Доверие

Майкл берёт меня за руку и ведёт к выходу. — Мы не пойдём в медотсек? — удивлённо спрашиваю я. Чувствую себя пятилетним ребёнком, устроившим истерику на полу магазина, потому что не купили игрушку, а теперь настолько обессилевшим, что готовым уснуть на ходу. Даже если он отведёт меня сейчас в Белую Комнату и приставит пистолет к виску, я лишь устало закрою глаза. Майкл мотает головой и указывает на раздевалку. Я почти удивляюсь, что он не идёт со мной, чтобы помочь зашнуровать обувь и застегнуть плащ на правильные пуговицы. Последнее мне так и не удаётся и, промучившись десять минут, я разочарованно выдыхаю и выхожу, как есть. Он поправляет ремень сумочки, съехавший с моего плеча, и мягко подталкивает к лифту. Я всё ещё не понимаю, что происходит. Знаю только, что мы уезжаем из Отдела, а затем садимся в его машину. В салоне безупречно чисто, словно этот новенький чёрный BMW только вчера сошёл с производства. Нигде нет ни фантиков, ни салфеток, ни футляра для очков, ни привычного бардака на заднем сиденье. Никаких признаков, что эта машина кому-то принадлежит. Только запах кедрового мускуса, которым быстро наполняется закрытое пространство. Я закусываю губу, чувствуя в животе горячий всполох, и рассеянно открываю бардачок. — Ты голодна? — спрашивает Майкл, окидывая меня обеспокоенным взглядом. Мои щёки вспыхиваю пожаром. Он, должно быть, решил, что я искала в бардачке перекус: ореховый батончик или яблоко. Не могу же я ему сказать, что полезла туда из любопытства, чтобы узнать о нём хоть что-то!.. И всё безрезультатно: отсек девственно чист. Мотаю головой и прячу лицо в шарфе. Майкл поворачивает ключ в зажигании. — У тебя выходной на два дня, — тихо инструктирует он, выезжая из гаража. — Когда вернёшься, доложи о головных болях и об усталости. Больше ни о чём. Он пристально смотрит на меня, словно пытаясь вдавить серьёзность своих слов. Я киваю и сглатываю ком в горле. Мне придётся справиться со всем одной. Отдел не должен знать, что их эксперимент повлиял на меня сильнее, чем они предполагали. Мы едем молча, и я смотрю на первые звёзды, пока ещё не заглушённые светом фонарей. Мне хочется ехать так целую вечность, без цели и без слов. Просто знать, что он рядом, и не думать о кошмарах, которые ждут меня дома. Но знакомые улицы уже мелькают за окном, и машина останавливается на привычном парковочном месте. Майкл выходит из салона и открывает передо мной дверь, прежде чем я успеваю что-либо сообразить. Его рука мягко оплетает мои пальцы. — Ну… спасибо, что подвёз, — мямлю я, пряча глаза. Ловлю последние лучи его тепла. Он блокирует машину и ведёт меня к подъезду. В узком лестничном коридоре, освещённом тусклыми лампами, его дыхание щекочет мне шею. — Ну… спокойной ночи, — говорю я, приближаясь двери и пытаясь выудить из сумочки связку ключей. Он долго смотрит на меня и наконец произносит: — Я останусь. Мои колени плывут, и в горле поднимается волна слёз. Я не хочу, чтобы он видел меня в таком состоянии, — и боюсь, что он передумает. — Разве тебе не нужно обратно в Отдел? — даю ему последний шанс. — Нет, — коротко отвечает он. Мы заходим в квартиру, и Майкл помогает мне снять пальто. — Хочешь что-нибудь выпить? — спрашиваю больше из вежливости, хоть и валюсь с ног от усталости. Мне сложно представить, что будет дальше. Мы будем разговаривать и закажем еду? Он включит музыку и снова попытается?.. Он не отвечает на вопрос, а начинает искать что-то в шкафчиках на кухне. Через пару минут, из всего барахла, которое я туда запихала, он выуживает какие-то пакетики. — Я заварю тебе ромашку, и ты ляжешь спать, — сообщает он безапелляционным тоном. — Этому чаю сто лет, я и не помню, когда его купила… — говорю я извиняющимся тоном. Майкл раскрывает пакетик и проверяет запах. — Всё в порядке, — заключает он и включает огонь. Я закусываю улыбку и поднимаюсь на второй этаж, чтобы умыться. Ванная кажется слишком далеко, а кровать прямо передо мной… Ведь ничего же не случится, если я полежу всего одну минуточку?.. Падаю на покрывало, прикрываю глаза и понимаю, что сегодня точно больше не встану. Свист закипающего чайники и тихий стук посуды почти убаюкивают меня, возвращают мыслями в детство, в то время, когда у мамы была работа, и она всегда готовила мне завтрак по утрам. — Держи, — Майкл протягивает мне глиняную пиалу и помогает сесть. От чая идёт пар, и я дую на него, чтобы не обжечься. С каждым глотком моё тело постепенно превращается в вату. Я падаю на подушки и глубоко выдыхаю. Майкл берёт из моих пальцев пустую пиалу и накрывает одеялом. — Засыпай, — шепчет он у самого виска. — А ты что будешь делать? — бормочу я, зевая и едва сдерживая улыбку. Веки тяжелеют, и я больше не могу их поднять. Чувствую только, как его пальцы поправляют локон моих волос, и под тихие удаляющиеся шаги проваливаюсь в сон. *** На плите что-то весело шкворчит, и по всему дому идут божественные ароматы. Их там много, что мне хочется высунуть язык и есть воздух. Так я и делаю, шлёпая босыми ногами по нагретому солнцем линолеуму и прикрывая глаза от удовольствия, пока, наконец, не врезаюсь в тёплый мамин бок. — Осторожней, зверёныш, — она наклоняется, чтобы чмокнуть меня в макушку и намазать губы чем-то сладким. — Что это? — спрашиваю я, облизываясь, и встаю на цыпочки, чтобы дотянуться до кухонной столешницы. Там возвышается огромный торт из шоколадных коржей, и мама аккуратно выдавливает на него белые розы. — А почему в пакете живут цветы? — спрашиваю я и тянусь рукой к торту. — Это какое-то волшебство? — Да, волшебство, солнышко моё, — мама мягко отодвигает мою ладонь. — Я тебя научу, но не сейчас. Иди поиграй. Я обижаюсь на неё, но несильно, и залезаю на подоконник, где живут мои куклы. Вчера они все поругались и поссорились, но сегодня мой день рождения, а значит, они помирятся и придут ко мне на чаепитие. Для начала их нужно переодеть и причесать, ведь мама сказала, что на праздник всегда приходят нарядными. Я перебираю одёжку в поисках самой красивой. Лорд Байрон будет в чёрном смокинге и белой рубашке, а леди Грей наденет роскошное шёлковое платье цвета морской волны. Оно с большим вырезом, а значит, лорд Байрон влюбится в леди Грей, и они будут целоваться за занавесками, пока никто не видит. А потом у них появится малыш, и леди Грей будет возить его в оранжевой коляске… — Ах ты стерва! Хлипкая дверная цепочка отлетает к стене, и я роняю леди Грей на пол. Вздрагиваю так сильно, что начинаю икать. Бобби хватает маму за горло и что-то кричит ей, брызжа слюной в лицо. Я вижу, как эти брызги переливаются на солнце, но не слышу, что он кричит. В голове какой-то звон, и почему-то я оказываюсь на полу. — Не трогай ребёнка! — вопит мама, пытаясь оттащить Бобби за руки. Он отвешивает ей оплеуху, и мама хватается за кухонный стол, чтобы не упасть. Торт пошатывается — и медленно съезжает на пол. Белые розы разлетаются по линолеуму грязными кляксами. — Не-е-ет! — кричу я и бросаюсь собирать всё обратно. Намазываю крем на коржи прямо с пола и реву, реву, как белуга. — Никита… — мама мягко трогает меня за плечо. — Никита, всё хорошо, я сделаю ещё. — Нет! Нет! — кричу я и продолжаю собирать крем с пола. Замечаю, что из уголка маминого рта бежит кровь и затихаю. Внутри всё закипает, перед глазами — белые всполохи. Я бегу на Бобби и молочу в его длинные, жёсткие ноги своими маленькими кулачками. — Я убью тебя! Убью!.. — Ш-ш-ш… — его руки крепко держат мои, и горячее дыхание обдаёт лицо. Я открываю глаза и вижу Майкла. — Это был сон, — шепчет он, впиваясь в меня своим настойчивым взглядом. Выдыхаю и падаю на подушки. Тело скручивают рыдания, и я не в силах их остановить. — Прости меня! Прости!.. — мямлю я сквозь слёзы. Он не обязан сидеть здесь и выслушивать мои истерики. Зачем он пришёл? Мне так стыдно… — Тебе не за что извиняться, — тихо произносит он и кладёт руку на моё плечо. Я вытираю лицо ладонями и смотрю на него. — Ты можешь… — закусываю губу в нерешительности. — Можешь обнять меня? Он долго смотрит в мои глаза, словно пытаясь понять, чего именно я прошу. Затем коротко кивает и забирается на кровать, поверх одеяла. Я сворачиваюсь клубочком, всё ещё глотая слёзы, и он накрывает меня сзади. На этот раз мне снится только лес и макушки деревьев, поскрипывающие на ветру. *** Утром я просыпаюсь одна. Во рту ужасная сухость, а в голове — блаженная пустота. — Майкл?.. — в горле рождается лишь слабый хрип. — Майкл! Тишина. Он приснился мне? Конечно. Зачем ему было оставаться? Кто я такая, чтобы он тратил на меня своё время? Поворачиваюсь и замечаю след от головы на второй подушке. Провожу по нему рукой — и вздрагиваю от щелчка в замке. — Майкл? Он вбегает на второй этаж и встревоженно смотрит на меня. Волосы припорошены мелким снегом, в руках бумажный пакет с продуктами. — Всё хорошо? — спрашивает он. Я пожимаю плечами и смотрю на него, закусив губу. — Лучше, чем вчера. — Ты проголодалась? — Вообще-то, да, — улыбаюсь я, чувствуя в животе громкое урчание. — Завтрак будет готов через двадцать минут, — сообщает он и спускается на кухню. Я мотаю головой, не в силах поверить в происходящее, и выпутываюсь из одеяла. Принимаю долгий тёплый душ, пытаясь вспомнить ощущение его рук, этого защитного кольца, охранявшего меня всю ночь. Почему он помогает мне? Почему просто не отдал на съедение Отделу? Да, я в его команде, но если оперативник перестаёт выполнять свои функции, от него просто избавляются… Когда я выхожу из душа, завёрнутая в белый махровый халат, на столе уже расставлены тарелки с яичницей, поджаренными тостами и миндальными круассанами. В воздухе столько ароматов, что мне хочется высунуть язык и есть воздух.