Наши дни
— Вижу, боец, ты совсем расклеился, — сказал Эльбрус, когда утром прошел в комнату. — Придется нам с тобой проехать в районную больницу. Конечно, лечить тебя я буду сам, но тут нужны антибиотики, а без рецепта их не получить. Едва Эльбрус снял с Кузьмина одеяло, тот тут же зашелся в ознобе. Пришлось дать жаропонижающее. Кузя тут же закутался обратно в одеяло. — Не спи, я сейчас доктору позвоню, и поедем. Одевайся пока. Кузьмин неохотно встал с постели и натянул висевшие на стуле толстовку и джинсы. Эльбрус тоже собрался очень быстро, и вскоре оба сидели в машине. Эльбрус завел мотор, и машина тронулась с места. Уже через час Вова сидел в кабинете доктора. Равиль Юсупович вызывал доверие, и Кузьмин терпеливо ждал, пока доктор осматривал его. — Что ж, — сказал врач, отложив в сторону фонендоскоп. — Пневмонии я не слышу, но рентген нужно сделать. Пока ставлю бронхит, выпишу сейчас антибиотики, вы, Кузьма, попьете их пять дней и придете сюда снова, будем смотреть динамику. Кузя кивнул. Конечно, хорошо было бы рассказать, что у него подобные бронхиты каждый год, но такое откровение могло выдать его тайну, и парень промолчал. Таблетки пропьет, поправится и снова работать. Вернувшись обратно спустя несколько часов, Эльбрус отправил Кузю обратно в постель, а сам разложил таблетки в специальную коробочку, которую приобрел еще когда только нашел парня в лесу. Со второго этажа раздался кашель. Когда мужчина прошел в комнату, то увидел, что Вова согнулся пополам, тщетно пытаясь откашляться. — Ты как? — спросил Эльбрус, усаживая Кузю на кровать. — Давай, пей таблетки и ложись. Может, тебе чай сделать? Кузя отрицательно покачал головой и накрылся одеялом, так как озноб вернулся, несмотря на то, что Вова сейчас был в толстовке. Он свернулся калачиком в надежде согреться. — Мне на работу надо… Срочно… — парень высунулся из-под одеяла, но почувствовал холод, снова зарылся в него с головой. — Нет, ты будешь лежать и поправляться, — довольно строгим тоном сказал Эльбрус. — Бронхит дает осложнения, поэтому будет лучше, если ты отлежишься. Ты же там всех отдыхающих перезаражаешь! Кузя неохотно согласился, придя к выводу, что все равно не сможет подойти и заговорить с Норой Леонидовной, но предпринял еще одну попытку. — Мне надо… она может знать о моем прошлом… — Вова снова встал с постели и задрожал. — Кто она? — Та женщина в пансионате… — Ты бредишь, сынок. — Эльбрус жестом приказал парню лечь обратно на подушки, когда тот попытался встать. Но спустя некоторое время слабость взяла верх, и больной просто отключился. Эльбрус какое-то время наблюдал за ним. Старику совсем не понравилось состояние Кузьмина — тот буквально сгорал от лихорадки, и сон его от этого был несколько беспокойный. Наверняка ему снились не слишком хорошие сны. Эльбрус осторожно поправил одеяло, которым укрывался больной, и поспешил покинуть комнату, боясь его разбудить. Кузя в принципе страдал плохим сном, а тут еще болезнь буквально изматывала, отнимая последние силы. Он не знал, сколько Вова еще проспит, но надеялся, что достаточно для того, чтобы успеть съездить на рынок, пополнить запас трав, и начать готовить отвар, чтобы перед сном Кузя мог его уже выпить. Мужчина быстро оделся и покинул дом. Запирать его не стал, так как рассчитывал на благоразумие жильца и на то, что тот не пойдет гулять с температурой.***
Дурное предчувствие появилось у Эльбруса, когда он увидел возле дома незнакомый черный автомобиль, который успел скрыться. Старик рванул внутрь, опасаясь, что эти люди навредили Кузьмину. Он понимал, что тот год назад не случайно оказался там в лесу. Это явно было связано с криминалом, но хотелось верить, что здесь, в глуши, его просто не найдут. Тем более что молодой человек о себе ничего не помнил. — Кузя! Кузьма? — В ответ была тишина, и Эльбрус побежал на второй этаж. Кузя практически невредимый обнаружился в комнате. Он собирал вещи в небольшую спортивную сумку. — Ты куда собрался? — Они меня нашли! Я не могу больше подвергать вас опасности! Мне лучше уйти. Эльбрус молча усадил Кузьмина на кровать, взял его за руки, попутно отмечая, что они у него ледяные, что говорило о высокой температуре. — Ты же понимаешь, что я не могу тебя отпустить? Хотя бы потому что ты болен, и еще потому, что я не привык бежать от проблем. Ты — часть моей семьи, а значит, мы не побежим от проблемы, а будем ее решать. Ты разглядел их лица? Кузя покачал головой. — Они в масках были. — Отлично. Значит, убивать тебя не собирались. Просто хотели напугать или что-то забрать. Кузьмин пожал плечами. Он знал, что они пришли не за ним, а к нему, но как люди Мордасова узнали о том, что он жив? Как узнали его новое местонахождение? Хорошо, что он вовремя сконцентрировался и соврал, что ничего не помнит. Все-таки то, что он год изображает амнезию, пошло парню на пользу. Не зря же в школе учителя говорили о хороших актерских способностях и пророчили будущее в кино. — Голова не кружится? Не тошнит? — обеспокоенно спросил Эльбрус, осматривая молодого человека. — Они не били по голове, — ответил Кузьмин, снова потянувшись к сумке, но Эльбрус задержал его руку. — Ты остаешься здесь, и мы решаем проблему вместе. Если нужно, переберемся в безопасное место. Вместе. Кузьма, повторю то, что, ты часть моей семьи и я не могу тебя просто отпустить. Кузя нехотя согласился и отложил сумку в сторону. Он изначально планировал доехать до вокзала, купить самый простой телефон, отправить очередную наводку Диме, а потом автостопом добраться до Питера. Но Эльбрус заставил его поменять планы. В какой-то момент Кузю вновь накрыла сильная слабость, и он без сил рухнул на кровать, уткнувшись носом в подушку. Эльбрус укрыл его пледом и покинул комнату. Конечно, ему хотелось расспросить его о случившемся, но, видя плачевное состояние больного жильца, старец просто решил оставить его в покое на некоторое время.***
Год назад
Дима видел дом и старика, который возился с парнем, лежащим на старой кровати. Его глаза были закрыты, а лицо белое, словно мел. Парень метался по постели, тихо стонал и изредка что-то бормотал в бреду. Вскоре до Красавченко дошло: звали его. Он подошел поближе, чтобы рассмотреть человека и внезапно узнал в нем погибшего месяц назад друга. — Я здесь, Кузя. Здесь. — Дима хотел подойти к постели, взять Кузю за руку, чтобы показать, что он рядом, успокоить, но какая-то невидимая преграда не давала это сделать. — Дима! Крик был нечеловеческий. Это напугало старика, который успел задремать возле постели. Он схватил больного за плечи, не давая упасть с кровати. Дима попытался порвать невидимую преграду, чтобы оказаться рядом, но тщетно. Красавченко резко проснулся, но поздно. Машина, за рулем которой он ехал, сбила ограждение и слетела в кювет, попутно перевернувшись несколько раз, и капитан погрузился в темноту. Когда Дима вновь открыл глаза, было уже темно. Он обнаружил себя на больничной койке в палате реанимации. Видимо, авария была сильной, а травмы — тяжелыми. Боли, как ни странно, не было, что говорило о том, что капитана накачали бешеными дозами обезболивающего. Дима попробовал пошевелиться, но тут же почувствовал, как кто-то положил руку ему на лоб, удерживая на месте. — Тихо, сыночек, не шевелись, — раздался голос матери. Дима повернул голову и увидел возле койки Инну Александровну. Она была одета в концертный костюм. Видимо, новость о том, что сын в больнице, застала во время очередного концерта, и она сорвалась в больницу в чем была. Макияж на лице был частично размазан, что говорило о том, что она плакала. — А папа здесь? — спросил Дима, оставив попытки встать. — Он утром приедет. Димочка, как так вышло, что ты уснул за рулем? Дима промолчал. Не говорить же матери, что он не спит с той самой ночи, когда погиб Кузя. — Дим, пожалуйста, приходи в себя! Многие на этой работе теряют друзей. Это часть жизни… — Мам, он умер из-за меня, — тихо сказал Дима. — Мы поссорились, и из-за этой ссоры он попросился в командировку. Сказал, что не хочет перед глазами мелькать. Я помириться хотел! Но Мордасов забрал группу ночью, хотя мы думали, что они поедут утром. Тогда же я хотел поговорить с Кузей, попросить прощения. Ты понимаешь, что я не успел с ним помириться? Мы не поговорили! Он умер, думая, что я его ненавижу, но это не так! У меня просто вырвалось это… никогда не прощу себе этих слов. Инна не знала, что сказать. Она знала, что Дима с Вовой были очень близки, но она не думала, что кто-то из них погибнет. После вспышки эмоций пришло опустошение, и Дима прикрыл глаза, надеясь снова погрузиться в спасительное забытье, но боль уже не давала это сделать. — Отдыхай, сынок, а я с тобой побуду. Инна отошла к окну, чтобы не мешать. Она плакала. Женщина никогда никому не рассказывала, что ненавидит тот день, когда ее сын объявил, что забрал документы из консерватории и решил идти служить в органы. Родители препятствовать не стали, но с тех пор внутри Инны засел страх, который уже десять лет не давал ей спокойно жить. Она панически боялась потерять единственного сына.***
Утром Инна уехала, чтобы переодеться и немного отдохнуть. Она переживала за сына, но приехал Паша, поэтому она смогла отъехать. Диме было уже значительно лучше, поэтому его перевели в палату и вернули ему телефон. Он тут же отзвонился матери и сообщил, что его перевели из реанимации. — Напугал ты нас, Дима, — сказал Шапошников, садясь рядом, когда медсестра разместила больного в палате. — Ты уснул за рулем? Как так вышло? — Честно, не знаю, — тихо сказал Дима. — Ехал домой, а потом… не помню, как уснул, только помню, что Кузя снился… — Кузя? Дим, это уже клиника. Это хорошо, что все обошлось! Все, Дима, я поговорю с Головановым, пусть тебя отстраняют от работы. Если ты не забыл, не только у тебя погиб друг! — Паш, я понимаю, но я не знаю, что со мной происходит. Я не могу это принять, не могу и все! Он мне снится постоянно, будто ему очень плохо и больно. Может, когда найдут тело и мы его похороним, станет легче? — Может быть. — Паша подошел к окну, практически прижавшись к нему носом. Дима пока не знал, что уже закончили прочесывать местность и тела не нашли. Майор и сам уже начал сомневаться в том, что Кузя действительно погиб. Может, Дима все-таки прав и Кузя правда жив? Когда Шапошников снова повернулся, чтобы высказать свою догадку, Дима уже успел уснуть.***
— Здравствуй, Паша, — раздался голос Красавченко-старшего. Они с супругой прошли в палату. — Я уже ухожу. Димке передайте, что мы с ребятами вечером зайдем. — Сильно его подкосила смерть Володи, — сказала Инна, прежде чем Паша ушел. На пороге больницы его встретил следователь Мордасов. Тот, по всей видимости, направлялся к Красавченко. — Станислав Сергеевич! — окликнул майор следователя. — Боюсь, к Красавченко сейчас нельзя. Он сейчас в тяжелом состоянии. Мордасов поежился в ответ и потер нос — видимо, вспомнил ту самую драку, в результате которой нос пришлось вправлять. — Если вы попытаетесь пройти к Диме сейчас, то я добавлю к вашему сломанному носу еще и челюсть, поэтому в ваших же интересах уйти отсюда. — Шапошников развернулся, направшись к парковке. — Вы мне угрожаете? — Предупреждаю, — сказал Павел и отправился к своей машине, припаркованной неподалеку. В отделе Паша оказался через час. Он прошел в кабинет, положил документы на рабочий стол и стал через окно наблюдать за происходящим. Казалось, что после гибели Кузи стало как-то пусто. Его стол больше не занимали его многочисленные личные вещи вроде пазлов и кубиков, которые погибший товарищ любил собирать в свободное время. Сейчас на столе был лишь компьютер, за который, возможно, сядет новый человек. Стол Димы сейчас тоже пустовал, но временно. Врач сказал, что в больнице Красавченко проведет две недели, потом еще примерно столько же будет реабилитационный больничный, направленный на восстановление после полученных травм.