Новостная лента 94-ого

Убей меня, убей себя – Ты не изменишь ничего, У этой сказки нет конца – Ты не изменишь ничего.

      Алексей легонько коснулся спины Сони, направляя ее вперёд по коридору, между темных комнат своей квартиры. Девушка, хоть и жила в доме такой же планировки, но все равно то и дело запиналась, шла медленно и осторожно. Голова чуть кружилась, все казалось волшебным, словно прекрасный принц спас её, несчастную принцессу, из многолетнего заточения.       —Сонь, ты не боишься ведь? —мягкий вкрадчивый вопрос прозвучал где-то за спиной. Не имея абсолютно никакой возможности отвечать, ловя прекрасное и одновременно ужасное состояние «отходняка», девушка лишь помотала растрёпанной головой. Позади раздался тихий смех, —Н-ну хорошо, хорошо. Так, а вот тут осторожнее.       Поровнявшись с Софией в тесном коридорчике, Лёша аккуратно взял её за руку и достаточно резко завернул за угол, увлекая девушку за собой. Соню обдал приятный аромат парфюма, от такой близости к парню сердце пропустило удар. Неловко топая по коридору, еле поспевая за своим проводником, она, чтобы хоть как-то унять бушующее в душе смущение, начала рассматривать все, что попадалось на пути, питая надежду отвлечься, вела рукой по прохладным рельефным обоям.       И неужели моя квартира такая же большая была…а я и не замечала ведь. И правда, чего это я не замечала? Кухня, комната, комната и снова комната, ванная комната…       Стоило промелькнуть в больной голове упоминанию последней, как сердце болезненно сжалось. Стараясь отбросить все гнетущие мысли и вернуться в счастливое забытьё, Соня, собрав все силы, что у неё оставались, нарушила тишину: «Как у тебя тут красиво!»       Как же нелепо это прозвучало. София сморщилась, мысленно ругая себя за то, что держать язык за зубами так и не научилась. Внезапно тепло ладони провожатого куда-то испарилось. Лёша выпустил ручку Софии и улыбнулся.       Девушка начала внимательно вглядываться во мрак помещения, осматривая многочисленное её убранство: кровати, одиноко стоящую между ними акустическую гитару, столы, погрязшие в кипах бумажек и тетрадок, внушительных размеров шкаф, чуть приоткрытый и устрашающе зияющий чернотой, укрытой за массивными дверями. Где-то в углу покоилось кресло, заботливо накрытое пледом неопределённого цвета, а под ним — несколько небольших коробок. Судя по всему, в комнате, в которой ребята только что очутились, Лёша жил не один.       —Я тут с братом живу, —Ягода поймал изучающий взгляд гостьи, — п-придурок тот с точки, Мишка. Он хороший, немного своеобразный, но хороший.       Говоря это, Лёша выглядел виновато, немного растеряно, словно оправдывался перед Соней за вечернюю выходку непредусмотрительного Горшка.       —М-можешь располагаться з-здесь, — замешкался Алексей, отчего-то сильно краснея. А может и не краснея вовсе, понять София не могла, просто смотрела в сторону парня сведя брови к переносице и слова его казались ей такими приятными, само звучание изрекаемых им фраз было усладой для ушей её, а содержание несло уже второстепенную роль.       Молчание тянулось непозволительно долго. Осознав это, девушка быстро захлопала глазами и вновь замотала головой, оглядывая помещение:       —Здесь? Но… Это ж твоя… Ваша комната… и кровати две, это самое, — Соня недоумевала, и с сильными паузами пыталась ответить Ягоде, — ну их две, но…       —Да мне бы не хотелось т-тебя стеснять, я в комнате предков посплю, — Лёша слегка улыбнулся, отходя от двери и спеша к одной из кроватей, — сейчас тебе всё по к-красоте устроим.       —А г…где твои…ну, ваши родители? — спросила Боголюбова, осторожно и с некоторым недоверием подходя к Ягоде.       — В санатории. У папы сердце подводит, — Лёша на секунду застыл, держа в руках заботливо им же отодвинутый краешек мягкого одеяла, — знаешь, с Мишкиными то выходками это н-не удивительно. Странно, что только сейчас все началось, брат лет с 16 отцу душу травит.       Вот одеяло наконец падает на белую простынь. Лёша нервно дёрнул плечом, после чего отошёл в сторону, давая девушке возможность улечься. Все ещё стоявшая позади Соня, несмотря на почти полную дезориентацию в пространстве, отметила, как не нравится её новому другу говорить о проблемах с Мишей. Неловко стянув с себя уже порядком порванные носки, оставшись в свитере и джинсах, гостья с поразительной ловкостью юркнула на слегка скрипнувшую кровать.       Натянув одеяло по самый подбородок, Соня внимательно смотрела на своего «спасителя», изучала его ласковый взгляд и крошечные ямочки на щёчках.       — Тебе что-нибудь ещё нужно? — поинтересовался Ягода, сцепив руки в замок и слегка наклонившись к кровати.       В ответ Боголюбова, уже успевшая вновь потерять ниточку, соединяющую ее сознание с реальностью, схватила хозяина квартиры за руку. Уцепилась за бледное запястье, больно впиваясь ногтями в кожу парня мёртвой хваткой, словно боялась его потерять, как драгоценное и единственное в мире сокровище. Уцепилась инстинктивно, словно утопающий, цепляющийся за спасительный плот.       — Нет! Ничего, вообще ничего...только ты не уходи, я не хочу… я не хочу остаться одна, как она…посиди со мной, пожалуйста, пока я не усну, — забормотала девушка, крепко обнимая руку Горшенёва, пряча лицо в его рубашке.       — Она? —настороженно нахмурил брови Алексей, присев на пол рядом с кроватью. Руку от Сони он не отнимал.       —Моя мама…я сегодня… вернулась я сегодня с учебы и её обнаружила, мертвую. И я так испугалась, Лёш, мне так страшно стало, — вспоминая тот жуткий переломный момент, Боголюбова сомкнула веки в желании расплакаться, но при Лёше она сдержалась. Нельзя было показать слабину снова, подсказывал девушке внутренний голос. Лёша же беспокоиться будет, а помочь все равно не сможет. Наверное.       — Чёрт… Эт-то… Это ужасно. Я с-соболезную тебе… Что же ты раньше не сказала? А что с отцом твоим? Вы же не вдвоём с матерью.? — тёмные глаза Лёши наполнились печалью, внутри было пусто и страшно за чужую судьбу, и одновременно жутко. Но в то же время чужая драма была от него очень далека.       У него же благополучная полная семья, конечно старший брат не идеален, но горячо любим и важен.       — Она убила себя… Её довели, понимаешь? Довели… А я не спасла… Н-нет, это я её в конечном итоге довела, — продолжила свой рассказ Соня, периодически ещё сильнее сжимая руку Ягоды, временами переходя к краю рукава.       —Я…не знаю, возможно не стоит это спрашивать, но что у вас такого произошло? — серьёзно проговорил Алексей, смотря прямо в глаза Софии.       — Скорее всего, мой отец постарался. Это уже была точка невозврата … Всё к этому вело… Всё было очевидно… Но… у меня был шанс… б-был… я убийца, я! — маниакально повторяла девушка. Ее дыхание заметно участилось, было прерывистым, словно легкие разрывало от нехватки кислорода.       Алексей слушал внимательно, постоянно кивал в знак поддержки, хотя и не до конца понимал её путанных и абсолютно бессвязных бормотаний. Тёплая рука его нежно поглаживала пальчики девушки, все еще крепко цепляющиеся за край рубашки.       — Не отпускай меня только, Лёша… Мне страшно… Мне очень страшно… Не уходи… Не отпускай… — каждое ее слово звучало тише предыдущего. Но вот девушку, в конце концов, окутала тьма, и Соня провалилась в царство Морфия.       Выждав какое-то время, Алексей убедился в том, что его гостья спит мирно, спокойно и крепко; и покинул свою обитель и ушёл в комнату родителей, беззвучно прикрыв за собой дверь.       Близилось утро. Неумолимо и быстро. Оно встречало Ржевку тёплым и ярким рассветом, окрашивающим небо в невероятной красоты цвета.       Восьмой или девятый час на дворе, только что просунувшуюся Соню мучала жажда. Голова раскалывалась, в желудке пусто и штормит, беспощадно и мерзко мутит.       «Кислый чай» хорошенечко поиздевался над организмом девушки к утру.       Дрожа спросонья, Боголюбова всё же заставила себя встать с кровати. Нужно попить. Срочно.       На цыпочках она вышла из спальни братьев Горшенёвых на кухню. Игнорируя все последствия «трипа», она пыталась контролировать каждый свой звук. Ни в коем случае она не должна была разбудить Лёшу, он для неё слишком много сделал, чего она вовсе не заслужила. Ей так несказанно повезло с ним, но отчего-то больно было осознавать, что это все такое мимолётное, что скоро она покинет эту квартиру, а Лёша, скорее всего, не захочет больше общаться с такой «проблемой».       Утешил, приютил, отогрел, выслушал, не ушёл…но уйдёт, со мной никто не может остаться.       Коли она пока в чужом доме, нужно вести себя прилично и не нарушать покой Ягоды. Курсируя между кое- где валявшимися вещами, которые прошлой ночью заметно осложняли передвижения по коридору, девушка двигалась туда, где по ее представлению должна была располагаться вода.       Кухню найти было не сложно, прямо там же, где кухня Боголюбовых… Пить из фильтра чужую воду без разрешения тоже верх наглости, поэтому так же тихо Соня отыскала в буфете гранённый стаканчик. Как же ей было неловко копошиться в чужих вещах, посуде.       Но вот зашумела из под-крана вода. Спасение Софии от отходняка. Жадно глотнув из стакана, она присела за стол. Необходимо было на почти трезвую и чистую голову всё обдумать.       Куда податься? Что делать? Через два дня маму хоронить. Идти зарабатывать? Или же понадеяться на отца, который в последнее время не заботился о том, на какие шишы будет жить его семья?       Васюта… Несчастный сирота Васенька, хиленькой, больной … Дрожать в обнимку, живя бок о бок с этим деспотом будет страшно и невыносимо. Бабушке доставлять проблемы внуком астматиком тоже не хочется … Стоп. Вася — не проблема, далеко нет. Проблема только я, о брате так думать нельзя.       Нужно как-то продолжать жить, или ставить жизнь на паузу, отдаваясь чему-то, что помогает забыться.       Нет, нужно отставить это! Надо что-то делать дальше… Наскрести на похороны, морально подготовиться, чтобы сообщить это Васе… Спастись от отца, самое главное, спастись от отца и брата спасти…       София сидела перед прикрытым легкой тюлью распахнутым окном.       Полупрозрачное полотно чуть вздымалось от лёгких дуновений ветра, то и дело врывавшихся в комнату. Но было душно. Солнце, уже поднявшееся достаточно высоко, нещадно опаляло своими лучами всех и вся, заставляя девушку тяжело и медленно втягивать в себя сухой воздух.       Улицы Санкт- Петербурга походили больше на барханы знакомой всем Сахары. Песок летел отовсюду и вовсюда.       Боголюбова, сидевшая ранее в полном одиночестве, заслышала тихие шаги, вскоре остановившиеся где-то за её спиной. Девушка резко обернулась и воспрянула, не желая показаться новому другу уродливым горбачом, спустившимся с Собора Парижской Богоматери. Только что пришедший Лёша, небрежно прислонившись плечом к дверному косяку, зажав в зубах уже тлеющую сигарету, смотрел куда-то в окно и слегка щурился. Соня улыбнулась, до того Горшенёв походил в этот момент на довольствующегося удачной проказой котёнка. У него вообще частенько был немного хитрый и лукавый, но несмотря на это располагающий взгляд.       —Завтракать будешь? — Ягода, зажав сигарету двумя пальцами, выдохнул сизый дымок, к которому Соня все еще не могла привыкнуть. Душил ее этот дым, но из вежливости и благодарности за предоставленный ночлег она учтиво молчала.       —Спасибо большое, я бы не хотела тебя объедать, —девушка поморщилась, почувствовав в животе неприятную тяжесть, —но вообще, если тебя не затруднит, я бы перекусила, да.       Лёша, поправив ворот своей расстёгнутой чёрной рубашки, закинул в нагрудный карман пачку сигарет и направился к холодильнику: «Так, а что т-ты будешь? — пошарившись немного на полупустых полках, парень извлёк на свет тарелку пюре с измельчённой в такую же «кашу» котлетой и салат, — выбор не велик правда.       И снова эта чуть виноватая, но безумно красивая улыбка. Подхватив кушанье и не дожидаясь ответа от девушки, Алексей разложил все это на столе перед смущенной Соней.       —Вот это, — он указал на пюре, — Мишкин «п-панковский обед», но я думаю, ч-что ничего страшного не случится, если мы все это оприходуем. Дома нужно чаще появляться.       Последняя фраза была сказана с некой затаенной обидой, которую невозможно было не заметить и в слегка дрогнувшем голосе, и в отведённом в сторону взгляде из-под полуприкрытых чёрных ресниц.       Вчерашний разговор, стоило ему зайти в стезю под названием «Миша Горшенёв», как помнилось Соне, ровно таким же образом повлиял на настроение ее нового друга. Что-то за этим кроется, что-то большее, чем мимолётные развлечения со стороны старшего брата, которые не нравятся его семье.       Коснувшись самого краешка холодного фарфора, Соня пододвинула тарелку с непонятной и на вид не слишком аппетитной массой к себе: «Что за «панковский обед» такой?»       Лёша неопределенно пожал плечами и вновь вернулся к холодильнику, на этот раз извлекая из-за дверцы пакет молока.       Сердце девушки болезненно встрепенулось, в голове замелькали бесконечной кинолентой отрывки как вчерашнего, так и сегодняшнего дня, все, что было связано с Ягодой.       Я чем-то его обидела?       Завтрак проходил в чуть напряженной тишине, нарушаемой лишь звучным позвякиванием вилок по гладкой поверхности посуды.       Мишин кулинарный изыск на удивление оказался весьма неплох: сытный, вкусный и, как выяснилось, из малого количества продуктов.       Подцепив очередной кусочек котлеты, девушка осмелилась вновь поднять глаза на сидящего напротив Лёшу. Он почти сразу поймал ее взгляд, остановился на мгновение с приподнятой вилкой и смотрел, внимательно так.       — Так и ч-что дальше делать будешь?       — Не знаю…—Соня стыдливо опустила глаза, — я боюсь возвращаться, но нужно решить что-то с братом. Уедем может. В конце концов, дома нас удерживала только мама, но сейчас…сейчас ничего не держит. Найду деньги, Ваську соберу и в путь дорогу. В Крым…хотелось бы.       —А, у вас там родственники что ли? — воодушевленно протянул Ягода, — я то думал, что…       —Н-нет, нет, нету у нас там никого.       Лёша положил вилку на край тарелки и, скрестив руки на груди, задал вполне резонный вопрос:       —Так, а деньги на новую жизнь ты где найдёшь? Август 1994       Улица была абсолютно пуста.       Опустив взгляд, девушка с сожалением посмотрела на зажатую в худой обветренной руке бутылку. Кто знал, что все так обернётся? От былых моральных принципов остался лишь пепел, и тот с каждым днём все больше и больше рассеивался по грешным улицам Петербурга.       Склянка завораживающе поблескивала в лунном свете, словно это была не 70% отрава, а магическое зелье, способное избавить от всех проблем.       Домой не хотелось, а на улице лишь холодало, поэтому, чуть сморщившись, Соня сделала первый глоток. Она уже пила сегодня, пила и вчера. Она пила всегда и постоянно, но так она не любила это, так хотелось потом отойти в сторону и очистить организм от всей этой дряни. Хотелось, но она не делала это, не делала, потому что горечь алкоголя с лихвой перекрывалась сладким забытьем, которое ей дарили горячительные.       Привкус водки неприятно отдавался на языке, но девушка заставила себя вновь прислониться губами к прозрачному горлышку. Что ей остаётся, кроме как спиться или сторчаться? Лучше убить себя самостоятельно, чем дожидаться приговора от других.       Сегодня она вновь пойдёт к Мише, вновь будет изливать ему душу, жаловаться на то, как ее не понимает Алёша. Действительно ли он не понимает? Может это она, может она не может вбить себе в голову простые истины, которые Горшенев так старательно пытается ей внушить?       Да о каком вреде алкоголя он может вообще говорить? Сам пьёт, как бык. Скоро чертей видеть начнёт, а меня обвиняет. Да у меня хоть причины есть на это все!       Отпрянув от холодного стекла, Соня прикрыла губы тыльной стороной ладони. Как грязно она себя чувствовала. Какое право имела, будучи самой грешной и пропащей душой, обвинять близкого, самого дорогого человека, которому отдала своё сердце? Это ведь он, когда умерла мать, выслушал и утешил, позволил переночевать и дал возможность заработать копейку на переезд. Пожертвовав всем, Лёша ринулся помогать малознакомой девушке, а она, неблагодарная тварь, винит его в том, что он хочет ей помочь, хочет, что бы его жертвы были не напрасны? Как же все заебало! Уже пустая, бутылка полетела на холодный асфальт.       Пустынные улочки сменялись одна за другой, погружённая в раздумья, Соня плелась вдоль дороги, потупив взгляд. Вот уже виднелся из-за угла подъезд Мишки Горшенева.       Больше всего на свете девушке хотелось подняться по лестнице и, зайдя в огромную квартиру, завалиться на старый матрац, закрыть глаза и начать свой привычный монолог.       Вообще, при разговоре с Мишей существовал один человек: либо он, либо собеседник. Ну вот не получалось диалога, все равно кто-то усердно гнул свою линию, а кто-то слушал вполуха и кивал с видом важным и осознанным.       Кое-как протиснувшись в тёмную парадную, Соня наконец достигла своей цели: одной из немногих квартирок полупустого дома, отданной для жилья Князю и Мише, но используемой ещё и в качестве новой репетиционной точки. Соседей то и нет толком, кому мешать? —Горш, открывай, — прильнув всем телом к стене рядом с обителью Миши, девушка размашисто застучала по двери, — я в говно и если ты не откроешь сейчас же…       Прервав разрезающие тишину парадной крики, за стеной послышалось недовольное бормотание, которое с каждой секундой становилось все громче и громче, пока не переросло во вполне различимое: «Да иду я, иду». Раздалось несколько щелчков проржавевшего и еле державшегося замка, после чего дверь распахнулась и перед Соней предстал такой же пьяненький, как и она сама, Миша.       Парень был облачен в распахнутую клетчатую рубашку в чем-то испачканную и сплошь перекошенную по абсолютно неведомым причинам да чёрные кожаные штаны, которые по обыкновению надевались перед концертами.       —Я поговорить пришла, — девушка встала напротив друга и упёрлась руками в дверной косяк, — снова.       —Залетай, — Горшок попытался изобразить что-то вроде пригласительного жеста, — я почти тебя ждал.       В квартире было темно, только принесённый с какой-то помойки светильник вяло освещал угол комнаты, которую девушка обозначила для себя гостиной.       Вообще, жить в творящемся здесь хаосе мог только Миша, остальные, продержавшись от силы неделю, быстренько съезжали. Условия и вправду были дикими, но вся эта неотесанность Мишке отчего-то нравилась, воодушевляла его и очаровывала.       —Миш, я так устала, так заебалась, —Соня присела на своё любимое место- матрац в углу, под самым светильником, — Лёша так мозг пилит с этим алкоголем, а я чё сделаю? —развела она руками, — у меня этот, сложный период.       —Так он у тебя уже сколько длится-то, клуша? Ясен пень он злится, хуе-мое, да как тут не злиться? Лёха за тебя же пиздец волнуется, —в руках Горшенева сверкнула огоньком сигарета, — я бы тоже злился, будь ты моей бабой.       —А так что? Не злишься? — девушка опёрлась локтями на колени, выжидающе уставившись на собеседника.       —Злюсь. Друзья друзьями, Сонь, но только ты на хуй покатишься, если продолжишь так поступать. Я тебе не угрожаю, по башке стучать не буду, просто у брата терпение не резиновое, е-мае. Если ваша бытовуха даже к ней непричастных заебла, то что с ним происходит, а? Понимаешь?       Гостья отвернулась, нервно теребя кончик одного из локонов чёрных волос: «Я не готова возвращаться в реальный мир, не вытяну».       Она боялась потерять Лёшу, боялась, но в глубине души осознавала, что отношения их обречены, безвозвратно испорчены и опорочены, что сделать с этим уже ничего не получится. Любые попытки что-либо исправить могут лишь продлить их совместное проживание, но не более. Все те жертвы, которые она сейчас может принести ради Ягоды ничего в конечном итоге не дадут.       —Мих, у меня к тебе просьба есть.       Горшок выдохнул несколько дымных колечек и качнул головой, уставившись куда-то в потолок: «Че за просьба?»       —Я слышала, что есть…вещества, — девушка шумно вздохнула, будто даже говорить об этом было чем-то непростительным, — и они без привыкания, последствий щас не будет. Может…может попробовать?