она знала, что вскоре уйдёт отсюда, только направит на другой путь этого ребёнка, после чего её путешествие продолжиться. В конце-концов, она выбрала себе эту новую цель. Цель спасать детей от тёмного мира. Хотя бы если не дать свободу, то вложить нужную мысль, чтобы после они освободились и понесли её дальше. Да, она не может дать своим сыновьям прямой материнской поддержки, но зато они точно будут вне всей этой черни, что дарит окрашенная кровь и криминальный мир. Гувернантка никогда не показывала ему всех своих способностей, только самый базис. Говорила, что её магия связана с прошлой работой и полностью связана с ней. Говорила, что не хочет вспоминать о той «грязной» работе, где приходилось марать руки и сердце — только от такого описания сразу становилось понятно кем она была. Никогда не говорила о своём прошлом — ни слова. Никогда даже не узнал настоящее ли её имя — Стефания или Стеффани, на западный манер. Риперу всегда казалось, что она заслуживала более нежного имени. Это имя хоть и значило «венец», но так с языка и срывалось, что это венец тяжёлого труда, грусти и тоски. Или какая её фамилия, возраст. Возможно, были или есть у неё дети — от её по-настоящему материнской заботы искренне верилось. Она показывала ему приёмы по управлению этой «силой», дарованной тёмной кровью. Рассказывала все секреты, особенности магии у скелетов. Что нужно чувствовать, как кровь течёт в их оболочках, как душа наполняется и качает её к каждой кости. Всегда действовать на холодную голову, а не через эмоции. Что когда оказываешься в бою, то всегда просчитывать время, которое потратишь на стычку, и искать ходы для отступления. И в этих словах будто был иной смысл и подтекст. В этом наставлении была чужая боль и грабли. Это были его первые прогулки вне усадьбы отца. Чаще всего, они со Стефой ходили в лес, который окружал особняк. Там, она садилась на колени, аккуратно подмяв юбку формы, после чего подзывала ребёнка к себе. Первое время, она садила его на свои бедренные кости, позволяя опереться на свою грудную клетку, за которой чувствовался смирный ритм души. Она выставляла руку вперёд, позволяя ухватиться за неё. Девушка тактильно и осязаемо давала «понять» ток магии — от души до кончиков фаланг. Она никогда не формировала ничего, но её пальцы охватывало тёплое пламя, которое осыпалось искрами на землю, но никогда и ничего не вспыхнуло пожаром. Её глазницы всегда казались такими большими и красивыми, как и такие же притягательные яркие зрачки. А в моменты использования магии они сияли, подобно рассветному небу, откуда пропадали последние мерцающие звёзды. Либо как тлели угли в костре. Так…тихо, но спокойно было с ней. А смотря в её лицо вообще казалось, что для счастливом жизни больше ничего и не надо, кроме неё. В какой-то момент он хотел назвать её «мамой» или даже сказать как он её любит, но тут же одёргивал себя. Она ему не мать. Именно эта женщина научила его создавать первые чёрные искры и звёзды, что мерцали, как её глаза. Надо было видеть это неподдельное детское счастье, но его свидетелем была только Стефания. Она всегда дарила ему свою улыбку и свою радость за его успехи. Вместо несуществующего в его жизни отца и эфемерной матери, которой тот никогда не видел. Стефания научила его первому пламени в руке. Точнее, тени. Она позволяла использовать её тень для первых тренировок такой магии — за ним тень не ходила. И в ней было много тонкостей, которые они познавали вместе, хотя маленькому Риперу тогда казалось, что этому виду магии много и не требуется. Только потом, будучи уже подростком, он обуздает некоторые её недостатки. Первый подобранный предмет с помощью теней тоже видела только Стеф. В какой-то момент времени казалось, что абсолютно все забыли о его существовании. Ни охрана, что обходила здание каждый час, ни снующие везде служанки, что опасливо выполняли свою работу, не приветствовали его. Некоторые даже были полны удивления, что в особняке есть ребёнок. У этого дома есть уши, которые слышат всё, и есть носы, что чуют запах любой сплетни. Как-то одним днём возле особняка появилась пресса. Было и так понятно, что кто-то унёс сплетню о ребёнке «холостяка». В здании поднялся шум, главная экономка искала того, кто вынес немую и негласную ссору из избы. И тем временем, пока отец и «свита» из его последователей старались отогнать журналистов от дома, Стеф и Каритори были на внутреннем дворе особняка, пытаясь повторить всё то, что Рипер уже умел. Гувернантка очень надеялась, что когда мистер Шинохоко увидит способности своего сына, когда ему нет и шести, его трудолюбивость и старательность, то обратит своё внимание. Это было частью её плана. Чтобы Рипер сам разочаровался в отце. И он медленно приходил в исполнение. Сам мальчик уже перестал говорить о признании отца, а больше пытался впитать улыбку Стеф от каждой своей удачи. Это было даже приятно. И пока ребёнок убежал выпить воды на веранду дома, девушка посмотрела вдаль. Рипер часто говорил, что чувствует в ней грусть. Он был почти прав, спутав грусть с тоской и скорбью. Стеф скучала по своим детям и в какие-то моменты жизни ей даже казалось, что решение оставить их при роддоме — ужасно, что нужно было их забрать с собой. Но потом она давала себе мысленную пощечину. И чтобы она делала с рюкзаком, сумкой детских вещей и двумя младенцами на руках? За эти четыре года она не раз скрывалась от полиции, федералов, которые использовали её руки в прошлом, а также личных недоброжелателей. Самый младший Джонсон, который избежал наказания лишь с помощью адвокатов, доказав, что его имя специально написал старший брат, лишь бы за решётку отправилась вся семья, вышел на неё и охотился какое-то время, пока случайно не угодил в ДТП, гоняясь за ней по одному из городов. И при этом младший Джонсон — свят и мил, ничего не знал о злодеяниях семьи, хотя их подпольный заработок в разговорах не прятали. С федералами было сложнее. Они несколько раз буквально садились ей на копчик и только удачей она от них ускользала. И открещивалась, и святой водой поливала, если их можно сравнить с чертями и ведьмами. Письмо до неё, один раз, но добралось. Пытались найти с ней встречи. Но шестое чувство, что теперь просыпалось чаще, твердило о лжи в письме. Да и сама Стеф понимала, что её ждут только кандалы и клеймо преступницы, хоть и заслуженное. Да и все СМИ только и говорили, что до сих пор не найдена последняя из Мона Лиз Коллекционера, убитого главы Картинной галереи. Около двух лет назад она оказалась в штате Калифорния. Она знала, что здесь, какое-то время назад, оселились уголовники из Японии, что совершили серьёзное преступление-теракт. Это казалось отличной возможностью сделать мир чище — развалить их группу изнутри. Но сперва надо было туда попасть и найти их новое пристанище. Потому что в момент взрыва никого здесь уже не было. Стефания искала киллеров из группировки Воли равных себе, после чего кидала вызов в переулках. Что правда, но готовых дать ей отпор, был всего лишь один, и то, мужчина, которого тренировали для этого дела с детства. Грудина тогда ещё долго болела. Она оставляла записки где можно её найти и что она желает поступить к ним в ряды. Она всегда около девяти вечера сидела в одном шумном заведении, выискивая глазами достойную жертву. С опытом работы она приобрела невероятный навык вычислять таких же темнокровных, как и она сама. Это казался невероятно надёжный план. В этом месте было несколько путей отступления, убийство, с виду, приличного человека всегда можно было спихнуть на наркомана. Но потом она осознала, что Воле они и не были сильно нужны. Их никто не искал, просто расходный материал, что был на «складе» сотнями единиц. Казалось, что и в этот раз, убив того мужчину, никто не придёт. Но они пришли. И её взяли довольно быстро и перевезли в другой штат. Киллером она пробыла всего пару дней, так никого и не убив, но зато преподала пару уроков несчастным заложникам в этой большой монополии. Её перевели работать в особняк самого старшего Шинохоко, гувернанткой и телохранителем. И вот с тех самых пор она здесь. Удивительно как легко маленький скелетик воспринимал замену персонала. Тот лишь вздохнул при первой встрече, будто пытался вспомнить какая она по счёту. А вот его отец, кажется, вполне заинтересовался ею. Как инструментом. Одна птичка из его многочисленных слуг и последователей нашептала, что Стеф — бывшая наёмница Коллекционера. Ох, она и сама помнила те разборки, связанные с попыткой ограбления — и не одной, — его банков какой-то группировкой из азиатских стран в штате Калифорния. Хотя это могло быть и совпадением, кто знает. Её окликнул Рипер. Этот милый ребёнок помахал ей ручкой с веранды, сказав лишь: «Не думай слишком много и том, чего не поменять». Он всегда так говорил, стоило ей окунуться в прошлое. Перескочив через ступеньки, Каритори вновь был на земле. И поскольку Стефания была на другом конце, он решил заранее сорвать веточку с цветущего персика, чтобы подарить её своей гувернантке. Но только он коснулся нежной и гибкой веточки, как она треснула и обуглилась, лепестки стали пепельными, после чего эту веточку золой унёс ветер. Рипер только и успел издать невнятный звук, после чего расплакался, опустившись на землю, прикрывая глазницы ладошками, полными разрушения. Стеф быстро подскочила и присела около ребёнка, что тут же начал отодвигаться от неё, крича, что он убьёт её случайным касанием. На это женщина лишь резко взяла его и обняла, нашёптывая ему, что всё хорошо. Она аккуратно поцеловала его в лоб, лишь бы не спугнуть. Она знала, что его сил ещё мало, чтобы совладать с животным или человеком и монстром. Поэтому, сжав только сильнее, она сказала очень важные для ребёнка слова: «Моя любовь не станет слабее от этого». Ему тогда было чуть больше пяти.***
— Для маленького ребёнка такая сила была поводом бояться себя. Постоянно осторожничать и проверять — не задел ли кого-то или что-то. Это было одним большим ограничением, которое могло рассекретить буквально на каждом шагу. Опасная жизнь для себя и опасность для всех остальных. Удивительно, как я не сошёл с ума раньше положенного. — Рипер ехидничал сам над собой, будто с тех дней прошло гораздо больше, чем есть на самом деле. На какое-то время в комнате наступила гнетущая тишина. И пока братья молча переглядывались, Смерть быстро схватил перчатки с браслетами и натянул обратно, будто ничего и не происходило, а также спрятал отмычки в ножку кровати. Когда сел, то лишь злобно усмехнулся, ведь через минуту в здании поднялась тревога.***
Время неизбежно продолжало свой ход, и не могло не влиять на Рипера: как и он сам, его способности росли с каждым днём всё сильнее, не оставшись при этом незамеченными. Произошло, наконец, то, о чём до этого он мог только мечтать — его отец наконец заметил его. Он, раз через раз, радовал мальчика своим присутствием на его тренировках. И пусть участвовал он в них не больше, чем собственная безмолвная тень, — и интереса, по виду, проявлял столько же — мальчишка всё равно был более, чем доволен. Одной из причин, конечно, было его собственное безразличие, появившееся к, когда-то, важной родительской фигуре. В его сердце для мужчины, которого он должен называть отцом из-за кровной связи, остался маленький уголок, а остальное место было занято теперь кем-то более важным, в лице заботливой Стеф. Ради неё он готов был совершенствоваться, и только ради неё готов был и дальше развивать свои силы в хорошую сторону, учиться сдерживать их, потому что не было более желанной награды для Рипера, чем её гордая счастливая улыбка и слова похвалы. Всё-таки детская душа всегда тянется к тому, кто даёт больше любви, как тянется и сам ребёнок к более поддерживающему и вовлечённому родителю. Тем не менее, иногда было страшно. Собственные силы пугали своим размером. Казалось, они растут в два — а то и в три — раза быстрее, чем он сам. Всё чаще не удавалось сдержать их под контролем. Так однажды он случайно испортил цветочные клумбы, случайно напугал одну из служанок до обморока, — нечего его из-за угла было пугать, отчего тени в доме взбудоражились — случайно покалечил крыло маленькой птичке… Рипер чувствовал, что не может определить собственные пределы. Будто бы он слегка сжимает игрушку, едва её касаясь, а в ладони от неё не остаётся ничего, кроме пыли… Было непросто смириться с этой стороной себя самого, с этой магической чумой, текущей в его крови. Пришлось отказаться от остатков подобия беззаботного детства и научиться жить с глубоким страхом в сердце, что однажды его силы вновь выйдут из-под контроля и в этот раз оно не обойдётся простым уничтожением растений. Рипер не то чтобы был верующим, но так уж вышло, что обстоятельства вынудили его молиться чаще. Особенно за то, чтобы момент, которого он боялся, наступил гораздо, гораздо позже, чем это вообще было возможно. Он уж слишком не хотел терять возможности ощутить тёплые руки дорогой ему Стеф или слышать биение её души. Отца Рипера, однако, больше волновала ситуация, случившееся с ним из-за СМИ. Проблем у него и так хватало с головой, и совершенно не хотелось, чтобы в его канистру неприятностей кто-то, невзначай, подбросил спичку. И единственный способ избежать этого ходил теперь рядом с ним почти каждый раз, когда нужно было покинуть дом. Хотел Рипер того или нет, его отцу нужно было доказательство его положения. Осоре и самому не нравилось — от слова совсем — таскать за собой этот мелкий балласт, но хоть раз мальчишка должен был оказаться ему полезен, в качестве, по крайней мере, прикрытия, если не щита безопасности и запасного плана. Когда была возможность, Осоре старался попасть в камеру объектива на пару с «любимым сыночком», чтобы после, когда от него все отвернуться, со спокойной душой продолжить дела, пока мальчуган сидит где-то неподалёку, не мешая. И даже тогда, чёрт возьми, нельзя было как следует расслабиться — желтушники были на каждом шагу и оказаться очередным журналистом, ищущим грязное белье, мог кто угодно. «Тем лучше для меня, » — утешал себя Осоре, предполагая, что именно через желтушников пропихнуть в народ нужною ему «правду» получится гораздо эффективнее. И этот трюк, к небольшому удивлению Воли, действительно сработал: в прессе быстро появились статьи о отце-одиночке, который, так травмированный потерей жены, решил воспитывать сына вдали за городом, чтобы его — не дай бог! — не постигла та же самая участь. Особо смелые начали приписывать ему несуществующие диагнозы и излишнюю гиперопеку, но в эту часть верило меньшинство, мизерная группа людей, которые даже не подозревали, насколько далеки от истины. И вновь это было Старшему Шинохоко на руку. К тому же — убеждал он себя — все эти статьи не были ложью, они были сотканы, как рваное полотно, из множества маленьких кусочков правды. Он действительно «воспитывает» ребёнка один, разве не так? И разве мать этого мальчика не жестоко убили? А о том факте, кто являлся убийцей, распространяться было совсем не обязательно. Единственный минус во всей ситуации был известен под именем Стефания. Она невзначай отпечаталась на нескольких фотографиях, одним своим видом способная подорвать умело написанную картину «идеального отца». Один такой снимок смог угодить в руки к несчастному любителю сплетен, совсем неизвестному, но желающим для себя быстрой славы и денег. И этот «компромат» почти попал в печать, но любителю быстрой и нечистой наживы очень скоро растолковали, что женщина — лишь няня, и его неубедительную статейку с такой же неубедительной фотографией господин на фото наречёт клеветой. И за ним тут же подтянутся остальные, все те, кто теперь восхищается бедным заботливым отцом-одиночкой и готов защищать его честное имя. Впрочем, необходимости в этом не наблюдалось. Мужчина, пожелавший сдать сенсационную фотографию в печать, сам довольно быстро пропал по неизвестным обстоятельствам. «Жаль, что нельзя так же быстро избавиться и от неё, » — подумал Осоре, глядя на девушку, которая была рядом с его сыном на очередной «вылазке в люди». А все потому, что его сына, когда-то послушного и уважительного, становилось контролировать всё сложнее. Мальчик постепенно становился не то чтобы неуправляемым… Скорее, он проявлял рядом с этой женщиной гораздо больше послушания, и тем самым доставлял меньше неприятностей собственному отцу. В прогулки без Стефании несносный мальчишка старался убежать или, по крайней мере, испепелить пару цветочков. Но самые ужасные его действия — использование магии теней на улице, ставя людям подножки, кидая незаметно горшки с балконов на головы журналистов и, пару раз, самого Осоре, — отчего мальчишка получил серьёзное наказание, но его это не остановило — прохожих. И любому дураку было понятно, что тот подставлял отца как мог, но до тех пор, пока шалости не были замечены его руками — наказывать Рипера было бесполезно. Достав серебряный портсигар, приехавший ещё из Японии, с изображением Аматэрасу и солнца, — по-своему иронично — костлявыми пальцами Шинохоко взял сигару и закурил в стороне от картины игр гувернантки и его сына. Та всячески подталкивала его бегать и прыгать, искать предметы, спрятанные ею же, или считать количество тех скамеек или клёнов, которые он видит. Клоунада. Их улыбки выводили его из себя. Само их взаимодействие, будто у этой Мона Лизы реально есть чувства и материнская любовь. Куколка из фарфора просто захотела сыграть спектакль о «родительском чувстве», будто забывая, что просто-напросто убийца, чьи глазницы не видели ничего, кроме рек крови. Та порцеляновая марионетка, что купалась в крови, не может играть в такой комедии. Чего эта женщина вообще добивается? Злит. Гастер, невольно, закашлялся от едкого дыма, засмотревшись на театров погорелых актёров. Почему его сын резко переключился на неё, убийцу, — ничем не отличимая от него — которая просто игралась его с ним? Или эта игра так затмила гениальный разум слабого мальчишки? Мужчина тяжко выдохнул ещё одну порцию дыма. Надо найти способ разлучить их, заставить видеться реже видеться — заманчивая идея. Но исполнить трудно, чтобы не вызвать подрыв кредита доверия среди челяди его монополии. Казалось, это первая гувернантка его сына, которая устраивала всех: и его преданных японских Псов, и доверенных американских лиц, которых он раздобыл здесь, и весь низший персонал, что видел её, становился «послушнее», если можно так выражаться. Этот ассасин имела в себе то, что давало ей качества «мягкого лидера», которому не нужна диктатура. Хотя было приятно каждый раз подавлять это качество. На скелетах сложно использовать магию крови — они не люди и не монстры с иными телами. «Магия» монстров — она же их кровь — текла в костях итак под невероятным давлением, вынуждая сжимать кулак до треска собственных костей. Но и после этого было не легче. У скелета нет ограничения в виде кожи и мышц, нет глаз, некоторых хрящей и полное отсутствие привычной нам нервной системы, что не позволяло ему выкручивать жертву до адских криков и агонии. И вправду висели как марионетки на ниточках. Поэтому подавление морально приносило мужчине гораздо большее наслаждение. Осоре бы соврал, сказав, что Стефания ему вообще неинтересна. О, как раз наоборот. Эта фурия была как строптивый конь, но только его оседлаешь и покажешь место всадника — сразу тушуется и сливается с массой. Но в душе всё ещё та непокорность и свобода, сама она полна бунта и вызова. Была интересна как наёмник, конечно же. Не было лучше работника, чем она. Было даже интересно узнать чего она не может в их непростом деле. И, опять же, — признался Гастер сам себе — будь дело несколько лет назад, когда Картинная галерея ещё существовала, он готов был бы выкупить их Мона Лизу из коллекции. Но итог его даже радовал — произведение искусства само пришло к нему, чтобы его труд оплатили. В конце-концов, Шинохоко оставлял её, как очень запасной план Д, если что-то случиться с Рипером или он так и не оправдает ожиданий. Подсознательно, мужчина чувствовал, что дети этой женщины точно не пропадут в этом мире и заработают славу и успех. Где именно — не так уж и важно. Гастер сделал ещё одну затяжку, внимательно наблюдая за каждым движением ребёнка и женщины. Вот они присели на лавочку, повидавшую многое за время, что она стоит тут, — зачем они вообще пошли в этот государственный парк, что видел работников последний раз около двадцати лет назад? — вот Стефания предлагает его сыну мелки и порисовать на асфальте. На отказ своенравного скелета, — с того расстояния, где мужчина стоял, было лишь слышно: «я уже взрослый для мелков!» — та не кричит, а лишь мягко улыбается ребёнку. Что за дурость. Этот ребёнок должен знать своё место в иерархии, где он сейчас занимает довольно низкие позиции. Женщина-скелет сказала что-то ещё, — совсем тихо, что не расслышать, — и ребёнок тут же радостный подскочил, потянув за руку Стеф, начиная показывать ей на землю и попросив собрать… букет из опавших листьев, рассказывая, какой листик с какого дерева упал. Вдруг, они остановились в молодого клёна, выглядывая что-то в корнях. Рипер потянул туда руки, а потом через секунд пятнадцать — закричал. Как оказалось, там спала небольшая кошка, которую Каритори погладил, но та рассыпалась пеплом, тихо мяукнув, будто последние слова перед тем, как отпустить свой дух. Младшему скелету было почти девять.***
— Рипер, послушай… я должна буду уйти. — когда-то она обещала сама себе, что уйдёт, только направит ребёнка на иной путь и когда его способностей будет достаточно для самозащиты. Но никогда бы не подумала, что это будет так скоро, когда тому будет одиннадцать. Так скоро она бросит ещё одного мальчика на произвол судьбы, которого полюбила как мать. — Куда ты уходишь? — эти большие глазницы хотели заставить её плакать здесь же, на том месте, где она стояла, лишь бы оставить в этой тюрьме. Да о чём она думает, когда сама оставляет детей в тюрьмах разного вида. Что детдом, что этот особняк. Хотя и признавала, что её сыновьям с ней было бы хуже. — Куда? Сама не знаю, косточка. Только знаю, что помогать другим детям, как ты, ведь не все могут защитить себя. Не все дети даже могут понять, что в опасности. Но ты знаешь и ты можешь защитить себя. И я верю, что ты со всем справишься, когда я уйду. Ты уже сильнее меня. Ты уже…маленький герой для всех заключенных в этой красивой тюрьме, Рипер. — она не сдержалась и слеза покатилась по её скуле. Она имела право на тихий плачь, когда вот так покидала своего ребёнка. Не родной по крови, но уже её. Ночью она выскочила из окна к машине без номеров, что стояла припаркованная возле особняка. И куда она уехала… никто не знал. Даже сама Стефания.***
Дела у мистера Шинохоко шли не очень после пропажи гувернантки и одного его довольно важного в бизнес-сфере подчинённого. Было предположение, что именно он виноват в пропаже женщины или уговорил её уехать с ним в неизвестном направлении, ведь теперь их обоих не сыщешь. В ту ночь умерло ещё несколько его верных лиц, — гораздо более преданных душой, нежели те двое — что вместе с ним ещё в те далёкие времена приехали из Японии. Всех нашли в собственных квартирах или частных домах, с одним точным движением перерезанным горлом, следов преступников не было, вся кровь и суматоха битвы — убраны, орудия убийства — нет. Деньги и ценные бумаги тоже все пропали из сейфов. Взгляды офицеров устремились на него, самого Волю. И даже не по подозрению в убийстве — тут он даже не виноват, чего уж греха таить, — а чтобы до него не добрались эти ассасины. Мужчина лишь скрежетал зубами, ибо знал этот почерк ещё со времён, когда был знаком с Коллекционером. Осоре был знаком с ним, как с банкиром, не подозревая в держании подпольного агенства киллеров и ищеек. Тот мужчина очень хорошо держался в стороне, не позволяя знакомым и друзьям с его двух работ соприкасаться. Ради собственной безопасности. Конечно, его это не спасло, но шаг был хорошим. А знал этот почерк, ибо не раз слышал о знаменитой гончии Картинной галереи, что убивала точно одним ударом и всегда чисто. Казалось, что люди просто пропадали. Но суждено было ему встретиться с ней уже после большой чистки. И он всё ещё напоминал себе, что их знакомство довольно ироничное. На самом деле, он давно смирился со взглядом полицейских, — Гастер обязан был держаться достойно, либо стражи закона его заподозрят и начнут внеплановые проверки — которые не подозревали даже косвенной вины мистера Шинохоко. Однако подозрения со стороны персонала были для него в новинку. Он слышал их злой шёпот о том, что он убил Стефанию, либо изгнал её в лечебницу для темнокровных. Заняться ему будто больше нечем — идти на женщину, у который есть большой шанс его убить. Свою злость держать с каждым днём было сложнее. Он скапливался в кулаках, то и дело вызывая «зуд» на костях. Но выпущенный на сына пар, в виде спаррингов, он не жалел. Малец уже вырос, пора знать все тягости мафии. Его злила сама мысль, что Рипер впитал много черт этой низшей грязнокровки, что перетасовала все карты ему и ставила палки в колёса, даже находясь далеко отсюда. Да и не видел в Каритори он больше свою кровь. Только эти большие глазницы, — их размер и общий невинный взгляд будто были скопированы со Стефании — в которых сплошное «ничего», лестливую манеру изречения, за которой стоит только невероятные ирония и сарказм, а также эти точные и точечные движения. Эта женщина просто отобрала его сына, его щит, что должен был стать его заменой! Того, кто по совершеннолетию должен был бы кормить его без пререканий, того, кто обязан был выплатить долг за вложенные в него деньги. Этот малец в будущем завёл бы своих детей и они бы пахали, подобно рабам и собственному отцу, чтобы угодить своему деду. Он спланировал до мельчайших деталей его жизнь после восемнадцати. А эта женщина-скелет превратила послушного мальчишку, что слушался его во всём и восхищался, в подрощенную и неблагодарную тварь, что только и огрызалась. Однако Гастер осторожничал. Всегда от сына требовал надевать несколько перчаток, пить экспериментальную дрянь, что замедляла ток магии. Один раз приказал положить руки «по швам» и позволить себя бить. Конечно Рипер не позволил — было просто-напросто унизительно стоять истуканом, играя роль боксёрской груши. Иногда отец приходил ради спарринга — будем честными, для того, чтобы побить сына и «испытать» его — чуть-ли не каждый день. Иногда мог не заходить и неделями. Для ребёнка это были недели чистого наслаждения книгами и своей магией. Тем временем, как отец требовал развития «внутренней Смерти», мальчик игрался с тенями, с их возможностями и ограничениями. Когда-то Стеф сказала, что магии нет ограничения, надо просто развивать свои способности и находить ту вершину, что станет максимумом. И она была права. Он многое узнал о силе тени. Она даже перестала ограничиваться необходимостью света и могла сама перемещаться в естественной тени. Так даже лучше — незаметно. Среди теней можно получить «глаза» и «уши» — стать лучшим шпионом у него не составило бы труда. Среди теней можно искать убежище, как собственное пространство, где безопасно, по нему можно перемещаться, что можно даже сравнить с телепортацией. Но, на данный момент, техника вытягивала все соки, отчего Рипер предпочитал только «всё видеть» и «всё слышать». И когда в его комнату постучалась служанка, он уже знал, что отец его ждёт. И зачем он его позвал. Юноша специально тянул время, вышагивая коридорами и делая лишние повороты — лишь бы добраться до кабинета отца как можно позже. Но часть дома, что была выполнена в традиционном японском стиле внутри, добралась до него быстрее, отчего шагу пришлось добавить. Тихо постучав о бамбуковую раму раздвижных дверей, он вошёл, наблюдая тот самый кабинет отца с низкими столами, веерами и катанами на стенах, большое множество стеллажей с книгами и документами, а также безграничные полотна с ёкаями и богами синтоизма. Жестом — даже и слова не выронил — отец позвал к себе, а после потребовал пройти в его личный сад. Это было идеальным местом для казней «неверных»: в лесу, где стоял особняк, тихо и мало народу шляется; кровь и… иные жидкости быстро впитаются в землю, а с дополнительным поливом из шланга даже видно не будет и капли крови; сразу же можно труп — его остатки — и прикопать под какой-нибудь сакурой или клёном в саду. Рипер даже не хотел думать сколько их тут уже — раньше отец не церемонился и в главном здании-небоскрёбе и размазывал чужую кровь по стенам. Но после чистки делал это за пределами города. На коленях, связанная по рукам и ногам, стояла не то киллер отца, не то ночная бабочка одного из борделей или клубов, которыми владел Гастер. Она молча рыдала и ждала судьбы. По её виду нельзя было сказать за что она провинилась. Было лишь понятно, что это как-то угрожало репутации Шинохоко. — И зачем ты позвал меня, отец? — Рипер выдавил из себя толику интереса, сам не зная на что надеясь. В любом случае отвернётся или закроет глазницы, только бы не видеть ужаса выламывания суставов. — Убей её, Судья. — Воля бросил слова, словно это и должно было случиться. Мужчина пронзил острым и недовольном взглядом сына, мол: «Потарапливайся!». Казалось, что после ухода Стефании он с каждым днём становился всё безумнее. Он ожидал, что Рипер будет готов на своё первое убийство и просто прикоснётся к женщине, заставляя ту рассыпаться прахом, даже притом, что она не монстр. Или сделает этот как-то по-особенному, чтобы будь-кем-она-не-была медленно таяла в агонии, в объятиях живой Смерти. Только Рипер был не готов. Он в принципе не хотел убивать кого-либо, он хотел прожить свою жизнь счастливо, без убийств, даже если его кровь была черна с рождения. Он верил, он знал, что рождённые самим грехом находили путь жить счастливо. И юноша мечтал быть одним из них. Но вот перед ним стоит испытание, которое обязало его встать на тёмную сторону, даже если он и так был на ней. Скелетик не может убить человека! Не может, ведь он обещал! Он понял, что сказала Стеф! Быть честным, он сам не уверен, хватит ли его магии на убийство человека, если её не всегда хватало на перемещение в тенях. Ребёнок тяжело задышал. Сложный выбор не давал покоя душе, что начала биться о клетку из ребёр. Убить себя, как самое верное решение, чтобы не убивать более никого — не сработает, магия не работает против него самого. Можно он просто уйдёт, можно ведь? На его руках, против воли разума, ярко выразились тёмные искры, что падали на пол веранды. Может, сработает? — И чего ты стоишь, Судья? Торопись, у меня есть дела. — Шинохоко рыкнул на сына, явно ожидая большего. И это «большего» уже было поперёк горла, оно затмивало этой тупой груде костей все глазницы. Он только и ждал, что какое-то чудо с небес! Надоел! Надоел! Он не пытался даже быть, как любящая мир Стеф! Он должен сделать это… сейчас. В черепу резко вспыхнула мысль, что неплохо бы отдать свою смертельную любовь отцу, хоть раз. Ведь он заслужил свой… последний раз. Рипер резко дёрнулся и побежал в сторону отца, кидая его наземь. Юноша, что есть силы, сдавливал череп Воли своими руками, не позволяя дёргаться. Ребёнок давил и давил, пока его руки не упёрлись в землю и образовали там кусок мёртвой травы, а сам он сидел на вещах, что скрывали со собой лишь пепел. Ему было тринадцать, когда он импульсивно убил отца. Ему было тринадцать, когда он убежал из дома и больше никогда в него не вернулся.