Страх - это маршировать рядом с врагом
и стрелять в незнакомцев
страх - это заряжать ствол
и не знать, кого убивать
Оливия Гатвуд "Директивы"
Офицер Адам Фишер не любил посещать этот бар. Любые бары, на самом деле. Дело было даже не в стеснении или неприязни к алкоголю. Он просто… не видел смысла. Все эти заведения, пропитанные развязной речью и рвотными массами и сожалениями, только нагоняли на него тоску. Несмотря на то, что он бы предпочел оставаться от таких мест подальше, ему приходилось или ошиваться рядом или непосредственно заходить — в поисках кого-то, с расспросами. Иначе говоря по долгу службы. Сложно было избежать баров, когда сейчас весь мир пытается загнать свою тоску на дно бутылки, соревнуясь, кто из них первый утонет. Адам в какой-то степени это понимал. Если бы у судьбы было менее злобное, извращенное чувство юмора, то к этому дню он мог бы быть врачом. Но, как общественно известно, никто не сидит на обочине и не плачет по упущенным возможностям — ни когда Бог собрал чемоданы и покинул своих мелких, злобных, кровожадных детей зализывать самонанесенные раны. Никто, кроме, разве что тех, кто приходит в заведение, вроде этого. Как «У Ллойда». Адам думал, что со временем привыкнет к тому, что ему приходится по долгу службы мотаться по таким паршивым местечкам, что адаптируется. Странным образом, даже спустя полтора года службы, он все еще выглядел слишком выделяющимся, серое статичное пятно с остро очерченными краями на яркой, смазанной и хаотичной картине жизни — или отчаянной имитации той. Он все еще сидел в своей форме за барной стойкой, спина прямая, плечи вжаты в шею, защищаясь от чужих рук и локтей. Мальчик для постера «Я здесь только по делу». По субботам тут было действительно людно, и Адам едва сдерживал раздражение, когда очередной локоть врезался в его спину или насквозь пропитанный спиртом голос взрывается смехом, от которого Адаму хочется принять ванну. Он нашел, что есть такой особый тип смеха у людей, который чувствуется как-то сально, неприятно, как нежеланные руки на поясе или эти мерзкие водоросли на дне озера. Бармен Бенни, словно чувствуя, в чем тут на самом деле, не мучил его расспросами — только сдержанно кивнул, как только Адам сел за стойку, и через пару минут молча поставил перед ним бутылку пива. Адаму нравится Бенни. Даже если не затрагивать то, что он уже о нем слышал. Кто-то резко дернул его за плечо, и Адам едва подавил инстинкт полезть за пояс за револьвером. Не в публичном месте. — Какого хрена ты здесь делаешь? — прошипел знакомый голос угрожающе близко. Пальцы чуть сильнее впились в плечо Адама, и он подавил болезненную гримасу, вместо этого поворачиваясь в пол-оборота и склоняя голову к плечу с легкой ухмылкой. — И тебе добрый вечер, Дин. Ты всех своих братьев так приветствуешь или просто я такой особенный? Только от одной фразы Дин побледнел до невообразимого оттенка, сравнимого разве что с тающим комковатым снегом по весне. Он быстро оглянулся, убеждаясь, что никто не услышал их разговора — что никто даже не заинтересован в них. С сердцем, упавшим в пятки, Дин вытащил Адама за локоть вон из бара, к заднему входу для персонала и к мусорным бакам. Подальше от толпы, подальше от любопытных ушей и глаз, прочь от людей — и всего прочего. Адам терпел грубое обращение ровно до того момента, когда тяжелая металлическая дверь захлопнулась за ними, отрезая последний свет и оставляя их в полутьме узкого, дурно пахнущего проулка, и только тогда он стряхнул руку Дина с себя и отошел на широкий шаг. Дин пытался успокоиться. Пытался дышать равномерно. Первая вещь, которую Дин знал об Адаме, это что урожденный он Милиган, и он крайне не любил использовать карту давно потерянного брата. Второй вещью было, что Адам не заявляется в такие места без причины. Они видятся, да. Но не публично. Что, в общей сложности, означало плохие вести. И если ему нужно было заявиться на место работы Дина, чтобы привлечь его внимание немедленно, то дело не только экстренное, но и требующее навыков Дина. Дина, который оставил все это семейное дело после того, что случилось с Сэмом. Который не спешил обратно после того, что случилось с его отцом всего пару недель назад. Адам должен действительно быть в отчаянии. — Чего ты хочешь? — процедил он. — Социальный визит? Даже в темноте Дин знал, что Адам закатил глаза. Фыркнул. Потом, что-то вроде облегчения, надежды заставило втянуть его шумный вдох. Может, это хороший новости. — Это насчет Каса? — и даже спрашивая чувствовал себя нелепо. Насколько он знал, дело Каса разваливается по швам и его начальство уже начинает задумываться над тем, чтобы полностью его распустить с тех пор, как новых тел больше нет и у них есть дела побольше. Не то чтобы он искал повод снова пересечься с неловким детективом в нелепом мешковатом пальто и с этими живыми, большими глазами. С несправедливо интригующей историей и который слишком легко краснел от небольшого подмигивания и низкого шепота. Дин не знал, что ему с этим делать. Ни с упрямым детективом, ни с собственным мальчишеским восторгом, который ему приносит память о прохладном дне у реки. Кастиэль Мильтон был гребаной проблемой. Интригующей аномалией, требующей изучения — но при этом он не был чем-то инопланетным и незнакомым, как казалось на первый взгляд. В нем было что-то болезненно знакомое Дину, достаточно знакомое, чтобы понимать, что он — угроза. Кас был слишком упрямым и стоял слишком близко ко всему этому, что пострадать могут не только невинные люди в его поиске справедливости, но и он сам. Эта мысль не оставляла Дина ни на единую его сознательную секунду. Это расследование может кого-то ранить. Вся эта ситуация только приведет к трагедии и слезам — потому что он мог видеть, как грозовые тучи собираются на горизонте, даже вне этого мелкого детективного дела, что-то происходит в городе. И если что-то случится с Касом, Дин не уверен, что сможет себе это простить. По какой бы то ни было причине. Возвращая его в настоящее, Адам покачал головой, свет от далеко стоящего фонаря танцевал в его светлых, по мальчишески растрепанных волосах. — Ты знаешь, что я по делу. — Я больше не связан с вашими делами, Адам. Адам снова фыркнул. — Не держи меня за кретина. Я знаю, что ты охотился. Дин только упрямо поджал губы, но молчал. Только в этот раз Адам был здесь, очевидно, не ради споров. Словно в последнем моменте сомнения Адам помялся на месте, запихнул руки в карманы, оглянулся по сторонам, впитывая детали итак пустынного проулка. Дин мог издалека слышать, как крутятся шестеренки в его голове, как он сглатывает. Парнишка может и считает себя бывалым и закаленным, но Дин может его читать как открытую книгу — по факту даже легче, чем Сэма. — Ангелы начали падать. Дин на секунду потерял возможность мыслить. Очевидно то, что он знал Адама не значит, что Дина ничего больше не может удивить. Может, это было скорее принятие желаемого за действительное. Он так надеялся, что гребаные сюрпризы в его жизни закончатся к этому моменту, на пару десятилетий хотя бы. Твою мать, он так надеялся. — Не хочешь поделиться деталями с классом? — вырвалось у него и Дин развел руками в стороны в относительно угрожающем жесте. — Мы ничего сами толком не знаем, — уверял его Адам, объясняясь слегка раздражительность, но с четким осознанием того, что они в этом в одной лодке. — Эти странные тела, затишье у монстров по городу, библейские знамения… Дин, что-то большое грядет. Дин тяжело сглотнул. Скрестил руки на груди. — Ты притащился в самый разгар моей смены, чтобы сказать мне это? — скептически поинтересовался он, прекрасно осознавая, что ведет себя как неблагодарная мразь, но не волнуясь об этом ни на йоту. — Ты мог бы послать Чарли для такого дела. — Что-то случится во время Зимнего фестиваля вечером, — Адам продолжил, игнорируя выпад Дина. — Это день зимнего солнцестояния, Дин. Которому предшествовали библейские знамения. Библейские знамения это никогда не хорошая вещь. Люди пострадают сегодня. Нам нужна любая помощь, которую мы можем получить. Люди пострадают. Дин едва не простонал. А когда они перестают страдать? Но в конце концов, это даже не было выбором. — Я там буду. При условии, что я смогу кое-кого с собой привести. … Кабинет Габриэля Ширли был… тем, что ты можешь ожидать от кабинета в полицейском участке. Запахи пересахаренного холодного кофе и чернил, привкус пыли и едва-едва организованные, заваленные бумагами поверхности. Обрамленные рамками награды и трофеи на стенах. И эти раздражающие до невозможной степени часы. Настенные, но громкие настолько, что слышно со всех уголков здания, если прислушаться, как те, что стояли дома у его матери. Тик-так. Прямо сейчас Кас был единственным, кто находился в кабинете. Сидящий в кресле напротив беспорядочного стола, сложив руки на коленях и тупо уставившийся в окно — не думая, не размышляя над стратегией или следующими словами, даже не позволяя мыслям разбредаться в разные случайные стороны. Просто… Существуя. В тот момент в кабинете в полицейском участке Кас не был подчиненным и не был детективом, не был даже человеком. Время для него застыло, испустив тяжкий выдох последнем издыхании, и облака за окном только делали сцену чем-то личным, закрытым, удушающим. В бесконечном оцепенелом ожидании своего приговора, он чувствовал себя скорее игрушкой за те несколько секунд до того, как она неизбежно разобьется — повисшая в густом воздухе и осознающая каждую секунду происходящего. И тем не менее — связанная по рукам и ногам. Кас не верующий, но сейчас, можно сказать, его судьба находится в руках Бога. Что, опять-таки учитывая, что он не верующий значило, что у него не осталось надежды. Ни ошметка. Может, стоило просто пойти и напиться, если надежды нет. Заглянуть в «У Ллойда». Может быть, у Дина сейчас смена, может, он одним подмигиванием снова выветрит все мысли из его головы, может, снова предложит тот отвратный самогон… Дверь за его спиной распахнулась, и он едва шевельнулся на своем месте, все еще погруженный в ту вязкую застывающую материю, в которую забрел его разум. — Прошу прощения за опоздание, Касси, запутался в делах, пришлось импровизировать на ходу, а там, как ты уже знаешь, все затянулось еще больше… Кас тяжело вздохнул, выпрямляясь на своем сиденье. Факт был в том, что он знал Габриэля — и знал уже достаточно долгое время, еще даже до его работы в участке, со времен армии, до того, как все случилось. Габриэль знал его с того времени, когда Кас был совершенно другим человеком. Они не были близки, не больше незнакомцев, пересекающихся в коридоре и иногда вопрошающих «Что нового?» с практически неподдельной степенью относительного любопытства. Факт оставался фактом. Кас знал Габриэля. И поэтому знал, что если тот начинает болтать, то он использовал это для отвлекающего маневра, как бы откладывая плохие новости на потом. Не то чтобы болтовня была для него чем-то новым, но Кас мог где угодно узнать это нервное перебирание бумажек и виноватое избегание зрительного контакта. — Гейб, выкладывай, — вздохнул он, потерев переносицу. Что, да, не то, как ты разговариваешь со старшим по званию, у которого есть полномочия тебя уволить, но с ними никогда не прошла эта фаза официального общения и обращения «сэр». Габриэль утверждал, что это позволяет ему выстроить доверительные отношения. Кас обычно спорил, что он просто не хотел взрослеть. Габриэль вздохнул, как пойманный заползающим обратно в окно своей комнаты посреди ночи подросток. Он присел на край собственного стола, сложил руки на коленях — и только тогда соизволил наконец посмотреть Касу в глаза. — Ты ведь знаешь, что я сейчас скажу. — Гейб, — произнес он уставше. — Почему ты никогда не даешь мне просто избежать некомфортной темы разговора? Кас смерил его холодным взглядом, и Габриэль покачал головой. — Да ладно, Касси, — протянул он по-детски, в своеобразной, странной попытке защитить его от того, что грядет следующим, как он и всегда пытался. К этому дню они оба понимали, что это мало чему помогает, поэтому Кас продолжил давить. — Выкладывай. И тогда Гейб застыл на месте, осторожно наблюдая за Касом, словно за диким животным, готовым сорваться с цепи, за что Кас почувствовал моментальный небольшой укол вины — но большая его часть была онемевшей. Атрофированной от каких-либо чувств, как когда тело впадает в шок после выстрела. — Тебя снимают с дела. Вот он. Выстрел. Кас кивнул. Ожидающе. Послушно. — Все дело также распускают, — продолжал Гейб, уже чуть более отстраненно, почти звуча как человек, который прошел через многое, каковым он и является. — Прости, Кас, но дело изначально держалось только на честном слове. Недели спустя, после того как ты не нашел почти ничего дельного и не можешь доказать, что тела действительно связаны между собой… Тут даже я ничего не мог сделать. Скорее всего они далее будут рассматривать каждое тело как отдельное дело, скомкают и запнут в дальний угол в остывшие дела. Габриэль снова замялся, но только на момент. — Тот журналист, которому ты подправил лицо, подал жалобу — не то чтобы я тебя тут винил, я видел паразита и ему все равно ни к чему такой длинный нос. Но только мое мнение тут никого не волнует, поэтому тебя отстранили на неделю. Извини, Касси. Кас снова кивнул. Попытался что-то ответить, только чтобы понять, что холодный ком встал в горле. Он закашлялся, пытаясь вернуть себе голос. Провалился. Это был такой долгий день — а облака за окном как назло все продолжали сбираться за окном, погружая кабинет в картину из угля, серых теней и углов. Без любого другого выбора по его мнению в тот момент, Кас просто-напросто уронил голову в свои руки. Зарылся пальцами в волосы как только понял, что те начали дрожать, стиснул пряди с такой силой, что казалось практически вырывал, и тупая боль в его скальпе только вернула его обратно в это эфемерное туманное состояние сознания. Возможно поэтому он совершенно не услышал, как Габриэль оторвался от своего места и приблизился к нему. Возможно поэтому даже не вздрогнул, когда тот положил руку на спину Каса, в неловком и странно успокаивающем жесте. Он детектив, бывший военный, но если бы сейчас сюда вломился человек с оружием и перестрелял весь участок включая его самого, Кас бы не шевельнулся. Габриэль, возможно в первый раз в своей жизни, замолчал. Просто стоял рядом, держа руку на спине Каса — не шевелясь, даже не пытаясь сымитировать какие-то успокаивающие жесты, зная, что Кас бы сейчас не заметил и ножа в колено. — Ты не можешь спасти всех, — произнес Габриэль в густой, удушающий воздух кабинета. — Я знаю, что тебе тяжело, особенно после того, что случилось с твоим отделением и с тем, какие потом пошли слухи, но это не… И вот оно. То самое, что вытянуло Каса из ступора — та вещь, которая всегда заставляет его или подскочить и бежать или начинать бросать удары. Мало кто на самом деле знал, что случилось, когда Кас заделался капитаном и почему вскоре ушел так быстро — во всяком никто, кроме Габриэля, который был вместе с ним, когда все произошло. Никто больше не знал, но это было негласным правилом — закрыть варежку и не лезть туда, куда не просят. Пара неприятных инцидентов в то время, как только Кас перевелся в участок, подарили коллегам Каса яркие и наглядные примеры, почему именно. Но сейчас Кас был слишком уставшим, еще не до конца вышедшим из того другого измерения, где время движется медленнее, где пахнет паленым и вместо кислорода есть только мутная вода, в которой он продолжает задыхаться, но не может умереть, застрявший в этом моменте между агонией и милосердием смерти. Его легкие горят, его зрение размывается к чертям, он не может шевелить онемевшими конечностями, и ему было слишком холодно, так холодно что, казалось, его тело уже было мертвым, но его никто не предупредил, никто не сказал, что он может закрыть глаза и исчезнуть. Бормоча что-то невнятное, Кас стряхнул с себя руку Габриэля, поднялся с кресла, цепляясь побелевшими пальцами за ручками, и медленно попятился из кабинета. Ему нужно двигаться. Ему нужно уйти. Он не хочет умирать, но он умрет, если останется в кабинете хоть на еще одну секунду — и в этом Кас был уверен, как ни в чем другом в своей жизни, больше уверен, чем в собственном имени, которое тоже начало терять очертания в его памяти. В один момент он ретируется из кабинета, в следующий — пытается дрожащими руками воткнуть ключ в замочную скважину своей квартирки. Стиснув ключи в ладони и позволяя краям врезаться в его ладонь, Кас с глухим стуком уронил лоб на прохладную поверхность двери и попытался сделать глубокий вдох. Это ему далось с трудом, но получилось. Его ноги и легкие горели — что не удивительно, учитывая что он, вероятно, проделал весь путь от участка до дома пешком, но ему все еще холодно. Он надавил большим и указательным пальцами свободной руки на уголки прикрытых глаз. Сделал еще пару глубоких вздохов, наконец успокаиваясь. В этот раз, когда его зрение не подводило настолько, что Кас мог видеть только расплывчатые основания и цвета, он смог вставить ключ в скважину и тихо приоткрыл дверь. Хотелось просто рухнуть на ближайшую поверхность и отсыпаться шестнадцать часов подряд, но может быть ему поможет выйти на свежий воздух. Или в бар, где один знакомый бармен сможет помочь ему отвлечься от своих проблем. С другой стороны, сегодня достаточно тепло, чтобы сходить в парк. На самом деле ему действительно просто хотелось выпить ведро воды и лечь спать, пока его «отпускная» неделя не закончится. Кас только замкнул за собой дверь и пробрел к гостиной, когда ответ на его дилемму появился прямо в его кресле. — Привет, Кас, — Дин Винчестер сверкнул улыбкой, подняв взгляд с книжки в мягкой обложки, которую он листал. Выглядя так, будто имеет все права здесь находиться и как если бы не хотел оказаться ни в каком другом месте прямо сейчас. Перекинутая через спинку кресла кожаная куртка и едва прикрытая мягкость в самых уголках зеленых глаз выглядели так, будто принадлежали здесь. — Скучал? День только начинался.