Наши дни
Кузьмин быстро шел на поправку. Температура спала уже на третий день приема антибиотиков, и парень сразу повеселел. Негативные последствия лекарств Эльбрус умело сглаживал своими отварами. Конечно, они были противными на вкус, но зато Кузя не утратил работоспособность и не мучился с желудком, как это обычно бывало. Несмотря на хорошее самочувствие подопечного, Эльбрус Захарович настоял на том, чтобы Вова пока не выходил на работу, а неделю побыл дома, отдохнул. О нападении на Кузю они пока не заговаривали, но Кузьмин пытался как-то разобраться, кто приходил. Однозначно это был не сам Мордасов, но на запястье одного из «посетителей» Володя заметил татуировку, которую явно раньше где-то видел. А вот где — вспомнить не мог. Кузьмину захотелось немного побыть в одиночестве, чтобы извлечь из памяти хоть какие-то эпизоды, связанные с нападавшим, поэтому, взяв блокнот и карандаши, он направился к баксану. Несмотря на то, что Кузя до жути боялся воды, шум реки действовал на него успокаивающе и помогал думать. Володя дошел до небольшого отшиба, постелил на землю небольшое покрывало и сел на него. Взяв блокнот, он стал записывать в него все, что помнил об этом нападении: количество нападавших; машину, на которой они приехали; приметы и манеры речи. В конце он как мог зарисовал тату. Он пожалел, что у него не было сейчас смартфона, чтобы сделать снимок этого рисунка и отправить ребятам. Закончив с записями, Кузьмин убрал блокнот в сумку, а сам подошел ближе к обрыву, сел и принялся любоваться красивыми видами. Он решил, что чуть попозже походит по лесу и соберет немного полевой мяты, из которой Эльбрус делал безумно вкусный чай. Засмотревшись на горы, Кузьмин совсем потерял бдительность, а из-за музыки в плеере он не расслышал шагов. В какой-то момент молодой человек почувствовал толчок в спину и резко встал, повернувшись лицом к нападавшему, но тот резко толкнул его в грудь, и Кузьмин полетел вниз. На его счастье, пролетев несколько метров, он зацепился капюшоном толстовки за толстый сук и повис на нем, балансируя одной ногой на небольшом отшибе скалы. Очевидно, мужчина, что столкнул его, не стал проверять результат своего дела и убежал. Кузя понимал, что это конец, но сдаваться не собирался. Первый час он боялся даже пошевелиться, а потом решил попробовать залезть на сук. Тот как-то опасно хрустнул, и Вова замер, боясь пошевелиться. Звать на помощь бессмысленно: место глухое и никто сюда не пойдёт.***
Вова не знал, сколько простоял на одной ноге, но та уже затекла, а холод пробирал до костей, и Кузя начинал дрожать. Когда уже стемнело, он внезапно услышал голос Эльбруса. — Кузьма! Кузьма, ты где? — Помогите! — в отчаянии закричал Кузьмин, хотя понимал, что старик не поможет. Но Эльбрус, не задавая лишних вопросов, сбросил парню страховочный трос. — Крепко обвяжи себя, — крикнул старик. Заледеневшими от холода руками Володя сделал все, как сказал старик, и спустя мгновение его потянули вверх. Буквально две минуты — и парень оказался наверху. Первые пять минут он пытался осознать, что жив, и ни на что не реагировал. Кузьмин молча уткнулся носом в холодную землю, жадно вдыхая воздух, а потом, когда адреналин схлынул, заплакал. Примерно так, как плачут дети, которые провинились и были вынуждены сознаться в проступке. Кузя понял, что не может больше врать старику — тот второй раз вытащил его из лап смерти. — Простите меня, Эльбрус Захарович. Я лгал вам весь год… я не должен был… — Что именно? — спросил старец, прижимая к себе парня и успокаивающе гладя его плечо. — Я не терял память. Я все помню, но я воспользовался вами, чтобы скрыться, чтобы все думали, что я умер, и не тронули моих близких. Вместе со мной ушли и нарытые материалы, но эти люди… они меня нашли, выследили. Понимаете? Я сегодня же соберу вещи и уеду… — Нет, мальчик мой, ты останешься у меня. Давай, пойдем домой, я заварю тебе чай с мятой, и мы спокойно поговорим. Спустя час, Вова сидел в кресле у камина с чашкой чая в руках. — Я давно понял, что память ты не терял. Давить не стал, решил: раз притворяешься, то не просто так. На халявщика вроде не похож, по дому всю работу на себя взял, технику починил и мне, и соседям. Даже работу какую-никакую, но нашел. Так ты и есть тот самый Владимир Кузьмин, тело которого, по версии следствия, унесло течением Баксана? Кузьмин кивнул. — Читал я всю историю в местной газете. Остальные СМИ молчат. — Оно и понятно. — Кузя отхлебнул чай. — В новостях вообще говорили, что на лагерь напали дикие животные. Я затаился, боялся, что люди этого оборотня узнают, что я жив, поэтому и устроил весь этот спектакль. Но они узнали, и теперь вы в большой опасности. Эльбрус Захарович, мне нужно в Питер. У меня там все близкие, которые могут пострадать… — Останавливать тебя бесполезно, так? — Верно. Я до утра останусь? — Да, конечно. Тебе следует отдохнуть после того, что сегодня произошло. Еще чайку, может? — Нет, я спать. Правда, очень устал. — Кузьмин взял чашку, вымыл ее, убрал на свое место и скрылся на втором этаже. Эльбрус Захарович какое-то время посидел, затем прислушался к происходящему в спальне. Возня там быстро утихла, и когда старик зашел туда, Вова уже спал. Эльбрус осторожно взял его сумку и положил туда несколько купюр, спрятав их так, чтобы Кузьмин заметил не сразу. Давать ему деньги лично он не стал, зная, что парень их не возьмет. А так он увидит их только тогда, когда будет уже далеко.Год назад
Выздоровление Димы после ДТП затянулось. Две недели он не вставал вообще, так как оказался поврежден позвоночник. Доктор запретил Красавченко даже садиться без посторонней помощи. По ночам Диме снился Кузя. Он просил о помощи, но Дима был не в силах даже пошевелиться, и каждый раз его будили медсестры, потому что он начинал кричать во сне. Спустя две недели стало легче. Он начал вставать и понемногу расхаживаться. Сегодня Красавченко впервые за долгое время вышел из палаты в общий коридор, где пациенты смотрели телевизор. Увидев на экране телевизора то самое место, где погиб Кузя, Дима уставился на экран, но репортаж уже закончился. Красавченко повернулся к одному из пациентов: — О чем сюжет? — Группу ребят на Кавказе дикие звери подрали. Четверых опознали, а пятый пропал без вести. В реке, видать, утонул. — Какие к черту дикие звери? — возмутился Красавченко, хватая телефон. — Паша, привет. Смотрел уже новости? — Да, смотрел. Я в шоке. Хочу сейчас с Мордасовым пересечься и спросить, что это за ерунда. — Я сейчас расписку напишу и тоже приеду в отдел. — Дима встал, хмурясь от боли, и направился в сторону ординаторской. — Не смей! Сиди на пятой точке ровно и лечись! Инвалидом решил себя сделать? — Паша, ты не понимаешь! Кузя был мне не просто другом! Я должен разобраться, что происходит. — Сиди, я сказал. Кузю уже не вернуть, а вот твое здоровье тебе еще пригодится, чтобы наказать тех тварей, что убили и теперь пытаются выдать это за несчастный случай! Дима сбросил вызов. Он твердо решил уйти из больницы, но возникла другая проблема. Когда Красавченко в буквальном смысле доковылял до ординаторской, доктор наотрез отказался его отпускать даже под расписку, ссылаясь на нестабильное состояние. Видимо, пока Дима шел в кабинет, кто-то из ребят позвонил доктору и попросил его никуда не отпускать Красавченко, переживая, что тот может наделать глупостей. Дима и сам понимал, что медленно сходит с ума. Кузя ему снился, мерещился в прохожих. Иногда, засыпая, Красавченко даже слышал его голос. Когда он вернулся в палату, то увидел там свою мать. Она разбирала принесенные с собой пакеты. — Привет. — Дима сел на койку и впервые за долгое время разглядел лицо матери. Оно было осунувшимся. За эти две недели женщина довольно сильно потеряла в весе, и до Красавченко внезапно дошло: он настолько глубоко ушел в свое горе, что совершенно перестал замечать своих близких. Сразу вспомнились слова Паши, что не только он потерял друга. Впервые за три недели Дима обнял мать. — Прости меня, — прошептал он. — Не извиняйся, родной. Все мы рано или поздно теряем своих близких. Ты просто приди в себя. Хорошо? — Я постараюсь, мама. Я справлюсь. — Красавченко улыбнулся, пытаясь показать матери, что с ним все хорошо. — Папа на гастроли поедет один. Я нужнее здесь. — Женщина ласково провела рукой по лицу сына. — Ты уверена? — Да. Есть вещи важнее, чем концерты. Дима лишь кивнул, но про себя решил, что будет бороться. Пойдет к врачу, пройдет курс психотерапии, вылечится — даже не ради себя, а ради матери. Он не подозревал, что где-то в двух тысячах километров от Питера Кузя открыл глаза в доме старика со странным именем — Эльбрус.***
После выписки Красавченко и вправду взялся за себя. Он записался к психотерапевту, начал пить лекарства и вскоре пошел на поправку в моральном плане. Он смог вернуться на работу, правда, пока только на бумажную. Чтобы стол Кузи не заставил Красавченко снова уйти в уныние, Шапошников позволил Диме работать в своем кабинете. Подшивать старые дела было невыносимо скучно, но травма позвоночника была серьезной, поэтому полное выздоровление затягивалось. Но времени на дурные времени все равно почти не было. В кабинет прошел Голованов с новой пачкой документов, но Красавченко понимал, что тот хочет поговорить с ним. — Здравствуй, Дима. Как самочувствие? — Спасибо, Андрей Борисович, мне уже лучше. — Дима не отрывался от бумаг. — Может, все-таки в отпуск? Я тебе путевку в хороший санаторий выбью. Отдохнешь, наберешься сил. — Спасибо, но не нужно. Я в норме, правда. Хожу к врачу, соблюдаю все его рекомендации. Таблетки теперь пью строго те, что назначили. — Хорошо, если так, но я бы рекомендовал тебе отдых. Не хочешь в санаторий — просто посиди дома. — Андрей Борисович, я ценю вашу заботу и беспокойство, но правда, не нужно. Со мной все хорошо. Только… у меня тот репортаж в голове не укладывается… Голованов жестом заставил капитана замолчать, нарисовав на листке бумаги жука. — Дим, сходи проветрись, а то в кабинете душно что-то. Красавченко понял, что имел в виду Голованов, но для приличия еще немного поотпирался, после чего они вышли на улицу. Непрошеные воспоминания о Кузе снова едва не накрыли Красавченко с головой, но он, желая отвлечься, стал внимательно слушать начальника. — Я, конечно, сомневаюсь, что нас прослушивают, но лучше перестраховаться. В общем, ситуация такая: все вокруг, в том числе и СМИ, говорят о нападении шакалов на лагерь. Патологоанатом, который исследовал тела, внезапно ушел на пенсию. Дело закрыто. — Это значит, что Кузю искать не будут? Вдруг он жив? — Дим, давай смотреть правде в глаза. Если бы Володя был жив, он бы дал знать. Прошел уже месяц. Если бы его подобрали местные, Вова связался бы с нами. Дим, смирись, его больше нет. Я знаю, как много он для тебя значил, но пойми, мертвых надо отпускать… Красавченко кивнул. Ему и правда стало легче после разговора. Он практически поборол стадию депрессии, теперь осталось только принятие. Но даже спустя год Красавченко понимал, что он так и не смог отпустить Кузю.