Something in my heart

Хвитсерк поливает машину остатками бензина и откидывает опустевшую канистру в сторону. Она падает с глухим стуком, а Хвитсерк чиркает спичкой о коробок и бросает её в выбитое окно тачки, тут же отбегая к стоящей поодаль Улле. Машина загорается почти мгновенно. Когда она взрывается, отплевываясь багряным пламенем и горьким черным дымом, они инстинктивно вздрагивают от грохота. Потом Хвитсерк начинает смеяться. Зрелище красивое и жуткое одновременно – совсем как раскинувшийся вокруг них мир. Разрушенный, осыпающийся, оставленный. Мир почти без людей и абсолютно точно без Бога. Небо в нем усеяно пеплом, а дома поросли мхом. Хвитсерка возбуждает вседозволенность, а Уллу давит атмосфера мертвого запустения. Но альтернативы нет, и остается только смириться. Смириться и притереться. Улла пытается растить цветы на отравленной земле. Хвитсерк учится разбавлять пепельно-серые дни красным огнем и звоном разбитого стекла. А еще – убеждать сестру, что в разрушенном под основанием мире нет понятия «нельзя», как нет будущего. Тех, перед кем могло бы быть стыдно, давно уже нет. Поэтому Хвитсерк берет Уллу за подбородок и целует, пока обуглившаяся машина догорает, кашляя дымом. И когда он запускает ладони ей под футболку, она уже не пытается его оттолкнуть, принимая правила игры, в которой они проиграли заведомо. Глаза у Хвитсерка дымные, а дыхание жаркое. Улле кажется, что её облили бензином.