Бег на месте

Они оба не спят всю ночь, каждый думая о своем. Джехен сидел на кухне и даже не знал, что с ним будет дальше после ухода Доена. В том, что тот уйдет, он не сомневался, ведь он был слишком благочестив в самом странном понимании этого слова. Как бы оно ни было ненавистно самому Доену, все же часть правды в этом была. Доен отчаянно кутался в халат и лежал в постели, не зная, что делать дальше. Те глаза Джехена, его слова, его поступки стали каким-то новым открытием, и Доен догадывался об этом. Он всегда подозревал, с первой секунды их знакомства, что Джехен совершенная тьма, но предпочитал закрывать глаза, поддаваясь его очарованию и соблазнительной мягкости. Он заманил его, а Доен просто послушно пришел, даже не сопротивляясь ни секунды. И Доен приходит к выводу, что все с самого начала было неправильно: не он сделал это с ними обоими, а лишь он сам погубил это невесомое счастье. Он с самого начала был грешен и лишь верил в то, что никогда не станет таким же, как и остальные люди, - развращенным и порочным, но в итоге из-за его неверного выбора все разрушилось. Настоятель был прав, когда говорил, что Доен должен всегда находиться в стенах церкви, как можно меньше контактировать с другими людьми, чтобы не стать таким же, чтобы они не коснулись его непорочности своей грязью. Пока он одевается утром, стоя перед зеркалом, то задумчиво перебирает пальцами серебряный крестик, который никогда не снимал. Сейчас внутри все будто жгло, стоило ему посмотреть на него и подумать о том, сколько всего он совершил и что заставил Джехена поверить в то, что они всегда будут вместе. Что заставил его раскрыться, довериться, а затем бросил его своим отчуждением. Доен тихо складывает несколько необходимых вещей в сумку, а затем выходит из комнаты. Он останавливается у кухни, видя сгорбленный стан Джехена, сидящего за столом над кружкой кофе. Этот Джехен - всегда сильный, уверенный, обольстительный - был другим, и Доен теперь видел его другими глазами. Как ни странно, но даже после раскрытия тайны он не выглядел как абсолютное чудовище. Он убил стольких людей ради пустого мщения, но Доен корил самого себя за то, что продолжает его оправдывать, винить самого себя за то, как причиняет ему боль, и желает оставить все, как есть. Джехен чувствует пристальный взгляд на себе и медленно поворачивает голову, чтобы взглянуть на Доена. Его взгляд падает на сумку в его руке, и он не сдерживает шумного выдоха, будто действительно все понимает. Доен не смотрел укоризненно, а лишь с сочувствием, с таким сожалением и виной, будто это он убил всех этих людей. Он тихо произносит: - Я... ухожу. Джехен сглатывает ком и делает вид, будто это его никак не задевает, хотя Доен видит, как сильно он сжимает пальцы на кружке: - Куда же? Хотя постой, я даже знаю, к кому. Доен его перебивает: - Я не к Юте. И важно ли, куда я ухожу, если мы оба упускаем из виду самое важное? Причину всего этого. - Именно поэтому я ничего не говорил тебе. Я знал, что ты слишком благочестив, чтобы вынести все это. В Доене вдруг поднимается волна раздражения, и он стискивает ручку сумки, пытаясь сдержаться. - Не смей произносить этого слова. Джехен на этот раз смотрит вызывающе и нагло и усмехается: - А что? Тебя это так задевает? Надо отдать должное тому старику: он хоть и жуткий тип с садистскими наклонностями, но по крайней мере умеет дрессировать собачек, чтобы они были покорны даже тогда, когда его нет рядом. Продолжаешь быть таким правильным, хотя сам давно развращен. И заметь, ты был таким уже до встречи со мной. - Что? Джехен лишь нагло переспрашивает: - Что? Он встает из-за стола и засовывает руки в карманы, делая несколько шагов навстречу. - Будь ты настолько непорочен и праведен, ты бы не отдался мне никогда. Продолжил бы служить своему Господу, называл бы меня грешником и пытался бы наставить на путь истинный. Но взгляни: не прошло и двух недель, как ты мило стонал под тем деревом от моих прикосновений. Ты сам себе всегда боялся признаться, но ты втайне мечтал, фантазировал о той, другой жизни за стенами церкви. Как бы ты, например, отдавался какому-нибудь мужчине или же пробовал бы алкоголь. А тут я, готовый тебе это все показать. Я - как прекрасная возможность покинуть скучную жизнь. Доен вдруг кричит: - Замолчи! Джехен замолкает, удивляясь такой перемене настроения, а Доен тяжело дышит, глядя прмо перед собой. Слова Джехена были едкими, но Доен прервал его не потому что их было больно слышать, а лишь потому что это была правда, которую он сам себе долгие годы боялся озвучить. Доен срывается с места, и Джехен вздрагивает, когда слышит громкий хлопок двери. Доен буквально залетает в автобус и тяжело дышит, пытаясь успокоиться. Джехен был теперь открыт, и это делало больно. Когда настоятель видит Доена в дверях церкви, то неверяще вздыхает. Доен выглядит расстроенным и потерянным, и когда он видит настоятеля, то лишь целует его руку и тихо произносит: - Прошу, настоятель, примите меня в священную обитель. Я так нуждаюсь в помощи Господа и просветлении. Старик лишь довольно улыбается: - Конечно, дитя. Мы обязаны помогать таким, как ты. Доен живет в той же комнате, в которой он жил почти всю свою жизнь: там, как и прежде, темно и сыро, но он лишь равнодушно присаживается на постель. Настоятель обходит комнатку, чтобы стереть пыль с мебели, и произносит: - Сын мой, где же ты пропадал? Я столько времени тебя искал, боялся, что с тобой что-то случилось. - Я... просто потерялся. И сбился с пути. Мне так нужно знать, настоятель, почему же люди так злы. Почему они совершают столько злодеяний. - Это в природе людей. Не Господь задумал их такими, это все происки Дьявола, что хочет сбить их с верного пути. Каждый из нас - Ева, стоящая у дерева, но к сожалению, почти все делают такой же выбор, как и она - поддаются искушению. Я так понимаю, и ты стал Евой, в итоге изгнанной из Рая. Настоятель смотрит на удивление проницательно: он не всегда был плохим и пугающим, хоть и руководствовался трактовкой Библии и прочих священных писаний, он все же мог дать какой-никакой, но мудрый совет и заставить прийти к верному решению. Доен сознается: - Да. Я согрешил, настоятель. И знаю человека, что совершил нечто ужасное, но что еще хуже, я его оправдываю, будто не считаю преступником. Что со мной, скажите? Он снова плачет, и старик лишь приглаживает его волосы, утешая, а Доен все никак не может остановиться. Он сгибается, закрывая лицо ладонями, и слышит тихое: - Такое бывает, когда пытаешься следовать не зову собственной совести, а запутавшегося сердца, которое хочет закрыть глаза на грехи и злодеяния другого. Особенно, если любит. Доен удивленно поднимает взгляд на настоятеля: - Вы знаете? - Иначе не скажешь и не объяснишь. Но мы искореним это зло из тебя, поскольку ты обязан быть верен только Господу. Лишь он достоин истинной любви. - Но как? - Оставайся жить. Будем молиться, говорить, и в конце концов, будешь прощен. С этими словами он уходит из комнаты.