Оранжевая дверь

Девушка напротив красивая, как мальчик-первокурсник. Она миниатюрная, с копной непослушных чёрных волос, с огромными глазами и трогательно маленькой грудью. Любование ею не даёт найти удобную позу, всё время хочется искоса смотреть, а искоса не разглядишь, но напрямую неловко, вот и приходится вертеться и делать вид, что ноги затекли. И так вагон почти пустой, и надо было отыскать в себе смелость сесть напротив незнакомки, как будто мест больше нет. На ней синие джинсы, очень тонкий синий свитер — с таким широким воротом, что соскальзывает с одного плеча, и его нужно время от времени поправлять. На ногах велюровые ботиночки с опушкой и аккуратно завязанными шнурками. Движения её рук совершенны, когда она берёт синий рюкзачок, достаёт оттуда расчёску и начинает, глядя в окно, заниматься своими волосами. Мысли прерывает стук колёс. Вставать рано ужасно. Глаза слипаются, несмотря на то, что постаралась лечь пораньше. Утром — в четыре часа — недоумённо смотрела на будильник; отмотала время на два часа назад, чтобы ещё поспать, но и этих двух часов не хватило. На вокзал прибежала к самому отправлению электрички, забросила сумку, запрыгнула в вагон, который уже тронулся, и хотела было занять свободное сиденье, чтобы сбросить ботинки и растянуться, но тут увидела темноволосую пассажирку и помимо своей воли села напротив. Вагон качает на резких поворотах. Мимолётный взгляд в окно — заснеженные пейзажи наводят скуку, хоть и красивы. Вздохнув, Тайна тоже копается в сумке и расчёсывает волосы, светлые и тонкие — никогда не бывают в порядке: их много, и ведут они себя так, как захочется. Волосы в относительном порядке, и Тайна снова погружается в сумку. Сумка — тёмно-серая с оранжевыми полосками — объёмная, поэтому ощущение, что в ней есть всё. Это недалеко от правды. Где-то на глубине залегли наушники, если повезёт — двое. Но находятся только одни, запутанные и сомнительные. Тайна вставляет их в уши, включает тихую мелодию и оглядывает вагон. Оказывается, есть и другие люди. Мама с маленькой дочкой, удивительно смирной — наверное, просто сонной. Старичок с гитарой и волосами длиннее, чем у Тайны. Пара — молодой человек лет тридцати с лишним, весь в красном, и девушка лет двадцати, вся в чёрном, оба элегантные и красивые, сладко спят сидя, прислонившись друг к другу. Вагон подпрыгивает, потому что горная дорога идёт круто вниз, и машинист не снижает скорости на резких поворотах. Девушка переводит дух, когда прыжки заканчиваются, и дальше путь стремительный и плавный. По вагону проходят продавцы мороженого и газет, их голоса грустно смолкают вдали. Тайна избавляется от башмаков-дерби на мягкой подошве и забирается на сиденье с ногами, поправляя клетчатую рубашку. Обнимает коленки — ткань тёмно-серых брюк тонкая, но приятная на ощупь; смотрит в окно — бездонные горные пейзажи, небрежно присыпанные снегом, туман, и стекло с бликами тусклого солнца, поэтому в нём хорошо отражается соседка. Наконец-то удобная точка обзора; босые ноги слегка мёрзнут, потому что в приоткрытые окна вьётся свежий ветерок, но с музыкой так уютно, что двигаться не хочется, хотя в сумке, кажется, был и плед. Тайна и не подумала бы про такие мелочи, если бы не домашний робот Полина, которая собирала девушку так, словно та отправлялась в другую галактику, а не к папе в гости. Папа работает на краю света. У него на самом обрыве лаборатория, и он часто летает на складном «птеродактиле», собирая образцы флоры и составляя чудесный трёхмерный гербарий. Они с Тайной не так уж часто видятся в последнее время, хоть и скучают друг по другу беспрестанно. Ехать к нему на электричке больше суток, вот Полина и постаралась уложить в сумку всё, что припомнила. Ей-то всё равно, она робот, при необходимости и диван поднимет, чтобы найти завалившуюся вилку. А с Тайны семь потов сошло, пока она бежала к вокзалу, и это ещё она отвоевала себе право одеться полегче. На тёплых ботинках настояла Полина, иначе бы девушка забыла про них и убежала босиком. Под тёплую музыку Тайна засыпает, уютно привалившись плечом к оконной раме — мелькают долины, деревья, горы, облака, а потом лоскутные сны, разреженные, как воздух на вершинах, неясные, сквозящие и студёные, а потом всё теплее и тоньше… Совсем скоро девушка просыпается, но в окно уже бьёт полуденное солнце, а ноги накрыты клетчатым пледом. Ступни совсем согрелись, один наушник свалился и запутался в причёске. Тайна ерошит волосы и силится окончательно проснуться. — Извините меня,— говорит соседка напротив с чуть смущённой улыбкой. У неё необычные маленькие складочки рядом с уголками губ. Волосы, хоть она и причёсывалась, взъерошенные — наверное, тоже спала.— Вы замёрзли, поэтому я достала ваш плед, он был совсем сверху. Не ругайтесь, пожалуйста. Ругаться? Тайна, приоткрыв губы, думает, что бы ответить, но мелодичный голос соседки — как нежная убаюкивающая музыка. Её колени накрыты кремовым шарфом, а тёплые ботинки тоже внизу, и Тайна думает, что даже щиколотки у этой девушки совершенны, словно она статуэтка. Синий тонкий свитер снова обнажает хрупкое плечо, и девушка поправляет ткань — рукав открывает тонкое запястье. Тайна улыбается соседке и говорит: — Спасибо вам! Иначе бы я замёрзла во сне. Не на что тут ругаться. Соседка улыбается в ответ и кивает. У неё огромные глаза, просто нереально космические для человека, и когда она улыбается, глаза искрятся, как шампанское. Тайна заставляет себя отвести взгляд, чтобы не быть слишком навязчивой. И так неясно что можно подумать, когда так откровенно любуешься. Была бы тут Рената, она бы сумела тайком сфотографировать соседку подруге на радость. Тайна думает вот о чём: поезд всё набирает скорость и несётся по равнине так, что сложно что-то разглядеть за окном. Пространства неизмеримы, при этом город, в котором она живёт, такой компактный, что его легко обойти от края до края за несколько часов. Время от времени мимо мелькают другие города и небольшие посёлки, но всё же — ощущение, словно на самом деле край мира где-то рядом. Музыка всё звучит, под пледом уютно, и Тайна снова задрёмывает, правда, ненадолго, на полчаса, потому что очень хочется есть. В сумке, по прогнозам, должны быть запасы провизии на месяц, Полина в этом плане робот очень широкой души. Сквозь волосы можно безбоязненно поглядеть на соседку — та уютно устроилась боком на сиденье, поставив перед собой ноги в белых носочках, и читает книгу на каком-то из восточных языков. Арабелла, подруга-лингвист, сходу определила бы, на каком это там, не задумываясь. Тайна продолжает раскопки в сумке и приходит в ужас. Основной вес багажа составляет как раз провизия. В одиночку это не осилить, даже если большую часть оставить на растерзание папе. Нужно делиться. Она сообщает соседке: — У меня полная сумка провизии. Будете помогать? Девушка смеётся: — Я пока не очень голодна. Вас домашние так усиленно собирали? — Ага. Но я не из вежливости предлагаю,— говорит Тайна.— Это эгоистичные побуждения: мне потом меньше нести с собой. Девушка снова улыбается и откладывает книгу: — Я бы с радостью вам помогла, но… Хотя помогу, конечно. Тайна протягивает ей самый вкусный сэндвич с ветчиной, кусочками бекона, овощами, сыром и кунжутом — Полина ухитрилась упаковать их так, что всё до сих пор тёплое,— открывает термос с чаем и разливает его по чашкам-непроливайкам. Соседка ест очень скромно и медленно, и это получается даже красиво. Тайна привыкла управляться с бутербродами по-спартански, на ходу, так что робот Полина диву давалась, как можно проглотить четырёхэтажный сэндвич длиной в полфута за полминуты; однако, увлечённая, ест едва ли не вдвое медленнее обычного. — Давайте на «ты»? — предлагает соседка. — Давайте! То есть давай,— смеётся Тайна и протягивает девушке руку. Та легонько хлопает по ней своей узкой ладонью, и Тайна поражается, как тонкие пальцы могут быть такими крепкими. Она запускает пятерню в волосы, соседка делает то же самое, и обе смеются.— Тайна. — Алиса. — О. Любимое книжное имя,— говорит Тайна. — Меня и назвали в честь одной из героинь,— улыбается Алиса. Её сэндвич пока ещё едва тронут, да и чая она отпила совсем немного. Тайна рассказывает, что едет к папе; выясняют, куда именно, и Алиса, как оказывается, направляется в те же края, к наставнику, помогать. Её пригласили помочь в исследованиях на участке Эл-Сомматрон, и Тайна, удивившись, объясняет, что именно этим участком папа и заведует. «Значит, до конца вместе?» — «Получается, да». Теперь Тайне не сидится на месте, и на каждой остановке девушки выбегают из вагона дышать свежим воздухом, подходят к самому обрыву. Тайна, разувшись, отважно карабкается по отвесному склону, чтобы нарвать безукоризненно белых цветов, которые удивительно соседствуют со снегом. Цепляясь пальцами рук и ног, она взбирается по опасному склону, с охапкой цветов спускается, но камни выскальзывают из-под рук, и она последние два с половиной метра стремительно кувыркается вниз, и если бы не Алиса, которая подхватывает её у самой земли… Тайна вскакивает на ноги и помогает подняться и отряхнуться Алисе. И щедро делится с ней цветами, которые спрятала за пазухой. Потом девушки лежат рядом на краю обрыва, прямо на тёплом снегу, и смотрят в закатное небо. В этот момент можно ничего не говорить, потому что шафрановые и персиковые огромные облака поглощают маленькие синие облака, бордовые и малиновые оттенки разливаются над верхушками гор и в низинах, небо сгущается, лиловеет, и всех зовут в вагон — немногочисленные пассажиры забираются внутрь, и девушки со всех ног бегут, едва успевая запрыгнуть в разогревающуюся электричку. Алиса протягивает Тайне её ботинки-дерби, и Тайна с удивлением смотрит на свои босые ноги: — Всегда забываю обуться. Алиса улыбается. Обе мокрые с головы до пят, забираются на сиденья, заворачиваются в пледы и шарфы, которых в сумке тоже оказываются впрок, и пьют горячий чай. Болтают до самой темноты, пока Тайна не начинает задрёмывать, путаясь в самых простых словах; Алиса заботливо укрывает её потеплее, уже спящую, и сама устраивается на ночлег. Она знает, что уснуть всё равно едва ли сможет. В голове бродят воспоминания из прошлого и будущего, странные разговоры, которых не было в реальности. Она отвлекается и думает о молоденькой девушке, что спит на широком соседнем сиденье, улыбчивой, застенчивой и при этом удивительно открытой. У меня ведь никогда не было подруг, думает Алиса. Она смотрит на небрежно застёгнутую красно-белую рубашку Тайны, плотнее укутывает девушку пледом и снова ложится. Всё время одна, всё время поездки, разговоры только с наставником… Закономерно мысли заполняются делами, рядами инструкций на неведомых языках. Зачем, например, я знаю японский язык десятого века? Но эти «Записки» хорошо помогают понять утончённые вкусы людей, думает Алиса сквозь дрёму. Повествование такое неторопливое, как стук колёс, и ежедневные наблюдения — как капли, падающие в синюю воду, расходящиеся совершенными кругами, и эти убаюкивающие звуки… С первыми лучами солнца Тайна просыпается и укутывается плотнее. Тепло и уютно. В дальнем уголке вагона старичок тихо перебирает струны гитары — едва слышно и трогательно. Ночью сквозь сон девушка чувствовала, как Алиса поправляет на ней рубашку и плед и, кажется, даже сказала ей «спасибо», но очень может быть, что просто подумала. Через прикрытые ресницы сонный вагон выглядит, словно на старой размытой фотографии; он заливается мягким светом, и блики вспыхивают на поручнях в такт стуку колёс. Светает стремительно; Алисы на месте нет, но её рюкзачок, шарф, книга и второй плед, что одолжила ей Тайна, на месте. А вот и соседка: мягкими шагами, чтобы не разбудить, возвращается в купе, и Тайна, высунув руку из пледа, легонько дёргает её за краешек свитера. Тот тут же соскальзывает с плеча, которое в рассветном свете цвета золотистой пенки на кофе. — Доброе утро! — Алиса легко ерошит ей волосы. — Привет! Ты совсем не спала? — Немножко спала. Я всегда быстро высыпаюсь. — Ты фантастически везучая,— со вздохом говорит ей Тайна.— Эти два месяца зимы меня вымотали: я хочу спать всегда и везде. — Скоро зима кончится, и пойдёт дождь,— уверяет Алиса. — Хотелось бы верить. Алиса улыбается. Она-то точно знает. — Это пройдёт. Через месяц будет светить солнце, как весной, и это сонное состояние уйдёт. — Откуда ты знаешь? — озадаченно спрашивает Тайна.— Ты знакома с Альтаиром, и он поделился с тобой своими настроениями? — Это звучит неправдоподобно. Альтаир Альтависта заведует погодой, почти не выходит из своего бункера на уступе невысокой скалы в пригороде, а если и выходит, влюбляется в очередную девушку и потом месяцами о его светлой печали рассказывают метеосводки. — Нет, что ты,— смеётся Алиса.— Про Альтаира даже мой наставник говорит, что это бессистемная личность. — Он же погодой заведует, всё нормально,— кивает Тайна с улыбкой. — Ага. Мне просто иногда снятся сны о будущем. Я уже привыкла. — Я же говорю, ты фантастически везучая. Я немного научилась двигаться во времени, но буквально на несколько дней,— делится Тайна. — А как? — Алиса ужасно заинтересована, даже села рядом с Тайной. Тайна глядит на её копну блестящих смоляных волос, на чуть вздёрнутый носик и на губы, которые из-за складочек в уголках словно всегда готовы к улыбке. — Я занимаюсь роботами.— Тайна привстаёт, облокачивается на раму огромного окна, за которыми заснеженные долины всё светлее и светлее.— Нахожу всякие закономерности, конструирую, пробую. Полтора года назад я собрала себе Полину. Это мой домашний робот. Благодаря ей у нас всё это чудовищное количество провизии. Алиса не может сдержать улыбки. — Некоторые роботы у меня получаются очень странными,— объясняет Тайна.— Один выглядит как банка с крупой, зато он умеет нагонять приятные сны. — Мне бы это пригодилось. — Я тебе подарю, мне не жалко. Другой — я вообще совершенно случайно перепутала клеммы, и процессы стали проходить в обратном направлении. — И логично, что ты попробовала отматывать время назад. — Да! — Это… фантастически любопытно,— полусерьёзно сказала Алиса,— и я от тебя не отстану. Мой наставник работает над этой проблемой, хотя он очень изобретательный. Тайна прыскает: — Ты позаимствовала моё слово. — А что делать, если с тобой фантастически интересно? — Алиса невинно распахивает глаза, и Тайна борется с искушением обнять её. Вагон качается на очередном повороте, и широкий ворот свитера снова обнажает левое плечо Алисы; оно уже не кофейное, а карамельное. Поэтому Тайна предлагает завтракать. Снег за окном медленно уступает место каменистым долинам с необычными мелкими деревцами, сплошь покрытыми красными ягодами. Это получается рассмотреть даже на большой скорости. Алиса, прервав трапезу, достаёт из рюкзачка фотоаппарат и делает несколько снимков — вспышки буйной зелени на камнях льняного и гранитного цвета; потом садится рядом с Тайной, обнимает её за плечи и делает пару совместных фотографий. Тайна забывает дышать и лишь старается поэлегантнее держать в руке недоеденную грушу. Алиса тут же распечатывает несколько карточек прямо с камеры и вручает соседке, и Тайна лишь минуту спустя вспоминает, что нужно поблагодарить, и с восхищением смотрит на смеющуюся Алису. Пейзажи за окном всё зеленее, и сумки уже упакованы, и когда объявляют конечную, девушки наперегонки несутся наружу. Снаружи солнце. Солнца столько, что хватит на пятьдесят тысяч счастливых Тайн, и её радость не умещается в ней самой и заражает всех вокруг. Дорога от станции уходит вдоль полей, и Тайна немедленно разувается, босиком бежит и падает на спину в траву, в цветы, тут же набирает полные ладони земляники, и когда Алиса находит девушку, щедро делится со спутницей, которая в одной руке несёт охапку белых цветов, а в другой ботинки Тайны — та уже забыла о них. — Чёрт,— смеётся Тайна,— меня слишком переполнило солнце. Алиса аккуратно развязывает шнурки, стаскивает с ног ботинки и белые носочки. Тайна украдкой смотрит на её миниатюрные босые ступни, срывает травинку и щекочет их. — Я тебя разочарую, я не боюсь щекотки,— сообщает Алиса.— А вот ты боишься. Тайна вскакивает и удирает от неё. Через час они устраивают привал на берегу озера. Тайна забирается по колено в воду и бродит вдоль берега, остужая разгоряченные ноги. По дороге она успела рассказать спутнице про основные правила перемещения во времени, и та прилежно выспрашивала подробности, пыталась рисовать на придорожном песке схемы и запомнить все детали. Алиса, аккуратно уложив свои вещи и вещи Тайны, раздевается и, оставшись в узких чёрных трусиках — обнажённая худенькая спина и хрупкие позвонки,— с разбегу ныряет в воду, подняв фонтан брызг. Тайна, на мгновение потеряв дар речи, тут же сбрасывает одежду и тоже ныряет, и из воды они выбираются на тёплый берег только через полчаса, когда зуб на зуб не попадает, закутываются в пледы и умиротворённо сидят, наблюдая, как солнце, путаясь в ветвях, взбирается всё выше и выше. Деревья такие огромные, что кроны теряются где-то в небе, и кажется, что на любой ветке можно поселиться целым семейством. Тайна, поджав голые ноги, сидит в рубашке и разливает по чашкам чай. — Никогда ещё в жизни не пила столько чаю,— признаётся Алиса,— да и не обедала по семь раз на дню, пока с тобой не познакомилась. — Это всё Полина виновата,— убеждённо говорит Тайна. — Которую ты же сама и собрала, и запрограммировала. — Вот про алгоритмы кормления юных и растущих организмов — это не ко мне,— ябедничает Тайна,— это мой сосед, он родился с половником в руке и с поваренной книгой под мышкой. Алиса смеётся: — Удивляюсь, как ты до сих пор такая худенькая. — Я просто хитрая. Например, делюсь своей едой со всеми подругами. Равномерно распределяю калории по Вселенной. — Мудро. Только не говори, что мы сейчас снова будем есть. — Я тебя разочарую,— передразнивает её Тайна и достаёт две упакованные плошки с тёплым рисом, овощами и курицей, тушёной в белом вине. В Эл-Сомматрон приходят уже ближе к закату. Ноги гудят от усталости, и девушка, недолго думая, прямо в одежде забирается в огромную приземистую бочку с дождевой водой. Алиса, закатав штанины до колен, следует её примеру, с любопытством разглядывая окрестности. Низкое длинное строение, бревенчатое и почерневшее от дождей; штабеля дров, низкий заборчик; хвойные леса повсюду, куда хватает глаз. И обрыв, который теряется в густом тумане. Раздаётся жужжание, и Тайна, в прыжке выплеснув половину воды из бочки, с радостным воплем несётся к самому обрыву. Алиса собирается бежать и ловить её, но из тумана выскальзывает блестящий «птеродактиль», верхом на котором сидит огромный бородатый мужчина — она даже не сразу узнаёт его, всего в хромовой коже и металлических заклёпках. Мужчина бережно обнимает Тайну, и та, выпроставшись из объятий, машет рукой: — Идём, я вас с папой познакомлю! Алиса с улыбкой подходит к ним и говорит: — Здравствуйте, наставник. Тайна округлившимися глазами смотрит на неё: — Папа и есть твой наставник? Бородач довольно хохочет и, разглядывая двух босоногих девушек, мокрых по пояс, говорит: — Рад, что вы успели познакомиться. Идёмте ужинать. — Опять есть! — ужасается Алиса. — Ты как хочешь, а в меня много помещается.— В широкую дверь он проходит боком, а девушки за ним — вместе, им даже не приходится уступать друг другу дорогу. — Теперь понятно, в кого ты такая чревоугодница,— бормочет Алиса, и Тайна пихает её локтём в бок. После лёгкого ужина из четырёх перемен блюд — наваристый суп с лапшой, салат с солёной рыбой, филе цыплёнка в апельсинах и чай с шоколадным десертом — Алиса деликатно уходит в душ и отдыхать, а Тайна растягивается на широкой деревянной лавке с подушками. — Пап, ты же никогда не носил бороду. — Я в рейде был девять дней, отросла. — Что нашёл интересного? Бородач помолчал, потом спросил: — Пока ничего. Ты что-то успела выспросить у Алисы? Девушка села на лавке и помотала головой. — Единственное, она рассказала, что много учится, причём в разных направлениях. Знает даже древнеяпонский язык, он такой смешной. — В общем-то, учится она не просто так. Ещё два года назад она ничего не знала и не умела говорить. Или не хотела. — Я узнаю про неё только спустя два года? — от возмущения девушка топнула ногой. — Если бы ты увидела её два года назад, тебе бы не сильно понравилось. Бородач раскрывает пузатый холодильник и достаёт оттуда квадратную коричневую бутыль; наливает себе полную кружку эля с запахом ели и смол. — Дочка. Эта девочка — Алиса — на треть робот, на треть марсианка, на треть не знаю кто. Наверное, пришелец из будущего. Я даже не знаю, как её на самом деле зовут. Кружка с элем быстро покрывается капельками влаги. В каждой капельке отблески догорающего дня и вечерних ламп в огромной гостиной, похожей на трюм деревянного корабля. Девушка поднимает глаза на отца. С утра Рустам слышит какой-то грохот вдали, уточняет координаты и решает слетать туда. Сомнительно, конечно, что там кто-то окажется, но проверить не мешает. Он наскоро перекусывает, седлает самого вездеходного «птеродактиля» и на маленькой скорости погружается в вязкий туман. Он уже привык пробираться на ощупь, реагируя на мельчайшие изменения в составе мокрой взвеси, в едва видимом ландшафте и даже в запахах. Звуков нет. Плотная пелена поглощает все звуки километрах в полутора вокруг. Даже урчание «птеродактиля» едва слышно. От этого первое время возникало ощущение, что постоянно заложены уши, но координация не терялась. На языке привкус гари. Рустам ещё сбрасывает скорость. Плотный туман держит «птеродактиля», не давая ему провалиться в пропасть; но вскоре и туман идёт на убыль, клочками, становится чуть светлее, и букет запахов оказывается очень сложным. Рустам хмурится и осторожно выбирается из липкой пелены. Плавающие острова. На самом деле, конечно, никакие не плавающие и совсем даже не острова. Огромные стволы скал, завершающиеся площадкой с убогой растительностью. Очень необычно, потому что они никогда не оказываются на том же самом месте, что в прошлый раз. Года четыре назад Рустаму пришло в голову сделать динамическую карту, обновляя очертания Края и здешних земель. Движение было, и заметное, но плавающие острова били все рекорды: из-за них карта каждый день была новой. Если смотреть, листая день за днём, то получается каша из скал и островков, покрытых травой и кустами. Рустам прищуривается. На одном из островов что-то дымит. Он плавно увеличивает скорость и приземляется на самом краю. Беспокоиться не о чем: с утра до вечера плавающие острова не меняют своё положение. А ночью сюда не пробраться. Осколки — иначе не назовёшь. Металлические осколки. Словно кто-то взял и с размаху швырнул что-то большое и крепкое о скалы. Рустам бродит, надев термоперчатки, рассматривает свитые штопором обрывки листов металла, покорёженные соединения, мелкое крошево из прозрачных сплавов, обрывки обгоревшей ткани и предметы, которые он бы не взялся описать словами. Много фотографирует. Делает несколько видео. Везде дым. Из-за дыма першит в горле, и Рустам выпивает лекарство. Жить легче, но глаза немного слезятся. Дым то клубами, то стелется по земле, и весь остров пахнет едкой гарью, всё в сизом налёте, и поэтому Рустам не сразу замечает. А когда замечает, пытается понять. Осторожно садится рядом на корточки. Берёт за руку — сбрасывает перчатку, снова берёт за руку, щупает пульс. Пульса нет. Но рука тёплая. И ощупывает вторую руку — металлическую — то, что от неё осталось. Девушка совершенно обнажена. Это очень странное ощущение. Никакой крови, и оставшиеся участки кожи совсем чистые, если не считать порезов, из которых тоже не идёт кровь. Зато волосы сгорели почти до основания. Ноги и живот почти целы. Рустам предпочитает не вспоминать подробности. Он не знает, куда делась одежда девушки. Он подгоняет «птеродактиль», раскладывает его пониже. Некоторое время размышляет. Пульса нет, дыхание тоже не слышно, но кожа тёплая, и в какой-то момент Рустам замечает лёгкое движение пальцев — на той, живой руке, покрытой тонкой девичьей кожей. И в то же время она не робот. На это у Рустама глаз намётанный. Откуда она? Ошмётки того аппарата, благодаря которому она оказалась тут, не похожи ни на что. Рустам бережно, стараясь не смотреть на её маленькую грудь, как у подростка, перекладывает девушку на полозья. Включает манипуляторы, и полозья поднимаются, закрываются санитарной тканью, внутри устанавливается нужная температура, идёт очистка воздуха. Теперь торопиться некуда, и Рустам достаёт фляжку с ромом и отхлёбывает прямо из горлышка. Минут пять он сосредоточенно думает, ощущая, как ром прогревает его изнутри, плотнее запахивает куртку и снова бродит по острову, повисшему в океане воздуха. Ничего нового. Обломки, осколки и дым. Рустам включает внутренний монитор. Девушка лежит без движения. Он оглядывает повреждённые участки, качает головой. Приближает, хмурится: никаких соединений, гибкий металл? Впрочем, он не видел, чтобы металлическая рука двигалась. Минут двадцать он ждёт, включив датчики на полную мощность, чтобы успеть увидеть даже самые незначительные движения. Ничего. Читает сводки. Внутренних повреждений почти нет, и это самое удивительное. Сотрясение мозга незначительное. Рустам предполагает, что на девушке была какая-то одежда, которая и защитила её от чего-то более страшного, но в определённый момент она — Рустам подбирает слово — сгорела? Исчезла? Чтобы не навредить девушке ещё больше? В логове Рустама лаборатория уже готова. Он послал запросы заранее. Никого из специалистов нет и не предвидится, и приходится во всём разбираться самому, очень быстро. Но вот питательные растворы уже вводятся, восстановление кожи запущено — пусть медленное, зато с подробнейшим анализом. Сердце девушки на месте, но бездействует. Все её жизненные процессы словно заснули. Но кожа остаётся всё такой же тёплой — почти тридцать шесть градусов; и раз в два или три дня датчики фиксируют мелкие сокращения мышц. Несколько раз это происходит на глазах у Рустама. Он снова видит, как медленно сжимаются пальцы на руке у девушки, и это для него праздник. Потом чуть дрожат опалённые ресницы, но на этом всё на неделю вперёд. Однажды он подскакивает: нога девушки едва заметно сгибается в колене, как будто она сейчас сядет на кушетке, поджав коленки к груди и сгрудив покрывало, протрёт глаза и с удивлением будет рассматривать лабораторию. Конечно, этого не происходит. Рустам впервые в жизни настолько растерян. Он просвечивает организм девушки множество раз. Он видит все те органы, которые наизусть зубрил на родном языке и на латыни, когда были уроки анатомии. Все они в полном порядке, но отключены. Другого слова он не находит. У неё есть кости, сухожилия, но, разумеется, он не может разглядеть их на рентгеновских снимках в подробностях. Однако металлический каркас второй руки настолько органично продолжает предплечье… Металл лёгкий: в девушке не более тридцати семи килограммов; она очень истощена, да и рост — как у дочки, метр шестьдесят. К концу месяца его осеняет: голова девушки в тех местах, где всё выгорело, покрылась щёточкой свежих волос. Кожа восстанавливается слишком уж быстро. Рустам усиливает питание. Потому что со всей отчётливостью понимает, что металлический каркас виден уже меньше. Сравнивает снимки — месяц назад и сейчас. Волосы. Эпителий. Цвет кожи: на внутренней стороне ладоней, на пятках и на подушечках у пальцев ног кожа стала более гладкой и почти персикового цвета, не такой пугающе белёсой. Порозовели губы, соски и даже ногти. На тридцать восьмой день он щупает её руку, потом дотрагивается пальцами до её шеи сбоку, и у него снова праздник: прощупывается пульс. На сорок первый день он чувствует её слабое дыхание. На пятьдесят шестой день она раскрывает глаза. Они огромные, почти пугающе огромные, и Рустам тут же одёргивает себя: просто лицо очень исхудало, и волос ещё совсем немного. Девушка без эмоций смотрит на металлический каркас, подняв руку. Заживление идёт медленно, но к этому времени Рустам сумел восстановить сломанные металлические пальцы. А также аккуратно удалить обгоревшие участки кожи, зашить многочисленные порезы, вытащить осколок прозрачного металла рядом с ключицей, выяснить особенности её состава крови, скорректировать курс питательных веществ и срастить сломанное запястье. Девушка привстаёт на кушетке, приподнимает покрывало, которым накрыта, и рассматривает себя. Это отнимает слишком много сил, она тут же ложится и засыпает ещё на три дня. Всё это Рустам видит час спустя в записи. Через неделю она молча смотрит в потолок своими огромными глазами, а Рустам сидит рядом, держит её ладошку в своих огромных руках и спокойно, простыми словами рассказывает ей, что случилось. Через несколько часов она засыпает. Ещё через два месяца уже нет необходимости вводить питательные растворы. Девушка учится держать ложку, кружку-непроливайку, со странным выражением лица ест хлеб. Учится ходить — правда, на это уходят считанные часы, потому что её мышцы вспоминают всё с поразительной скоростью. Слова она произносит самые простые, но только в первые недели; уже через три месяца Рустам и Алиса обсуждают возможность поехать в один из небольших городков. Алиса жадно рассматривает обычных прохожих, заходит во все магазины, кафе, храмы, библиотеки, на автобусных и трамвайных остановках подолгу наблюдает за проезжающими мимо автомобилями. В электричке прижимается носом к стеклу и впитывает в себя всё, что видит. Рука её уже давно выглядит нормально, и хотя Рустам знает, что внутри — странный металл, он и сам воспринимает тот момент, когда нашёл девушку, как что-то из кошмарных снов. Алиса бесконечно много читает. Она уже говорит на нескольких языках, неплохо разбирается в кибернетике, биологии, лингвистике; умеет управлять простеньким «птеродактилем», но вид оружия у неё вызывает странные эмоции: она застывает, расширив и без того большие глаза. Спустя почти год после того, как её нашёл Рустам, она уже самостоятельно ездит по городам, помогает со сбором материалов. Но по-прежнему ничего не помнит до того момента, как очнулась в лаборатории. — А почему Алиса, кстати? — спрашивает притихшая Тайна, когда пауза становится слишком долгой.— Это же ты её назвал так, да? — У меня в детстве была любимая книжка,— неловко усмехается папа.— Про маленькую космическую путешественницу, которую звали Алисой. — Я читала,— заявляет Тайна.— Все книги про неё. Мне понравилось. Папа кивает немного растерянно. — Кстати, именно из-за этой всей истории ты мне подарил конструктор с Полиной? Ты уже тогда занимался роботами? — Конечно. И запрограммировал, чтобы она не забывала тебя кормить регулярно. — Вырасту большая и перепрограммирую её, иначе тоже не буду в дверь пролазить. Пользуясь моментом — отец, рассмеявшись, откинулся на спинку стула,— девушка хватает его кружку и делает солидный глоток. И морщится: — Как можно пить такую гадость? Похоже на перебродившие еловые иголки. — Кажется, из них эту гадость и делают. Но бодрит. Тайна долго молчит, потом спрашивает: — Алиса всё-всё знает? Ну, как ты её нашёл, что с ней было, что ты починил… — Да, конечно. Мы уже долго пытаемся восстановить её память. Или попробовать восстановить события. Бесполезно. Но я очень подробно ей рассказал всё с того момента, как её обнаружил. Рассказал про свою работу, про жизнь здесь. Про тебя. Только вот фотографий не показывал,— он улыбается в бороду и снова делает большой глоток эля. — Всё же это нечестно, так долго скрывать её от меня. Рустам долго молчит, потом говорит: — Я думал, что в один момент она всё вспомнит. И улетит к себе обратно. — Как? У неё же нет ничего. Её… корабль взорвался. — Если это вообще был корабль. Тайна снова вытягивается на лавке, кладёт руки за голову и долго думает. В этот момент в гостиной появляется Алиса. Она босая, с мокрой головой, но в безукоризненно выглаженных брюках и белой блузке. Тайна тут же срывается с лавки и изо всех сил обнимает девушку. — Вот что,— говорит Алиса.— Я проголодалась. Спустя неделю накрапывает мелкий дождик, но можно спрятаться под кронами могучих деревьев. Почти сухо, почти светло, и дождь лишь приятно увлажняет воздух и невидимо шелестит где-то выше. Алиса сидит, прислонившись к стволу огромного клёна, а Тайна растянулась прямо на траве, положив голову Алисе на колени. — Знаешь,— неожиданно говорит Алиса.— Я вообще-то не так уж мало помню. Но это всё так темно, холодно и ужасно, что я не хочу дальше лезть в свои же мысли. Я не хочу понимать и принимать тех, кто есть в моих воспоминаниях. Она молчит. Тайна тоже, напряжённо ждёт продолжения. — Наставник боится, что я вспомню всё и буду искать способ вернуться. Не буду. Мне кажется, что та штуковина, на которой я прилетела, намеренно разбилась вдребезги. Как тарелка. Чтобы не собрать. Чтобы даже не думать, что что-то было. Она снова молчит. Дождь смолкает, и начинают снова пересвистываться птицы. Тайна незаметно чешет одной ногой другую, потому что в пятку впилась какая-то иголка. Сосновая, например. Под боком тоже что-то жёсткое, но она боится пошевелиться, чтобы не сбить Алису с мысли. — Кстати, рука у меня не металлическая,— девушка перебирает пальцами волосы Тайны.— Просто так выглядела в тот момент. Тебе наставник фото не показал? — Нет. Я не стала уговаривать. — И правильно. Не то, чем хочется любоваться. Знаешь, я через несколько дней еду на другой конец мира. И буду там совсем одна. — Что?! — Тайна тут же вскакивает на ноги. — Ненадолго, месяца на два. Это обычные исследования. Но у меня будет возможность внимательно всё обдумать самой. Без участия людей. И, вероятно, вспомнить что-то, что будет интересно тебе. — Ты же вернёшься? — Да. Ты не представляешь…— Алиса хмурится и перебивает сама себя.— Да, Тайна, вернусь. Я обещаю. — Хорошо.— Тайна садится рядом с ней и смотрит в глаза.— Честно-пречестно? — Да,— смеётся Алиса.— Знаешь что? Пойдём обедать.