Новостная лента 94-ого

За гранью всех страстей Нет больше новостей, Но ты всегда найдешь С фантазией людей. Оговоришь себя, найдешь все сто причин, Но утро для тебя начнется с двух мужчин.

      —Че? — лицо Миши, недавно абсолютно спокойное и чуть ли не блаженное, исказила гримаса отвращения, смешанного с удивлением, — тебе совсем заняться нечем? Тю-тю, мозги поплыли?       —Но ты ведь сам…— развела руками девушка, ожидавшая чего угодно от парня, кроме осуждений.       —Тебя Гаврилой звать?       —Нет…       —Ну вот и все, нехуй на своего «Гаврилу», —Миша старательно спородировал Сонин голос, — равняться. Ты вот не Гаврила, понимаешь, да, так и не делай, как Гаврила. Слушай, —парень вздохнул, — скоро должен Шурик прийти, так что уебывай. Лёха ждёт, поди, он любит чего-то ждать. Хотя, знаешь, я бы на его месте уже давно понял, что эта ситуация безвыходная.       Справедливо возмущённая таким высказыванием в адрес её с Ягодой отношений, девушка подскочила со своего места, попутно чуть не сбив несчастный торшер: «Да че ты говоришь? Какие мы заботливые, я ебу! А в наши с Лёшей отношения…да мне виднее, кто и в чем у нас виноват и где…»       Договорить свою пламенную речь Соне не дали. Отчего-то крайне злой, Миша крепко схватил ее за руку и потянул на себя.       Оказавшись в опасной близости со своей гостьей, буквально нос к носу, Горшенев, наклонившись к уху перепуганной Боголюбовой процедил: «Он из-за меня с наркотой переживает, так ещё и из-за бабы начнёт. Включи свой куриный мозг, если на себя насрать, то Лёхе хоть жизнь не порть».       Соня сморщилась от резко ударившего в нос запаха перегара и, уперевшись кулачками Мише в грудь, отстранилась, сделав несколько шагов в сторону матраца и едва не упав. Парень внимательно следил за её движениями, словно выжидая чего-то, но чего именно — непонятно.       Оказавшись на безопасном расстоянии, Соня уставилась на друга в ответ. Так же пристально смотрела, изучала Мишкино сосредоточенное и чуть раскрасневшееся от алкоголя лицо.       Красивый он был: и злой, и добрый, и пьяный, и трезвый— всегда было в нем что-то притягательное, что-то такое, чем его брат младший не обладал, или же обладал, но в меньшей степени. Но характер…характер его был тяжелым, буквально неподъемный и несносный для большинства людей, не то что Лёшкин. Лёшка в этом плане ангел воплоти.       Боголюбова так бы и продолжила бараном пялиться на Горшенева, если бы не сам Миша, поспешивший «разрулить» сложившуюся ситуацию. Игры в гляделки он не любил.       Не отягощённый какими бы то ни было противоречивыми мыслями, Гаврила, натянув на лицо крайне скептическую улыбочку, чуть наклонившись и убрав одну руку за спину, второй указал на дверь: «Подумай над сказанными мною словами. Вне этой квартиры, разумеется».       Девушка фыркнула, но на этот раз в спор не вступила, понимала, что победа все равно останется за великим и ужасным Горшком. Почему? Потому что он был прав в своих словах.       В воздухе на несколько секунд повисло дикое напряжение, сравнимое только с атмосферой в доме Боголюбовых несколько месяцев назад, перед самой смертью несчастной матери.       В конце концов, не выдержав, Соня послушно развернулась в сторону выхода, стараясь при этом высоко и гордо задрать подбородок. Ей совсем не хотелось показывать свою обиду и уязвимость Гавриле. В досаде девушка сжимала бледные кулачки, впиваясь ногтями в тонкую кожу, почти до кровавых следов и струек. Злоба накатывала волной японского цунами. А на что злоба? На правдивые слова? На запрет и осуждение? На себя, влюбчивую дуру, которая умудрилась найти что-то привлекательное в брате своего парня? Самодовольный Михаил смотрел вслед удаляющейся девушке, ожидая, когда незваная, изрядно надоевшая ему гостья наконец справится с завязыванием шнурков и покинет его обитель.       — Смотри, не пукни от усердия! — издевательски ехидным тоном прокричал Горшок на прощание, громко хлопнув дверью за едва собравшейся Боголюбовой.       — Гандон…—гневно прошипела Соня, пряча руки в карманы. В её планы возвращение домой, к отцу и брату, все ещё не входило, а квартира Горшка на эту ночь оказалась закрыта.       Что ж… Выгнали, как кошку драную на мороз. С должным позором и в самых отвратительных чувствах.       София выдохнула, быстро спускаясь по подъездным ступенькам. Сегодня она вновь останется у Ягоды.       Стоило девушке выбраться на холодную улицу, как соленые слёзы предательски покатились по щекам, самой себе врать не честно — ей очень обидно и она готова признаться каждому в том, что тянет на глубокое тёмное дно свою вторую половину. И сегодня. Сегодня она вновь к нему завалится пьяная, проспится, может фигни какой наговорит и уйдёт. А он перетерпит, помучается и постарается помочь. Он всё ещё верит во что-то.       Алёша заботливо, со всей любовью и нежностью принял её в свою жизнь, спешно укрыв своим мягким ангельским крылышком, хотя имел полное право и отказаться от такой непосильной ноши в виде безнадёжной маленькой девочки, потерявшей в своей недолгой жизни очень многое.       Весь выпитый алкоголь отдавал в висках, превращая любую мозговую деятельность да и само существование в головную боль и ад наяву. Девичья походка стала очень опасной, шатающейся и путанной. Водка наконец подействовала на организм во всю силу. А ведь с таким успехом Соня очень сильно рисковала упасть на ровном месте и разбить пьяную голову о грязный шершавый асфальт.       И только градус в теле помогал проживать (или же просто доживать) эту однообразную паршивую жизнь, приносившую только плохие вести.       Нескончаемая чёрная полоса душила в тисках бытие Сони, ломая позвонки хоть какого-то стержня.       Осталось только попробовать на себе и ощутить весь описываемый кайф наркотиков, то самое блаженство, которое вкусила девушка, попробовав «кислый чай», в тот самый день, на «точке». То самое или даже большее. Чтобы серость играла пёстрыми красками… Да если бы и черти плясали перед глазами, да хороводы водили… Даже сказочные галлюцинации помогли бы Софии хоть на какое-то время почувствовать себя самой счастливой. Ей бы стало хорошо без мыслей о братце, сидящем днями в углу комнаты с ингалятором, об отце, который при каждом визите стремился нарушить личное пространство дочери самыми грязными способами, без мыслей о братьях Горшеневых, при упоминании которых сердце пускалось в пляс.       А чего стоит вся эта грязь, вся эта дорогая и незаконная дрянь? Стоит ли это эфемерное счастье всех страданий и ссор с близкими и важными людьми?       Висит Соня на шее Алексея, как маленький несмышлёный ребёнок. С удовольствием использует его денежные средства, зарабатываемые тяжёлым трудом во время ночных смен неизвестно где…       Ей даже не было интересно, куда под покровом темноты он идёт добывать каждую несчастную копейку.       Ради него… Ради него, нельзя, нельзя цепляться за иглу… А на кой чёрт? Почему она чувствует себя виноватой? Всезнающий авторитетный Михаил Юрьевич состоит из этого дерьма, полон этой дури по горло, младший брат тоже душу рвёт после каждой его принятой дозы…но принимать не должна именно она, Соня, а не Миша. Пошёл на хуй этот Миша. А Мише же всё равно, он брата не берёжет, так зачем же ей, левой девчонке, волноваться о чувствах и пережеваниях какого-то парня?       Васенька…Вот о ком стоит думать в первую очередь.       Васю Соня и не видит почти. И без того редкие визиты в отчий дом стали в последнее время ещё и мучительно короткими, безрадостными. Загорался в глазах брата огонёк, стоило девушке заявиться в родную комнату, но Соню это лишь пугало, заставляло чувствовать себя совестно, откладывать следующий визит на долгие-долгие дни. Она оставила его, оставила одного, предпочла собственный безоговорочный комфорт и слабости своему самому близкому человеку.       Она раньше так жаждала рвануть с Васей на море, начать жизнь с чистого листа.       А теперь руки опустились… Внутри погасла звёздочка. Как можно уехать, если здесь Лёша?       Живёт на снимаемой Ягодой квартире, как нахлебница-содержанка, да и радуется себе. Как не стыдно…       Как уезжать, если здесь есть Гаврила с интересными веществами, которые можно попробовать? Да просто сам факт наличия в Санкт- Петербурге Михаила Горшенева, отъявленного прохиндея, харизматичного весельчака, способного мыслить не какими-то категориями, а иным, волшебным и открывающем иные углы обзора образом, заставлял сидеть на месте.       Походка окрепла, значит и градус отпустил. Вот в голову и лезут мысли всякие, глупые и незначительные, нежелательные и плохие.       Стоит всего один разочек попробовать хотя бы понюхать что-то успокаивающее и расслабляющее. Отпустить всё вмиг… Погасить внутри режущую боль. Затянуть ненадолго все-все раны. Отпустить злобу, обиду…       Забыть обо всём, обо всех. Создавать в голове лучшую жизнь и лучший мир. Тонуть с головой в счастье, влюбляться в желание жить и существовать, кайфовать от всего…       Вот добыть бы маленькую дозу героина, она будет крошечной… Но эффект же будет долгим, да? И разочек всего попробовать…       Так наделялась Соня в своих размышлениях, идя по холодным питерским улочкам, чуть подгоняемая ветром. Ох, глупая! Как же она в своих этих всех мыслях ошибалась, как же это всё глупо… Неимоверно глупо!       Оставалось немного до почти что родного дома, где она время от времени предпринимала безуспешные попытки свить уютное семейное гнёздышко со своим парнем Алексеем.       Зайдя в квартиру, источая неприятный запах перегара, с полузакрытыми глазами она присела на стул в коридоре, расшнуровывая ботинки. Волосы были небрежно растрёпанны, глаза опухшие, блестели злобой и раздражением. Как и всегда.       С кухни тянулся приятный запах и слышалось какое-то оживление. Соня вырвала себя из транса, резко подняв свою поникшую голову. Снова Лёшка не спит допоздна, хозяйничает.       Медленно и лениво появившись в дверном проёме, Боголюбова, так и не снявшая с себя верхнюю одежду, с некоторым умилением посмотрела на своего любимого. Горшенёв хлопотал у плиты, готовя ужин. Улыбаясь уголками губ, София подошла к нему со спины, рискуя испугать. Но она всё же обняла его крепко, привстав на цыпочки нежно поцеловала в шею:       — Что стряпаешь, Лёх? — ласково поинтересовалась девушка, плавно поглаживая своего избранника то по груди, то по животу.       Ягода же выглядел серьёзно, ответственно жаря что-то на чугунной сковороде.       — Опять пила? — устало бросил парень, не отнимая при этом сосредоточенного взгляда от плиты.       — Блять, Лёша, я тут к тебе со всей душой, а ты только об этом и спросишь! Сука, не пойти ли вам сегодня всем на хуй, а? Бесите, пиздец, — нежность и ласка девушки сменились на полыхающий гнев. Лицо её покраснело сердито, она тут же разжала объятия.       И поспешила удалиться в ванную, громко топая маленькими ножками.       — Невыносимая… — шёпотом вздохнул Алексей, почесав затылок.       Боголюбова, нарочито громко хлопнув белой деревянной дверью, заперлась в санузле. Тщательно моя руки с мылом, словно пытаясь всеми средствами и способами вымыть и оттереть прикосновения к телу Лёши, она поняла, что куртку в злосчастном коридоре так и не сняла. Рукава были безнадежно вымочены.       Нервно сбросив на пол то самое Мишино одеяние, которое хозяину так и не вернули с момента происшествия на «точке», девушка невольно заслышала какое-то шуршание в правом кармане. Упала на колени, чтобы найти источник странного звука — пакет…       Чуть подрагивающими от предвкушения руками, Соня медленно поднесла находку к лицу и начала изучать; в прозрачной плёночке красиво переливались совсем крохотные белые кристаллики, походящие на что-то вроде соли. И это была не соль, Боголюбова точно знала.       Бля…неужели? Господи, это же… наконец-то отдохну, попробую эту фигню и успокоюсь. И никакие Лёши и Миши не помешают. Бля, надо было раньше карманы проверить!       Поднявшись на ноги и спрятав драгоценный пакетик в джинсы, девушка, осторожно отодвинув щеколду, выскользнула в коридор.       На кухне, к которой и пролегала девичья дорога, все так же уютно и приветливо горел свет: Лёша, сидя за столом с видом слегка озадаченным, бесцельно ковырял блестящей вилкой край сложённого в аккуратный треугольник блинчика; напротив него, источая приятнейший аромат, стояла ещё одна порция; под лампой вилась стайка мошек, залетевших, по всей видимости, через открытую форточку огромного окна.       —Лёх, есть ещё вилки? Ой, ложки, — постаравшись придать своему лицу самый беспечный и доброжелательный вид, София начала выдвигать ящики в поисках заветных инструментов, — а ещё жига, покурить хочу страшно.       —Ты ведь не куришь? — Лёша оторвался от своего истерзанного ужина, вопросительно подняв бровь, — ну, не курила. Очередная вредная привычка?       —Ага.       Ответа со стороны парня не последовало, но Боголюбову, продолжавшую увлечённо копошиться в ящичках, это сейчас мало заботило. Ну не нравится ему и что? Что она то поделает? Пусть не мешает и все, никаких проблем. Почему Лёша вообще не понимает, что если он перестанет выпендриваться и рассыпаться в нравоучениях, то конфликтов станет в разы меньше?       Размышления были внезапно грубо перерваны самим Лёшей, успевшим тихонько подкрасться сзади. Опешившая девушка испуганно пялилась то на друга своего сердца, то на его руку, крепко сжимающую её запястье: «Т-ты чего это? — только и смогла произнести она».       —Думаешь я не знаю для чего ты это все выискиваешь? — голос Ягоды впервые звучал действительно угрожающе, — сука тупая, т-ты меня за кого держишь то?