Something in my heart

Когда Хвитсерк проебывает все в очередной раз, он заявляется на порог к Улле. Виновато поджимает губы и смотрит жалобно. — Пустишь? — спрашивает. Улла тяжело вздыхает. Она хочет сказать: «У меня давно уже своя жизнь, Хвитсерк». Она хочет сказать: «Ты же обещал, что это больше не повторится. Что опять натворил?» Она хочет сказать: «У меня муж, ты же понимаешь, ничего не может быть больше». — Ты же не бросишь своего братишку в беде? — добавляет Хвитсерк. — Я всего на пару дней, честно. Пожалуйста, Улла, мне некуда больше идти. Улла медлит мгновение, вглядываясь в его темно-карие глаза, а потом открывает дверь шире, пропуская в дом. Он расплывается в улыбке и чмокает её в щеку, проходя. Улла прикрывает глаза, медленно выдыхая. И закрывает дверь, пытаясь убедить себя, что не совершает ошибку. Опять. Вечером на кухне Альфред глядит на неё с молчаливым вопросом, а Улла раздраженно полирует полотенцем вымытую тарелку. — Он скоро уедет, — оправдывается. — Что мне было делать? Не могла же я закрыть дверь перед его носом. — Я не сержусь, — отвечает Альфред. — В конце концов, он твоя семья. Наверное, Улле следует сказать, что её семья — Альфред. Но язык не поворачивается. Муж не ждет ответа — берет за подбородок и целует осторожно. Улла приоткрывает губы, позволяя ему углубить поцелуй. Поцелуй горчит от чувства вины, но она привыкла, а Альфреда, кажется, все устраивает. Её холодность он принимает как данность — сравнить ведь не с чем. Он никогда не видел, как Улла горит. Не видел, как задорно могут блестеть её глаза, и не слышал её по-детски искреннего счастливого смеха. И потому принимал опустошенность за флегматичность. Когда Хвитсерк появляется на кухне, они резко отстраняются друг от друга, будто он застукал их за чем-то неприличным. Но не может быть ничего неприличного в том, чтобы целовать своего мужа. Муж — не брат. Улла смотрит на Хвитсерка сердито, а он на неё — задумчиво. Альфред кашляет неловко и говорит: — Пойду бумагами займусь. — Не засиживайся допоздна, — отвечает Улла и улыбается ему коротко. По привычке. Альфреду и этой улыбки хватает. Он уходит в кабинет, оставляя их на кухне вдвоем, и Улла кожей чувствует, насколько это неправильно. Хвитсерк подходит ближе, и она отворачивается, принимаясь домывать посуду. Брат берет полотенце и начинает вытирать мокрые тарелки и чашки. — Совсем как раньше, — говорит. — Помнишь? Улла не отвечает. Это и не нужно — он знает, что она помнит. Все. Ладони в задних карманах джинсов, горячие сухие губы в изгибе шеи. Брат — не муж. Но целоваться с ним было правильно. Наверное потому, что хотелось. Вертикальная полоска шрама на лбу, родинки на щеках. Расширенные зрачки. «Нельзя» — какое слово интересное. Что означает? Посуда заканчивается, но Улла не поворачивается все равно. Стряхивает брызги с рук и вытирает влажные ладони о шорты, глядя в пустую раковину. Хвитсерк стоит так близко, что она чувствует тепло его тела, и дыхание на своей шее. Он заправляет выбившуюся прядь ей за ухо и кладет ладонь на поясницу. Улла каменеет. Его ладонь горячая, и ощущается клеймом даже сквозь ткань футболки. — Ты со мной больше не разговариваешь? — спрашивает Хвитсерк. — А ты все еще принимаешь? — Нет, как ты могла подумать. Улла поворачивает голову, заглядывая в глаза, а он улыбается и склоняется ближе, обжигая щеку дыханием. Зрачки у него расширенные. Улла закрывает глаза, выдыхая ему в губы.