Зачем люблю не птицу я? Весной они
сюда вернутся. Мир уйдет,
едва глаза закрою, в мир иной
(Мне кажется, что ты придуман мной.)
С. Плат «Любовная песня безумной девчонки»
Кас все еще стоял в проходе собственной гостиной, когда Дин осознал, что возможно, только возможно, взлом с проникновением не производят лучшее впечатление. Особенно на кого-то, чья помощь ему нужна. На кого-то, на кого он крайне не хочет производить плохое впечатление. Сопоставь это с тем фактом, что основной заработок Дина — это стягивание кошельков и работа в баре… Было непривычно хотеть показаться кем-то лучше, чем он на самом деле является. Слегка неудобно, как в натянуть чужие ботинки. Чуть больше, чем слегка ужасающе. Не помогал тот факт, что Кас был копом. Детективом. Дин предпочитал надеяться, что его очарование вытащит его из той ямы, в которую он умудрился себя загнать за последние несколько недель. Кас только продолжал на него смотреть, как будто Дин был аномалией, редким природным явлением. Дин нервно заерзал под внимательным, непреклонным вниманием, неожиданно слишком обнаженный и слишком грязный в то же время. Дин отложил книгу и натянуто улыбнулся, застывшая посмертная маска. — Ты не хочешь немного развеяться? — предложил он легко, и беззаботный вопрос в странной атмосфере густого воздуха заставил Каса прийти в себя, моргнуть, словно бы снова включаясь в реальность вокруг себя, уронить мешковатое бежевое пальто на комод у прохода. — Ты вломился в мою квартиру только чтобы позвать развеяться? — поинтересовался Кас в полголоса, и Дин честно не мог говорил ли он гневно или иронически. Он звучал просто… уставшим. Измотанным до холодных ломких костей. — Плохой день, Кас? — парировал он в ответ, деликатно избегая части про взлом с проникновением, и поставил подбородок на сжатый кулак с преувеличенно сочувственным выражением лица. Прием, предназначенный для некоего комедийного эффекта, но он честно сомневался, что Кас заметил, что он делал это не искренне. Чтобы что-то заметить тебе для начала нужно поднять глаза с пола. Кас проплелся вперед по крошечной гостиной и практически упал в кресло напротив Дина, ссутулился и сцепил пальцы рук на своих коленях, как пристыженный ребенок. Тяжело вздохнул — даже судорожно, будто его легкие не выдерживали, будто он сюда бежал. Взглянул на Дина из-под полуопущенных ресниц. Тогда, какой-то частью своей грешной и совершенно не достойной души Дин понял, что он пропал. В ту же секунду. В мимолетную и крошечную и незаметную ни для кого другого, в промежуток между вдохом и выдохом, между настоящим и будущим. Дин знал, что пропал. — Меня сняли с дела, — произнес Кас низко, лицо непроницаемо и взгляд направлен в пустоту, в другое измерение, в которое Дин не может последовать. И тогда Кас пришел в себя. Тогда, он перевел глаза, всю их проницательность и отчаяние и сырую мольбу о чем-то — все на Дина, практически выбивая из того дыхание. Он пропал, осознал он слишком поздно. Бесповоротно. Ему хотелось встать на колени меж дрожащих ног Каса в безмолвной молитве, пробежаться легкими невесомыми пальцами по темным волосам и высоким скулам в единственной форме голого обожания, доступной его смертному ломкому телу и непослушному языку. Он хотел умолять Каса прикоснуться к нему в ответ, вывести благословения на его коже дрожащими прикосновениями и заставить Дина молить о большем. Кас был единственным алтарем, пред которым Дин был готов преклонить колено. И сам Дин осознал это слишком, слишком поздно. Он не сделал ничего из этого. Он втянул дрожащий вдох. Осторожно наклонился вперед. И предложил одну-единственную вещь, которую должен — и ничего более. — Помочь расслабиться? Совершенно не незаметно, Кас глянул на диван с чем-то вроде тоски в уголках утомленных глаз. И затем, он посмотрел на Дина — и в то же время сквозь него, куда-то глубже, пока не нашел что-то, о чем ранее не подозревал сам Дин, что-то, чего никто другой не мог рассмотреть. И Дин — Дин бы продал что угодно на этой дряной планете, чтобы узнать, что именно он увидел. Это загадочное нечто, что заставило Каса — утомленного, бледного и выглядящего на грани обморока Каса кивнуть с маленькой, но такой искренней и заразительной улыбкой, что заставило его подняться с кресла, держась за его спинку. Дин практически чувствовал себя виноватым за то, что не позволил бедному детективу просто отключиться на собственном диване на ближайшие двенадцать часов, минимум. До тех пор, пока не напомнил себе — снова — что он здесь не для того, чтобы нянчиться со взрослым мужчиной, который и сам о себе может позаботиться. Он здесь, чтобы спасать жизни. Он не знает, что будет на Зимнем фестивале, но подозревает, что ничего приятного, даже ничего, с чем могло бы справиться пару охотников. Нет, Адам пришел в бар, чтобы вытянуть Дина из его положения полу-отставки, что значило, что они достаточно отчаялись, чтобы привлечь к делу всех, кого могут. Что значит, чем больше помощи, тем лучше. И наистраннейшим образом, сейчас нет никого в жизни Дина, кому он доверял бы больше, чем Касу. Тем более тот больше не может считаться угрозой, если все дело развалилось, так? У Каса нет резона подозревать его в чем-либо — не без легальной на то основы, во всяком случае. Если ему повезет, то они все забудут это дело, как страшный сон. Как и ту единственную мелочную связь со всем делом — разлагающаяся за зданием театра под бывшим именем Сет Оливер. Дин уже давно должен был смириться с тем, что ему никогда не везет.…
То, что Площадь всегда была слишком людным местом было, можно сказать, негласным фактом. Во время же Зимнего фестиваля сама дорога была перекрыта, чтобы пропустить поток людей. Честно говоря Кас не помнил последнего раза, когда он приходил сюда во время праздника. Годы назад, может быть в детстве. Даже пока он маневрировал вокруг моря шарфов и голосов, вся сцена казалась словно бы воспоминанием, давним и забытым — и только сейчас начавшим возвращаться по мелким, разбросанным фрагментам. Хруст свежевыпавшего тонкого слоя снега под ногами. Кусающий его щеки ветер. Запахи приторных яблок в карамели и имбиря. Детский смех и ликования подростков в тире. Где-то за углом люди торговались, где-то спорили на самой грани драки, где-то пьяница с гитарой и ангельским голосом пел благословении свыше. Мигающие огни. Синие, розовые, оранжевые, зеленые. Кас осознавал, что устал. Понимал, то мышцы его гудят после долгого дня — но то же самое можно сказать и об этой матери с понуренным лицом и тремя буйными детьми, об этой торговке, что очевидно стоит за стойкой с карамельными яблоками не первый час. Как и кто угодно на Площади. Но место от этого не казалось заторможенным и усталым, как Кас чувствовал себя каких-то двадцать минут назад — оно было подвижным, ярким, дышащим организмом с пульсирующими жилами и громким голосом. У одного из деревьев, небрежно обмотанных зелеными гирляндами, он замер на месте, и Дин только спустя секунду заметил, что Кас не идет с ним нога в ногу. — Что? — он нахмурился, оглядываясь по сторонам. Он так делает весь вечер, Кас заметил. И это должно было зажечь искру подозрения, должно было заставить его быть бдительней, но честно? Пошло оно к чертям. В первый раз за долгое, долгое время, он хочет выбрать видеть лучшее в ситуации. Может, дело в фестивале, в каком-то смысле вернувшим его обратно в то время, когда ему не приходилось ожидать худшего. — Спасибо, — произнес он, поймав взгляд Дина и бесстыдно вкладывая в слово всю благодарность и искренность. Дин только открыл рот, пытаясь выдавить слова, застрявшие в глотке, снова закрыл. На момент уронил взгляд на землю, потер ладонью основание шеи — по-детски стыдливо, неловко и почти виновато. — Не большое дело, Кас. Просто хотел вытащить тебя с собой сюда за компанию, — зеленый цвет играл на легком румянце на его щеках, заставлял его глаза сиять неоном. Касу еще предстоит выяснить, зачем он собственно вломился в его квартиру, чтобы позвать на что-то относительно невинное, как Фестиваль, почему он за последние несколько недель стал фигурой, постоянно маячащей где-то на заднем плане жизни Каса. Но сначала ему нужно было распутать, что именно пошло не так с его делом, а это значит мысленно возвращаться в кабинет Габриэля, и прямо сейчас это было бы слишком… Слишком. Из собственной головы Каса вытянул детский вскрик за три стойки от них, требующий синий шарик, и Кас втянул глоток колючего вечернего воздуха, и кислород почти болезненно расползался по его легким, по конечностям, заново оживляя клетки, заставляя то, что отмирало годами, наконец проснуться. Кас был одним из тех немногих людей, что считали зиму сезоном пробуждения, болезнь — очищающей. Несмотря на то, как очевидно некомфортно было Дину, Кас сделал шаг по направлению к нему, носы ботинок едва не соприкасались, и с отстраненным чувством удовлетворения отметил, как цвет на скулах Дина чуть сгустился не от вечернего холода. — В любом случае… — он помедлил, всего на момент, один наполненный и густой и захватывающий дух момент. — Я все еще искренне благодарен. За то, что спас меня. Выдох вырвался с облаком бледного пара, Дин порывисто кивнул. Оба понимали, что Кас не говорит об одном только сегодняшнем вечере. Прежде, чем Дин успел ему ответить, Кас кивнул в направлении одной из освещенных стоек, островков света в толпе. — Хочешь выпить?…
Дин ничего не сказал, когда ему вручили глиняную кружку с глинтвейном, резкие нотки запахов имбиря с корицей поднимались вместе с паром. Что-то было не так. Дин ожидал, что к этому моменту что-то случится. Что вот-вот начнется побоище, что оно будет объявлено вот этим криком, вот этим скрежетом. Но единственным показателем того, что он не окончательно свихнулся были знакомые лица в толпе тут и там — охотники, с которыми он был знаком со старых дней или с рассказов кого-то, кого он уже знал. Все они смешались с толпой. Все ждали знака. Совершенно не помогало, что они не знали, какого именно. — Дин? — обеспокоенные синие глаза снова вошли в его фокус, заставляя обратить внимание на Каса, требуя обратить внимание на Каса. И он подчинялся. Каждый раз. Передернув плечами, словно бы от холода, Дин усмехнулся и поднес кружку к губам. — Если бы я не знал лучше, Кас, то я бы решил, что ты пытаешься меня споить, — говорил он в пряный пар, тон голоса бесстыдно дразнящий. — Что оскорбительно, потому что обычно это мой ход. Преувеличенно закатив глаза, Кас отхлебнул из своей кружки, сколотой по краю у самой ручки. Толпа постепенно их отталкивала подальше от стойки, ближе к двум старым лавочкам, фонарь между которыми не работал, но зато были освещены гирляндами, обмотанными небрежно вокруг ветвей деревьев. Огоньки, свет, гирлянды — все было можно сказать символически важной частью всего Зимнего фестиваля. Это было напоминание о том, что в сезон, когда темнота пожирает все больше времени из дней, когда люди становятся более уязвимыми — даже в это время какая-то частичка света остается. Надежда на то, что лучшие времена вернутся, и что до тех пор — люди никуда не денутся. Полнящие площадь своими голосами, заразительным смехом, стойками с бумажными фонариками и глинтвейном. Потому что конечно сейчас это символический праздник. Раньше, когда люди были более суеверны и восприимчивы к нечистому, это было отчаянной попыткой не свихнуться в преддверии самого опасного сезона. Сезон Охоты — нечисть выползает из своих дыр, чтобы охотиться на людей, охотники в ответ отлавливают нечисть. Весь процесс напоминал Дину бег белки в колесе, и люди все еще умирали, но без этого умерло бы еще больше. Что-то должно случиться. Если Кас и заметил, насколько он неестественно дерганый, то он ничего на этот счет не говорил. В итоге Дин послал к чертям чрезмерную бдительность, которая, как показывал ему долгий опыт, ни к чему хорошему не приводила на охотах. Встав на ближайшую скамью, он сел на самую спинку, все еще осторожно держа глиняную кружку в руках, таким образом находясь примерно на одном уровне глаз с Касом, который так и остался неловко стоять рядом с одной рукой, заткнутой в карман нелепо большого пальто. — Так что, Кас, — он наклонился вперед, голос опустился практически до полушепота, достаточно, чтобы его слова могли слышать только двое. — Уже второе свидание, а ты так и не спешишь рассказывать мне о себе. Что будем делать? Кас на момент осмотрелся по сторонам, действительно убедиться, что их никто не слышит. Снова перевел взгляд на Дина, склонил голову к правому плечу, по-птичьи любопытно, только как Кас может. — Могу я поинтересоваться, когда случилось первое? Вместо ответа Дин улыбнулся, широко, щеки его на момент показались по-детски круглыми, глаза блестели не столько от огней вокруг, сколько от мальчишеского озорства, которым Кас по какой-то причине удостаивался все чаще, все легче. И Дин парировал ответным вопросом: — Так почему ты стал детективом? — он отпил из кружки, не прерывая зрительного контакта. — Какая-то глубокая история? Кас отвел взгляд. — После армии нужно было что-то делать с собой, — кратко произнес он, скорее обращаясь к кружке в его руках, чем к Дину. Чуть дальше от них девушка лет 19 завизжала «Отдай!», пока ее парень держал что-то в руках высоко вне зоны ее досягаемости, группка их друзей смеялась рядом. Дин решил не давить. Дать Касу время. — Что сподвигло тебя работать в баре? — задал в итоге Кас ответный вопрос, едва встречая глаза Дина и выглядя неуверенно, так, будто Кас был практически уверен, что завалил важный тест. Дин только легко пожал плечами, возможно все еще поглядывая в толпу, ожидая найти что-то подозрительное — и все еще не находя ничего. — Когда Сэму стало значительно хуже, его пришлось перевести в клинику сюда. Это кое-чего стоило, и с тех пор, как ферма к тому времени уже досталась мне… В общем, продажа не заняла много времени. Получилось оплатить содержание Сэма, купить конуру здесь, но с приличной работой, как ты понимаешь, выбор был бы неширокий. В итоге хорошие знакомые пристроили в баре, а лучше я уже сомневаюсь, что найду. Закончив и переведя дыхание, Дин глянул на Каса. Это самое большее количество конкретной информации, которой он когда-либо делился с Касом, и честно он не знал, чего ожидал в ответ. Точно не следующего вопроса. — Твоего брата зовут Сэм? — его голос звучал мягко, невозможно деликатно. Дин постучал обгрызенными ногтями о поверхность кружки перед тем, как заговорить. — Да, — кивнул он, чуть усмехаясь. — Ужасно бесится, когда его зовут Сэмми. Говорит, что слишком взрослый для этого. Стоит сказать, что говорит он так с семи лет. Кас фыркнул. — Анна такая же, всегда имела сильное чувство собственного достоинства, — изгиб губ Каса был теплым, ностальгическим, привлекательным до невозможности, и Кас спрятал его в ворот пальто. Дин так до конца и не был уверен, что именно сподвигло его произнести следующие слова. Может, дело было в темноте, растворенной в островках света тут и там, может в том, что неожиданно гул толпы несколько размылся, как будо отделенные невидимой стеной, оставляя Дина и Каса в их собственном маленьком, неприкасаемом пузыре, тихом и сокровенном пространстве посреди людной площади, что по странной причине делало все только более особенным. — Кас, — выдохнул он в холодный воздух, мгновенно привлекая внимание мужчины в бежевом пальто. — Ты веришь в сверхъестественное? И честно? Дин не был верующим человеком совершенно, но на какую-то долю секунды он молился Богу, по старой, старой привычке, еще когда его учила мама — молился, что Кас усмехнется. Назовет его странным, суеверным, фанатиком. Отмахнется от него. Вместо этого, Кас лишь молча посмотрел на него. Внимательно. Изучая, будто бы ожидая найти в словах Дина подвох. Он отвернулся. Дин почти дотянулся до него утешающей рукой. Почти. К сожалению, Кас осознал, что Дин задал абсолютно серьезный вопрос, потому что точно с такой же серьезностью он ответил: — Какое-то время назад, еще в армии… — дрожащий вдох. — Я заключил сделку. Глупую, странную и поэтому и не воспринял ее всерьез. После этого случились кое-какие плохие вещи. Ужасные. И, если сверхъестественное действительно существует, и эта сделка действительно имела место быть и не оказалась странным стечением обстоятельств — то эти плохие вещи были бы моей виной. И я не могу в это верить. Не могу, иначе окончательно сойду с ума. Дин тяжело сглотнул. — Кас… Тогда, их маленький изолированный пузырь лопнул, только чтобы они услышали крики. Не боли и ужаса, но тревоги. Люди со всех уголков Площади выкрикивали что-то, что звучало подозрительно, как имена. Они звали кого-то, двигались сквозь толпу, искали. Дин подскочил со скамьи, оставил кружку на ней, и начал с каким-то облегчающим чувством определенности двигаться в направлении одного из знакомых лиц в толпе. — Клэр, — позвал он низкую блондинку с волосами, выбивающимися из-под вязаной шапки. — Клэр! Но Клэр продолжала идти, словно не слыша его, подальше от толпы, и только подходя к тенистому переулку, подальше от нарастающих криков, Дин почувствовал, что Кас едва не наступает ему на пятки, молча и непоколебимо следуя за ним. Нагнать Клэр им получилось только от того, что проулок, в который они зашли, оказался тупиковым, с парой деревянных коробок и мусорных мешков, только яркое освещение за их спинами позволяло видеть хоть что-то в глухом углу без единого фонаря. — Клэр, — выдавил Дин, тяжело дыша от маневрирования в толпе на полу-беге. — Что случилось? Ты в порядке? И, когда Клэр все-таки повернулась, Дин автоматически потянулся за ножом за поясницей. Он бы его не использовал, он знал. Не смог бы. Но за годы он привык при виде черных глаз без единой мысли тянуться за оружием. Тварь за лицом Клэр улыбнулась ему, как будто позируя для камеры, и подмигнула. — Увидимся позже, Винчестер. И голову ее откинуло, словно кто-то потянул за нитки марионетки, и из ее глотки повалил черный дым, чуть гуще и быстрее, чем тот, что от лесного пожара, и в проулке запахло серой и чем-то горелым, как паленая резина. И Клэр повалилась на тающий снег, как набитая ватой кукла. Без размышлений и секунды колебаний, Дин уронил нож в снег и рванул к Клэр, опускаясь рядом на колени, проверяя дыхание, пульс. И только убедившись, что никаких видимых повреждений на ней нет и что она будет в порядке, облегченно выдохнул. Пока не понял, что в панике за благосостояние Клэр совершенно забыл о Касе, бледном под цвет облезающей штукатурки на стенах вокруг него, пока он перекрещивался дрожащей рукой. Глаза голубые-голубые, широкие — напуганные до смерти. И поэтому в критической ситуации Дин сделал то, что делал лучше всего. Он соврал. — Я могу все объяснить.…
Тем вечером с людной Площади пропали сорок восемь человек, одновременно. Так, будто в воздухе испарились. Статью об этом напишет Чарли Брэдбери — но не перед тем, как навестит одного старого знакомого.