Омут

      У Юджи в груди всё трепещет в предвкушении; подрагивающие руки натягивают шлем, поправляют, чтобы сидел хорошо, а затем облачаются в плотные кожаные перчатки. Он смотрит на брата — тот выглядит взволнованным.       — Готов? — Юджи кивает, и брат начинает инструктаж:       — Я буду ехать ебануто быстро, так что даже на секунду меня не отпускай. Это первое. Второе — от подножек не отрываться, колени — сюда, — Рёмен похлопал себя по бедру, — в процессе не мотайся туда-сюда, сиди ровно и старайся положение не менять. Исключение — если в повороте наклоняюсь я, то ты наклоняешься тоже. Третье. Если почувствуешь, что не выдерживаешь — голова кружится, тошнит, замёрз — подай знак — пару раз хлопни или одёрни — я замедлюсь — скажешь. Ни в коем случае не ори под ухом, понял? — Юджи быстро закивал. — Всё. Хорошо.       — Ты первый раз это делаешь. Ну, объясняешь всё. — Он наблюдает за тем, как Рёмен садится и надевает шлем.       — Раньше так быстро с тобой не ездил, — Рёмен кивнул на заднее сиденье, и Юджи, устроившись поудобнее, кивнул, тем самым подавая знак — можно ехать.       Под звук заведённого мотора Юджи думает, что ему нравится вот так: брат с ним обычно холоден и почти ничего подобного заботе не проявляет, но, похоже, что-то конкретно изменилось за эти выходные. Он почти не огрызается и не язвит, предельно бережен с тем, что может навредить или напугать Юджи и, что, пожалуй, самое странное, сам Юджи впервые ощущает рядом с Рёменом безопасность — не в том смысле, что он теперь не один, а, скорее, в более общем; он очень быстро привыкает к хорошему, а потому одного проявления опеки ему вполне достаточно, чтобы забыть, пусть и на время, ужас, на который Рёмен — он не сомневается, — до сих пор способен.       Сейчас Юджи обнимает его за талию, крепко прижимаясь к спине и поглядывая из-за плеча вперёд. Он чувствует сквозь слои своей одежды и кожанку брата, как мерно тот дышит, как он спокоен и сосредоточен. Его руки, обтянутые кожаными перчатками без пальцев, расслаблено держат руль, иногда оттопыривая мизинцы с безымянными или перебирая на ручках всеми по очереди. Юджи нравится замечать эти мелочи, пока он может обращать на них внимание — они вот-вот покинут пределы города и смогут, наконец, разогнаться так, что глядеть хоть на что-то, кроме дороги впереди, Юджи будет просто страшно. Постепенно каменные массивы сменяют пейзажи полей и лесов, и Рёмен, последний раз предупреждая держаться крепче, начинает набирать скорость. Дыхание перехватывает, когда Юджи видит первую проезжающую мимо них машину на огромных скоростях. Рёмен неслышно ухмыляется, когда пальцы вдруг стискивают кожанку на животе, но скорости не умаляет; даже когда они входят в некрутой поворот он не замедляется — он верит в Юджи. Тот, в свою очередь, едва успевает отходить от нескончаемых потоков новых впечатлений, и так ему становится странно легко в один момент, что он, медленно расцепив пальцы одной руки, думает отвести её в сторону. Ладонь перехватывают и резким твёрдым жестом прижимают назад. Только что Рёмен на две секунды отпустил руль, чтобы только напомнить Юджи, что тот ни в коем случае не должен его отпускать. От такого сердце пропускает один-другой удар — у обоих. В одиночестве он может делать это сколько угодно, но когда сзади кто-то полагается на него — ну уж нет, как в прошлый раз он допустить не должен.       Но, блять, Юджи держит его точно так же, и от этого не по себе. Дорога — единственное, за чем он должен следить, и он как может концентрирует внимание на ней, но — сука, он даже не подрочил ни разу, блять, почему обоим этим идиотам необходимо держаться именно так?       Байк тормозит медленно. Юджи не очень понимает, в чём дело — может, не стоило отпускать? Рёмен злится? Чувство безопасности испаряется, когда он снимает шлем и опускает лицо в ладони.       — Юджи, — начинает он таким голосом, что хочется удавиться от стыда.       — Прости, я больше не буду. — Он думает, что это последний раз, когда Рёмен берёт его с собой, но тот — неожиданно! — мотает головой.       — Юджи, — повторяет и взвывает вдруг, — блять, нахуй, ёбаный пиздец, какого хуя. — Рёмен разлёгся на руле, переводя дыхание.       Юджи снимает шлем, вдыхая глубоко и абсолютно не впирая, что, мать его, происходит.       «ты меня возбуждаешь»       «я думаю о тебе на коленях передо мной»       «хочу трахнуть твой узкий ротик»       — Бля-я-я-я-ять! — рявкает он, вставая. Они в ёбаном лесу на трассе, до города дохуя, Фушигуро вообще в другую сторону, а стояк такой ебанутый из-за этого недоноска, что он, если честно, выебал бы его прямо здесь.       — Рёмен, что такое? — его невинный голос. Блять, если бы он знал, сочувствия бы было намного меньше.       — Мне руку свело. — Рёмен трясёт кистью, радуется, что плотные штаны очень легко скрывают всё, что нужно, и видит, как брови Юджи лезут домиком.       — Ну, посидим, потом домой поедем, — упираясь руками в шлем. Похоже, ему не слишком нравится собственный план. В общей сложности они катаются минут двадцать, и это, похоже, не то, на что он надеялся. Рёмен это отлично видит.       Если они сейчас вернутся домой, Юджи поблагодарит его скромно и засядет в комнате. Позвонит Фушигуро, извинится, что не пришёл на занятия, пообещает завтра быть и весь день просидит у себя, пялясь в телефон или читая мангу в темноте. К ночи он, возможно, поест чего-нибудь и потом ляжет спать, вынимая подушку из-под головы и прижимая её к груди, и сам Рёмен перед уходом в очередные ночные путешествия заглянет к нему, чтобы всего лишь на мгновение глянуть, как тревожен его сон. Он видел это сотни раз и этот станет таким же, если они сейчас вернутся домой.       — Эй. — Он подходит, беря его за лицо, и движение до боли знакомое — после него плохо, — Юджи вздрагивает. — Всё нормально. Надевай давай. — Он хлопает по шлему и видит, как в глазах брата цветёт радость.       Про свою проблему можно забыть. Ему столько нужно наверстать — нельзя позволять какой-то полупотребности портить этот день для Юджи. И в какой, блять, момент ему вдруг это стало так важно? Почему он не может всерьёз прямо здесь поставить брата на колени и заставить отсосать? Рёмен представляет это, и поначалу, кажется, приятно, но потом — тошнота подкатывает от картины — он снова зашуганный, и, возможно, он отпустит руку не для того, чтобы ощутить вольный ветер ладонью.       Возбуждение снимает как рукой, когда он думает об этом. Позволять кому-то избивать его, не обращать внимание на его боль — он всё ещё может, но… смерть?       Нет.       Не существует мира, в котором нет Юджи.       — Готов? — Слегка рассеяно спрашивает он.       — Да, — звучит резво. — Если плохо станет — обо мне не думай, поедем домой, хорошо? — Рёмен отрывисто кивает.       Это ещё блять что такое.       Его откровенно бесят эти новые чувства.       Во время поездки они не слышат, как дребезжит в рюкзаке телефон; часы езды периодически прерываются остановками у маленьких заправок с небольшими кафешками или внезапных придорожных магазинчиков. Они проехали уже чёрт знает сколько, похоже, скоро пересекут границу другого города, а Юджи всё никак не нарадуется — Рёмен здесь, слегка потерянный, но живой и настоящий, каким он его редко видит дома. Выходя из очередной забегаловки с клубнично-банановым донатом и четвертьлитровым стаканом крепкого чёрного чая без сахара, он смотрит на Юджи и спрашивает:       — Ещё?       Юджи устало пялится на байк, затем оглядывается вокруг — от дома ни следа, Сендай в сотнях километрах от них, а за сегодняшний день они объездили в этом направлении, наверное, все ответвления трасс. Рёмен ругался пару раз, что такие долгие поездки не очень хорошо скажутся на байке и его наверняка придётся сдавать в ремонт, но каждый раз, смотря на полного счастья брата, заминает эту мысль тем, что, вообще-то, давно собирался отдать транспорт в сервис и хорошенько над ним поработать. Довольный Юджи улыбается; свежий ветер треплет его короткие волосы и сметает влагу с глаз. Вдруг он смеётся.       — Может, уедем?       Жуя пончик, Рёмен издаёт вопросительный звук.       — Бросим школу и дом. И всех, кого знаем. И уедем куда-нибудь. Насовсем. — Охрипший голос. Закат отбрасывает длинную тень Юджи прямо на Рёмена.       — Может. — Со сладким покончено, осталось ещё немного чая. — Если хочешь. Правда. В любой момент. — Юджи смотрит на брата — взгляд ровный, похоже, что он серьёзен.       — Ты последнее время необычно добрый. — Юджи надевает шлем. — Мне это нравится. — Садится на заднее сиденье. — Хотел бы я попросить тебя остаться таким.       Рёмен смотрит на свою обувь. В чай. Он бы мог попробовать, возможно, но отрекаться от себя нельзя — ты убиваешь людей и насилуешь человека, который сейчас тебе доверяет.       — Юджи, слушай.       — М?       Есть ли шанс, что однажды, извинившись, он будет прощён?       — Нет, ничего.       Скорее всего, нет.       — Куда едем? — запихивая стаканчик и упаковку от пончика в рюкзак.       — Домой. — Рёмен не видит его лица, но знает, что он улыбается.       Время близится к восьми вечера, уроки и дополнительные у Фушигуро должны были уже закончиться… вот чёрт, похоже, он звонил.       — Погоди минутку. — Рёмен набирает номер и отходит в сторону. Гудки заглушает проезжающая мимо машина.

***

      Мегуми выслушивал Годжо, испытывая нескрываемый шок; ничего не сказав под предлогом «сюрприза», Годжо ночью привёл какую-то малолетку в дом, а сейчас, утром, заявил, что она будет жить с ними и что Мегуми стоит как можно скорее подготовить для неё место в своей комнате. Фушигуро захлопал ртом и глазами-блюдцами смотрел на кивающую девку. Она была ниже, но наглости в ней не меньше, чем в самом Сатору — резвая и знающая себе цену, она лишь потрясла сожителя за плечо, сочувственно говоря, что сама не хочет делить с кем-то комнату, особенно с мальчишкой, но — поделать нечего.       — Подожди, — Мегуми выставил руку в соответствующем жесте и обратился к опекуну: — с какой стати вообще? Она кто? Под недовольный возглас девушки о том, чтобы еë не игнорировали, Сатору ответил:        — Ученица по обмену. Еë в экстренной ситуации необходимо было принять, и я вызвался, — благородно заявил Годжо, на что Фушигуро лишь больше разозлился.       — Ох. Ладно. Знаешь, что? Идите вы оба куда подальше, я в школу.       После этих слов разболтать Фушигуро во время завтрака или торопливых сборов оказалось невозможно; сколько бы новоиспечëнная соседка ни пыталась выяснить сколько-нибудь полезную информацию, ответы парня были односложными и не несли под собой ничего, кроме раздражения. В какой-то момент Кугисаки забыла и, пригрозив в спину уходящему Мегуми тем, что сама освободит себе половину комнаты, получила в ответ только тяжëлый взгляд из-под острых ресниц и короткий, полный недовольства ответ:        — Не смей ничего трогать.       Дверь громко хлопнула; Нобара надула щëки как теннисные мячи и, красная от неудавшегося утра, поплелась отсыпаться после долгой дороги дальше.       Ни один Итадори в школе не появился. Мегуми счëл это странным, и, попытавшись дозвониться после пары уроков, так и не смог выйти на связь ни с одним. Ну и хорошо. В конце концов, выходные выдались весьма насыщенными эмоциями и новыми впечатлениями, а ещë Мегуми видел романтику в тоске по возлюбленному, с которым, похоже, теперь встречается. Хотя это же Рëмен — как вообще можно знать, что именно у него на уме?       Мегуми пропустил один автобус и час тупо бродил от одной остановки к другой, прежде чем наконец решиться вернуться домой и как следует обсудить всë с внезапно рухнувшей на голову соседкой; на том, что Годжо снизойдëт до более менее адекватного разговора он не надеялся, но девушка — при всей своей невозможной схожести с ним, — похоже, отличалась более содержательной говорливостью. По крайней мере, это последнее, на что Мегуми мог надеяться.       Он почти уснул под Холзи, когда в наушниках раздалась мелодия звонка. Глянув на номер и увидев приятное на слух и вид имя, Мегуми взял трубку и севшим голосом поздоровался:        — Привет.       — Ты звонил. — Похоже, Рëмен на улице.       — С Юджи что-то случилось?       Недолгое молчание, странные звуки и быстрый ответ:        — Всë хорошо. Дать его?       Мегуми прикрыл глаза и едва заметно помотал головой.       — Не обязательно. Приведи его завтра в школу, ладно? А то у нас тест по математике.       — Хорошо.       — С тобой-то всë в порядке?       — Фушигуро, — прозвучало неожиданно резко, так, что он даже открыл глаза.       — Алло, Мегуми? — довольный голос Юджи заставил уголки губ поползти вверх. — Ты не волнуйся, мы тут просто катались, и… Я приду завтра, обещаю! И ещë, слушай, я давал тебе какой том «Блича» прочитать? Двадцать седьмой или двадцать шестой? Без седьмого? Блин, потерял походу. Ладно, мы поедем, а то я устал тут, домой хочу. Пока.       Звонок окончен. Какие же эти оба Итадори ненормально прекрасные, боже, Мегуми, что они с тобой делают…

***

      Не дойдя до дома пары метров Мегуми остановился. Он явно слышал шум музыки, раздававшийся из его дома, и представить не мог, насколько громко она включена, если он слышит её даже отсюда. Голова затрещала, когда он подошёл ближе к дверям, и открыть её означало подписаться на происходящий внутри ужас; Фушигуро постоял на пороге, поглядел в телефон, на птичек в кронах, на проезжающую мимо машину, и, поняв, что стоит перед дверью собственного дома уже полдюжины минут, думает, что Рёмен наверняка бы на его месте просто вошёл, выключил музыку и отправил всех по кроваткам. Да, так он и сделает. А ещё Цумики ждёт его с часу на час, так что медлить больше нельзя. Он заходит.       Свет выключен. Телевизор мигает яркими картинками клипов, колонки разносят на всю округу американскую попсу — из тех, что Мегуми недолюбливает — а посреди гостиной в надувном бассейне вместо отодвинутого к чертям дивана сидят Нобара в купальнике и Годжо — в трусах, рубашке с галстуком и своих излюбленных тёмных очках. В руке у него вейп, а изо рта клубами валит дым. Он замечает Фушигуро не первым; увидеть опиздохуевшее, но в меру понятливое лицо его обгоняет Нобара, обернувшаяся в его сторону и сквозь музыку орущая:        — Мы это! Немножко увлеклись с перестановкой! — Едва различимые слова теряются в разоравшемся припеве сиплого мужского фальцета. Фушигуро вдруг понимает, что узнал этот бассейн; когда-то давно ему подарили его в честь победы на конкурсе по рисованию, и это был последний раз, когда Мегуми занимался чем-то подобным; нет, не рисованием — конкурсами.       Спокойным шагом Мегуми пересёк гостиную, даже не пытаясь услышать, что там ему пытается донести опекун, и методично вырубил колонки, а за ними и мигающий телевизор. Теперь стало тихо, и в комнате, единственной составляющей вечеринки в которой был маленький круглый надувной бассейн, развеивающийся дым и выглядящие, как нажравшиеся дурачки, люди с разницей в возрасте около пятнадцати лет, воцарилась атмосфера тотального идиотизма и уныния.       — Брось, Мегуми, включи, — простонал Годжо, откидывая голову назад.       — Сам включи. — Фушигуро направился в комнату.       — Мегуми-и-и-и! — Доносилось с первого этажа протяжное женское мычание. На это он даже не хотел отвечать.       — Он нас не послушает, — обречённо утвердил Годжо, делая забавное лицо.       — Почему он такой зануда? — спросила Нобара, которая согласилась на этот бред только в порыве интереса к новым впечатлениям.       — Наверное, потому что он считает нас дураками, — деланно предположил Сатору.       — Я бы тоже посчитала нас дураками, если бы увидела вот так. — Она обвела пространство взглядом, и Годжо её понял. — И вообще, я спать хочу, мне завтра в школу. — Потянувшись, Нобара встала, и, бесцеремонно поправляя трусы на попе, вылезла из бассейна, оставляя Годжо в гордом одиночестве покуривать вейп. Он сделал долгую затяжку и неспеша выдохнул дым.       Мегуми был зол. Настоящая обида поглотила его, когда по дороге к себе он посмотрел на комнату Цумики; он едва не сорвал петель с дверь, когда заметил краем глаза новую соседку.       — Слушай… Мегуми, да?       — Заткнись, пожалуйста, — Фушигуро спокойно открыл дверь.       — Достал уже, ну. Давай хоть познакомимся.       — Не лезь ко мне, — он вошёл и хотел закрыться, но Нобара успела встать в проёме раньше.       — Так! — Воскликнула она, и тут же была перебита:        — Можешь не кричать?       Нобара нахмурилась. Мегуми больше не выглядел рассерженным; похоже, он на самом деле просто хотел тишины.       — А что? — смекнула Кугисаки. Фушигуро вздохнул.       — В соседней комнате спит моя сестра. — Нобара удивилась. Она вспомнила, какой кипишь они наводили с Годжо весь день, и в голове не очень укладывалось, как под такое можно не проснуться. — Она уже… очень давно спит, и я не хочу, чтобы — если вдруг она проснётся — это было вот в таком пиздеце. — Девушка посмирела. Мегуми опустил руки и помотал головой, почесал тыл шеи, отвёл взгляд. — Хотя, конечно, она вряд ли проснётся даже от такого.       Хриплый голос в тишине дома звучал уж больно отчаянно. Мегуми обвёл взглядом изменения: теперь в комнате параллельно стенам стояли две кровати, вместо старых ящиков с рисовальными принадлежностями и сувенирной электрогитары возвышался новенький шкаф. Часть фотографий, что были развешены на той стене, теперь покоились на углу стола в аккуратной стопочке. Тоска неприятно оседала в лёгких, мешая толком вздохнуть.       — Слушай, я против тебя ничего не имею. — Мегуми всё ещё не смотрел на неё. — Просто Годжо любитель перформансов, а я — нет. Можешь делать что угодно, только не впутывай меня, ладно? Хотя бы.       — Хей, Фушигуро, — послышалось недовольное и уверенное. — Я, по-твоему, совсем бессердечная, что ли? — Она легонько ткнула его в плечо, и Мегуми посчитал этот жест очень похожим на то, что сделал бы Юджи. — Годжо и правда себе на уме — про сестру ничего не сказал, тебя обо мне даже не предупредил, ну как можно быть таким безответственным? — Нобара села на свою кровать, утягивая Мегуми за собой — тот так устал, что не особо возражал. — Прости, я тоже не слишком тактичная, надо было хоть чутка о тебе узнать, прежде чем творить, что вздумается.       Мегуми засмеялся тихонько, замотав головой.       — Давай мы просто продолжим винить во всём моего опекуна.       — Хорошая идея. — Рот Нобары растянулся в ухмылке. — Перед школой устрою ему хорошую взбучку.       — Готов подсобить. — Он покосился на довольное лицо сбоку. — Погоди. Откуда вы вообще знакомы?       — Ай, это долгая история. — Нобара завалилась на кровать. — Если вкратце, я что-то вроде его протеже — помогаю на работе, езжу то там, то тут, набираюсь опыта. Родители как узнали, что я буду у самого Сатору Годжо проходить обучение — сначала такие «а этот Годжо кто вообще?», а потом «никуда мы тебя не пустим, мошенник какой-то!», а потом я показала им новости про него и его фотки в гугле, и они такие «ну неплохо, неплохо, но мы поверим, только если он сам приедет». Ну я ему и сказала, ну он и приехал, и предки такие — «вау доча как так вышло-то?!», а я им, типа, вообще-то я собиралась в токийскую академию права поступать и быть копом, он прочитал моё письмо и по-любому увидел во мне что-то крутое. Ну, мне тогда четырнадцать было, а он меня возить уже тогда начал вместо школы по разным городам и даже за границу. За то время сдружились. Он, правда, тот ещё придурок, но забавный.       Мегуми откровенно охренел; как можно доверять человеку, который не рассказывает таких важных вещей? Недовольство только больше росло. Странные переговоры с Рёменом, эта девушка — может ли всё это быть как-то связано?       — И что ты делаешь здесь?       — А?       — Ну, ты сюда, вроде, по обмену приехала.       — А, да, сюда просто поближе к Годжо, говорю же, опыта набираюсь.       Мегуми закивал, ложась рядом с Нобарой и не видя в этом по какой-то причине ничего стесняющего. Возможно, он не воспринимал её как девушку — скорее, как собеседника. От Кугисаки исходили твёрдые вайбы исключительной дружбы и ничего большего — она лежит в одном купальнике, непристойно почёсывает под натирающей лямкой, совсем не стесняется своих немаленьких икр и коротких волосков на предплечьях, и при всём этом Мегуми чувствует себя с ней так же комфортно, как с Юджи. Они и правда похожи. Разве что Нобара понаглей будет.       — Послушай, Фушигуро.       — Чего такое? — Он пялился в потолок, глупо улыбаясь.       — У тебя тут ведь друзья есть, да?       — Ну, есть один. Шумный, как ты, но очень добрый. — Однажды в начальной школе Юджи спас котёнка с нижней ветки дерева — туда его Рёмен закинул. — Завтра пойдём в школу и я вас познакомлю.       — Ну спасибушки, — заулыбалась Нобара. — А теперь свали с моей кровати, я устала.       Мегуми быстро ретировался к себе. Настроение — чего он никак не ожидал пару часов назад, — приподнялось. Кугисаки окликнула его в дверях, спрашивая, куда он направляется, и Фушигуро ответил, что в это время он обычно приводит сестру в порядок перед сном. Она не стала спрашивать. Он был благодарен.       Комната Цумики была пустой и холодной после уюта, что создался у Фушигуро. Несмотря на это, он по обыкновению включил лампы и принялся за привычное расслабляющее дело. Однажды, когда она проснётся, он всё ей расскажет — и про Рёмена, и про Юджи, и про Нобару, и про себя, конечно, тоже. Однажды они соберутся за одним столом, чтобы провести вместе чудесный вечер как одна большая странная семья — и, так уж и быть, он может посчитать Годжо.       — Извини за шум сегодня.       Реакции нет.       — Просыпайся скорее, ладно?       Ответа не следует. Мегуми, сидя рядом, мягко прикладывает свой лоб к её — гладкая холодная кожа, как у трупа.       — Пожалуйста.

***

      Звуки сирены.       Рёмен смотрит на кровь.       Улыбается. Поехавший. Ненормальный. Орёт и ржёт, ёбаный псих.       — Проснись, пожалуйста! — Он смотрит на кровь на асфальте. И смеётся.       — Просыпайся. — Его берут несколько пар рук и укладывают на носилки. Люди в костюмах бегают вокруг, что-то проверяют.       — Проснись, пожалуйста!       Его лицо поворачивают кверху, и человек с массивной аптечкой закрывает её. Несколько незнакомцев собираются рядом, но надолго не задерживаются. Рёмен не слышит, как смеётся, рыдая и крича.       Он смотрит на кровь.       Его кто-то пытается отвлечь, чей-то назойливый голос. Он смотрит и ему очень, очень плохо — горло дрёт, живот мутит, лёгкие как пробитые, дышать становится трудно. Его уносят, и разбитая голова становится всё дальше.       «держись крепко»       «не отпускай меня»       «пожалуйста, не отпускай меня»       «Юджи, пожалуйста, не отпускай меня»        — Вы меня слышите?       Рёмен рыдает и задыхается, и смеётся, и кричит, и снова рыдает, не в силах поднять ослабевшие руки.       — Пожалуйста, ответьте.       «Мы уедем».       «Ты проснёшься и мы уедем. Далеко от всего этого»       «ты только проснись, ладно?»       Он беспокоится.       — Рёмен?       Сонные глаза в ужасе смотрят на него.       — Ты чего? Кошмар, что ли?       Трясущиеся руки медленно поднимаются к плечам, сдавливают, зубы сжимаются, не позволяя даже воздуху проходить.       — Ну, тише, больно же. — Юджи морщится от сильной хватки Рёмена, а тот садится, не отпуская. — Да что с тобой?       Лбом стукается о лоб — несильно, но ощутимо.       — Не отпускай, если я говорю не отпускать.       — Блин, ты серьёзно? Я один раз только! — Юджи вздыхает, падая в крепкие объятия Рёмена. Он уже не рыдает и на том спасибо.       — Вообще никогда, — звучит над ухом, — понял меня?       — Да понял я, понял. — Юджи обнимает Рёмена в ответ и не очень понимает, что именно происходит в его голове сейчас. Сбитое дыхание над ухом не даёт ему успокоиться. — Давай, ложись, я рядом полежу, пока не уснёшь, — предлагает Юджи. Последний раз он делал это, наверное, в конце начальной школы, и то к тому моменту уже часто слышал отказы.       На этот раз Рёмен закивал.       Омут, в который он попал — холодный и тёмный, но он чувствует, как кто-то помогает ему выплыть; кто-то, кто оказался в нём по его вине, барахтается с его грузом, пока синеглазый птенчик всё ещё смотрит на него в ожидании. Он пытается держаться, и, чем дольше он смотрит на пытающегося подняться, тем легче ему кажется его тело. Однажды — он так думает, — настанет его очередь помочь.       — Спасибо, — еле слышный шёпот в домашнюю растянутую толстовку.       — Спи давай. Завтра со мной в школу идёшь.       — Нет.       — Да.       — Ну ладно.       Юджи думает, что, возможно, Рёмена стоит отвести к психиатру в связи с подозрительным увеличением эмпатии в последние дни. Или к Годжо. Эффект, впрочем, наверняка будет один и тот же. Глядя на засыпающее татуированное лицо, он пытается понять, в чём причина. Может, влюбился? В кого? В Мегуми? Интересно, конечно, но почему тогда только сейчас? Причина в чём-то другом? В самом Юджи? Уж это вряд ли, последнюю половину жизни быть задницей ему ничто не мешало, а тут вдруг проникся. Ну уж нет, у Рёмена, видимо, окончательно съехала крыша — сделала полный оборот вокруг черепной коробки и вернулась на место, наверное.       С таким Рёменом он был бы не против жить.       Интересно, как долго сам этот Рёмен жить будет?