***
После школы Фушигуро даже не успел попрощаться с Нобарой. Юджи сказал ей пару слов на дорожку — она проболталась, что сегодня у неё важные дела на практике — и спешно удалилась. Оговоренная встреча со стилисткой должна происходить у неё же дома, где они ещё раз обговорят все важные моменты и — сделают из Кугисаки неузнаваемую для глаз камер и прохожих женщину лет двадцати пяти с утончённым вкусом в одежде и любовью к кожаным изделиям. Последний раз, когда она делала нечто подобное, был около полутора месяцев назад; ей предназначалась поездка в Болгарию для встречи с доверенным лицом, сопровождал её лично Годжо; его переодевать необходимости не было, но по сюжету той сценки они были женатой парой — Кугисаки клянётся, что всё, произошедшее тем вечером, было больше похоже на комедию в театре, но тем не менее прошло без происшествий. Встретил её аромат свечек. В обычных квартирах свечи зажигают для романтики или когда свет отключат, но эта девчонка — прибывшая сюда, кстати, из самого Киото! — использует их в каких-то своих чрезвычайно странных целях. Кугисаки помялась в проходе, смотря на девочку на голову ниже её самой: всё те же хвосты, тот же чокер и кукольное личико. Маленькая ведьма. — Опаздываешь, — вскинула бровь она, захлопывая дверь за Нобарой и топая босыми ножками вглубь съёмной квартиры. Для человека, поселившегося тут пару дней назад на недельный срок, она удивительно хорошо справилась с задачей «обустроить место проживания»: на стенах не было и клочка пустого места, повсюду разбросаны личные вещи, а в гостиной на огромном листе пергамента красуются пентаграмма, разложенные на ней вороньи черепа, странные книжки на латыни и, конечно, ароматизированные свечи — всё, как мы любим. — Нам сюда. Больше похожая на второклассницу средней школы девочка повела Нобару за руку на кухню, где уже была подготовлена целая парикмахерская студия. В тонах подобного жилища такая картина смотрится скорее угрожающе, словно Кугисаки ведут на разделочный стол, и, не знай она Момо, точно бы спросила, какое стоп-слово. — У меня школа, — с запозданием отвечает Кугисаки, стягивая форменный жилет. — Не знала, что ты сюда учиться приехала, — Нишимия протёрла лезвия ножниц, точно как мясник свой топор. Кугисаки не очень хорошо понимала, зачем нужны ножницы, но спорить с этой чудачкой — себе дороже. — У меня же должно быть прикрытие, разве нет? — сев на кресло и откинув голову назад. — Никакое прикрытие не должно мешать заданию, — наставляет Момо. Не будь она на третьем курсе, Кугисаки бы послала её куда подальше. — Зануда ты. Момо фыркает, но не отвечает. Её работа не в том, чтобы переубеждать малолеток, а в том, чтобы делать из них людей. Работы Нишимии можно заметить на улицах, но никогда так и не понять, почему этот человек настолько удивителен. Вы можете влюбиться, можете потратить все свои ресурсы на попытку притянуть внимание человека к себе и до конца так и не знать, что перед Вами — лишь искусно сотворённый образ несуществующей личности. В первые месяцы родители Нишимии всячески отговаривали её от учёбы в Киотском, потому что иметь дело с такими опасными людьми — не то, чем должна заниматься юная принцесса клана. Они очень ждали мальчика, чтобы, когда тот подрастёт, гордиться тем, какой у них хороший ребёнок. Потому что мальчика возьмут в Токийский, потому что мальчик мог бы и с самим Годжо тягаться! Куда там. С талантами Момо её могли взять разве что в команду хороших стилистов где-нибудь в Сайтаме. Никакого Киотского — и уж тем более Токийского — ей никогда не светило. Может быть, если б не её фантастическое упорство, она бы продолжила идти по проторенному деньгами родителей пути и когда-нибудь в старости, сидя на кресле-качалке, выстрелила себе в голову из старого револьвера. Перенести целую жизнь бесполезного существования никем — нет ничего хуже. Нобара была того же мнения, а потому они могли находиться в одной комнате и не пытаться сгрызть друг другу глотки. Момо открывает галерею. Все подходящие референсы она собирает заранее, и Нобара не знала за всю жизнь никого, кто подходил бы к этому делу ответственней. Глядя на то, как она старательно работает над мелочами в образе — выступающие прядки, цвет ногтей, проложенные морщинки — Нобара даже почти не чувствует напряжения в комнате. Может, если бы они познакомились иначе, они бы даже подружились. Хотя — тоже вряд ли. — Готово, — заявляется спустя несколько часов. Нобара вздыхает облегчённо — мучения закончились. Впрочем, глядя на результат в зеркале, она убеждается скорее в обратном — сама миссия ещё впереди. — Иди и не испорть причёску. — Испорчу, если понадобится, — поправляя ворот плаща и забирая солнцезащитные очки из рук Момо. — Эй, — ворчит Нишимия в ответ уже удаляющейся Кугисаки. Та оборачивается, на каблуках возвышаясь над третьекурсницей ещё пуще, — провалишься — и никакого тебе Токийского. В ответ на такое несуразное напутствие Нобара лишь громко хмыкнула да так же шумно захлопнула за собой увесистую металлическую дверь, изнутри увешанную амулетами. Нишимия скривилась и закатила глаза. Она надеется, что больше никогда не увидит эту девчонку — никто не говорил, что она сама после поступления не жалела о выборе. Кугисаки видит фонари ночной трассы Сёндая из окна машины обычного такси; она просит остановить возле небольшого магазинчика и платит наличными. Выйдя на улицу и заставив жёлтый свет встретить преграду на пути к асфальту, она надевает очки, чтобы скрыть молодые глаза, поправляет сумочку из змеиной кожи на плече и такого же рода перчатками вытаскивает телефон. Время встречи уже почти наступило. Скорее всего, она опоздает и в этот раз. Как бы хороша ни была Нишимия, такие вещи как походка на тринадцатисантиметровом каблуке и умение держать спину ровно, позволяя плащу из дорогой ткани подчёркивать её стройную взрослую фигуру, должны быть для хорошего агента вещами самими собой разумеющимися; не сказать, что Нобара справляется идеально — если б ей пришлось бежать, она бы сняла эту сраную неудобную высокую обувь и попёрла б напролом босиком, — но она учится. Из раза в раз всё легче и легче быть тем, кто ты не есть. Залитая зелёным освещением подземная парковка, купленная Сугуру как раз для таких встреч и закрытая на вечный ремонт, заполнялась эхом от каждого уверенного шага Кугисаки. Стук тонкого каблука и шорох ткани привлёк внимание личностей, окружавших единственную стоящую на парковке машину; пара из них не выделялись уникальными костюмами, но вот у одного наряд был не из привычных: кажется, что он просто забредший не туда бомж — просто очень высокий и давно не стригшийся. Как только он обращает свои странные глаза на Нобару, та — не подойдя и на два десятка метров — ощущает мертвенный холод, исходящий от него. Его звонкий, совершенно не соответствующий ситуации голос, раздался таким громким и жутким звуком в стенах этого помещения, что Нобара всерьёз испугалась, что он просто отдал сигнал пальбы своим радушным: — Привет! Он помахал рукой. В пальцах была какая-то маленькая, но довольно приметная уродливая игрушка, что-то похожее на антистресс как раз для таких чудаковатых людей. Нобара не стала заострять на этом внимание; её больше привлекли выделяющиеся на лице и руках жуткие швы, как будто хирург зашивал его строительным степлером: шрамы, слегка подраскрытые в краях, небрежно обработанные, да ещё и на таких видных местах — обычно люди с такими ранами не выглядят весёлыми, если они психически здоровы. Вывод напрашивается один, и он не утешительный. — Ты же Кугисаки Нобара? Информатор от Годжо? — как ни в чём не бывало заявляет мужчина. Нобара с осторожностью кивает: — Это я, — звучит её голос незнакомо, — а Вы — Махито? Имя действительно гораздо громче звучит, чем тот выглядит на самом деле. — Точно-точно, пришёл тут Вас встречать, госпожа Кугисаки, — подошёл он уж как-то совсем близко. — Пройдёмте? — Куда? — вскинула она бровь под солнцезащитными очками и взглянула почти что прямо — каблуки позволяли ей стоять с ним едва ли не в ровную. — Обсудим детали в машине, — стелил он, уже беря Кугисаки под локоть. — Вы ведь передать важную информацию пришли, так? А я в этом не очень хорош, вот и взял своих друзей — они в костюмах, видите? — Махито показывал пальцем на своих очевидно не друзей — говоря откровенно, Кугисаки подозревала, что у такого парня друзей вообще быть не может. Они оказались в машине. С Годжо они не обсуждали, в какой именно обстановке должен происходить диалог, но он всякий раз напоминал, что Нобаре стоит держать дистанцию и стараться навязывать свои условия диалога. Пока ни первого, ни второго ей делать не удавалось, и, видь эту сцену сам Сатору, точно похвалил бы Сугуру за подобную сообразительность. Очевидно же, что неопытный агент будет всеми силами избегать прямого контакта и сохранять закрытый деловой стиль речи. Для задания, на котором нужно было всего-то флешку передать, Нобара, может, и хорошо подходила, но определённо не для настоящей миссии под прикрытием со слежкой — это бы Годжо, пожалуй, лучше бы отдал в руки Оккоцу или одной из сестёр Зенин — той, что посговорчивее. — Это, — начала Нобара, когда Махито захлопнул дверцу и уставился на неё, раскинув руки на спинке сиденья, — в общем, вот, — она полезла в сумочку. Шарясь между бесполезным хламом, набитым сверху для вида, она потратила удивительно мало времени в поисках непримечательного агрегата. Загоревшиеся глаза чуть не выдали её истинных чувств в этот момент, но не похоже, чтобы кто-то здесь был мастером в вычислении будущих крыс. — Вот здесь всё. Махито принял флешку и принялся с интересом рассматривать и ощупывать её. — Она чиста, — что было правдой, но Махито, кажется, проигнорировал это. — Госпожа Кугисаки, почему я должен Вам верить? — он словно с няней общается. — Я… — дыхание Кугисаки крайне натурально спёрло. — Если Вы мне не поверите, то потеряете большую партию товара… — А если поверю и ты окажешься очередной крысой от врагов моего босса, то потеряем мы гораздо больше полутора сотен миллионов, — Махито улыбнулся и положил флешку в карман. — Ну так с чего? Он выжидающе смотрел. Кугисаки удавалось с предельным правдоподобием жалостливо строить бровки домиком и дрожать грудью. Отчасти она не играла; ситуация непредвиденная, но как только она вспомнила лицо этой вшивой девчонки, настроя поприбавилось — громко шмыгнув и вздохнув во всю грудь, она издала писклявое: — Мне очень нужна помощь. У Махито аж глаза на лоб поползли. За то недолгое время, что он был в подчинении у Гето, он видел разных ребят: кто-то был жалок и мерзок ему, как забившиеся в сливе ванны волосы, а кто-то вызывал только лёгкую усмешку своими забавными попытками обратить к себе милость босса. Нельзя назвать его опытным в деле распознавания попыток манипуляции, но Гето подослал его не за тем, чтобы тот вычислил, лжёт Кугисаки или нет — скорее, он предложил новому подчинённому набраться опыта, а уж всю более сложную работу он выполнит сам. И — да, как уже наверняка понятно — Кугисаки его одурачила. — Годжо… он… Он очень страшный человек. — Нобара всхлипнула, стерев с лица несуществующие слёзы. — Он обложил моих родителей долгами и взял меня просто как залог, он оторвал меня о школы и друзей, и теперь использует… — сипела она к концу, надрывно сдерживая рыдания. Для большего эффекта ей бы закричать или свернуться калачиком, но она должна помнить: эти слёзы — минутная слабость человека, выдержавшего год под гнётом великого и ужасного Годжо Сатору, а не истерика психованной девицы. — Ну же, — Махито протянул ледяную руку к Нобаре и, проведя трупными пальцами по щеке, заправил выпавшую прядку за ухо; кожа Кугисаки показалась ей самой будто ороговевшей тканью, когда случилось это сочувственное касание. — Давай, не плачь, я сейчас созвонюсь с боссом и всё ему расскажу. Он поможет, хорошо? Нобара подняла зарёванное лицо и кивнула, стирая уже вполне реальные слёзы с лица — наконец-то ей удалось заплакать. Махито выглядел обеспокоенным — на самом деле — но аура от него исходила такая, будто он актёр похлеще самой Кугисаки; будто он сейчас уберёт телефон, широко ухмылбнётся и направит пистолет ей в лоб, но — ничего подобного не происходит, и, ко всеобщему (буквально, даже его «друзей») удивлению он действительно набирает номер Сугуру Гето. Вот так, безо всяких уловок — сидит на сиденье и звонит по звонку. Нобара начала догадываться, что нет в этом Махито ничего, кроме спонтанности и огромного количества чудаковатости непонятного происхождения; в крайнем случае, если сравнивать первое впечатление от него и от того безумного парнишки Итадори, Махито внушает не столько страх, сколько чувство между простой жутью и настоящей зловещей долиной. Может быть, над этим даже можно посмеяться, но чаще становится крайне неуютно от его непонятных жестов, взглядов, мимики и, блин, игрушек в руках. — Господин Гето? Да, Махито. Да, встретились, ключ у меня. Что? А, нет, она хорошая, у неё просто проблемы и… — Махито оглядел её с прищуром, будто вспоминая, о чём они говорили мгновенье назад. — Не против встретиться с ней? Ей прям очень-очень надо, честно говорю. — Нобара поёжилась, думая, встревать ей в этот полёт фантазии или лучше оставить всё как есть. — Да, можем, но это далековато. Поближе нельзя? Нет? Точно? А если я хочу успеть до закрытия в Комеда? В старбаксе ужасный кофе, и я вообще не люблю кофе. — Молчание Махито просвидетельствовало, что Гето ему что-то предлагает; засиявший от радости взрослый мужчина лишь подтвердил общую негласную догадку. — Ты чудо! Всё, я поехал, ждём тебя. Чмоки, — и он причмокнул прямо в микрофон. Нобара почувствовала, как на той стороне трубки глава грозной преступной организации с отвращением вздрогнул. — Госпожа Нобара! Кугисаки посмотрела на спутника во все глаза. На переднее сиденье уселся стоявший снаружи мужчина, и тогда машина заполнилась звуком заводящегося мотора. Махито хлопнул в ладоши и, всё так же блистая, как дискошар под прямым солнечным светом, певуче пролепетал: — К огромной радости, Гето готов принять Вас в ночь перед операцией, а до тех пор принять как гостя. — А мы куда? — Кугисаки боязливо оглянулась по сторонам. В её планы не входило ночевать где-то кроме дома Годжо после этой встречи, однако, похоже, ситуация принимает неожиданный оборот — и надо воспользоваться искренностью эмоций, пока есть возможность. — Ох, не переживай, там мило и рядом есть драгс, — подмигнул Махито так, будто сам покупает там прокладки. — Ребят, на седьмую, ладно? — перегнувшись к водителю и похлопав его по плечу; в ответ — немногословно — кивок. Первое, о чём переживала Кугисаки: у неё с собой нет даже запасного белья, и завтра она будет в том же, в чём сегодня. Второе, о чём она задумалась — у них ведь даже нет чёткого плана на эту встречу, и не факт, что выдастся возможность что-то обговорить и обдумать. Вполне возможно, за ней всё время будет следить этот Махито или кто-то вроде него, а, значит, предупредить об опасности или попытаться продумать дальнейшие ходы можно будет очень маловероятно. Остаётся надеяться, что представится шанс наладить контакт хотя бы с кем-то из знакомых. — Чего притихла? — вскинул брови Махито на совершенно не описывающем ситуацию лице и включил диктофон на телефоне, положив его между ним и гостьей. — Рассказывай уж, я послушаю, как у Вас там дела с этим терроризатором. У неё проблемы.***
— И ты разбил ему лицо. — Не только, — уточнил Рёмен, ткнув в её сторону пальцем с зажатой в руке баночкой энергетика. — И лёгкие продырявил, и почки все отбил — там полный набор, — с удивительной серьёзностью отмечал он. Ураюме усмехнулась, отпивая из бутылки биттерлемон. — Умница, ничего не скажешь, — она погладила Сукуну по волосам, но тот только фыркнул и повернулся на щёку на её небольших ляшках. — И как он отреагировал? Рёмен затих так, будто вопроса не существовало. Ураюме выждала некоторое время, дала подумать над ответом, не стала даже мельтешить перед лицом или выжидающе смотреть — Сукуна, как пёс, чувствует смятение или волнение, а потому с ним важно оставаться спокойным, — и это сработало. Через несколько минут ненавязчивого молчания последовал скудный ответ: — Хуёво. — Ураюме не возмутилась. — Вы говорили об этом? — Рёмен вспоминает, что его руки перебинтовывали самые красивые в мире пальцы. — Ну типа, — сморщился он. — Результат? — она ожидала, что ему снова понадобится время на размышления, но ответ последовал почти сразу: — Не настолько хуёво, — отмечал Рёмен, — ну, знаешь, он как будто принимает это как должное, я не знаю, — пожал плечами он, садясь рядом и уперев локти в колени; выглядел он так, будто над чем-то думает, но Ураюме видела, что на деле он просто пытается понять бесчисленное количество новых эмоций, которые вспыхивают у него от одной только мысли о мальчике. — А что насчёт твоего брата? Рёмен медленно вспоминает, как много Мегуми ещё не знает об их с близнецом отношениях. Думает, насколько тяжёлым будет этот разговор когда-нибудь лет через десять, когда они будут сидеть на диване в своей квартире, есть чипсы и смотреть фильм, и во время одной из сцен насилия или пыток, Рёмен сам решит поставить паузу и начать этот разговор. Мегуми погладит его по голове и скажет, что в этом нет ничего страшного. В конце концов, прошло очень много времени, да и даже если он и сейчас периодически ебёт своего близнеца, то в этом не будет ничего плохого. Сукуну пробивает на истерические хихиканья. — Он не знает. — Когда планируешь рассказать? — Рёмен молчит, отворачивается, и на этот раз отвечать не собирается. — Ты же понимаешь, что ты должен будешь? — Да. — И что ему это наверняка не понравится. — Тут Сукуна хотел уж было возразить, но перебил себя смехом. — Что делать будешь? Рёмен почти сразу придумал, что сказать, но его прервал звонок телефона. Ураюме взяла незамедлительно: звонил «Папа». Рёмен сразу понял бы это по одному лишь взгляду, но он был слишком занят своими мыслями, чтобы обращать их на кого-то ещё. Звонок Гето как раз позволил ему погрузиться немного глубже. Может быть — Рёмен этого не отрицает — в один день Юджи не выдержит и нажалуется кому-нибудь. Рёмен понимает, что совершает плохой поступок; ему хорошо известно, что он делает больно, что он намеренно не перестаёт этого делать и что он получает величайшее удовольствие от самого факта: он подчиняет себе этого человека. После каждого раза он смеётся тихо где-нибудь в душе, пока отмывает сперму, или потом, ночью, в кровати, потому что нет ничего прекраснее, чем заслуживать себе место в аду. И чем жарче котёл — тем лучше, потому что такие люди, как он, никогда не должны познать благословение прохладного воздуха. Лёгкие забиваются, но пока он жив — не раскалённой лавой, а водой. До поверхности вот-вот, кончики пальцев уже чувствуют приближение мерзловатой водной глади, и руки, так старательно протянутые, мокрые, но там — наверху. Когда он выберется, он выкашляет всю воду и наконец-то позволит себе вдохнуть. Может быть, — может, даже не так уж долго осталось — он узнает, каково это: ощущать влагу лишь ступнями или, может, хотя бы щиколотками — когда он будет ходить по пляжу и ощущать пятками мелкую гальку. Падая в мысли всё глубже, где вместе с морским бризом до него доносится тёплый сердцу голос, он падает и на спинку дивана, расслабляясь и едва не роняя энергетик из пальцев. — Они приедут сюда, — слышит он Ураюме. Комната вдруг кажется слишком душной, когда он открывает глаза. Спёртый воздух вырывается наружу рвотным позывом, но Рёмен заглатывает его с энергетиком. — Кто? — лениво переспрашивает он. — Махито и девчонка, с которой он сегодня встречался. Наверное, она ему понравилась, — саркастично замечает Ураюме, убирая телефон. — Кто?! — возмущается Рёмен, мгновенно пытаясь отыскать в лице девки причину говорить об этом неправду. Благо, Ураюме больше не ведёт себя как сука и только выжидающе смотрит, когда до Сукуны дойдёт. — Какого хуя? Блять, блять, это хуёво. — Почему? — не столько из интереса действительно к причине, сколько из желания узнать, как Сукуна к этому пришёл. — Подумай. — Рёмен встал, подошёл к Ураюме, опустился на уровень её лица и едва за плечи не тряся стал выдавать набор фактов и шёпотом, чтобы никто за дверью не услышал: — Махито не сам решил её везти, он связался с Гето; Гето знает, что я тут; если Гето просит привезти её сюда, значит, он хочет, чтобы она — потенциальная крыса — оказалась в обществе со мной, буквально ёбаным блять мясорубом. Андерстенд, блять? Он хочет убить её. Он убьёт её этим же вечером, если она наделает хуйни, и если я попытаюсь сбежать, он будет уверен, что она крыса. Ты врубаешься? — Сукуна говорил, как псих, но, похоже, Ураюме не удивлялась. — И пизда либо ей, либо нам. Сука Махито, блять, СУКА МАХИТО! — Рёмен пизданул диван ногой и расплескал энергетик, с полным недовольства рёвом отправился на кухню и очень громко захлопнул дверь. Ураюме некоторое время переваривала всё сказанное и приняла решение не идти сейчас к нему. Если ему потребуется, чтобы она была рядом, он придёт сам — если нет, то это не её дело. Рёмен развязывает бинты, почти срывая их с рук, и бросает плоды бережливого труда Фушигуро куда-то на подоконник. Открыв форточку, он достаёт мятую пачку мальборо из узкого кармана штанов, выталкивает оттуда зажигалку и подрагивающими руками поджигает. У него нет пепельницы. Окно нужно лишь чтобы совсем не прокурить этот дом. Он думает о том, как из этой ситуации выкорабкиваться: будет ли Махито ночевать здесь, оставят ли охрану, получится ли поговорить? Останется ли возможность в случае чего убить Махито так, чтобы это не было похоже на попытку выгородить Кугисаки? Что произойдёт, если она на самом деле проколется? Чью занять сторону? Если он просто искупает голову Годжо в обоссаном унитазе — поймёт ли он, какое он дерьмо? Возможно, не на все эти вопросы есть ответы; пока что ему нужно отрезвиться, но прежде, чем кончик сигареты дотрагивается до израненной кожи, он берёт телефон. У него остался контакт, на который он почти никогда не звонит, и сейчас — раз уж он попросил, — нет ничего плохого в том, чтобы воспользоваться. Рёмен считает в уме, прикидывает, смотрит на время — доходит до одиннадцатого часа, — и всё никак не может принять мысль, что позвонить нужно. Он сосредотачивается, держа сигарету в опасной близости к шраму, дышит и смеётся на каждом выдохе, представляя, как бычок будет торчать из его глазницы. Челюсти плотно сжимаются, и, зажмурив глаза, он в два движения набирает номер и подносит к уху телефон. Гудки. Звучат как жалобные стоны. Один за другим, будто умоляя, они пытаются заставить Рёмена думать, что там ему кто-то ответит. Чем дольше ожидание — тем шире улыбка. Рёмен думает, что человеку по ту сторону действительности есть чем заняться, он не ждёт день ото дня, час от часу одного только его звонка и точно не заинтересован в том, о чём впопыхах тогда говорил. Звонить, если снова захочется. Какой же это ёбаный бред. Рёмен прикладывает опалённый кончик сигареты, и, вдавливая, шипит, улыбается. Давит так, что сигарета мнётся, и её становится неудобно курить. Он поджигает и давит, поджигает и давит, давит, давит снова. Ожоги ползут выше, вгоняя в экстаз: нет ничего прекраснее, чем испытывать эту боль. Она переполняет желанием засмеяться на всю квартиру, чтобы все знали, как ему хорошо. Рёмен прикладывает окурок к шее и обнаруживает, что он потух. Кривой круглый пепельный след остался там маленьким несуразным пятнышком. В пачке осталась всего две сигареты, и ему не будет сложно раздобыть ещё, но, глядя на стики в упаковке, а затем на свою обожжённую руку, а затем и на бинты, которые ещё можно — косо, но можно — замотать, Рёмен закрывает пачку, комкает её обратно в карман и пытается перевязаться сам. Если Ураюме увидит это, он проиграет негласный спор о том, что однажды Рёмен перестанет резать всех вокруг себя и начнёт делать это с собой, и тогда — по договорённости, которая известна только самому Итадори и о которой он вспомнил только сейчас — у него не будет шанса надеть кольцо на его палец. Заворачивая руку обратно в дряхлые ленты, Рёмен пытается вспомнить, какими нежными были его касания. Попытку умиротворённого погружения в себя прервал шум в коридоре. Они быстро — это встрепенуло Рёмена; наспех кое-как затянув узлы, он направился ко входу с окурком в руках. Там, как и ожидалось, во всей своей красе предстал Махито с — Кугисаки под ручку. — Рёмен! Здравствуй! Вы же знакомы, да? — заговорил он так, будто умолял въебать ему по яйцам. Итадори с пренебрежением оглядел девку и, фыркнув, приподнял бровь. Махито выглядел всё также раздражающе-приветливо. — Эта сучка живёт в доме Годжо, нахуй ты её привёл, ебланище? — может показаться, что прозвучало слегка грубовато, но Махито не заметил разницы. — Ты тоже общаешься с Годжо, но Гето же тебе доверяет. — Ты ёбнулся? Она пришла от него, у неё на лбу «крысятник» написано, а ты её на явку привёл? Её убить надо и хуй с ней. — Кугисаки всерьёз занервничала. Рёмен был похож на человека, способного говорить такое искренне. Махито бросил на Нобару оценивающий взгляд, изменившись в лице так, будто разочаровался в ещё недавно крайне интересной игрушке. Покровительственно сжимавшие плечи пальцы ослабли, а затем и вовсе опустились; Махито выпрямился и, как ни в чём не бывало, ответил: — Ты прав. — У Рёмена дёрнулся глаз. — Убей её, — плавно кивнув. Рёмен, не колеблясь, вышел в комнату, пройдя мимо Ураюме и не дав ей ни знака на свои дальнейшие действия. Ураюме видела насквозь эту сцену, но не обладала даром предвиденья, чтобы понять, придётся сегодня выстирывать кровь с рубашки или нет. Рёмен взял нож, спрятанный под кожанкой, ровным шагом вернулся в прихожую и, неумолимо приближаясь к Кугисаки, то и слышал: — Стойте! Стойте, я не вру, это правда! Проверьте, я всё скажу, я клянусь, прошу вас! Нобара повисла на плече у Махито, но тот лишь брезгливо одёрнул руку. Сталь ножа сверкнула в слабо освещённом коридоре, и Рёмен уже находился перед ней. У Нобары остались секунды. Тратить их на плачь не имело смысла, но она продолжала упорно рыдать и молить о пощаде, втискиваясь в дверь спиной. Медленно сползая на пол, она истерически задышала и потеряла голос. Рёмен успел лишь взмахнуть ножом, прежде чем что-то незримое остановило его: Нобара сжалась в комок, затряслась и перестала издавать звуки. Махито оглядел картину извращённым взглядом, который помог ему увидеть в прерванном действии что-то другое — вовсе не предательство, вовсе не жалость; со стороны могло показаться, что Рёмен просто ждал, когда его остановят, но никто не стал его останавливать, и теперь ему приходится придумать оправдание; пожалуй, будь Махито нормальным, он бы так и подумал, сразу сложив два и два и решив, что они заодно, решив, что они оба обычные крысы и рассказав, наконец, Гето, что Сукуна ему больше не подчиняется, а девчонку можно и так пристрелить. Ему всего-то нужно было быть нормальным. К счастью, Махито — сука. Рёмен уже видел это. Рука опускается так же медленно, как до учительницы доходили слова маленького Сукуны. Комочек не шевелится, только дрожит и бесшумно глотает воздух. Рёмен задумывается: уже очень поздно, дома темно, как в запертом снаружи шкафу. Полный замешательства взгляд бегает по полу, ищет оправдания, но не находит, потому что их не существует. Сжавшееся в мокрый бумажный комок сердце на чём-то настаивает, и до Итадори не сразу доходит, что это за чувство. Прикрыв глаза и чертыхнувшись, он вспоминает, что кольцо и свадебный костюм возможны только при живом Юджи. — Вставай, — бросает он небрежно, снова уходя в комнату. Нобара издала первый за непродолжительное молчание звук: короткий удивлённый вздох. Удивился и Махито: он на самом деле думал, что произойдёт что-то другое. Ураюме остановила Рёмена, пока тот надевал кожанку, и спросила одними глазами. Тот быстро закивал и поспешил съебаться из этого дурдома, пока то же самое не началось в его собственнном. Опаздывать нельзя — лишь бы не угодить в аварию или не попасться патрульным, пока байк будет жать под третью сотку. Быть дома в течение пяти минут и вытащить его — он не хочет быть мессией, но, ради всего святого — Мегуми. — Ты куда? — успевает спросить Махито удалившуюся спину. Нобара, зажавшаяся в уголочке, до сих пор пыталась отойти от случившегося. — Куда он? — возмутился Махито в подошедшую Ураюме. Та пожала плечами и смирила пыл Махито одним металлическим взглядом — настолько твёрдым и при этом острым, что, казалось, зрачки двигаются со звуком скрежета железа. Пересекая коридор, она оценивала гостью: ничего, что не увидел бы с первого взгляда Гето, она в ней не нашла, что означало лишь одно — девчонка хорошо играет. Может быть, в этом образе зашуганной преданной девочки и есть какая-то доля правды, возможно, даже очень большая, но она так или иначе не узнает, пока не поговорит с ней тет-а-тет. Завтра выходной — это успокаивает. Можно прогнать слизня Махито и двух ставших бесполезными после ухода Сукуны охранников и попытаться прочитать её наедине. Ураюме предполагает, что на это понадобятся силы, когда присаживается напротив ещё не пришедшей в себя девушки. — Ну, давай, поднимайся, — говорит она то ли ласково, то ли снисходительно. Ураюме берёт Кугисаки за руку, поддающуюся на удивление просто, и, вставая, пытается помочь ей встать. Как на костылях Нобара всё же принимает стоячее положение, и, пытаясь восстановить дыхание, невидящими глазами обводит присутствующих. Большой фигуры с ножом больше нет, но оставшиеся собеседники излучают такой пронизыающий холодок, что сильно легче не становится. Махито всё ещё бубнит что-то про вот-так-вот-просто-ушедшего-Рёмена, Ураюме продолжает это игнорировать, давая Кугисаки опору, а, когда проходит мимо длинноволосого чудовища, откликается парой ласковых: — Помолчи уже и свали по-хорошему. Махито дуется, но желание «дочери» босса — закон. Крайне обиженно он шагает к двери, и картине этой не хватает только драматичного хлопка двери, но — явку беречь надо, и так уже скоро с петель слетит от бесконечно импульсивных редких гостей этого дома. В след за ходячим недоразумением Ураюме прогоняет и двух заскучаших амбалов, нашедших колоду и устроивших карты на раздевание — авансом; это когда вы запоминаете, кто сколько раз проиграл, а потом возвращаетесь домой и ебётесь. Обычно это работает так. Ураюме не в курсе подробностей. Когда дом наполняется приятной прохладной пустотой, Ураюме возвращается к гостье — та уже не трясётся и только недоверчиво поглядывает на свою надзирательницу. Усмехнувшись придуманной аналогии, девчонка разрешает расслабиться: — Мы с Сукуной заодно. Я не расскажу. Нобара не была дурой, а потому только сморщила лицо в выражении непонимания и поставила ещё одну невидимую стену недоверия. — Хочешь верь, хочешь нет, как знаешь. Может, тебе и не стоит выдавать такие секреты незнакомцам и ты права. Я лишь проясняю, что мне уже всё известно. С нескрываемым равнодушием Ураюме потёрла шею и отправилась уже в другую комнату, но вдруг её одёрнул внезапно писклявый голос: — Стой! — послышалось с дивана, затем короткое прокашливание. Ураюме обернулась лениво. Нобара глубоко вдохнула, и следующее, что заполнило квартиру вместе со звуком хлопка лица о ладони, было очень долгое, протяжное и громкое: — БЛЯ-А-А-А-А-А-А-АТЬ! — Кугисаки соскребла с лица, казалось, весь этот вечер и, распахнув глаза, развалилась на диване. Китовый рёв прекратился, а Ураюме бодро вскинула бровки и улыбнулась. — Это не день это пиздец, — на одном дыхании. — Пиз-дец, — отчеканила она, — пиздец! — воскликнула, глядя на Ураюме. — Я хуй его знает, как ребята из Токийского это делают, но, блять, я молодец сегодня, да ведь? — искала она ответ в виде поджавшей плечи и не перестающей улыбаться девчонке напротив. — Извини, — поправилась она, заправляя прядь за ухо и убирая с лица растрёпанные волосы. — Всё, я порядок, прости, просто… — Нобара чуть не заревела снова, но вовремя успокоила адреналиновые порывы. — Я просто немного в шоке. Всё. Мне надо прийти в себя, — она выдыхает с дрожью, но видно, как она пытается успокоиться. — Ты хорошо справилась, — прозвучало весьма одобрительно. — Молодец. Думаю, даже Гето бы тебя не раскусил. — Серьёзно? — растянувшись в улыбке. — Ну нифига себе, — подытожила она, довольно хмыкнув. — Но, думаю, ты правда испугалась, когда Сукуна подошёл с ножом… В этот момент Нобара усмехнулась, и Ураюме показалось это странным. — Даже если бы он попытался, я б так просто не далась, — заверила девчонку Кугисаки с неподдельной уверенностью. — Я многое слышала о «Сукуне» — у него весьма болтливый брат, — и, конечно, раз на раз я б ему вряд ли что-то сделала, но сбежать бы успела, а бегаю я довольно быстро, — подмигнула Кугисаки, стукая друг о друга тринадцатисантиметровыми каблуками. Ураюме понимающе кивнула. Перед ней сидел совершено другой человек. Полная азарта и запала, Кугисаки Нобара семимильными шагами двигалась к тому, о чём те немногие, кто схож с ней в желаниях, только грезят. В Токийский, как Ураюме знает из рассказов «Папы», никогда не делают большой набор, но каждый выпускник там на вес золота. Однажды и Нобара станет. По крайней мере, сейчас всё выглядит именно так.