during, darling.

Асфальт пестрил потемневшими пятнами воды, в трещинах светофорами сверкала вода. Свинцовые тучи давили под собой однотипные панельные домики с тусклым светом вырезов-окошек. Ледяные капли падали за шиворот, скатывались на спину и грудь, двоились и съезжали по табуну мурашек. Ветер выдалбливал всё живое, тряс деревья и грубо отгрызал остатки листьев. Это он предугадывал, всматриваясь в окно в другом конце квартиры, стекло которого мелко дребезжало о гнилую раму. — Уже уходишь? — Наруто закусил губу, не взирая на ужасную боль. Он привык. Привык когда болело всё. Когда ныло внутри от собственного унижения. Темнота с неба не сходила, в это время года к пяти утра. Огрызки неба, что редко виднелись сквозь тучи, были грязно-рыжие, свет местного парниково-тепличного комбината. Если подъезжать к нему с нужной стороны, то это похоже на лес в разгар пожара. Порождение выглядит как уничтожение. — Я предупредил, что уйду рано. — Саске безразлично потянулся к дверной ручке. Когда-то, очень-очень давно, возможно лишь первый год после постройки этой хрущёвки, она была блестящей, серебристой, с мелкой гравировкой кругов. Сейчас вся красота протёрлась в бледно-ржавый, на ощупь она была не более, чем дешёвый кусок металла. Где-то в зале-кухне громко хлопнула дверца кухонного шкафчика, сквозняк с окна. Наруто схватился за рукав толстовки Саске, подождал пока он обернётся и заглянул в глаза. На шее расцветали синяки, кровоподтёки, царапины, шрамы от укусов. Особенно ужасно выглядела новая рана на шее, края разорваны и белы как мел, цвет самой раны то-ли тёмно-бордовый, то-ли почти черный. — Оранжевый уровень опасности, будь осторожен... Пожалуйста, — он попытался улыбнуться, раны на губах разошлись и он скривился. В мелких трещинах показались следы крови. Учиха окинул его безразличным взглядом, резко высвобождая руку одним движением, снова отвернулся к двери с полным намерением уже, наконец, свалить и объебаться. — Я люблю тебя. — Наруто сомневался сказал ли это вслух. Слова прозвучали как вилкой по пенопласту. Когда Саске отошёл от двери, перепугался до смерти и отскочил к стене, закрывая глаза. Приложился шеей, как раз ужасной раной, обо что-то железное, вскрикнул. Глаза дико заслезились. — Я бы сказал тоже самое... Узумаки знал, что последует дальше. Слышал тучу раз. —...но я не лжец. — Но ты не лжец. Честности в них обеих знатно не хватало, но касательно этой части — только правда. Им так было лучше, комфортнее. Саске стоял так близко, что длинные пряди его волос невесомо касались висков. Наруто не дышал, его сердце не билось. Каждый лишний шорох мог привести к десятку, сотне новых ран. Его трясло как и стекло в окне, может даже чаще. Он — жертва. Жертва обстоятельств, собственной трусости, глупости. Жертва Учихи Саске и его любимая игрушка. Эта игрушка точно не представляла ценности. Можно кидать в стены, кидать на пол, просто кидать в одиночестве, но перед этим обязательно вдоволь насладиться страданиями. Глаза не выдержали режущей боли, слёзы стекали по щекам, но глаз он не открывал. Боялся увидеть перед собой его лицо, полное через край гнилым безразличием. Боялся, что перехватило дыхание, ноги перестали чувствовать дряхлые доски пола. Это и был его личный страх, во плоти. Стоящий перед ним и крепко сжимающий горло, не замечая как кровь из раны бежит меж пальцев. Перед глазами плыло, от слёз и ужасающей боли во всем теле, внутри тела. Он попробовал закричать, но воздух не поступал в лёгкие, смог только проскулить. Всё таки глянул на бездонную радужку Саске. Ничего. Может быть такое же ничего, как и его вчерашнее отсутствие наркотиков. А может быть это ничего наступило из-за наркотиков. Может это ничего было в нём всегда. Может он и есть ничего. Когда это «ничего» стало их отношениями? Или между их отношениями? Как многое Наруто хотел вернуть, как многое было игрой одного актёра и как же, сука, это всё больно. — Пожалуйста... — он сказал это вслух или теперь уже показалось? Назвать то умирающее хрипение словами сложно. Перед лицом Саске плясали цветные пятна, постепенно меркнувшие в темноте. Ещё немного. Надавил бы Учиха чуть сильнее и он бы наконец сдох, гнил бы прямо у входа ещё недельки три, пока этот не вернётся и не вспомнит, что тут было. Если вообще вспомнит. На продолжение фразы, точнее, бессмысленного хрипения, сил не было, но если бы были... Он бы перестал просить помощи. Он бы попросил закончить это всё. Кислород обжёг все тело изнутри, полоснув по ране резким порывом, будто надеялся попасть в лёгкие и через неё. Колени подогнулись и под весом тела встретились с досками пола, кусок дерева впился под кожу занозой. Наруто слышал как колотиться сердце, слышал как шумно глотает воздух и как кровь с шеи капает на пол, вьедаясь краской. И слышал, как хлопнула входная дверь. А потом перестал слышать, видеть, ощущать и, кажется, рефлекторно, дышать.

***

Пружина протёртого дивана упиралась в бедро, но придавить её даже всем весом не удавалось. Карин назойливо тёрлась о его руку грудью, но Саске было открыто наплевать. Особого выбора наркотиков в последнее время у него не было, так как бесплатно акацки этим не промышляли, а денег у него не имелось. Раньше были, пока отец не признал его позором семьи, выставив за дверь за «пидорские гулянья» и употребление весёлых веществ. Учиха было гордой фамилией. Аристократы, высокое общество и хорошие связи, безупречная репутация и великолепное умение контролировать ситуацию. Фугаку ненавидел Саске, в основном конечно, за наркотики, но младший всё об этом знал. Итачи, сын-номер-один, работал в акацки и так же, как и все в этом сообществе, продавал самую разную дурь. Да, ради того самого контроля в первую очередь. И скидки на спонсирование крупных мероприятий семьи этой же дрянью, конечно, тоже. Идеальных не бывает. У Суйгецу дома тоже выбирать было не из чего, но блондинчик предложил разогнаться на экстази. В этой однушке было дико душно, несло потом и дерьмом со всех щелей, мусор постоянно летал в разные концы комнаты, когда его пинали ногами. Обои были грязно-зелёные, в пятнах и полосах, в некоторых местах просто голая стена цвета старого бетона. На обшарпанном столе перед ними были раскиданы почерневшие ложки, старые шприцы, порванные пакетики и картонные карточки с эмблемами разных магазинов, большинство в белом порошке. Телевизор у другой стены ничего не показывал, только цветные полосы; даже не яркие, на нём все блекло. Ребристая ткань дивана начинала казаться невероятно мягкой и приятной, тяжёлый воздух уже не мешал и любой шум, вонь, были существенной мелочью. Все вокруг было прекрасно как и его настроение. Суйгецу рассказывал тупейший анекдот Джуго, но им всем было невероятно весело, в общем просто чудно. Время плыло, тянулось патокой вокруг кистей рук, лодыжек, поперёк груди и по шее. Тянуло наверх, в прекрасное небытие, поближе к прекрасному. В дверь позвонили. Суйгецу поднялся из своей позы лотоса и кратко сообщил, что никого не ждёт. Саске прослушал, но заметил как тот с улыбкой идёт к двери и открывает. Потом глаза плавно закрылись и в уши набили ваты, очень мягкой и приятной, ничего лишнего. Руки мелко дрожали, но эта дрожь тоже была какой-то очень идеальной. Что-то мягко ткнуло его в плечо, улыбка расплылась по лицу. Толчок повторился, уже не такой мягкий, но по телу все равно пошла дрожь. Его резко поставили на ноги и перед глазами показался крайне размытый Джуго, чуть ли не кидающий его к двери, испуганно бормоча: — Этот из акацки, наверняка за твои долги. Веки неспешно разлепились, до двери он дошел, но чуть не свалился в проём. Крепкая хватка вернула в чувства, в плечах даже сверкнула боль, мир на пару секунд обрёл свою мрачность и тухлость. — Саске. — плащ снова скрывал начало носа, длинные пряди волос тоже уходили под края воротника. Неизменные впадины под глазами и чёрные глаза под гущей ресниц, нахмуренные брови. — Нии-сан. — узнавающе выдохнул Саске, улыбнулся тонкими сухими губами и положил бледную ладонь на его плечо, как бы приветствуя. — Я хотел с тобой поговорить. — Итачи брезгливо окинул взглядом брата, но ничего о его внешнем виде не сказал. — Говори. — половину звуков он проглотил вместе со вздохом, наслаждаясь лёгкостью во всём теле. Это прозвучало как: «гвои». — Эй, ты, — Итачи заглянул внутрь комнаты, пронзая взглядом Суйгецу, недоумевающе тыкающего на себя пальцем. — Да. Есть что-нибудь, что его отрезвит? — Ты в этой сфере торгаш, сам решай. — парень отвернулся обратно к Карин и Джуго, начиная новый анекдот, даже тупее предыдущего. Его не заботило, с кем и как он разговаривает, в каком положении и под чем. Учиха, тот, что старший, фыркнул и схватил младшего за запястье, потянув на выход. Саске чуть не упал, но его вовремя удержали на ногах, осознание того, что его куда-то ведут не приходило в голову. Ему было даже приятно, потому что воздух в подъезде был прохладнее, но воняло тут не лучше. Только теперь мусоропроводом, в который кто-то нассал. На выцвевших стенах были самые разные надписи и ругательства, все девушки района становились шлюхами, но этажем выше были признания в любви. Им же. Ну и куда же без огромного количества художественного изображения чьих-то членов. Итачи больше с ним не разговаривал, буквально волочил по земле, затолкал на заднее сиденье машины, там стёкла были с тонировкой, выехал со двора под крики местных алкашей. — Дамочка, долго сосала на такую тачку? — они, в силу слепоты и умственной отсталости, приняли его брата за девушку. А как же, длинные блестящие волосы,что-то отдаленно похожее на платье и, если они заметили, черный лак на ногтях. Саске наслаждался влажным воздухом в машине, мягкой кожей сидений, которая буквально дышала ему в ладони. Он чувствовал. Язык заплетался, но у него все таки получилось выдавить более менее ясное: — Куда? Итачи скептически глянул на брата через зеркало, постучал пальцами по рулю. Поджал губы в тонкую нить. — В центр реабилитации. — это была окончательная версия, потому что думал он минуты три, прежде, чем таки ответить. Саске все равно во времени сейчас плохо ориентировался. — А поговорить? — он научился совладать с языком и теперь говорил внятнее, но тон говорил, что менее обдолбанным от того он не стал. — Как только ты будешь трезв. — Я чист как стекло! — возразил Саске, но Итачи сдержанно промолчал, приоткрыв своё окно лёгким нажатием кнопки. Мелкие капли, что влетали сквозь эту щёлочку, оседали на ресницах и успокаивали. От части он очень сильно винил во всем этом себя, но сейчас эта вина ничем не помогала. Ветер очень шумно просачивался в салон, так что тишина не давила. Ехать предстояло долго, рядом с такими районами ничего кроме дешёвых баров нет, а клиника была в другом конце города. Итачи съехал ближе к тротуару, включив «аварийку», открыл бардачок и кинул назад бутылку воды, снова прикрыл и поехал дальше. — Станет плохо, говори. Хорошо? Саске молчал почти десять минут, завороженно разглядывая капли воды на стекле. Фонари ещё светили и когда машина проезжала их череду, капли словно оживали и сдвигались. Но всегда возвращались на место. Всё всегда вернётся к началу, если это не прекратить. Капли можно стереть. — Мгм. И его мир тоже провалился в тишину. Только без боли, слёз и унижения.