Парадокс тёмной крови

      Всё есть угроза. Всё есть враг. Угрозой веет от каждого здания. Враг в каждом окне, судья в каждом переулке. Запах праха, крови и костей впитался в его собственное бренное тело, что заставляло всех оглядываться и видеть в нём… убийцу. Все смотрели осуждающе. Все показывали своё презрение. Он уже был осуждён зрителями этой трагедии за тяжкий грех. Ему не было прощения за отцеубийство.       «Нет справедливости превыше изначального греха. Утонут все…»       Где-то на периферии зрения проехала полиция. Странно, что не за ним. А возможно и за ним, просто не узнали в напуганном до огромных глазниц, что два блюдца, мальчишке, одетом в дешёвую футболку, которой не первый год, и грязные, рваные от изношенности джинсы, «того самого» сына Гастера Шинохоко. И не требовалось. Главное — уйти из города. Его цель. Теперь… уже единственная. Интересно, в какой штат уехала Стеф, чтобы руки отца до неё не дотянулись? Очень хотелось, чтобы она приехала за ним. Или, может, он найдёт её сам.       Детская, наивная мечта. Неугасающая надежда.       «Насладитесь же последним пиром, ибо скоро занавес опустится и грешников вызовут на поклон.»       Он находил подобные слова в догмах каждой религии. Забавно видеть, как слова о «не убий ближнего своего» были написаны рядом со словами о иноверцах, попадающими в Ад или подобное ему место, и грязнокровных, что являются болезнью народа за грехи. И что их истреблять надо. Противоречие через точку с запятой, но никто не возмущается.       Старое выражение о «последнем пире», на самом деле, было самым мягким из того, что можно было вычленить из общей веры людей и монстров в чуму грязной крови. В конце-концов, говорится о всех грешниках. В христианстве за грех считается чревоугодие и лень, хоть кровь и не чернит. Но с вилами идут на рождённых с чёрной кровью, ведь все они — рабы Дьявола. Ещё была интерпретация, что «дети» и «черти», но оставили вариант безвольного служения Нечистой силе.       Фразу о «последним пире» раньше считали пророчеством. Только оно же изначальным грехом и сломано. Нужно убить всех темнокровных, но те, кто замарал руки в убийстве — пятнают имя своё душегубством и охота будет уже у них. Рипера это всегда вводило в ступор, хоть и сказать свою мысль он боялся: «Если занавес опустится сам и грешники сами выйдут на поклон — не значит ли это, что чёрная кровь сама себя уничтожит и мир будет чист по собственной воле?»       Только как он не старался обелить свою чёрную кровь словами — преследования остануться. Вечный шёпот переулков давил, заставлял сгорбиться и прятать череп под тонкими костями рук. Улица же заполнена гомоном и там он, скорее всего, просто упадёт на землю, боясь пошевелиться. Он так привык к гробовой тишине особняка, где даже сплетни служанок ползли немо, что не мог противостоять громкому городу. Ещё и эти взгляды прохожих — не то прямо на тебя, не то сквозь.       Забежав в первый же тихий тупик с альфатерами, скелет осел на асфальт, уперевшись позвоночником в контейнер, надеясь угомонить встревоженную душу за клеткой рёбер. Раздался его тихий и рваный выдох, после которого легче не стало. Ноги нещадно саднило, а стёртая надкостница ступней пылала — ботинки, что первые попались под руку, всё-таки, оказались не лучшим решением для бега по городу.       Прошло ещё несколько минут прежде, чем Шинохоко выдохнул с облегчением. Повернув череп, юноша заметил вещевой контейнер, куда приносили одежду на переработку. Ничего же не случится, если он «одолжит» пару вещей, правильно? Рядом с баком лежал потрёпанный временем походный рюкзак, — видимо, бывшие его хозяева не были уверены, что туда его можно положить или нет — так что футболки, кофты, спортивные штаны и несколько пар носок без дыр быстро отправились на дно. Каритори хотел бы найти тканевые кроссовки в этом же альфатере, но удача ему не повернулась лицом.       В кармане джинсов валялось около тридцати долларов: одна купюра в двадцать и остальное мелочью. На каждой вылазке — будь-то с отцом или без — он собирал оброненные монеты и банкноты, думал копить и покупать себе то, что в жизни Гастер ему никогда бы не приобрёл, но, в итоге, зашёл в в крохотный магазинчик на краю города, где брал продукты в дорогу, чтобы не окуклиться где-то на обочине дороги.       После таких простейших приготовлений, Рипер отправился в дорогу, что принесёт лишь больше испытаний, возможно, даже непосильных для юного монстра. Только заканчивалась граница города — он ступает в неизвестность, где его поджидает абсолютно всё, что только можно было вообразить. С другой стороны, жизнь, которую Шинохоко мог принять, не сбежи он из дома — была и так ужасна. В штате, где он проживает, далеко не самые лучшие лечебницы. А так… есть небольшой лучик надежды.       Пройдя вдоль дороги около десяти километров, он решил сделать привал на дереве, чувствуя, как гудят кости ног, которые он точно стёр в кровь. Рипер старался быть как можно тише и незаметнее, выбирая тропы между деревьями и кустами, но не отходя далеко от шума магистрали, по которой проносились машины. Хотя этот звук уже больше раздражал, особенно звук тормозов, когда авто резко останавливалось. Особенно, если это была полицейская машина. Пробирало сразу, заставляя съёжиться и прикрыть глазницы.       Особенно пугали машины, стоящие на обочине: полицейские или грузовики. Приходилось уходить глубже в чащу, чтобы звуки нечаянно поломанных под ногами веток или шуршащей листвы не вызывали подозрений у людей. Но заходя дальше в лес, он соглашался на риск быть покалеченным каким-то диким животным. Его необузданное желание свободы казалось сильнее чувства опасности городского остаться один на один с могуществом природы.       Начинало смеркать. Каритори шёл всё медленнее, а время между привалами сокращалось. Сейчас он уже сполз по столбу дерева вниз, кинув под ноги рюкзак, предварительно достав бутылку воды и самую простецкую булочку, что были в магазине. Рипер неторопливо откусывал по небольшому кусочку — в «горло не лезет», как говорили люди. Опасно было останавливаться так рядом с дорогой — его можно было бы легко заметить. А с его-то измученным и потрёпанным видом — принять за человека без места жительства. Хотя эти условные люди или монстры были бы не то чтобы неправы… Да и каждый шорох со стороны чащи леса заставлял обернуться. Пока что, просто пара зайцев и ёжиков, но всегда это может превратиться в нечто поопаснее.       В пятидесяти метрах от него затормозил небольшой тёмный минивэн, из которого вышел человеческий мужчина лет тридцати-тридцати пяти и начал оглядываться. Словно чувствуя, что человек ищет что-то или кого-то — возможно, даже его — половина булочки и недопитая бутылка воды упали на дно рюкзака, после чего Рипер решил тихо уйти. Что-то клокотало внутри от недоверия или страха из-за этого мужчины. Его лицо казалось смутно знакомым, но с такого расстояния сложно было опредилиться.       К тому времени, как небо полностью было уссыпано звёздами, мужчина ещё пару раз его нагонял, но никак не мог найти, продолжая останавливаться на обочине и заглядывать. Было и так понятно, что ищут именно его. Но, наверное, решив, что скелет продвинулся на пару километров дальше, чем человек предполагал, так что машина уехала дальше, оставив Рипера на некоторое время в покое.       Шинохоко забрался на старое и сухое дерево, что всё ещё пыталось жить, надеясь, что так его неспокойный сон, будет менее тревожным от всех скачек по лесу и странной игры в «кошки-мышки». Да и шанс того, что быстро обнаружат — если, конечно, кто-то решится ночью гулять в поиске приключений — был пониже, ведь ради этого нужно было, во-первых, посмотреть наверх, а, во-вторых, внимательно вглядываться — его «новый» худи и старые джинсы неплохо сливались с местностью. Был шанс, конечно, свалиться, но Рипер не заметил за собой того, чтобы он ворочался во сне. Главное не упасть и не делать резких движений.       От трёх-четырёх часов дрёмы его разбудил — возмутил! — странный звук, что доносился снизу. Какая-то возня, странная перебранка, что надо было взять фонарик, а потом ругань на ремень брюк, что никак не поддавался, а также скрежет костистых лап о металл. Окончательно проснуться удалось, когда звук тихой тонкой струи зашелестел о листья, отчего внутри сразу возросло возмущение. Рипер уже и дерево, на котором спит и прячется, начинает считать своим «домом и убежищем».       — Кто там? — вполголоса спросил Рипер, разглядывая мужчину внизу, большого, высокого, лохматого, на вид матёрого. Узнать в нём монстра-медведя не составило труда. Казалось, он одним взмахом может вырвать дерево, на котором только-только посапывал Шинохоко. Однако, не смотря на устрашающий вид, первое впечатление оказалось слегка обманчивым. От внезапного вопроса он подскочил и матернулся, едва не пачкая себе штаны. Быстро запихнув обратно всё, что расчехлил, монстр огляделся в поисках того, кто задал вопрос, и, когда взглянул на дерево, замечая мальчишку, грубовато спросил:       — Э, ты чё там расселся, пугаешь кого попало?! А если б я…       Мужчина звучал грозно, но совсем неагрессивно, скорее напоминая строгого отца. От такого сравнения Риперу стало не по себе, — по позвоночнику прошёлся табун мурашек и какого-то «холодка» — но он всё же поспешил спуститься. Действительно, неловко бы вышло.       — Извините, я и сам испугался, если честно. Только-только проснулся. — честно ответил юноша, закидывая одну лямку рюкзака на плечо.       — Кто ш на деревьях спит в такой час? Да ещё глуши такой? — удивился мужик, будто и не он только что собирался его ругать. Медведь оказался монстром проницательным: по виду понял, что с мальчишкой всё не так-то просто. Быть может, из дома сбежал, а может его оттуда и выгнали. Не станет подросток просто так на дереве спать, тем более такой вот, на вид — уж простите за каламбур — костлявый да хилый. Но вот так ворошить незнакомца тоже не дело. Захочет — сам расскажет.       А Рипер рассказывать и сам не торопился, ограничившись лишь малым.       — Я просто устал чутка. Всё-таки, путь длинный…       — И куда ж ты идёшь-то?       — Да я… И сам не знаю, если честно… — признался с лёгкой неловкостью Шинохоко, отчего внутри стало немного тоскливо. «Всё же прав,» — подумал медведь и вздохнул. Большая пушистая лапа хлопнула парня по спине.       — Ну раз и сам не знаешь, давай я тебя хочь до городу довезу ближнего, негоже мальчонку такого на обочине бросать. Кобылка моя вон там стоит, ждёт меня, — он указал на огромную длинную фуру, всю запылённую и испачканную, но при том отдающую приятным шармом «вечного пути», атмосферой длинных дорог. Монстр оказался дальнобойщиком, причём явно из далёких мест, — акцент всё же выдавал — возможно, даже гражданин Мексики. Предложение его воодушевило, даже обрадовало, с одной стороны, а с другой напрягло. Всё же, кто знает, быть может он насильник? Или ещё что похуже. От такого массивного монстра так сразу и не отделаешься, опасность стоит прямо за спиной и крепко сжимает в руке острый нож.       И всё же доверие ауре доброго матёрого водителя и нежелание идти пешком победило. Рипер доверился незнакомцу. Болтая меж собой они пошли к фуре. Наверх забираться было сложно — высоко, по одной ступени хрен залезешь. Со смехом медведь, которого, как оказалось, звали Бобби, подсадил Рипера внутрь и с лёгкостью забрался с другой стороны. Сидений было всего два, а позади валялась всякая дребедень, применение которой Шинохоко придумать не мог. Мех мужчины занимал полсалона, и как тот мог ездить здесь, в такой душной маленький кабинке, когда снаружи так палит солнце, непонятно. Выносливости Бобби можно было только позавидовать. Зато собеседником он оказался хорошим. Тягучая бесконечная дорога с ним пролетала в мгновение ока.       — Я те вот шо скажу, ты коль сам сбежал, так ты дурью не майся смотри, — говорил он, не отвлекаясь от дороги, пока во рту крепко сжимал толстую дымящуюся сигарету. — У меня вон сына тоже когда-то из дома дёру дал. Искали всем селом, а хрена — в столицу удрал! Ну, думал, всё, пропадёт, хотел за ним ехать, так жена отговорила. Мол — сам потаскается там недельку-другую и на коленях приползёт. А он там обустроился быстро, стал лучше, чем мы жить. А потом и нас туда перетащил…       Сигарету, уже наполовину скуренную, он обстучал о опущенное стекло окна, и продолжил:       — Я к чему те всё это говорю — ты ж его копия. Он весь в мать пошёл, она ж тоже из ваших этих. — Каритори думал сделать уточнение для Бобби, что девушки-скелеты очень немногочисленны и таким распространяться не надо, но монстр-медведь и сам его опередил. — Она само-то не скелет прям полностью, а, это, как его, полукровка. Так вернёмся к моему сыну. Такой же был хилый, хлюпик, как ты, слова не выдавишь, а как один остался, так всё, сразу мужик в нём проснулся.       Мужчина продолжал говорить, а Рипер лишь внимательно слушал его, удивляясь, как же по-разному может складываться у людей и монстров судьба. Быть может, действительно, и у него всё получится? Надежда, по всем законам, должна умирать последней. Однако, его-то, в случае провала, никто искать не кинется. Да и ползти ему потом обратно некуда.       — Хороший вы отец, — заключил он вполголоса, всматриваясь в дорогу за окном, пустую и бесконечную. Бобби усмехнулся, как усмехаются все мужчины его характера, хрипло и грубовато.       — А то, как ж по-другому. Эт мне моё воспитание воздалось. Меня и самого так воспитали, что хош не хош чего, а семья — на первом месте должна быть. Эт святое.       «Семья — на первом месте…» — про себя повторил Рипер с едва видной горькой усмешкой, что отразилась на лице, и подумал, что его отцу, пожалуй, тоже воздалось его воспитание. Что посеешь, то пожнёшь, как говорится. Всё в этом мире в итоге приходит к балансу. Кажется, что его изменение в лице не осталось незамеченным.       Беседа длилась ещё час-другой, пока Рипер не заклевал «носом» и, наклонившись к окну, не уснул. Бобби аккуратно подложил ему свою старую кожанку, чтобы череп не бился о стекло. Наконец удалось спокойно выспаться под тихий шум едущей фуры, запах крепкого табака, масла и приглушённый голос из радио.       Разбудили его к утру, толкая большой лапой по костлявому плечу.       — Ну чё ты разоспался? Подъём! Приехали, — раздался голос Бобби, активный и задорный, хотя мужчина всю ночь — а то и несколько ночей до этого — не смыкал глазу. С трудом пригревшийся скелет смог подняться с уютного места, к которому уже успел привыкнуть. Он бы проехал так с Бобби ещё, до самого конца пути, но быть лишним балластом совершенно не хотелось. Поблагодарив медведя от всей души, он вылез наружу, теперь куда уверенней, чем когда забирался, и, помахав ему вслед, остался на заправке близь городских дорог, с которых было слышно гудение порта.

***

      Всё есть угроза. Всё есть враг. Угрозой веет от каждого, кто сидел в большом зале отдыха. Это было уже привычное чувство опасности от перворазрядников — достаточно наглых, чтобы хищно улыбнуться, если ему что-то не нравится в тебе. Как и охрана, что стояла по периметру и возле каждого ряда диванов или стульев. Эти были что каменные извояния — неизменные лица, а рост и телосложение настоящей скалы.       И кажется, что подобная комната была в жизни у каждого из троих: у Гено перед глазницами сразу всплывали воспоминания о детском доме, комнате, куда приводили побольше детей, пытаясь уследить за всеми, но в итоге все скучали, особенно если все книги перечитаны, а из игрушек уже вырос; у Рипера сразу всплывала огромная гостиная с низким столиком и подушками, выполненная в японском стиле, как и вся та половина дома — это помещение всегда использовали для важных встреч в чуть более неформальной обстановке, чем обычный кабинет, и для прилюдных наказний персонала, отчего тишину садисткой гостиной никто не нарушал; у Фреша тоже мелькала гостиная дома мисс Луа-Зои, однако, кроме неё, всплывало ещё одно место — читательский зал библиотеки, в которой работала его приёмная мать. Та библиотека при университете всегда была заполнена молчаливыми людьми, чьи лица не меняли выражения, и её тишина тоже угнетала, а не придавала того шарма «дома книг».       И это помещение Паура Дель Долоре тоже подавляло всё кроме неуюта и того страха, что слегка щекочет косточки. Они втроём сидели в самом углу, лишь одним зрачком поглядывая тот супергеройский фильм, что показывали им на пузатом телевизоре. Обоим друзьям Фреша было немного легче — те, будто, говорили взглядами, отчего для них тишина не была наполнена ещё и одиночеством. Паразит начал неприятно передвигаться, делая больно присосками обратной стороне черепа, и издавать странные звуки. Конечно, никто его не слышал, кроме самого Луа-Зои, но внутричерепной житель даже мешал прикрыть глазницы и вздремнуть — сразу порыкивал только обзор перекрывался дольше, чем на пять секунд. Понять его он был не в силах. Возможно, нравится наблюдение за возможными будущими куклами. В итоге единственным решением было потушить зрачки, чтобы хоть как-то дать телу отдых, если не дрёмой на потрёпанном диване и плече Гено.       Было сильное ощущение, что после саботажа Рипера ничего не произошло. Хотя тогда поднятая тревога говорила об обратном. По ту сторону стены, — в коридоре — Фреш прекрасно слышал топот армейских бутсов, что носили охранники. А также перебранку между ними и снятие с предохранителя огнестрела. Те остановились на пару минут возле их двери, после ещё несколько переговаривались по рации, а потом просто побежали дальше. В воздухе после проделки Каритори — явно обговорённой до этого с Гено — повисло вязкое напряжение, что будто пыталось содрать надкостницу. Все эти взгляды от учёных и лаборантов — особенно на тех самых перворазрядников — были взволнованными, но не безопасностью их подопечных, а как раз наоборот… исходящей от всех собравшихся убийц здесь опасности.       Их троица была откровенно лишней здесь. Как «прилежным» обитателям Пауры с некой «репутацией», им полагались и местные «льготы» в этом автономном макрогосударстве. Это и звучит смешно, и исполнение… такое же. Фреш всё ещё помнил ту книгу, которую в первый день пребывание наугад взял с полки, от воспоминания о которой сразу передёрнуло. Он уже был согласен забрать к ним в комнату и все книги из классики, чтобы после прочитать то, что проигнорировал, будучи не самым прилежным и честным отличником. Хотя за тарелку фруктов — иногда и конфет — был очень даже благодарен.       Тут паразит что-то промурчал, разрезав пустой шум в черепе, а в теле сразу прибавилось сил. Это означало, что он начал потреблять откуда-то эмоции. До этого ему нужен был физический контакт, при этом своим «питанием» от чужих душ паразит вызывал либо эйфорию, что можно было сравнить с припадком от лёгких наркотиков, либо жуткую боль от «разрывания» души на эмоции. Настороженно глянув на брата, скелет не заметил никаких изменений ни в нём, ни в его соулмейте — всё же, до этого, Луа-Зои ясно дал понять существу внутри, что этих двоих трогать нельзя. Осмотрев весь зал заключённых впереди, Фреш тоже не заметил никаких изменений ни в позах, ни в скучающих лицах, что лениво осматривали всё что угодно в комнате, кроме того, что смотрели фильм. Но тут слух засекает истошный крик… Надрывной, в перемешку с влажным кашлем, — сразу пронеслась мысль, что кричащий давится собственной кровью — крик, в котором также пробивались слова о пощаде.       Нервно обернувшись, уже более настороженно скелет осмотрел всех вокруг, только никто и не обратил внимание на крики, что буквально разрывали его череп, в то время как паразит и сам чуть ли не пребывал в экстазе от сладкого нектара чистых эмоций. Какой-то молодой учёный нервно шикнул на него, поворачивая голову обратно в центр зала, бегая глазами по чужим головам. Проглотив неприятный комок, что встал в шейных позвонках, он повернул голову к тому самому пузатенькому телевизору, пытаясь сосредоточиться на фильме, хоть и с такого расстояния было видно только яркие пятна. Даже такое абстрактное движение перед глазницами позволяло хоть немного отвлечься от криков, которые уже больше походили на хрипы, а где-то между мольбами слышался отчётливый звук пилящей ножовки…       Через десять минут Фреш буквально вскочил с дивана, чем слегка потревожил Гено, не любящего резких движений из-за Арены — уже на автомате воспринимал такое за агрессию или опасность. Удивительно, но только он встал — крики в черепе в ту же секунду стихли, а паразит недовольно забурчал, явно желая большего количества минут наслаждения. Брат аккуратно дёрнул его два раза за рукав, но не сказал ни одного слова. Это было их тайным сообщением: «поговорим ночью». О-ох, Фрешу очень хотелось такого успокоительного, как разговор. Потому что, его, кажется, вновь накрывает та самая паника первого дня. Это же просто галлюцинации, да?

***

      Юношу приятно обдуло морским ветерком, будто и не уезжал из родного городка — сразу всплыли воспоминания о прогулках в парках со Стеф. На душе стало как-то легче. Хоть и тоска по этой милой женщине не пропала, но тоска не была его кандалами. Скорее тем самым ветерком, что дул в спину и подгонял на пешую прогулку — в любом случае лишних денег на транспорт у него сейчас нет.       Только Рипер спустился ниже по склону, начиная медленно петлять улицами, так сразу на него навалился запах ярмарки: аромат печёных с карамелью яблок, каши с тыквой и мясных булочек. Денег за эти десять минут так в кармане не появилось, поэтому приходилось покусывать язык и молча идти по облачённой карнавальными одеждами улице, глазея на прилавки с едой и безделушками. Шинохоко сразу подумал про местный праздник — он не мог вспомнить, чтобы сейчас были какие-то календарные праздники, до Хеллоуина ещё далеко. Дети бегали счастливые, а за ними еле-еле поспевали родители — это вызывало ту самую тоску-ветерок в душе, поэтому Рипер и сам не мог не улыбнуться.       Одна милая, немного худощавая женщина с белыми волосами и короткой стрижкой, в тёмных очках, возможно, лет сорока, что уже закрывала свой прилавок, просто так отдала ему последнюю булочку с мясом и зеленью. Он хотел-было отказаться, — у него осталось всего пять долларов, поэтому отдать даже один было очень большой тратой — но незнакомка лишь нежно посмеялась, сказав, что голодного ребёнка она не заставит платить за одну несчастную булку, после чего ушла куда-то в переулок, забрав лотки от выпечки. В итоге, жуя свой неожиданный перекус и вышагивая дальше по улице, скелет уже не мог и сам пропитаться этой лёгкой атмосферой, что царила в городке.       Подойдя к перекрёстку, где установили сцену для местных артистов, он увидел троих детей, стоящих за сценой: мальчик лет девяти и двойняшки, лет тринадцати — юноша и девушка, его ровесники. Младший из них держал мягкую игрушку чёрно-белого цвета — отсюда не разглядеть — и что-то тихо говорил, в то время как старшие ребята поправляли одежду и, кажется, тасовали игральные карты. Наверное, их номер будет следующий.       Ускорив шаг, Рипер решил посмотреть на выступление. Когда скелет занял место в последнем ряду, то брат и сестра вышли на сцену, показывая первые фокусы. Им специально вынесли и другой реквизит, хотя ребята и пользовались, в основном, картами. Самыми интересными стали трюки, когда девушка тоже достала свою колоду, на которой вместо мастей и номиналов, были различные изображения. Случайно достав карту с нарисованной фарфоровой чашкой и показав её всем с двух сторон, девушка после этого сразу достала ту самую чашку «из карты», отпив из неё чай, после чего вернула в «карту». Следующей стала карта с изображением пингвина, которого тоже она сперва достала, а после вернула в карту — та самая мягкая игрушка младшего из группы. Он сам, кстати, не участвовал, оставшись за сценой.       Брат девушки тоже не отставал, показывая трюки со шляпой, а также «салют» из карт, который просто заставил заливаться ребяческим смехом зрителей. Он позвал кого-то из зала, после этого из ниоткуда — из колоды сестры — вытянув букет для прекрасной дамы. Другим зрителям полетели карты в руки, но только зрители касались их — они оказывались нежными цветами. Рипер тоже хотел схватить карту, но быстро опомнился, так что решил не рисковать, хоть и был в перчатках. Растения всё ещё были чувствительны к его магии, из-за чего прикасаться к ним скелет боялся.       Зрители бурно аплодировали иллюзионистам, когда те уходили. Каритори тоже не остался в стороне, скромно хлопнув пару раз. После этого зал наоборот подобрался ближе к сцене, начиная кидать в цилиндры его ровесников, что специально были поданы в «зал», деньги — кто десять долларов, кто двадцать, а некоторые и все пятьдесят. Ага, выступления — это их заработок. Но как же так? У них ведь, наверное, есть семья, которая их бы обеспечила?       И тут закралась мысль, что всё нечисто. Только сейчас он понял, что их костюмы для шоу не самые и новые — смелые решения дизайна не были таковыми, а просто иллюзиями, что так и должно быть. Ему есть чему поучиться у этих двойняшек. Подождав ещё несколько минут, пока толпа уйдёт, а сами парень и девушка спустятся со сцены, он отправился за ними. Но, кажется, это они направились к нему, потому что тот самый мальчик с игрушкой подошёл первый — даже прежде, чем сам Рипер это понял.       — Привет… — тихо сказал мальчонка, тут же прикрыв смущённое лицо пингвином-игрушкой. Рипер и ребёнок сверлили друг друга взглядами пару минут — Каритори не знал, зачем же к нему подошли, а мальчик не знал, что и сказать скелету. Тяжко вздохнув, будто скажет какую-то глупость или дерзость, ребёнок с пингвином продолжил. — Меня попросили тебя провести к брату и сестре.       Данная просьба не имела под собой ничего, но Шинохоко согласился, позволяя себя увести куда-то в переулки — даже более тихие, чем в его родном городе. В принципе, в этом месте было по-своему уютно и никто не нарушал спокойствия этого места. Его ровесники не были исключением, говоря размеренно и свободно с ним. Они назвали свои имена: двойняшек звали Фойе и Жули, а их младшего брата — Кёр.       — Мы знаем, что ты — темнокровный, — Фойе, как «старший» за всех, говорил чаще остальных, но его фраза заставила душу сделать испуганный кульбит в грудной клетке, а ноги готовить к скорому побегу. — П-подожди! Не убегай… — рука парня застыла в останавливающем жесте раскрытой ладонью. У них явно было какое-то предложение к нему.       — Я… вижу тёмную кровь, точнее… — мальчик с игрушкой замялся, понимая, что сказал что-то не то. Его сестра мягко похлопала по плечу, явно желая его приободрить.       — Кёр видит чужие особенности и… «отличия от нормы» — это у него с рождения. — Жули остановилась, поднося руку ко рту, явно размышляя о чём-то. После, девушка добавила, что это касается не просто тёмной крови, но и болезней, что не раз спасало от серьёзных проблем в их городке. Подождите, городке? Что она имела в виду?       Фойе вновь продолжил диалог. Городок, как называли они одно место — поселение детей-беспризорников, которых не могли отправить в приют. Да и несильно желали. По рассказам «старшего» брата, они там живут уже большое количество времени, что то место стало их домом. Городок занимал часть парка и его аллеи, а всего там на постоянной основе жило порядка двадцати детей — ещё десяток те, кого регулярно выгоняли из дома, поэтому те шли в «детское убежище». По секрету, — хотя какой уж это секрет — Фойе сказал, что там они часто собирают детей со способностями, которых увидел Кёр. Юноша сделал смелое заявление, что дети очень редко могут убить, поэтому все дети точно рождены темнокровными, отчего сами по себе они невиновны.       Хотелось бы сказать им, что он входит в то «очень редко, которые убили», и, возможно, его врождённые способности могли только обостриться после этого.       Братья и сестра провели его через несколько переулков, давая узреть большой и пышущий лесной свежестью парк, где за величественными деревьями даже не было видно аллей. Жули, по пути сюда, строго подметила, что не следует так сильно восхищаться этим городом у моря — не просто же так здесь родилось так много темнокровных. И тут в черепе проскочила мысль, что уточнение достаточно серьёзное — атмосфера ярмарки, конечно, хороша, но в счастливых семьях не будут выгонять детей на улицу, чтобы те после искали утешения и крова в месте с беспризорниками.       И когда они прошли сквозь небольшой лесок, то Рипер ахнул: деревья, словно живой забор, скрывали за собой настоящее поселение. Не кирпичные домики, конечно, — лишь полукругом поставленные большие палатки и шатры — но всё было грамотно обустроено и учитывало нужды: в ряде слева можно было угадать зону для сна, а вон там стояла крытая печь для готовки, стояло несколько лавочек, а на самом краю убежища стоял мусорный контейнер, который увозили двое парней — тоже их ровесники.       А самое главное… здесь было счастье и детский смех.       

***

      К операционному столу прикована юная девушка, — не больше двадцати — чья голова медленно поворачивается к приоткрытой в коридор двери. Она здесь совсем одна, но волосы кем-то неаккуратно обрезаны, одежду с неё сняли, отчего ноги сами собой сводились от прохлады помещения, а руки так и хотелось прижать к груди, если бы они не были прикованы над головой. Очень-очень холодно, даже от освещения из коридора, что пробивалось сквозь оставленную щель, хотя в самой комнате темнее некуда.       По телу течёт, как сама девушка понимает, вода, капающая с потолка — тоже бьёт в дрожь. Ледяная. Та, что не попала на оголённое тело — разбивалась в кафель капелью смерти, что стыла в ушах звоном, мелким бисером разлетаясь по полу. Девушка считает капли. Больше и не получится ничего сделать, ведь скоро и со счёту собьётся.       Какафония — симфония, деточка — капели прерывается теменью коридора, что резко захватила холодный свет. Газовая лампочка, что до это гудела, наводя смуту средь голосов в голове, — аккомпанировала соло воды — потухла, забыв добавить последний аккорд. Капли, услышав потерю, тоже замолчали. Не упало более подземного дождя.       Тишина прерывается скрипом двери, в которую входит хилый мужчина — где же шаги? Его рука медленно проходит по девичьему телу, прощупывая каждую выпирающую кость и аккуратный изгиб. От его касаний не бьёт током — только страхом. Буквально слышно, слышно, как его рука поднимается и опускается в воздухе. Как рука чертит, как берёт маркер и опять чертит.       В глаза бьёт лампа, тоже — опять — холодная. И мужчина ей знаком. Глупо было слушать его сладкие слова, но теперь она здесь — в ледяном мёде, в который сама полезла.       В его руках блестит скальпель, что медленно режет вену на руке — в её глазах блестит только скорая смерть. В её глазах блестит плаха из затупленной ножовки — в его руках блестят чёрные ручьи.

***

      Вроде бы всё было как обычно, ничего примечательного, но… тишина. Чересчур гнетущая, непривычная, не такая, как обычно. Особенно после криков одной из жертв Пауры в голове, отголоски которого всё ещё не покидали черепа. Безмолвие оглушало и болели височные кости. Осознав, что так больше продолжаться не может, он повернулся к Гено и Риперу, однако те, кажется, и не собирались говорить. Холодок окутал кости неприятной дрожью: ощущение, что специально игнорировали его взгляд. Тогда он прочистил «горло».       — Ребят… — Фреш тихо позвал их, пытаясь взглядом поймать бегающие зрачки брата, потянувшись рукой чуть вперёд, но те двое лишь кратко взглянули на него, ничего не сказав. Он уже собирался повторить громче, однако… Каритори вдруг нахмурился. Фремдэр, взглянув на него, повторил это выражение. Оба ясно дали понять, что что-то не так. Что? Но что?       Рипер чуть отвернувшись, покосился в сторону камеры, намекая, как получалось, своими пустыми глазницами. Фреш понял далеко не сразу, пришлось пару раз повторить этот жест вслед за соулмейтом брата… Но он всё ещё не понимал. Он сдался, закатив зрачки и упав спиной на подушку. Тогда вновь подключился Гено — стал пытаться объяснить буквально по буквам, медленно и чётко выговаривая немые звуки. По «губам», к сожалению, Фреш читать не умел. Понял только, что с камерой что-то не то.       «Сломана, что ли?» — первая мысль, кажущаяся ему самому глупой, но ничего другого в череп, на тот момент, не пришло. Он хотел повернуться в её сторону ещё раз и… Гено резко вскочил со своей кровати, потягиваясь:       — Ах, какая же скукота! — раздражённо, даже без капельки притворства, протянул он, разминаясь. От неожиданности даже Шинохоко выпучил на него свои глазницы, но быстро окинул понимающим взглядом, подыгрывая, но так умело, словно это не первое их шоу. По костям Паразита прошлась ещё одна волна холодка, только теперь от чувства, что в комнате небезопасно.       — Ну так возьми книжку и почитай. Всё равно больше делать нечего, твой следующий раунд нескоро, — Рипер откинулся назад, закинув руки за череп, будто ему всё равно, а Гено, отвернувшись от камеры и немо прыснув, только подошёл ближе к полкам.       — Я уже прочитал все книги, что хотел! И там в последней, знаешь, ужасная и абсолютно случайная концовка, я разочарован. Больше ничего читать даже не хочется… Хоть садись да переписывай!       — Ну так возьми и перепиши — для таких, как ты, не зря же печатают последнюю пустую страницу.       — А я перепишу! — сказав это, достал первый попавшийся карандаш, что лежал там же, и, не жалея книги, стал быстро писать на последней странице со строками что-то своё несколько минут. Закончив, довольно улыбнулся. Сказать, что Фреш ничего не понимал в этом спектакле двух актёров — всё равно, что промолчать. Однако, стоило брату преподнести ему «концовку» прямо к переносице, указывая кончиком карандаша на нужную строчку, всё стало ясно.       — Ну, скажи же, что такая концовка была бы куда интереснее! — заключил с энтузиазмом Гено. Рипер одобряюще ему кивнул и ожидал того же от Паразита… И Фреш, прочитав, улыбнулся следом. Он кивнул последним.       — Да. Твоя концовка намного лучше.       Он больше не пытался смотреть в сторону камеры. Вместо последних, заключительных строк в конце книги были написаны три роковых слова.       «За нами следят.»       Хотя Фреш и готов был признать, что пару строчек выше этих отрезвляющих — будто пощёчина — слов подходили книге больше, чем изначально написанные автором. Он готов был уже признать всё — камера в углу вызывала могильный ужас. ***       — Сколько стоит билет на Восток? — Рипера усадили на одно из достаточно мягких садовых кресел, которые распологались полукругом возле импровизированной уличной столовой. Ему планировали всунуть в руки ещё и кусок яблочного пирога, но Каритори решил воздержаться. Кажется, никому из троих такой вопрос не понравился, но Фойе, как главный, решил уточнить некоторые моменты:       — А если быть конкретней?       — Нью-Йорк или Вашингтон.       — Около трёхсот долларов, — глазницы Рипера тут же округлились от названной суммы. — Это только билет. А ещё же пропитание и вода, жильё, если пожелаешь. Желательно, ещё одежда поплотнее. Всё-таки, не только восточная сторона, а ещё и севернее нас… — взгляд Рипера зацепился за жестикуляцию рук фокусника, следя как чужие руки неосознанно дёргаются. — Это опуская тот факт, что там и дороже, в отличие от нашего небольшого порта-городишки, который только на этом самом порте и держится ещё.       Рипер нервно сглотнул. Где ему побыстрее достать такую сумму? Он молчал о дополнительных расходах, которые перечислил Фойе — даже три сотни он не мог сейчас достать из воздуха. Для его отца то были даже не деньги, а так, плата за перекус в ресторане.       Каритори глянул на братьев и сестру ещё раз. Кажется, они не понимали его желания убежать как можно дальше. Ему же не хотелось разрушать тот самый образ брошенного ребёнка: говорить, что ты убийца, чьё оружие спрятано буквально в ладонях, он не горел желанием. По костям каждый раз пробегают мурашки, только он вспоминает, что за них открыли охоту в тот самый момент, как слуги рассказали полиции, что это он убил Гастера Шинохоко. По его кости идут уже второй день, получается. Как и наступить на копчик могут в любой момент. Но сказать он не может… просто не может.       — Где можно по-быстрому достать деньги? — решил он, всё же, спросить.       — Делать закладки? — попытался пошутить Фойе, но тут же стушевался. — Ладно-ладно, неудачная шутка. В принципе, можно собирать и сортировать мусор. Или же гулять с собаками.       — Подметать чужие дворы и улицы тоже никто не запрещал. Любая общественная работа сойдёт. Все дети здесь так и зарабатывают. Конечно, нужная тебе сумма за два дня тебе на череп не свалится, но за неделю наскрести получится. — добавила от себя Жули, скучающе размешивая чай в своей кружке.       — Не забывайте, что вы все здесь братья и сёстры, а, соотвественно — семья, — позади Рипера встала высокая женщина, чьих шагов даже не было слышно. Впервые инстинкты так закричали вне особняка, где всё было пропитано силой отца — этот человек позади был очень опасен. Но на костях осело чувство, что эта женщина точно ему не навредит.