Омут

      Они познакомились при очень странных обстоятельствах — в отделении полиции. Ему было четырнадцать, она — на год младше. Дедушка долго ругался с полицейскими и, очевидно, проиграл бы баталии, не будь на его стороне Годжо Сатору. У девочки же родителей не было — вместо них какой-то высокий мужик с длинными чёрными волосами и перманентным хитрым прищуром. Девочка прижималась к его руке, шугалась всех остальных, а он невозмутимо поглаживал её по голове.       Когда Годжо и дедушка покинули кабинет важной шишки в отделе полиции, мужчина рядом с девочкой встал. От него веяло аурой абсолютной доминации — настолько он казался неприкосновенным, держащим всё в своих цепких пальцах, что даже — даже Годжо, — смотрел на него с тревогой, стиснув зубы. Рёмен заметил химию между ними — что-то в духе колы с ментосом.       — Всё нормально, — сказал Рёмен вдруг девочке, что осталась одна в коридоре под пристальным взглядом камер наблюдения и охранников. У них было время поговорить, пока Годжо и дедушка застряли за бурным обсуждением чего-то в паре метров.       — Откуда ты знаешь? — с недоверием бросила она, не поднимая на жуткого парня взгляда.       — Не знаю, кем тебе приходится этот мужик, но с ним ты точно не пропадёшь. — Уверенности ему было не занимать.       Девочка кивнула. Осмелилась поднять взгляд и — с той секунды, когда вблизи ей посчастливилось посмотреть в эти алые глаза, — она была обречена.       — Ураюме.       Бледная ладошка. Костяшки в ссадинах. Ободраны локти.       — Рёмен.       Листая список контактов и задержавшись на её номере, Рёмен пялится пару минут в экран, держит палец над кнопкой вызова, раздумывает, но, в конце концов, решает бросить эту затею. Мегуми придёт с минуты на минуту. В душ надо бы, что ли, сходить, а то кровью пасёт как от скота.       Вчера очередное дело. Ураюме сверлила его взглядом первые десять минут после встречи — ходила, гордо задрав подбородок, привлекала внимание, как могла. Рёмен разглядывал фотографии Фушигуро с уличным псом, полученные пару часов назад с сообщением, из которого узнал, что Мегуми хочет завести собаку. Ураюме в какой-то момент тоже начала пялиться в телефон, даже громко хихикала, но Рёмена было не отвлечь. Вот он своей ручкой гладит пёсика по голове, вот даёт ему пожевать с руки непонятно чего, вот пёсель льнёт к ноге, и Мегуми очень не хочет его покидать, но ему пора. Он фотографирует свою кофту, — она вся в шерсти — своё усталое лицо, — оно тоже в шерсти — вот ноги, — все грязные из-за машин, которые, видимо, понятия не имеют, что такое лужи, — вот он дома, показывает, как тот самый пёс сначала укусил его за предплечье, и на том месте остались небольшие, но совсем безболезненные следы.       «ты только что узнал о существовании камеры»       Мегуми слышит звук сообщения и отвлекается от тетради. Глядит, улыбается, бросает ручку на стол и, откинувшись на спинку стула, не прекращая улыбаться всё шире и шире, отвечает:       «Вроде того.»       И не солгал ведь. Вернее, правда, было бы сказать, что он совсем недавно открыл для себя прелести фотографировать всё и присылать это Рёмену так же, как Юджи присылает всё ему. Самому Ремёну эта новая увлечённость Фушигуро доставляло некоторое, не совсем очевидное удовольствие.       «у тебя руки классные»       Мегуми пялился в экран, широко распахнув глаза. Длинные реснички хлопали друг о друга. Парень встал, подошёл к зеркалу во весь рост, вытянул перед ним руки стороной ладони и стал разглядывать: вот венка выступает в сгибе локтя, вот на запястьях, вот мышцы предплечий, несколько шрамиков, пальцы совершенно обыкновенной длины. Обычные юношеские руки. Не женские. Не девчачьи.       «У тебя тоже.»       Необдумав отвечает Фушигуро, бросая телефон на стол, а затем в панике мечется удалять сообщение, но — поздно.       Рёмен задирает рукав кожанки, чтобы осмотреть свои руки частично, и понимает, что видит в них всё абсолютно то же, что видел всегда.       «обычные»       Фушигуро не совершает ошибки дважды — не переходит в диалог, чтобы прочитать сообщение, а лишь глядит на текст в уведомлении.       «У меня тоже.»       Мегуми кажется, что такой ответ вполне приемлем. Так можно даже попробовать перевести фразу выше в русло безразличия. Рёмен негодует.       «нет»       «у тебя прям охуенные»       — Сукуна. — Похоже, терпение Ураюме кончилось. — Ничего сказать не хочешь?       Рёмен вскидывает брови.       — Хочу. — Ураюме приготовилась слушать. — Мы расстаёмся.       Тогда он остался, чтобы закончить дело, и вернулся домой поздно — Юджи уже спал. Босс не стал слушать преемницу, когда та просила его выгнать Рёмена и больше никогда с ним не связываться. У них была долгая воспитательная беседа по этому поводу о том, что лидер в первую очередь должен сохранять хладнокровие в отношении конфликтов своих подчинённых и не поддаваться разрастанию малозначительного конфликта — наоборот, пресекать его. Конечно, если выгода с этого будет больше, чем потери от чьих-то мелких внутренних разногласий.

***

      Юджи проторчал у плиты весь прошлый вечер, чтобы сегодня проспать до самого прихода Фушигуро; он понял, что в доме есть кто-то ещё, только когда услышал, как Мегуми смеётся на подходе к его комнате. Ручка дёрнулась, дверь распахнулась, и лежавший в позе дохлого краба Юджи вдруг подскочил, поправляя одежду, разлепил сонные глазёнки и похлопал ими на Фушигуро.       — Извини, Рёмен сказал идти сюда… — растерялся Фушигуро, пятясь назад.       — Всё хорошо! — воскликнул сонный Юджи. — Проходи, я… дай мне минутку.       Он прошёл мимо гостя в дверях, едва улавливая за своим несвежим запахом лёгкий аромат его шампуня, и, стыдливо разглядывая пол, поплёлся в душ. На пути ему попался вытирающий чистую голову брат, и Юджи, не сдержавшись, специально топнул ему прямо по мизинцу на ноге, после чего, не дав Рёмену отомстить, пулей пролетел по лестнице вниз. Сверху донеслось, как Рёмен рявкнул и хлопнул по стене — этого было достаточно, чтобы Юджи посчитал своё пробуждение не таким уж ужасным.       Мегуми старался не обращать внимание на распри сиблингов. Комнату Юджи он знал как свои пять пальцев, несмотря на то, что бывал здесь последнее время довольно редко. По обычаю не заправленная кровать пропиталась знакомым, почти что родным запахом так сильно, что Фушигуро своевольно решил проветрить комнату. Он сел за стол, на котором в относительной аккуратности были сложены тетради, учебники и манга, прошёлся взглядом по открытому ноутбуку с двумя отковыренными клавишами, которыми — Мегуми знает — Юджи даже не пользуется, улыбнулся. Обстановка домашнего уюта в месте, где жил Юджи, сильно отличалась от привычной серости его собственной комнаты. Дженнифер Лоуренс смотрела на Мегуми с особенно большого постера, висящего у самого потолка над кроватью; одного её вида было достаточно, чтобы понять, что все догадки и теории Мегуми, над которыми он так усердно страдал последние дни, были ничем, кроме пустых домыслов разыгравшегося воображения. Юджи определённо точно законченный натурал.       — Ты голодный? Я сделал имбирные тефтели. — Юджи провёл рукой по взъерошенному мокрому ёжику на голове.       — Правда? Юджи, ты святой. — Мегуми поднялся и поплёлся за ним на кухню, оставляя Лоуренс грустно пялиться на пустой стул в освещённой только солнечным светом комнате.       Похоже, Рёмен был у себя. Фушигуро надеялся найти его хоть где-то, пока Юджи возился с разогреванием еды, но тот, похоже, не оставлял в доме даже намёков на то, что он тут живёт. Мегуми знает — и по своему опыту, и по рассказам Юджи — Рёмен редко ночует дома, особенно в весенне-летний период, но так, чтобы даже проходя по гостиной не заметить случайно брошенной зажигалки или оставленной на диване кожанки — такой бесследности от Рёмена он не ожидал.       — Думаю, он просто не считает это место своим домом, — однажды сказал ему Юджи, одежда и личные вещи которого валялись по квартире повсеместно.       Мегуми рассматривал фотографию на стене. На ней — дедушка, держащий за руки братьев Итадори. Один — хмурый и отрешённый, другой смотрит прямо в камеру и крепко держит дедушкину ладонь всеми своими крохотными пальчиками. Фушигуро не может сдержать лёгкого прищура улыбки, замечая, какими разными они были всегда.       — Готово! — доносится с кухни, и Мегуми босыми ножками делает топ-топ к столу. Итадори отменно готовили. Все. Наверное, это семейное. Фушигуро однажды случилось попробовать стряпню Рёмена — кажется, это была просто яичница, зато какая! Никогда в жизни никто не готовил ему яичницу лучше той, и Мегуми нехотя признавал, что, пусть попытки повторить шедевр своими руками тщетны, он не очень-то и хочет, чтобы его кормил яичницей кто-то кроме Рёмена. Юджи же обычно готовил штуки посложнее — ничего сверх простых человеческих возможностей, но, к примеру, имбирные пряники или суп с имбирём в его окружении принимался готовить только этот человек. Причём в голове Мегуми даже не создавалась логическая цепочка, связывающая этот факт со своей любовью к одному не слишком часто встречающемуся ингредиенту.       — Так почему выходные не дома? — Мегуми отложил палочки, похлопывая по животу и откидываясь на спинку стула, вытягивая ноги вперёд.       — Годжо. Заколебал.       — Всю неделю забирал тебя на машине?       — Хуже, он пытался со мной болтать, — отвечал Мегуми так, словно говорил о попытке флиртовать. — Я, конечно, понимаю, чего он добивается, но сколько ещё мне ему в лоб говорить — отстань от меня, не надо, не пытайся, у тебя ни-че-го не получится. Нет, он продолжает. Юджи, я в отчаянии.       — Ну, тише, всё будет в порядке. — Юджи слегка коснулся носком босых пальцев Мегуми под столом. — Закончим школу и съедем отсюда. Рванём в Токио, будем жить в съёмной однушке и страдать вместе от горящих дедлайнов.       Фушигуро улыбнулся. Таким был их план, когда они придумали его год назад — свалить от всех родственников, взяв у Годжо немного денег «в качестве компенсации за моральный ущерб на протяжении практически всей жизни», и, оборвав все связи, стать свободными, как рыбы в море. Мегуми не упоминал, что будет совсем не против, если они прихватят с собой брата Юджи, а тот, похоже, даже не рассматривал подобный ход событий как вариант. Думая об этом, Мегуми расстраивался, но несильно. В конце концов, если они будут жить в разных городах, скорее всего, желание связать с ним свою жизнь со временем поутихнет. Так он полагал. На это он надеялся.       — Ты, кстати, смотрел сериал по доте? — Юджи закинул грязную посуду в раковину.       — Только две серии. — Мегуми поплёлся вслед за ним обратно в комнату. — А что? Интересный?       — Охренеть можно, просто машина. Мы обязаны посмотреть. — Юджи завлекающе улыбался.       — Я… — Мегуми вытянул ноги поперёк кровати и потянулся — плотно набитый желудок давал о себе знать лёгкой сонливостью, — не против. — И подложил под спину сложенное одеяло. Юджи закрыл окно и, путаясь в проводах, сел достаточно близко, ставя на колени ноутбук.       — Когда в пати со мной собираешься? — не отрываясь от экрана, сосредоточенно, можно даже сказать — совершенно серьёзно спросил Итадори. — Да с тобой игру ищет дольше, чем она длится, — говорил человек, поднявший на поддержке шесть тысяч рейтинга.       — Не хвастайся, — отвечал тот, кто уже два года не может вылезти с четвёртого героя. Не успели они дождаться загрузки сайта, как в комнату ворвался профессиональный убийца времени с двумя аккаунтами — топ триста и топ сто — бесцеремонно примостился между элэсных раков и, взяв на колени ноутбук, провозгласил:       — Смотрим с первой.       Возражать, впрочем, никто не стал. Мегуми — потому что дыханье спёрло от восхищения и смущения, ведь Рёмен настолько близко, что ему придётся потереться о него плечом, даже если он захочет отодвинуться, и он это, господи боже, делает; Юджи — потому что мыслительные процессы остановились ещё на том моменте, когда он увидел, как брат абсолютно открыто демонстрировал татуировки на теле путём надевания майки с дизайнерскими вставками сетки на груди и торсе. Он как будто пришёл сюда, чтобы заставить кого-то возбудиться, и парень искренне не понимал, зачем. Чего он добивается? Сам он от такого точно удовольствия не получит, а если это намёк — что ж, ему не стоило вплетать в это Фушигуро-о-о-о… точно.       Фушигуро в прострации пялится в экран. Очевидно, это сработало.       Лишь около получаса просмотра прошло в полном покое — если, конечно, перманентное желание вывести брата на пару ласковых у одного и облапать всё тело сидящей рядом секс-машины у другого можно было назвать покоем. Впрочем, как только сюжет сериала начал стремительно набирать обороты, Мегуми влился настолько, что не сразу заметил, как к его боку прикоснулись чьи-то кончики пальцев. Ощутив лёгкое поглаживание по особенно чувствительному местечку, Фушигуро напряг пресс и только шире распахнул глаза, не мигая пыря в скачущие картинки. Фантастически точный и быстрый анализ позволил ему понять, что он совершенно не имеет представления, чья рука прямо сейчас скользнула чуть выше по пояснице, заставив по спине пробежать табун мурашек. Ему нужна была информация, — чёрт его побрал проморгать момент, когда же эта рука вообще зашевелилась и оказалась так в такой близи! — но даже на мгновение метнуть глаза в сторону означает полностью себя выдать — а вдруг он смотрит, следит, ждёт, наблюдает? Насколько неловкой станет ситуация, если это Юджи, или насколько сильно будет видно его стояк, если вдруг это каким-то образом Рёмен? Нельзя, нельзя усугублять положение, нужно продержаться до того момента, пока кто-нибудь не пошевелится или не даст ему возможность сделать это самому; он знает — один взгляд, и он всё поймёт. Один чёртов взгляд.       До тех пор приходится терпеть. Он пытается не представлять, что это пальцы Рёмена, ведь они уже беззастенчиво, но очень аккуратно, касаются самыми кончиками подушечки его кожи прямо возле края шорт. Мегуми уверен, что, если он и дальше будет придавать этим движениям настолько сексуализированный для себя контекст, рано или поздно его лицо покраснеет так сильно, что алое пятно можно будет увидеть даже периферийным зрением. Надо держать себя в руках; надо попробовать представить, что это Юджи — касания не бережные, а неумелые, руки не нежные, просто ему так кажется, да и кончики пальцев — не вся ладонь, — склоняют его к тому факту, что это всё-таки рука друга. Всё это, конечно, игнорируя одно стотонное «но» — Юджи, который пристаёт к Мегуми за спиной собственного брата. Да, в нём был азарт, но что-то подсказывало Фушигуро, что тот Юджи, которого он знает, сможет раскрепоститься до такого только наедине.       Пальцы тем временем слегка, совсем немножко сжали между большим и остальными бок Мегуми — стройная талия и плоский живот это позволяли — и парню пришлось вдохнуть кубометр воздуха, чтобы не застонать на месте, ведь прошлись они по самому-самому чувствительному месту на пояснице Фушигуро. Он прямо сейчас готов лечь на спину и заумолять кого бы то ни было не останавливаться, продолжать, сделать ему хорошо не только в одном месте — во всём его теле. Он бы показал все известные ему эрогенные зоны и позволил трогать где угодно, господь, как же хочется продолжения!..       — Так. — За собственными мыслями Мегуми упустил момент, когда Рёмен достал телефон. — Мне пора. — Он спихнул ноутбук на колени Юджи, вставая. Мегуми не успел понять, в какую именно сторону убралась рука, но, если смотреть, Юджи выглядит вполне обычно. Слегка покрасневшее лицо Мегуми замечает, ровно как и недовольный взгляд в сторону брата.       — Без тебя смотреть?       — Нет. — Заявляет Рёмен на выходе. — Приду поздно. Чтобы до моего возвращения оба спали, ясно?       — Раскомандовался! — крикнул Юджи вслед, глубоко вдыхая. Рёмен закатил глаза. Мегуми шумно вздохнул, повёл плечами, потёр затылок и посмотрел на Юджи. Тот несколько подозрительно сверлил его взглядом.       — Всё хорошо? — заволновался Мегуми.       — Ага. — Несколько кивков головой. — пойду разогрею ужин. У Юджи подрагивали руки. Он нагнал брата у выхода и как мог тихо, но стараясь вложить в это «тихо» всё своё возмущение, зашептал:       — Что ты вытворяешь?!       — Не ори так. Хочешь, чтоб он услышал?       Он смеялся над ним.       — Почему ты это делал? — Обиженный взгляд и сжимающиеся кулаки. Рёмен медленно подошёл к Юджи, упираясь своей грудью в грудь брата, наклонился к уху и шепнул, пробираясь кистью под футболку туда, где были совсем недавно его пальцы. Юджи напрягся, задержав воздух, и отпрянул назад — его вернула назад крепкая хватка.       — Хочу тебя. — Юджи раскраснелся от гнева и смущения.       — Не надо. Не сейчас, — хмурится он. Губы мазнули по уху, вызывая в теле Юджи неприятную дрожь. Если Мегуми это увидит — это конец.       — Я вернусь и возьму то, что захочу.       Юджи сглотнул — и во рту окончательно пересохло. Не смыкая век уже полминуты, Юджи ждал, когда брату надоест играться с его ушной раковиной — он целовал её, облизывал, проникая внутрь языком, щекотал дыханием кожу на скуле, заставляя волоски вставать дыбом. В какой-то момент нежные поцелуи сменились укусами, и Юджи, собрав в руках всю уверенность, уже собирался оттолкнуть Рёмена, но стоило рукам лечь ему на плечи, как тот только сильнее прижался к нему, толкая спиной на перила. В поясницу упёрлось дерево, заставляя Юджи болезненно вздохнуть. Рёмен опустился зубами ниже, держа брата за лицо одной рукой, а другой задирая футболку до рёбер. Ещё немного и Рёмен трахнет его прямо здесь — Юджи чувствует это, но не может оттолкнуть. К глазам подступают слёзы, а зубы стискиваются до сведённых скул.       Ему за всё это время хватило смелости попросить остановиться лишь один грёбаный раз, и больше он не может себе этого позволить. Рёмена дохуя и больше сейчас, но, если Юджи попросит перестать, он уйдёт и его не будет вообще.       Наверху Мегуми ждёт ужин.       — Тебе пора идти, — шепчет Юджи на хрипе. Рёмен останавливается, выпуская изо рта поалевшую кожу, и позволяет брату выпрямиться.       — Ты прав. И выглядит он так, словно уходит насовсем. Юджи по привычке надрывно просит:       — Возвращайся скорее.       Сукуна ухмыляется, покидая дом. Юджи трёт больную шею, думая, как объяснять это Фушигуро, чертыхается и идёт на кухню — надо хотя бы вернуться с едой. Пока микроволновка возбуждает молекулы курицы с карри и имбирём, Юджи бежит наверх, в комнату Рёмена, роется в его шкафу, находит хэбэшную лёгкую куртку — единственный предмет гардероба с высоким воротом, который не будет смотреться дома странно — и натягивает её, убеждаясь, что отметины не видно. Куртке оправдание придумать проще, чем внезапному засосу.       Мегуми даже не догадывался, что происходило внизу, так что устало развалившись на постели Юджи, раздумывал о случившемся. Мысли завели его в сторону воспоминаний о том, насколько часто Юджи вёл себя в отношении него неоднозначно. Вспомнив некоторые моменты, подтверждая двусмысленность намерений друга. Затем подумал о том, каково бы это было — в конце концов, что один Итадори, что второй, в состоянии покоя очень даже похожи… нет, не похожи. У Юджи большие и честные глаза и острые плечи, а у Рёмена оскал вместо улыбки и походка горделивого льва. Он различит их, даже если они одинаково уложат волосы, Юджи набьёт те же татуировки, оба лягут в одинаковые позы и заснут — остаётся так много вещей, различающих их, и, кажется, эти мелочи — то, за что Мегуми на самом деле влюблён только в одного из них и никак…       — Приятного аппетита! — Юджи входит в комнату в куртке Рёмена, и Мегуми их, блять, путает! — Я открою окно, ладно? На улице прохладно, так что… — поставив тарелки с едой, — держи, надень. — Он протягивает Мегуми свой красный вязаный свитер. — Замёрзнешь. — И тут же свежий воздух проходит в комнату, снимая напряжение.       — Юджи.       — А? Мегуми вдруг очень ярко представил, как он касается этих вопросительно приоткрытых губ, и чувствует, как пересохли собственные. Мысль разъедает мозг, и он не может от неё избавиться.       — Всё хорошо?       Слегка колючий свитер. Всё как ты любишь, да?       — Ага.       — Мегуми. — Итадори подходит ближе. Карие глаза встречаются с синими. — Поешь, ладно? Тот кивает пространно.       Запах у стряпни Юджи просто охренительный. Запах у Юджи охренительный. Юджи охренительный.       Блять.

***

      Ураюме позвала переговорить. Сказала, что по делу. Рёмен ходит по тёмной улице уже три часа, и домой, похоже, не собирается. Как и к Ураюме.       Он честно собирался прийти, но одна мысль очень легко его останавливала: Фушигуро Мегуми. Вот так вот всё просто, да, вот так легко заставить Рёмена залагать. Пойти и выяснять отношения, находиться в обществе этой девчонки ещё какое-то время, прежде чем она поймёт, что в этом плане ему на неё уже насрать — не слишком заманчивое предложение. Он сидит на лавке во дворе какого-то жилого комплекса и курит, безбожно раздумывая о том, как сейчас охуенно наверняка чувствует себя Юджи, просто находясь в одном помещении с Мегуми. Такой смелый — зачастил последнее время его останавливать. Глядишь, такими темпами самолично в чувствах мальчишке признается.       Рёмен принимает решение: если Юджи объявит о своих чувствах этой птичке, он перестанет на что-либо претендовать. До тех пор же, пока он не сделает этого, Рёмен будет пользоваться этим восхитительным телом с безумно нежной кожей, будет брать его и держать рядом с собой, он схватит мальчишку за руки и потянет на дно, принуждая делиться воздухом до тех пор, пока в лёгких ничего не останется. Одного взгляда достаточно, чтобы понять — малышка до одури влюблена в него, и у него сердце остановится, если Рёмен только скажет, что он чувствует к нему то же. Будет это правда или нет — а это, скорее всего, будет неправда. В конечном итоге, — Рёмен тушит бычок о лавку и бросает в мусорку — он совершенно уверен, что не умеет любить.       Он и правда оказывается дома поздно. На часах почти половина третьего. В комнате Юджи очень холодно, а эти придурки заснули, даже не накрывшись одеялом. Они делят одну пару наушников и, блять, какого чёрта на Юджи его куртка? Он снимать сейчас не станет, но утром точно предъявит.       Рёмен предусмотрительно расправляет кровать в своей комнате, прежде чем взять на руки крепко спящего Фушигуро и отнести к себе, накрывая по плечи; он к нему ещё вернётся — сейчас нужно позаботиться о глупом близнеце. Рёмен вытаскивает наушники и выключает дафтпанков, мягко вытягивает из-под Юджи одеяло и накрывает его им по самый подбородок. Вблизи спящий Юджи даже немного милый — так бы подумал любой, кто не Итадори Рёмен, естественно. Он ещё немного смотрит на сонное лицо, затем понимает, зачем Юджи нужна была его куртка, усмехается и мягко целует его в висок. Юджи бы не понял этой нежности, но ему и не нужно.       Фушигуро в его кровати куда более желанная игрушка сейчас, чем и так ежедневно доступный брат; Мегуми уже успел повернуться на бок. Его выразительные ресницы слегка подрагивали, а брови нахмурились — может, ему снился кошмар, а, может, он чувствовал, что обстановка тепла и уюта поменялась на нечто больше напоминающее логово хищника. Сукуна стягивает кожанку и майку, зачёсывая волосы назад, смотрит на спустившееся к животу одеяло, на неебически прекрасные руки, на вечно растрёпанные, но теперь на его подушке, чёрные патлы, и облизывает верхнюю губу, ухмыляясь.       Мегуми вдруг открывает глаза и делает резкий вдох.       Ему приснилось, как Цумики перестала дышать.       Он мгновенье смотрит на полуголого Рёмена в метре от себя, поднимается на локтях, хватается за сердце и тихо стонет, жмурясь.       Рёмен наблюдает за каждым действием Фушигуро — садится, роняя лоб на колени, глубоко дышит, справляясь с наступающей паникой, а затем чёрство спрашивает:        — Ты меня сюда принёс?       — Какие-то проблемы? — внезапно мягко интересуется Рёмен. Просыпается чувство, что он мог бы сравнить с тем, которое возникло во время попадания Юджи в больницу.       — Дай телефон. — Мегуми не смотрит на него. — Пожалуйста.       Рёмен — вау — слушается. Дрожащие пальцы набирают сквозь отвращение заученный на всякий случай номер, и спустя пару гудков слышит на той стороне сонное «алло». Мегуми дёргает головой вверх.       — Цумики в порядке? — выпаливает он на одном взволнованном выдохе.       — Мы только что закончили предпоследнюю главу. — Годжо смотрит на наручные часы. — Почему ты не спишь?       — Не важно. — Фушигуро мотает головой. — Всё, приятного, пока.       Годжо не успевает ответить — короткие гудки перебивают его на вдохе. Вскинув брови, Сатору убирает телефон обратно и принимается читать концовку книги. Вслух.       Рёмен совершенно недоумевает.       — Извини, я просто… волнуюсь. — Мегуми заправляет волосы назад. — Я очень хочу спать.       — Так ложись, — засунув большие пальцы в карманы штанов.       — Здесь?       — Да.       — А ты где?       — Тоже здесь.       Фушигуро смотрит на него так, будто увидел в тесте результат возведение числа в нулевую степень — ноль. Впрочем, затем он, похоже, вспоминает, что и такое в определённых обстоятельствах возможно.       Мегуми двигается ближе к стенке, и Рёмен, усмехнувшись, ложится рядом. Кровать у него немного шире, чем у Юджи, но несмотря даже на это ей сложно вместить в себя ширину двух людей в плечах, и обоим приходится повернуться на бок. Мегуми лежит спиной к стене и смотрит на Рёмена. Тот глядит в ответ, мерно моргая, своими спокойными краснющими глазами, подложив под голову руку. Мальчик смущён, но глаз не спускает даже когда рука — такая, блять, знакомая, — ложится ему на поясницу, нагло задрав футболку и свитер.       — Можно подать голос. — Словно кто-то спрашивал у него разрешения.       Мегуми шумно выдыхает, но смотрит прямо и сердито. Рёмен воспринимает это как смущение, ухмыляется, ведёт рукой выше, к выступающим рёбрам, и отмечает, что грудная клетка Фушигуро намного уже, чем его брата. Если сравнивать, то он бы сказал, что она лишь раза в полтора шире, чем у Ураюме, и эта разница — то, чего ему ни в ком не доставало.       Попытку придвинуть обманчиво податливое тело останавливает слабо сжимающие предплечье пальчики. Только сейчас Рёмен понимает, что на самом деле испытывает птенчик — он не ощущает себя в клетке, нет, совсем нет. Он чувствует возбуждение и — контроль. Откуда-то Рёмен понимает, что, если Мегуми вдруг скажет «прекрати», он не задумываясь остановится, уберёт руки и позволит делать всё, что только придёт парнишке в голову. Но пока что — пока что, — ведёт он.       Рёмен наслаждается издалека, водя ногтями вверх и вниз по изгибу худого тела, садится, чтобы иметь возможность разглядеть мальчика получше, и понимает, что всё это время с его лица не спускают тёмно-синих глаз; они прикрыты, но не закрываются до конца, наблюдают. Прежде, чем задрать одежду ещё выше и прикоснуться к груди, Рёмен смотрит прямо в них, и, — лишь когда Мегуми долго моргает, — теперь он получает разрешение. Мегуми ложится на спину, позволяя касаться себя больше; Рёмен хочет завести ему руки над головой, но стоит задеть запястье, как до него доносится короткий судорожный вдох; ногти царапают собственную ладошку, спинка прогибается, горошинами встают соски, и Рёмен хочет опуститься к ним губами, но — нет, не сейчас. Его мальчик этого не хочет, его мальчик не готов.       Нежно проводя по внутренним сторонам предплечий, Рёмен разглядывает то, как реагирует на эти касания всё тело мальчика, кроме лица — стоит ему провести по шее, как грудь вздымается в глубоком вдохе; когда ладони спускаются к бокам, напрягается живот; пальцы дотрагиваются до оголённых тазовых косточек, и Мегуми подаётся вверх бёдрами. Он словно следует по дорожке, которую выводит на нём Рёмен, не сопротивляется, но и не позволяет большего. По крайней мере до того, как ему разводят в стороны колени, чтобы сесть между ними и приподнять под лопатки. Мегуми поддаётся, ему и так очень жарко в свитере и футболке, он разрешает Рёмену снять их, наверное, чтобы тот окончательно опьянел сегодня. Чувство затуманенного разума приходило к нему лишь в те моменты, когда он собирался пустить кого-то на фарш. Девчонка заставляла его чувствовать злость и раздражение во время секса, брат — абсолютный контроль, а Мегуми вызывал вот это. Рёмен вообще не разбирался, что именно почувствовал, когда увидел столь близко лишь частично оголённое тело мальчика, но то, что это было приятно, отрицать не стал. Он усадил обтянутые шортами бёдра на свои колени, попробовал придвинуть ближе, чтобы его член мог упереться в мальчика, но ему не позволили. Мегуми всё ещё смотрел только на него, но теперь он не мог игнорировать процесс: пока ладони поглаживали его лопатки, он кончиками пальцев обводил татуировки на плечах Рёмена — неточно, но и он их толком не видит; когда руки опускались ниже, оглаживая поясницу, пальчики двигались вверх по шее и — о господи, — дошли до лица. Начиная снизу — по подбородку, по щеке, на мгновенье оторвавшись, чтобы вновь коснуться — ладонью. Рёмен смотрел снизу вверх, держал мальчика за бёдра, он физически сильнее и больше, но у Мегуми в руках его лицо, и томный взгляд из-под ресниц, и приоткрытые тонкие губы, и взъерошенные волосы — похоже, это его, Рёмена, первый раз. Первый раз, когда его сердце начинает биться так быстро. Первый раз, когда кто-то другой имеет над ним полную власть, совершенно не причиняя боли.       Хотя нет, боль всё же есть. В груди. В горле. В глазах напротив и в собственных, наверное, тоже.       Мегуми наклоняется, чтобы подарить Рёмену его первый искренне нежный и чувственный поцелуй. И свой — просто первый.