Сказка для Северуса Снейпа-2

Задержка в поставках всегда раздражала, однако в эту минуту, когда толстый таможенник сказал: «Дорогой мсье, вы видите, все для вас, но пожалейте и нас тоже – с тех пор как вышло распоряжение министерства, мы все с ног сбиваемся. Помню, помню об особых пожеланиях мсье Мюрре, но при всем нашем горячем желании мы управимся с ракушками через час и никак не раньше», Северус почувствовал отнюдь не досаду. Вид у мсье Адамо был цветущий, а вовсе не загнанный, хоть тот и вытер демонстративно пот с выдающегося, обрамленного густыми черными кудрями лба, и в другой раз Северус не преминул бы проехаться на этот счет, но сейчас он испытывал неимоверное облегчение. Если бы жемчужницы, а также другие части заказа Мюррея были готовы, пришлось бы немедленно возвращаться – эти ингредиенты не из тех, что можно уменьшить, а по прикидкам Северуса умещались они минимум в пять ящиков и долго таскать их с собой он точно бы не смог. Поэтому Северус, распрощавшись (на очень плохом французском) с мсье Адамо до поры до времени, обновил маглоотталкивающие чары и вышел из здания, которое по фасаду напоминало скорее музей, а не таможню. В Париже было все не так, как в Лондоне. Насколько Северус раньше слышал от Люциуса, улицы, где проживали маги, здесь образовывали не один квартал, а несколько. Были кварталы для аристократов, кварталы торговцев, промышленников и кварталы магической богемы – в нем жили создатели артефактов и маги-художники. В Англии маги предпочитали селиться подальше от города, здесь наоборот – основная часть сообщества проживала в Париже. Однако, как найти все это, Северус и понятия не имел. Спрашивать Адамо ему не хотелось. Он и так с трудом вспоминал французские слова, английский Адамо был примерно того же уровня. Да и не магические кварталы были целью Северуса. Мальчик из сказки вырос в маггловской семье. Значит, следовало выйти из тени и спросить магглов. Наскоро трансфигурировав мантию в короткое пальто, он перешел дорогу – напротив был парк, и по случаю хорошей погоды и выходного в нем была целая толпа народа, некоторые просто гуляли, а некоторые сидели на лавках и читали. Одна парочка, хотя трава была сырая после недавнего дождя, даже рискнула устроиться на газоне. Северус снял антимаггловские чары и на секунду застыл перед фонтаном, пытаясь сосредоточиться только на струях воды и утишить сердцебиение. Он помнил названия улиц и квартала из сна и вдруг страшно испугался, что их не существует на самом деле, что все это от начала и до конца выдумка. Выругав себя за трусость, он решительно подошел к ближайшей женщине с коляской, которая претендовала если и не на уроженку Парижа, то по крайней мере на кого-то, проживающего здесь долгое время. - Как мне пройти в квартал Марэ? - спросил он, с трудом подбирая французские слова. - Так вы в нем, - удивилась женщина. Несмотря на подспудную надежду, ответ все же ошеломил его. Впрочем, он мог слышать это название когда-нибудь от кого-нибудь и забыть. Да от того же Люциуса, который в юности проводил в Париже много времени. - А улица Тюренн? Женщина показала рукой на угол здания. Как понял Северус, за парком ему следовало обогнуть всего лишь два дома. Он наскоро поблагодарил и направился к выходу. Все это казалось невозможным, невероятным. Однако через несколько минут он уже стоял на улице Тюренн и рассматривал одинаковые серые дома, почти такие же, какие были в его сне. И он знал, что дома эти никогда не видел. Даже если Люциус и бывал здесь, чтобы увидеть их, ему, Северусу, следовало проникнуть хотя бы в разум Люциуса, а не делал этого никогда. Он прислонился к стене ближайшего дома и закрыл глаза. Сердце не успокаивалось. Оно то начинало бежать, как преступник от дементоров, то, наоборот, замирало, вызывая страх, что последнее его биение станет совсем уж последним. Так Северус чувствовал себя три раза в жизни. Первый раз – когда увидел, как соседская рыжая девчонка заставила цветок превратиться в бабочку, второй раз – когда мама привела его в Косой переулок, третий – когда Люциус на церемонии распределения подал ему руку. Париж… Париж был таким же чудом, подтверждающим надежду на чудо. Стиснув грудь рукой – чтобы сердце не выскочило, Северус как можно яснее представил себе дом из сказки, наскоро набросил антимаггловские чары и аппарировал. Он оказался на углу улицы, прямо перед ним был ресторанчик и люди, которые сидели на веранде, сейчас оглядывались, озадаченные, видимо, внезапным хлопком. Северус задрал голову вверх, рассматривая серый дом над ресторанчиком и распахнутое мансардное окно на пятом этаже. Он знал, что нашел его. В этом не было никакого сомнения. Дом из сказки существовал. Северус ясно вспомнил запах подвядшей сирени, вазу на этажерке, неровную майскую погоду – солнце после долгих дней дождя. И Люциус… пьяный и такой красивый Люциус. Люциус, который никогда не станет доступен для него, несмотря ни на какие сказки. На грудь Северуса словно легла невидимая холодная рука. Он отвернулся и зашагал прочь. Проклятая шкатулка! Вот как она действует – сводит с ума, показывая то, что осуществить невозможно. Если бы она была сейчас здесь, то он бы шваркнул ее о мостовую, но к сожалению, ее здесь не было. Юный Северус, вероятно, отыгрался бы на магглах, сбивая их с ног порывами сильного ветра, с мрачным удовлетворением наблюдая, как они ломают руки и ноги. Зрелый Северус слишком хорошо знал, какие угрызения совести за этим последуют. Он всего лишь собрался с мыслями и, аппарировав к таможенному пункту, заставил себя не думать о Люциусе, а весь остаток дня провел, работая над зельями – тем самым, для своего важного заказчика, и волчьелычным для Люпина. Однако ночью Северусу вновь приснился Люциус. Они лежали на шкуре у камина, оба прикрытые лишь до пояса мантией Северуса, и Люциус, божественно прекрасный, опираясь на локоть, щекотал пером сосок Северуса. А Северус рассматривал стоящие дыбом и золотящиеся в свете пламени волоски на его груди и вздрагивал, предвкушая то, что последует… За утро воскресенья по дороге в столовую Северус назначил двенадцать отработок на следующую неделю. *** Шкатулку он отдал Люциусу в воскресенье вечером. Под клятву о том, что Люциус вернет ее ему или тому, кого он укажет, через десять дней, в том случае, если воспользуется, и в том случае, если не сможет воспользоваться, и что Люциус сообщит ему любую информацию, связанную со шкатулкой, за исключением собственно видений. Видениями Люциус отказался делиться наотрез, и хотя Северус чувствовал, что на самом деле он мог бы дожать его, но также чувствовал, что это могло стать концом дружбы. Он прекрасно помнил те моменты, когда Лорд лез в его собственные мысли, и раскрывать столь личное, практически выворачивать себя наизнанку – что могло быть хуже этого? Унижение быть раздетым на публике представлялось Северусу более слабым. В конце концов, тело поддавалось чарам коррекции или могло быть заменено оборотным средством, его можно было исправить также зельями или упражнениями, оно было и оставалось чем-то внешним, а мысли и желания составляли саму суть человека. И позволить проникнуть в нее – это словно разрушить себя. Поэтому он изначально рассчитывал на дискуссию о видениях как на часть для торга – пусть Люциус почувствует, что что-то отвоевал. Победа поднимет ему настроение, а хорошее настроение заставит забыть о других неприятных деталях сделки. Отрезок в десять дней Северус выбрал потому, что после этого срока должен был вернуться Лорд. Если тот увидит шкатулку в мыслях Люциуса, это может стать большой проблемой. Потому единственным выходом казалось вернуть шкатулку до этого момента, а также устроить Люциусу хороший Обливиэйт. От последней идеи было противно, но безопасность Северуса как шпиона была важней. Северус вернулся домой около полуночи, сел в кресло, призвал чашку горячего чая и задумался. Казалось, можно было уже расслабиться – маловероятно, что Люциус решится нарушить нерушимый обет, скрепленный свидетелем. Северусу пришлось прибегнуть к услуге того человека, который задолжал ему, и он знал, что это было унизительно для Люциуса, но в конце концов, Обливиэйт, наложенный на свидетеля, стал выходом и здесь. Проводив свидетеля, Северус вернулся в Малфой-мэнор и застал Люциуса вполне довольным на вид. Они отпраздновали сделку парой бокалов хорошего вина, и Люциус, вопреки ожиданиям Северуса, даже не торопился от него избавиться. Все получилось, однако напряжение не уходило. Возможно, этому способствовало то, что, совершая сделку с Люциусом, Северус чувствовал себя виноватым. Как будто Люциусу по право должно было принадлежать то, за что Северус брал теперь награду. И он не мог отделаться от этого противного чувства внутри, что пал в глазах Люциуса окончательно и бесповоротно. Самым неприятным было то, что никакой новой информации о шкатулке Северус так и не получил. Взяв шкатулку – и Северус был готов покляться, что эта дрянь пошла к Люциусу более чем охотно, - Люциус сказал, что сообщил Северусу ровно то, что знает, что он даже выписал сведения из семейных хроник и свел их в единый документ, чтобы ничего не упустить. Теперь бесполезный пергамент валялся у ног Северуса. Он скомкал его и отправил в камин, но тут же вскочил и призвал свиток обратно - во всем происходящем точно был какой-то подвох, и Северусу, который вспомнил, как именно Люциус передал ему пергамент и что именно говорил при этом, пришло в голову, что Люциус мог наложить на пергамент второй ряд слов. Однако чары показали, что пергамент был не заколдованнее обычного сочинения школьника. Северус еще раз прошелся в памяти по упору Люциуса на: «Здесь все имеющиеся у меня сведения…» Если Люциус не зашифровал послание, которое не хотел раскрывать, оставалось только одно – сведения были у кого-то другого. И Люциус знал, как их получить. Бросив пергамент в камин, на этот раз окончательно, Северус упал со вздохом обратно в кресло. Клятва обязывала Люциуса сообщать обо всем, что он узнает. Следовательно, эта информация от него, Северуса, не уйдет. Но почему Люциус, в таком случае, так стремиться скрыть от него источник? Эта мысль неожиданно царапнула ревностью. Воображение Северуса нарисовало Родерика Уинсли, широкоплечего красавчика артефактора, американца, с которым Люциус познакомил его лет пятнадцать назад. Чем-то он напоминал Локхарта, но в Уинсли не было ни слащавости, ни смазливости, лишь благородство представителя древнейшего рода, и конечно нищий полукровка проигрывал ему по всем статьям. Северус застонал, вспомнив, как близко Уинсли наклонялся к Люциусу и как осыпал его похвалами, называя лучшим артефактором Европы, и как румянец расцветал на лице Люциуса. А ведь Люциус летом был на тайном сборище артефакторов во Франции… Швырнув чашку в стену и проследив, как она рассыпалась на тысячу фарфоровых брызг, Северус заставил себя убрать осколки так медленно, как только мог. Потом так же медленно встал и направился к выходу из комнат. Похоже, шкатулка всерьез решила свести его с ума. Это означало, что нужно найти средство избежать подобных последствий и как можно скорее. Но для начала Северусу просто требовался свежий воздух.