If

      «Что ты думаешь, если на рождество мы свалим из колледжа на недельку-другую и обойдëм весь Токио?»       Телефон Мегуми завибрировал, когда тот смотрел видео про сборку стаканчиков, и идеально выстроенная двухэтажная горка из трëх элементов рухнула, словно карточный домик. Мегуми ударил по столу руками, ладонями едва ли не стянул себе кожу с лица, глянул на уведомления и лишь потом — мягко удивился. Сообщение от Годжо, редактировано:       «Есть планы на рождество?»       Недолго думая, Мегуми написал короткий утвердительный ответ, и, окончательно разочаровавшись в стаканчиках на сегодня, упал на постель. Сообщение не читалось минуту, другую, затем ещë, и в конце концов заскучавший Фушигуро уже собирался бросить эту затею — ждать от Годжо ответа сразу — ведь на фоне ловкий мальчишка-таец заманчиво орудовал двумя десятками стаканчиков как прирождëнный гений — но телефон завибрировал снова.       «Какие?»       Большим пальцем ноги ткнув на пробел, Мегуми увлечëнно и быстро ответил:       «Хотел навестить Цумики»       В отличие от предыдущего, сообщение было прочитано сразу. Пометка вселяла обманчивую надежду на быстрый ответ, но с течением времени только больше мозолила глаза. От скуки пролистав переписку вверх, Мегуми прошëлся по редким сообщениям — примерно раз в несколько недель — содержание которых не особенно увлекало. Вот Годжо просит помочь с электрикой в комнате, вот он приглашает его на кофе после командировки, а вот он присылает фото спасëнной им чëрной кошки, что решила перебежать дорогу в неположенном месте (следом, кстати, фото покорëженного автомобиля и непомерно злого водителя рядом с ним). Он листает чуть выше и понимает, что сообщений от Годжо примерно восьмимесячной давности уже нет. Та же история наверняка и у всех других в переписках. Рука Мегуми ползëт к шее, когда он в странном ужасе перелистывает всë то, что писал ему:       «ты убил нобару»       Ногти ползут по шее.       «знаешь что»       Впиваются в челюсть.       «почему ты нахуй сильнейший если ты никогда нихуя не можешь когда надо»       Ладонь крепко зажимает рот.       «ты ебаный кусок говна блять»       «это неправда блять неправда»       «я не хочу чтобы это происходило»       «сатору годжо у тебя должен быть план»       «пожалуйстапожалуйстапожалуйста»       Сжатые в кулак пальцы, костяшка упирается в зубы, обнажëнные едва ли не в истеричном оскале.       «Ты же знаешь, что мы все тебе верим»       Новое сообщение.       «С тобой можно?»       Переключение внимания мгновенное. Мегуми попялил недолго в экран, ещë стуча костяшкой о зубы, затем импульсивно бросил телефон на постель и вышел из комнаты — он собирался навестить его. Пустые коридоры общежития, едва освещëнные с улицы, белые лампы на лестничных площадках, свисающие бамбуковые листья и — этаж с единственной не запертой на замок дверью. Мегуми выглядит ужасно расстроенным, но думает, что это лицо выражает злость. Бесцеремонно открыв дверь, он видит стоящего посреди комнаты Годжо: он в халате, в его руках кофе и телефон, а на глазах — ничего, кроме, может, пелены неушедшего сна. Он обернулся, когда дверь открылась, и опустевшим взглядом широко раскрытых глаз осмотрел Мегуми; тот сжимал кулаки и дышал яростно, стискивал зубы до сведения скул, почти рычал.       — Ты кусок дерьма.       Во взгляде появилась осознанность, а уголки губ, подрагивая, потянулись вверх — а Мегуми не смог бы объяснить, почему. Чем ближе подходил студент, тем больше понимания различалось в виде Годжо: плечи расправились и опустились, а лицо начало приобретать знакомое выражение; в итоге он сперва возмутился, а после запаниковал.       — Мы тебе верили. Мы думали, у тебя есть план.       Последнее время, когда Мегуми волновался или переживал, он закрывал ладонью часть лица или слишком прятал глаза; как бы он ни старался это скрыть, как бы ни заставлял себя смотреть на растерянного Сатору прямо и твëрдо, он не мог противиться надобности иногда опускать глаза на его худые пальцы на ногах, холодный пол, собственные тëмно-синие тëплые тапочки.       — Нанами и Нобара из-за тебя умерли, и…       Руки у Мегуми тряслись от желания обнять себя за рëбра. Он уже не мог поднять взгляд, не выбирал, на чëм фокусировать его — всë перед глазами плыло. Фушигуро поздно понял, что он рыдает.       —…какой… от Вашей силы… толк вообще… — Ногти царапали спину, но в момент болезненно остановились.       Вдруг комната заполнилась звонким смехом, а вскоре махровые рукава белого халата легли на лохматую голову Мегуми. Пальцы вплелись в спутаные патлы, и до собственных ушей Мегуми начали доходить эти громкие завывания, вот-вот сорвущиеся на крик, но вовремя замолкающие. Пальцы длинные и тонкие, холодные, ногти острые, давно не стриженые. Лбом упираясь в широкую костлявую грудь, Мегуми уже позволил себе расцепить собственные объятия и отдаться чужим, но мысль об этом прервал голос Годжо:       — Чтобы позаботиться о тебе.

***

Одиннадцать месяцев назад от точки отсчёта.

      — С днëм рождения, учитель Годжо! — Широкая улыбка застала Годжо за бесцельным разглядыванием ленты новостей.       — Спаси-и-и-бо, дорогуша! — заулыбался шире Сатору. Голова запрокинулась кверху, чтобы глаза под повязкой могли получше рассмотреть нависшего над ним Юджи.       — Уже есть планы на Рождество? — Ясные карие глаза с интересом всматривались в полуглянцевую ткань на лице, ладони придерживали покрасневшие щëки. Он только пришëл с улицы.       — Быть великолепным.       — Значит, нет, — Итадори выпрямился, и теперь был слишком высоко, чтоб его рассматривать. — Не хотите отпраздновать с нами и первогодками? А, и Юта тоже будет, остальные на заданиях.       — Не оставляешь и шанса компании учителей. Я в деле, — Годжо ударил своей ладонью по холодной ладони ученика. — Уходишь?       — Ага, обещал с Фушигуро сходить к Цумики, — сказал Итадори уже в дверях. — Не скучайте. А, ещë! Надо будет сходить за подарком для него, но это уже завтра. — Звучало уже за дверью.       Годжо ещë недолго поглядел в закрытую дверь, поулыбался, подумал о своëм, пораскинул фантазией и лишь после вернулся к ленте новостей.       Когда Юджи вновь выбежал на улицу, стоявший у выхода Мегуми коротко поинтересовался, закончил ли тот свои дела. Итадори, полный энергии точно заведённая машинка, помчался в сторону главных ворот, попутно рассказывая о планах на ближайшую вечеринку. Фушигуро слушал вполуха, погружённый в мутные раздумья о грядущих шумных днях и о том, как бы было хорошо провести их в спокойствии — никаких больших компаний, бессонных ночей, шумных первогодок. Он посмотрел на громкий затылок Итадори, улыбнулся слегка и поспешил нагнать его. Рука едва не выползла из высоких карманов пальто, чтобы пальцы, оттопыренные в счёте необходимых для подготовки вещей, были обданы почти незаметным теплом его собственных бледно-холодных ладоней. Юджи как печка — он холод не чувствует; Мегуми как свеча — чтобы растаять хватит и небольшого огонька. Но таять он будет медленно, пока, в конце концов, не станет застывшей бесформенной восковой лужей; ему будет всё равно, если этот огонь придётся делить с другой свечой, или если он пожаром охватит весь дом, главное — чтоб не угасал. Никогда.       На месте Юджи сверху вниз смотрит на Мегуми: тот, сидя подняв пятки, сложил ладони и прикрыл глаза. Уж не знает Итадори, о чём именно молится Фушигуро, но выглядит он в такие моменты так умиротворённо, что отвлекать его вопросами совсем не хочется. Итадори приседает рядом, обняв колени и положив на них щёку, смотрит в сторону друга — у того даже ресницы не дрожат. Внезапно глаза открываются, по бледному лицу ползёт улыбка; он опустошает вазу и ставит в неё неестественно яркие цветы.       — А почему не настоящие?       — Ну, во-первых, зима, — Мегуми отряхивает колени, вставая. — Во-вторых, у Цумики аллергия на пыльцу.       Юджи понимающе кивает, вставая следом. Ему определённо нравится улыбающийся Фушигуро, хоть и кажется тот сейчас каким-то парадоксально довольным. Пока они идут с кладбища, Итадори раздумывает — спросить, или, может, не стоит — но Мегуми перебивает эти мысли:       — Я же просил тебя, не беспокойся об этом, — Мегуми смотрит на друга из-под длиннющих ресниц, — ты не виноват. — Итадори заливается краской в возмущении и смущении тем, что Мегуми смотрит на него так счастливо. — Сколько раз повторять — я благодарен, что всё сложилось так. Лучшего исхода и быть не могло.       — А вдруг был способ?..       — Даже если так, — ворвался решительный голос Мегуми, — то, чем ты рисковал ради неё и ради меня, на что был готов пойти в худшем случае — если и был способ, то виноват в случившемся только я, — Солнце медленно спускается вниз, и облака начинают желтеть. — Но его не было.       Таким ясным взгляд Мегуми был, казалось, только сегодня.       — Спасибо, Юджи.       Они вернулись домой поздно. Долго ходили по городу, почти не разговаривая, шли от одной станции к другой, пока ноги не устали, а в полупустом вагоне метро Мегуми позволил себе упасть головой на колени Итадори и закрыть глаза. Он вздрагивал каждый раз, когда открывались двери, но Юджи успевал поглаживать его по голове раньше, чем тот разомкнёт веки. Он не вглядывался толком в Фушигуро — лежит и лежит, что с него взять — но мягко накручивал его весьма подросшие локоны на пальцы, перебирал их и гладил.       Мегуми красивый — об этом подумал Юджи, прежде чем потрепать его по шевелюре и сообщить, что их станция следующая.

***

      Накануне рождества, пока Фушигуро сидит в комнате над бумагой и карандашом, продумывая слова, Итадори и Годжо бродят по городу, высматривая в витринах что-нибудь, что подошло бы их одному весьма скрытному общему знакомому в качестве подарка. Сатору мечется от магазина к магазину — в его голове целый список, но Юджи выбрасывает вариант за вариантом. Они вышли утром, а сейчас уже половина десятого, и они до сих пор не знают, что подойдёт лучше всего. Одежда — не вариант, необычные вкусности — Сатору привозит их каждую неделю, плохо, полезная домашняя утварь — чёрт возьми, да они сами просят у Мегуми утюги и кофеварки, ну уж нет. Итадори предлагает подарить купон на три бесплатных похода к парикмахеру, на что Годжо отвечает, что лучше уж дарить деньги. Вариант с деньгами они, кстати, тоже быстро отметают.       — Кстати! — Юджи встал посреди улицы так внезапно, что шедший за ним зевака случайно стукнулся о него лбом. — Почему он не носит серьгу?       — Он говорил, что ему подходит только золото. — Сатору смотрит туда же, куда и Юджи.       Перед ними на витрине — кольцеобразная золотая серьга с чёрным турмалином. Юджи считает в кошельке накопления, пока Сатору расплачивается кредиткой, а затем завороженно глядит на два кружка в бархатной коробочке так, словно сейчас пойдёт прокалывать себе уши. Наблюдающий за щенячьей радостью Сатору не скрывает удовольствия, но в один момент больно тёмная тень от здания закрывает ему обзор. Так уж вышло, что их маршрут проходит именно тут. Вообще-то, Годжо просто следовал за Итадори и толком не понял, как именно они оказались здесь. Впрочем, похоже, Юджи это запланировал; убрав чёрную коробочку в небольшой подарочный пакет, он остановился. В тени именно этого дома он выглядел больно уставшим и, кажется, расстроенным, но всё вмиг изменилось, стоило ему обернуться к Годжо и с уверенным видом произнести:       — Я ведь могу задать Вам один вопрос, учитель Годжо?       — Всё что угодно, — от неожиданности вскинул брови Сатору.       Юджи перевёл дыхание, состроил мысли в голове в упорядоченную цепочку и начал:       — Осталось два пальца. Потом будет двадцать. Могу я узнать, кто будет отвечать за исполнение приговора?       Каждый раз, когда Сатору не заботится о том, насколько заметны его негативные эмоции, эти глаза открываются так широко и так надолго, что никакие солнцезащитные очки не скроют его ярко-голубых радужек. Здесь, в тени здания, где Юджи и Нобара когда-то спасли ребёнка от довольно слабого проклятия — даже тут они словно маленькие кристаллы находили и отражали — а, может, излучали — свет.       — Скорее всего я, — он моргнул. — Но вполне возможно, что это будет Юта или другой маг особого ранга.       Они больше не были так широко раскрыты.       — В таком случае, учитель Годжо, — по истерзанному шрамом лицу пошла улыбка, на которую Сатору не смотрел — не хотел принимать, — прошу Вас, пусть это будете именно Вы.       Итадори чувствует, что просит неправильно много, но Годжо, улыбаясь, отвечает, что позаботится об этом. Его длинные пальцы — даже бледнее, чем у Фушигуро — тянутся к занятой подарком руке и мягко обвивают чужие, смуглые и тёплые даже зимой. — Я не сомневаюсь в Юте или других магах, они сильные, — он позволяет им переплестись, — но хочу, чтобы изгнание Сукуны принесло как можно меньше вреда. — Маленький шаг в сторону опустившего глаза юноши; ладонь слегка прижимается к ладони. — Так что, пожалуйста, учитель Годжо, — подбородок упёрся в светло-рыжую макушку, — убейте…       — Хорошо. — Свободная ладонь ложится на затылок. — Пойдём, нам надо выспаться.       От учителя всегда веяло теплом и заботой, в любой ситуации способными вселить чувство безопасности. Доверие Юджи, которое Сатору заслуживал, несмотря ни на что себя оправдывало. Может, поэтому Юджи произносил эти заготовленные слова, не думая об их сути. Эти руки всегда будут оберегать его и тех, кто ему дорог. Они белые, как свежий снег в неизведанном никем поле. Своими же руками, уже почерневшими от крови, Юджи, как бы ни боялся, не мог его замарать. Так он это видел.       Всю дорогу в метро Юджи держал на плече тяжёлую светлую голову учителя. Его волосы намного мягче, чем у Фушигуро, а гладя их, пальцы словно проходят сквозь шёлк. Их почти нельзя взъерошить или как-то странно уложить, но когда Юджи натягивает на них очки, аки ободок, они забавным образом открывают лицо Сатору. В отражении на противоположном окне Годжо заливается смехом. Его рука сжимает руку Юджи. В этой же руке Итадори всё ещё держит подарок.       На следующее утро перевязанный лентой пакетик стоит на столе, пока Итадори подбирает себе праздничный прикид. Они снова собираются у Годжо, потому что только его комната способна вместить в себя столько людей. Юджи был вынужден задержаться из-за выполнения небольшой миссии, а потому пришёл последним — встретивший его в дверях Годжо с баночкой безалкогольного вишнёвого сидра заговорщицки похлопал по плечу и спросил, готов ли тот. Все уже вручили подарки, кому хотели, но Фушигуро так ничего и не подарили. Он сам сидел за общим столом рядом с предельно шумной первогодкой, что одним своим видом напоминала Юджи его самого, и невнимательно выслушивал её рассказ о недавнем задании. Сердце Мегуми упустило удар, когда он увидел Итадори.       Тот подзывал его к себе.       Мегуми мгновенно бросил вилку на блюдце и, протискиваясь между студентами, поспешил подойти к другу. Сами первогодки бурно приветствовали Юджи, вручали ему подарки, поздравляли с праздником и в который раз убеждали Фушигуро, что Юджи способен влюбить в себя всех. Когда полный чистой радости и решимости Мегуми уже был готов позвать Итадори поговорить, звук вписавшейся в стену двери разразился по всей комнате, и в ней оказались непосредственно все третьегодки: побитые Маки и Тоге, сонный Панда и до ужаса перепуганный Юта. Годжо встретил их так, словно ждал, но по недовольному тону Зенин Фушигуро понял, что их визит был незапланированным.       — Если бы Юта не написал мне, мы с Инумаки так и остались бы праздновать Рождество в едва очищенной от проклятий деревне! — грозно объявила Маки на глазах восхищённых первогодок. — А я, между прочим, подготовила подарки. Фушигуро, Итадори, куда пошли?! Вас это тоже касается!       Итадори выпрямился, медленно поклонился и методично произнёс:       — Приношу глубочайшие извинения за то, что не пригласил Вас, госпожа Зенин, на наше скромное торжество. Впредь я подобной ошибки не допущу.       — Пшёл с глаз моих. — Очки угрожающе брякнули у неё на носу, и лишь после этого Юджи посмел протащить мимо неё недоумевающего, но в очередной раз не сопротивляющегося Фушигуро. За их спинами смех Сатору конкурировал с руганью Маки за роль самого громкого источника звука на этаже.       — Рад, что они всё же пришли, — заулыбался Юджи, когда они спустились к своим комнатам. — Ты как?       — Я в порядке, — выпалил Мегуми, и, прежде чем Юджи успел что-то сказать, продолжил:       — Итадори, мы могли бы… поговорить?       Юджи кивнул. Они вскоре оказались в тёмной комнате Мегуми — он не стал включать свет — и сели на кровать. Фушигуро перебирал пальцы, тёр подушечки о ладони, постукивал носком по полу, и всё это Юджи отлично видел.       — Точно, — опомнился он и протянул подарок.       Мегуми тупо поглядел на него, нескоро взял в руки и стал неспеша развязывать ленту. От одного вида чёрной бархатной коробочки сердце совершило прыжок с тарзанки, глаза полезли из орбит, а лёгкие раздулись до размера баскетбольных мячей — впрочем, всё это быстро прошло с отрезвляющей мыслью о поспешных выводах; приятный материал щекотнул пальцы, и Мегуми, не говоря ни слова, открыл её. Серьги.       Как только Мегуми краем уха ощутил, что Юджи собирается набрать воздух, чтобы что-то сказать, он молниеносно приблизился к нему, забыв про вчерашнюю вымотанность от долгих мыслительных процессов ради одного дурацкого разговора и, едва касаясь своими губами губ Юджи, поцеловал его.       Мегуми жмурился, дрожал руками, осмелился захватить своим ртом чужой, поцеловал верхнюю губу — судорожно вдохнул — и ощутил, как его нижнюю тоже целуют, в ответ. Дыханье спёрло от чужого вдоха, но он нашёл в себе силы продолжить — укусить, провести языком, неумело отстраниться, чтобы вдохнуть, и вернуться. Он спешил, потому что боялся, что, промедли он хоть ненадолго, Юджи передумает, оттолкнёт и захочет всё обсудить, но он забыл — это не он, это Юджи. Итадори Юджи, позволяющий неловким медленным рукам взять себя за плечи и повалить поперёк кровати, перекинув ногу через бедро. Мегуми на локтях нависал над Юджи, чуть шире размыкающим губы, позволяя Мегуми задействовать язык и углубить этот ужасно долгий поцелуй, сделать его мокрым и больше страстным, чем неловким. Горячая ладонь Юджи провела по худой шее, ногти через футболку очертили путь от ключиц через бока к пояснице, и Мегуми так громко вздохнул, когда его талию сжали, что Юджи от неожиданности приоткрыл глаза. Оказывается, Мегуми в принципе дышал громко. Уткнувшись Юджи в шею, он лежал на его груди своей, стискивая ему плечи палочками-пальчиками. Горячее дыхание на шее приводило в чувство. Карие глаза встретились с синими, когда бёдра ощутили приятную тяжесть выпрямившегося тела над ним. Руки упёрлись в грудную клетку, медленно переходя на живот; горячие пальцы лежат на обтянутых джинсами бёдрах — зрительный контакт не был прерван ни на секунду. Дышать стало легко, пусть сердце и сжималось, а горло душила радость. Скользнувшая под футболку ладонь провела по спине с небольшим нажимом, заставляя Мегуми лечь обратно. Перебирая пряди на голове Мегуми, Юджи первым нарушил тишину:       — Не пущу.

Сейчас.

      — Ты надел её.       Фушигуро отряхнул колени, вставая. Он подумал, что может позволить себе сделать это хотя бы раз в году; так Цумики могла бы почувствовать, что Итадори тоже пришёл.       — Тебе идёт.       Мегуми посмотрел на учителя. Он улыбается.       — Спасибо.       В метро они сидели рядом — Годжо широко расставил колени, Фушигуро сильно вытянул ноги.       — Тебе не кажется, что всё теперь какое-то бесцветное? — Мегуми удивился. Нечасто от Сатору услышишь нечто подобное всерьёз. В любом случае, если он хочет устроить терапию, место и время не имеют значения.       — Я не стал ахроматом, — он быстро одёрнул себя. — Что именно Вы имеете в виду?       Отражение пропало, когда поезд показал почти пустую станцию. В вагон новеньких не зашло, зато вышел какой-то мужчина, и они остались одни.       — Мне кажется, очень много вещей потеряли значение. — Он не смотрел на Мегуми. — Может, я найду его, если превращу эту станцию в груду обломков. — Двери закрылись, и поезд тронулся, как и, делал выводы Мегуми, учитель. — Или весь этот город. Может даже страну.       — Не думаю, что Итадори одобрил бы это.       — Мегуми. — Неожиданно сухой и твёрдый голос заставил Фушигуро напрячься. — Какая разница, что бы он подумал. — Его глаза так широко раскрыты. — Нет больше ни одной вещи, которая заставит его улыбаться. Или Гето. Или Рико. Или Цумики. Мегуми, это не важно.       — Не говорите так. Есть столько людей, благодаря которым все они живы и счастливы — не говорите так, будто то время, что они прожили, сейчас не имеет значения.       — Мне совершенно насрать на них. Никто из тех, кто умер, не будет расстроен чьими-то либо смертями сейчас.       — Их счастливые жизни — то, ради чего Вы…       — это была ошибка.       — Это будет ошибкой, если Вы продолжите так думать, — Мегуми прервался, боясь сказать лишнего, но всё равно продолжил. — Если Вы на самом деле хотите перестать чувствовать боль, то попытайтесь — не ради живых, не ради себя, — придать смысл тому, что делает Вам больно, что заставляет Вас сомневаться, а правильно ли Вы поступили. Если Вы позволите себе принять ту волю, что передал Вам он, то Вы сможете освободиться от крови на руках.       Сатору медленно повернул голову к Мегуми — пальцы бились друг о друга.       — Если же нет, то Вы на самом деле будете куском дерьма, который убил Нобару, и ничем больше.       — Ты нашёл её?       Мегуми насторожился.       — Нашёл — что?       — Силу придать этому смысл.       Её длинные тёмные волосы и короткие ноги.       — Думаю, да.       Огромные голубые глаза.       — Я надеюсь, Вы тоже найдёте.       Короткие светлые волосы и бесконечные ноги.