Сказка для Северуса Снейпа-2

- Теперь перелей во флакон и запечатай, - приказал Северус. Энди тряхнул белобрысыми лохмами, широко ухмыльнулся, показывая два ряда идеальных зубов, и принялся вытягивать из думосбора ниточки воспоминаний. Северус морщился – не то чтобы Энди делал это неаккуратно, но отдельные сцены призраками все равно мелькали над чашей на долю мгновений. Северус одетый, стоящий на коленях на ковре во время клятвы, Северус раздетый, вбивающийся в голого мужчину, распяленного в кресле, и, черт побери, Северус, берущий в рот. Слава Мерлину, лица Люциуса было не рассмотреть, да и Энди, работавший с ним уже около трех лет, помимо грамотности в варке зелий и духов, отличался лояльностью. А еще Северус ему нравился именно в том самом смысле. Энди не раз уже подкатывал совершенно откровенно, а в промежутках между подкатами еще много раз намекал, но вряд ли был сильно влюблен, а еще имел слишком добродушный характер для того, чтобы сейчас воспользоваться положением и комментировать богатую личную жизнь мастера. И все же, когда экзекуция закончилась, Северус чувствовал, что его щеки, наверное, дошли уже до малинового оттенка. - Все нормально, - сказал Энди. – Вы же знаете, я никому не скажу. Даже если это и не входит в профессиональные секреты и секреты, связанные с безопасностью, по поводу которых я давал клятву, это в любом случае останется только со мной. Северус кивнул, но все равно никак не мог заставить себя смотреть в глаза. - Завтра не приходи, - с трудом выговорил он, чувствуя, как резь становится все сильнее. – Возьми отпуск на неделю, до начала следующей стадии. - Хорошо. Как скажете, мастер. Если что, звоните. Северус чувствовал тревогу в его голосе, но добавлять ничего не стал. Он был почти уверен, что Энди забудет обо всем, как только вернется к себе. Тот жил через три дома от Северуса, но в свободное время ему было не до беспокойства о мастере – у Энди была бурная музыкальная жизнь, он сочинял совершенно чудовищную, по мнению Северуса, музыку и играл ее со своей группой в каких-то неформальных кабаках. Когда дверь квартиры закрылась, Северус выдохнул, схватил флакон и отправился в кухню. Зрение уже прояснилось, но слабость еще чувствовалась. Сова, едва он подошел к ее углу и пододвинул к себе лесенку, открыла глаза и с уханьем переместилась на его руку сама. Сову ему Поттер подарил свою и, похоже, характер она тоже унаследовала поттеровский. Северус привязал к одной ее лапе зачарованный флакон, к другой – продолговатый ключ, назвал имя Малфоя и, погладив птицу, распахнул окно. Три часа дня - не лучшее время для того, чтобы выпускать ее, но Северус чувствовал, что уже устал ждать. Когда он остался на несколько минут наедине с собой после звонка Энди, ему вдруг стало очевидно, что все эти годы он подспудно ждал объяснения с Люциусом, это было незаконченным делом, которое висело над ним, и мешало ему жить в полную силу. Вечно обожающий на расстоянии мальчик превратился в уверенного мужчину, который, вырвавшись из многолетнего рабства, наконец смог проявить свои таланты и желания, который заметил, что может кому-то нравиться и сам быть предметом восхищения и заботы. Но болезненная, неразорванная связь с Люциусом отравляла все. До сих пор Северус упорно игнорировал эти чувства, но, кажется, из этого ничего не выходило. С тем, что магию придется возвращать очень долго, он смирился довольно быстро. Возможно, потому, что шкатулка показала ему другую, сильную версию себя, которая прекрасно обходилась без магии. С чьей-то заботой о себе смириться было труднее, но, как ни странно, здесь помог Люциус, воспоминания про историю с яблоком и про Обливиэйт после той истории с дождем. А вот смириться с тем, что больше ничего никогда… это и тогда не удалось, и теперь не получалось тоже. Северус знал один выход – насытиться горем, сделать так, чтобы оно перелилось через край, может быть, после этого отпустит? Может, после встречи с Люциусом он сможет сказать себе «все», и начать жить свободно. Трахаться, например, с Энди. А что? Симпатичный парень, на недоумка не похож, до такого утонченного мага, как Люциус, конечно, далеко, но… Северус вдруг подумал, что и Энди-то в конечном итоге он выбрал, потому что тот был похож на Люциуса внешне. Блондин с широкой костью, развитыми мускулами, белой кожей. Пусть он и загорал до шоколадного цвета, одевался так, как одевалась современная молодежь, носил бандану и, благополучно еще в детстве вывезенный матерью в Париж, совершенно ничего не понимал в политике и был очень от нее далек. И все же было во внешнем виде этих двоих что-то общее. Вот только все подкаты Энди до сегодняшнего дня Северус воспринимал в духе хорошей шутки, не иначе. Выпустив сову, он вернулся в гостиную, отсчитывая количество часов, через которое уже можно было ждать Люциуса. До Уилтшира около 400 миль, почтовой сове лететь это расстояние не меньше четырех часов, а уставшей и все пять. Потом еще час на просмотр воспоминаний, если у Люциуса не будет других срочных дел. Впрочем, само по себе появление флакона без надписи уже должно его напугать и заставить отложить все остальное. Компромат во флаконе выдающийся, следовательно, Люциус отправится к Северусу первым делом, как только посмотрит воспоминания. Значит, он будет здесь к ночи. У кресла лежала стопка книг. Поттер зачаровал их на случай, если Северус не сможет читать сам, и теперь Северусу предстояло прослушать древнегреческий трактат, который с выражением читал поттеровский голос. Хорошо, что сегодня было не первое апреля, в этот день, что бы Северус ни открывал, интонации Поттера становились похожими на интонации проституток из Лютного. Это действительно было очень смешно, вот только запомнить что-либо из прочитанного таким тоном было невозможно. Северус вздохнул, чувствуя, как противно дрожат руки, и открыл трактат. Через пару часов он понял, что не воспринимает ничего. В мысли упорно лез Люциус, встреча в доме, предпоследняя встреча, последняя, первая, шелк волос, льющийся с газетной страницы. Пружина, скрутившаяся в животе час назад, казалось, затаилась, готовая в любой момент разогнуться, выстрелить, разорвать Северуса изнутри. Он вспомнил, как так же вот напряженно ходил вокруг постели Люциуса, ждал, пока тот позволит ему прикоснуться к воспоминаниям. Тогда казалось, что это поможет, что-то решит. Люциус спал, под чарами, после лекарств, и Северус вдруг отчего-то начал ему рассказывать о том, как все эти годы не смел и подумать о нем, как в школе старался попасться на глаза лишний раз, каждый вечер торчал в самом углу слизеринской гостиной, ненавидя быть на людях, только чтобы слышать голос. Как потом уже во взрослом возрасте его пригласили в Прагу, на частный ужин к одному из известных европейских зельеваров, и это могло помочь его карьере, как раз в тот период, когда репутация Северуса была хуже некуда, но Люциус позвал его проконсультироваться по поводу кое-каких зелий, это была совершенно пустяковая консультация, которую можно было оказать и через день, и через три, и которую Люциус мог получить на самом-то деле у любого аптекаря, и Северус послал к черту ужин и помчался к Люциусу. И про Миллера, про всю эту историю с антикруциатусным Северус тогда Люциусу тоже вдруг рассказал. Начал изливать душу и уже не мог остановиться. И самому было смешно, что может позволить себе только такую дружбу. Один выполняет свою клятву, когда другой под сонными чарами, а другой в таком же одностороннем порядке откровенничает. Северус не знал, изменилось ли что-то сейчас. Поттер однозначно считал его другом и сам откровенничал с ним, похоже, даже больше, чем с теми же Уизли и Грейнджер, спрашивал совета, в том числе когда дело касалось личной жизни, будто бы Северус в этом мог что-то понимать. Но сам Северус не делился почти ничем, и не только потому, что не располагала немота. Он все равно ощущал Поттера слишком младше себя, перестал воспринимать его как ученика, но не перестал – как сына Лили. А с детьми школьных друзей не откровенничают. Бой часов напомнил ему, что уже семь часов – время ужина. Северус покорно пошел на кухню, разогрел на суперсовременной плите антрекот, доставленный из ближайшего ресторана, и даже поковырял еду вилкой. Кусок в горло не лез. Однако надо было занять себя чем-то, и Северус решил, что лучше займется цветами. Он вернулся в гостиную, снял с окна горшок с орхидеей и понес его обратно в кухню. И застыл в полуметре от двери, услышав за спиной характерный шум. К тому, что Люциус Малфой приземлится посреди гостиной за его спиной, Северус почему-то не был готов. Гарри выдал ему портключ на случай, если Северус захочет пригласить кого-нибудь, но Северус полагал, что гость окажется, как ему и положено начать визит, в прихожей. Кроме того, он не ожидал, что это случится столь быстро. - Сколько? – спросил Малфой, едва Северус успел развернуться. Северус аккуратно поставил горшок с орхидеей на стол. Люциус был в парадной мантии, тончайшего шелка по случаю лета, но отделанной горностаем, пальцы унизаны перстнями, в том числе на безымянном красовался символ рода, знаменитый алмаз Малфоев. Его Люциус надевал только в самых торжественных случаях, боялся, что украдут. Должно быть, сова нашла Люциуса на каком-то министерском приеме. Лицо его, казалось, ничуть не изменилось за те четыре года, что они не виделись. Что ж, маги стареют медленно, а Люциуса, помнится, не сажали даже под домашний арест. - Сколько? – повторил тот жестким, нетерпеливым тоном. Северуса передернуло. - Если ты смотрел воспоминания, - медленно начал он, - то должен был видеть и то, где я давал клятву никогда намеренно не вредить тебе. Боль в горле усилилась, должно быть, от волнения, и голос сразу изменился, стал надтреснутым. Люциус, похоже, был удивлен увидеть его таким. Во всяком случае, теперь он явно уставился на шрамы, которые уродовали шею Северуса. - Я не все просмотрел, - признался Люциус, переводя взгляд на его лицо. – И неужели бы ты не нашел способ обойти клятву, если бы захотел? Северус усмехнулся: - Будем считать, что я не настолько умен. Ты не обратил внимания на плотность воспоминаний. Она такова, что их невозможно теперь увидеть в моих мыслях. И я не признаюсь в этом и под веритассерумом. Ментальная магия была тем немногим, чем он по-прежнему владел в полную силу. По правде говоря, он ожидал, что сделав воспоминания призраками, сможет приглушить боль тоски по Люциусу, но теперь, когда живой, реальный Люциус стоял здесь, эта тоска вспыхнула с новой силой. - Если ты не собираешься меня шантажировать, к чему же тогда сегодняшнее явление мистера Поттера в Малфой-мэнор и его обещание засадить меня в Азкабан, если по моей вине хоть волос упадет с твоей головы? Кажется, чего-то такого Северус и боялся. - Я не отвечаю за мистера Поттера и дикие идеи, которые приходят ему в голову, однако не вижу причин, по которым бы тебе к нему не прислушаться, - сказал он, подумав. - Он знает? – вскинулся Люциус. - Нет. Я не имею привычки откровенничать о своей личной жизни с посторонними людьми. Вздох облегчения Люциуса был слышен, наверное, за пределами Парижа. - Что ж, - продолжал Северус, - ты можешь быть уверен в том, что опасности для тебя я не представляю. Полагаю также, что мы можем считать наш разговор законченным. Порт-ключ доставит тебя туда, откуда принес. - Я рад, что ты жив, Северус, - сказал Люциус, не обращая внимания на грубость. Северус кивнул. Потом, не отвечая, пересек гостиную, пройдя как можно дальше от Люциуса, и вышел в лабораторию. На столе стояла баночка с бальзамом. Северус растворил ложку бальзама в остывшем чае и выпил. - Однако, - сказал Люциус за его спиной, - если ты не собираешься шантажировать меня, к чему тогда воспоминания? - Чтобы выманить тебя и объясниться. Чтобы ты наконец перестал нервировать Поттера своим присутствием. Внезапно Северус почувствовал ужасную слабость. На что он вправду надеялся? Ведь надеялся все же. Врал себе, что хочет все прояснить, а сам просто хотел увидеть Люциуса… Просто увидеть. Все тот же мальчик, дрочащий на мечту. Люциус молчал. - Уйди, пожалуйста, - устало сказал Северус. Бальзам почти не помог, и боль в горле стала такой сильной, что ему хотелось упасть в кресло и просто расплакаться. От всего сразу. От этой беспомощности, осознание которой все больше и больше накрывало его. Палочка Северуса лежала тут же на столе. Она всегда тут лежала. На всякий случай, если что-то все же получится. Он сжал ее. - Что происходит? – спросил Люциус, и в голосе его вдруг прозвучала тревога. – Северус, что с тобой? - Просто уйди, - прохрипел Северус, не в силах больше говорить. – Убирайся. Он развернулся, продолжая сжимать палочку в руке. В один момент все, создаваемое им с таким трудом четыре года, рухнуло. Он воображал себя свободным, сильным? Да ладно! Кого он, в конце концов-то, пытался обмануть? Северус покачал головой, горло сжимало спазмом, не пропуская ни звука. Руки дрожали, ноги были готовы вот-вот подогнуться, сознание начало путаться. Все-таки волнение было слишком сильным, и приступ подстерег его. Вцепившись одной рукой в стол, чудом удерживаясь на краю сознания, Северус принялся перебивать приступ – дышать размеренно, сначала на счет три, потом на четыре. Перед глазами колебался туман, звуки города за раскрытым окном доносились словно сквозь вату, и в этот момент Северусу уже было совершенно наплевать, что Люциус увидит его таким. Но он не справился - слишком хотел справиться, слишком поторопился перейти на четыре, и сознание безнадежно ускользало, лишая тело остатка сил, и Северус уже не смог почувствовать, как сильные руки бережно подхватили его в последний момент, и услышать, как голос, полный глубокого удивления, произнес: «Мерлин мой!».