***
Они расходятся по домам, чтобы обсохнуть; ярмарка работает допоздна, и все хотят пойти, но не в мокрой одежде, поэтому они договариваются встретиться у колеса обозрения в восемь и разделиться. Стэн провожает его до дома, хотя Ричи знает, что он, скорее всего, умирает от желания вернуться к себе и принять полный душ, включая шампунь и проверку на клещей. Ричи на самом деле не хочет участвовать в любом Разговоре с большой буквы, который Стэн сейчас обдумывает у себя в голове. Но из-за того, что Эдди посмотрел на него так, словно собрался засыпать вопросами, — а Ричи сейчас пытался разобраться с проблемой того, что его тринадцатилетнее тело хочет расцеловать тринадцатилетнее лицо Эдди, пока его сорокалетний мозг хочет посадить себя в тюрьму за это, — он позволяет Стэну помахать Эдди рукой, и они вместе возвращаются в город; руки Ричи в карманах. — Значит, мы его не убили, — говорит Стэн тихим голосом и пинает маленький камешек перед собой. — Когда мы– в смысле когда Оно возвращается. Ричи пожимает плечами. — Я не знаю, как помочь тебе с этим, приятель, — честно признаётся он. — Я не знаю, что творилось у тебя в голове, или как убедить тебя вернуться, или что ты тогда чувствовал. Я просто... Я даже не знаю, что сказать. И даже если бы знал, каждый раз, когда я пытаюсь о чём-то рассказать, слова как будто превращаются в желе прямо у меня на языке, и я случайно проглатываю их. Стэн смотрит на него долгим, проницательным взглядом. — Ты правда другой, — бормочет он. — В смысле... Ты правда не ребёнок. — Честно говоря, Стэнли, — невольно шутит Ричи, — когда ты родился, тебе уже было психологически где-то за пятьдесят. И я вообще не понимаю, зачем они тряслись над твоей бар-мицвой, ты, наверное, вышел из своей мамы с пышными усами. — Он говорит «усы» с британским акцентом, и это звучит так же, как и тогда, когда ему было тринадцать. Блять. Он вообще-то преуспел в этом деле. Стэн закатывает глаза и толкает Ричи, прежде чем снова засунуть руки в карманы. — Это странно, — решает он. — Правда. Я не знаю. Охренеть как странно. Ричи кивает. Он тоже засовывает руки в карманы, имитируя позу Стэна, и отступает назад, так что они идут рядом. Он пытается, но не может открыто не смотреть на профиль Стэна; на милые и беспорядочные изгибы кудряшек, на кончик носа, на его поджатые от мыслей губы. Ричи понимает, что он забыл Стэна из-за магии Оно, но сейчас, глядя на него, это кажется таким невозможным. Магия кажется настолько несущественной перед лицом сильной любви тринадцатилетнего Ричи, которую он испытывал к нему, и сильного желания защищать его и того, чтобы Стэн тоже защищал его в ответ. Стэн всегда испытывал страх, но он был и храбрым. Вы должны бояться, чтобы быть храбрыми, разве не так? Разве не в этом всё дело? Ричи был слишком тупым, чтобы бояться, а может быть, просто слишком беспечным. Он никогда особенно не беспокоился о том, жив он или мёртв; ему никогда не нравилась боль, и в каком-то непонятном смысле ему нравилось не быть мёртвым, но эти мысли не находились всё время у него на подкорке, как у Стэна, чьи тревоги нависали над ним, постоянно напоминая о том, что... что? Ричи этого не знал. Ричи никогда не спрашивал. — Ты, э-э... хочешь поговорить об этом? — предлагает он, чувствуя себя неловко. — Ну, не обо мне, или, конечно, мы можем поговорить обо мне, если хочешь, но вдруг... Не знаю, старик. Ты хочешь обсудить что-то другое? Стэн останавливается. Он долго смотрит на Ричи, потом слегка улыбается и пожимает плечами. — Не обижайся, — говорит он, — но только не с тобой. Может быть, если мой Ричи вернётся. Но ты всего лишь переодетый взрослый. Ричи удивляется тому, как сильно это его задевает, хотя Стэн объективно прав: этот Ричи не друг Стэна; Старый Ричи просто позаимствовал его. — Слушай, я тоже не очень хорошо провожу время, приятель, — отвечает он чуть более ворчливо, чем хотел. — В этом теле у меня постоянно зудят яйца. Половое созревание — ёбаный отстой. Стэн смеётся и, толкая его плечом, возобновляет шаг. Ричи приходится немного ускориться, чтобы догнать его. Когда их темп выравнивается, Стэн опускает глаза на землю и признаётся: — Да, но я вроде как скучаю по тебе. Ричи моргает. — Я– ты что? Стэн пожимает плечами, стараясь не встречаться взглядом с Ричи. — Не знаю. Ты просто другой. Ты, но просто... — Он делает беспомощный жест и бросает попытки высказать свою мысль, быстро взглянув на Ричи, а затем в сторону, как будто он не хочет видеть, что задел его чувства. Дело в том, что Ричи понятия не имеет, что с ним происходит. Он не знает, его время здесь ограничено или он переживает свою жизнь заново; не знает, исчезнут ли его воспоминания о взрослой жизни, чем дольше он будет находиться здесь; не знает, реальность это или просто затянувшийся психотический срыв, который он переживает в самолёте из Мэна в Калифорнию; честно говоря, он ни хера не знает, что, как ни странно, является единственным общим знаменателем для него и его тринадцатилетнего «я». Но если это реальность. Если он на самом деле находится здесь. Если он забудет, и всё произойдёт так же, как и раньше. Теперь, когда он не пытается произнести это вслух, Ричи вспоминает: Старый Стэн забрался в ванну, а не в самолёт. Старый Стэн думал, что он спасает их, выходя из игры, потому что он всегда переоценивал свои недостатки, закрывая глаза на достоинства. — Эй, Стэн, — выпаливает он, протягивая руку, чтобы схватить его за запястье. Он пытается найти правильные слова, чтобы донести свою мысль, не потеряв её. Но он, — может быть, это и эгоистично, — он не хочет быть тем, кто владеет этим знанием, он не хочет быть тем, кто знает, потому что Ричи не хватает мозгов, чтобы нести ответственность. Он никогда не блистал в планировании, стратегии и остальном, но только не в импульсе; раньше, когда он ещё выступал со своими шутками, он ничего не записывал, кроме нескольких острых моментов, чтобы напомнить себе, о чём он хотел рассказать. Экспромт был его территорией. А потом одна ужасная ночь, просто настоящий провал, — и его агент сказал– — Я покончил с собой, да? — догадывается Стэн спокойным до ужаса голосом. — Именно это ты имел в виду, когда сказал, что я «вышел из игры». Я был слишком напуган, чтобы возвращаться, поэтому и покончил с собой. Стэн умнее Ричи. Он всегда был умнее Ричи. У него всегда была эта способность видеть картину одновременно целиком и в деталях. «Ему тринадцать, — напомнил себе Ричи. — Это такой конченый поступок с твоей стороны. Будь взрослым, парень. Хоть раз в своей сраной жизни будь взрослым.» Стэн просто смотрит на него и ждёт. Ричи не обязательно это говорить. Ричи не обязан ничего говорить, но он всегда был куском дерьма. С возрастом ничего не изменилось, просто он стал старым куском дерьма. Он говорит: — Да, дружище. — И тут же из него что-то вырывается, слова редеют. Всё ощущается ещё более отдалённым. Расплывчатым. Ричи кажется, что он пытается вспомнить сон, хотя и знает, что это не сон, что это произошло где-то, в какой-то временной шкале, в какой-то вселенной. Стэн ничего не говорит. Он застыл, больше не двигается, вообще ничего не делает, просто смотрит на Ричи, как будто он только что расстегнул молнию Вселенной и показал Стэну, что находится за её пределами. — Так что... не делай этого сейчас, — быстро добавляет Ричи. У него сдавливает горло, но не из-за всё более туманных воспоминаний, а из-за Стэна, этого Стэна, который стоит на грязной дороге и внезапно узнаёт что-то ужасное. Ричи качает головой, пытаясь избавиться от видения этого ребёнка в ванне, этого парня, которому позвонили и который решил, что его лучшим вкладом в команду будет не участвовать в игре вообще. И он просто... он знает, что это было решение Старого Стэна, он знает, что несправедливо выбрасывать на ветер все двадцать семь лет его жизни, но он никогда не встречал Старого Стэна. Он знает только этого, у которого достаточно тонкие запястья, чтобы он мог обернуть их одной рукой. Он не отпускает его. Он не уверен, что сможет это сделать. Его рука словно задеревенела. Стэну придётся отрубить её, если он... если он всё ещё хочет– Стэн медленно кивает, взгляд его слегка затуманен. — Ну да. Я вроде как уже думал об этом. Не о том, чтобы сделать это, а просто о том, как бы... каково это было бы — не знать... Ну. Не чувствовать себя вот так. Что-то тяжёлое оседает у Ричи в нутре. — Стэн. Стэн испускает долгий, тихий вздох. Он смотрит куда-то вдаль, куда Ричи не может заглянуть. — Я всё время, блять, беспокоюсь, — признаётся он. — Это похоже... даже когда нет чего-то конкретного, чего надо бояться, я постоянно чувствую в глубине своего живота страх, который всё время находится там и ждёт. И никакая логика не может заставить его исчезнуть. Так что я думаю... Не знаю, думаю, я понимаю. Почему он это сделал. — Стэн, — говорит Ричи. — Эй, приятель. Нет, послушай меня. Стэн пытается стряхнуть его руку. — Всё в порядке, — говорит он таким тоном, который ясно даёт понять, насколько всё не в порядке. — Честно говоря, я даже испытываю какое-то облегчение. Оттого, что знаю. Но мне и жаль, что я подвёл вас, ребята. Ричи крепче сжимает его руку. Блять. Блять. Вот поэтому Ричи был худшим кандидатом для путешествия во времени; скорее всего, поэтому его и послали обратно. Конечно, он всё испортит. Конечно, он, блять, ещё и умудрится сделать хуже. Это так чертовски... странно и тяжело, потому что Ричи чувствует себя тринадцатилетним. Глядя на Стэна, прямо сейчас, он просто чувствует именно так; он знает, что ему сорок, но он не ощущает себя на свой возраст. Он чувствует себя тринадцатилетним ребёнком, случайно вспомнившим кучу дерьма, которое с ним ещё не произошло. Ричи вдруг приходит в голову, что до сих пор он и не подозревал, как высоко ценил Стэна в детстве. Но вот это — это уже слишком, разве нет? Слишком много, чтобы вываливать на ребёнка. Он делает большой, судорожный вдох. Он закрывает глаза и плывёт сквозь туман воспоминаний. У него снова появляется это ощущение скользкой хватки, как будто он пытается нести воду в руках. Но это Стэн, и Ричи может спасти его, возможно, если он просто... если он просто сделает всё правильно. Мысль приходит к нему внезапно, так же, как и панчлайны для шуток: ему не нужно пытаться пронести воду, если это будет напиток в бутылке, тот же «Гаторейд», например. Ему не нужно говорить Стэну правду, если он может сказать ему достаточно близкую к правде ложь, которая всё равно убедит его. Ричи лгал всю свою карьеру о том, какой была его жизнь, и он повторял эту ложь столько раз, что она стала — во всех смыслах и целях — правдой. «Пошёл ты, клоун», — думает он. — Нет. Всё было не... Послушай, я не хотел ничего говорить раньше, потому что ты ещё ребенок. Но правда в том, что ты нашёл один ритуал, и в нём говорилось, что нам нужна жертва, поэтому ты... поэтому ты решил вызваться на роль жертвы. Стэн прекращает попытки освободиться от хватки Ричи. Он ещё такой ребёнок. — У тебя был план, столько пунктов... но это был дерьмовый план, и многие из нас погибли. Так что давай придумаем что-нибудь новое, ладно, приятель? — А что, если мы придумаем новый план и все погибнем? Ты сказал, что мы... ты сказал, что вы убили его в итоге. Так что, возможно, план сработал. Ричи пожимает плечами. — Да, может быть, но послушай. Из нас двоих только один должен был жить в этом мире без тебя, ладно, и это ёбаный отстой. Давай умрём вместе или вообще не умрём, хорошо? Стэн сдвигается, не отстраняясь, но поворачивая руку так, чтобы схватить предплечье Ричи. Ричи думает, что он собирается что-то сказать, но оказывается, что он просто смотрит на их руки, потому что... Оу, он довёл Стэна до слёз. Ричи притягивает его к себе в объятия, ужасаясь и раздражаясь одновременно. Он неловко похлопывает его по спине. — Эй, ну, перестань, — говорит он. — Я не знаю, что делать с ревущими детьми. Стэн слегка смеётся и обнимает его в ответ, обхватывая руками живот Ричи и крепко сжимая.***
«Точно», — думает Ричи, сидя за своим дурацким маленьким столом после того, как провёл Стэна. Его родителей нет дома; на кухне лежала записка, в которой говорилось, что они ушли на приём к врачу. Кажется, это было последнее лето, когда его отец не забывал оставлять их. Его мама всегда была более организованной, что, очевидно, вылетело в трубу, когда дела пошли ещё хуже. Поэтому Ричи научил себя не волноваться. С ней всё будет хорошо, пока она не станет другим человеком, который не узнаёт его и которого не узнаёт он. А потом, в один прекрасный день, она умрёт, и отец Ричи переедет в Блю-Хилл, и они вечно будут только обмениваться рождественскими открытками, и никогда друг другу не позвонят. И на этом всё закончится. Ричи помнит своё лицо на плакате о пропаже. Что-то вроде очевидной метафоры, подкинутой Оно, который обычно был чрезвычайно изобретательным, но в тринадцать лет это попало прямо в точку. Ричи, исчезнувший из своей собственной жизни, а его мама и папа живут в мире, где ему нет и больше не будет места. Честно говоря, Оно даже не нужно было устраивать все эти представления с зубами и мёртвыми огнями, чтобы сломить дух детей. Жизнь и так достаточно жестока. Ричи смотрит на наполовину заполненную школьную тетрадь, которую он нашёл в одном из ящиков стола. Он плохо вёл заметки, что было неудивительно. Он пишет: ПРАВИЛА 1. Если они догадываются, можно это подтвердить. 2. Чем больше они знают, тем хуже ты помнишь. 3. Ты можешь соврать. Довольно просто, думает он. Он всё ещё знает, что Старый Стэн покончил с собой, но теперь ему больше кажется, что он знает о его самоубийстве только потому, что они говорили об этом сегодня днём. И всё же, несмотря на это, он без проблем может отличить правду от своей лжи; так что, по логике вещей, чем больше знают Неудачники — тем меньше знает Ричи. «"Гаторейд", а не вода». Ему просто нужно найти правильный вкус для всех. Чтобы убедить их сделать другой выбор, не раскрывая им правду об их первоначальном выборе. Это не так уж трудно, ведь им по тринадцать. Тринадцатилетние дети просто пиздец какие доверчивые. В тринадцать лет кто-то сказал Ричи, что в 90% ресторанной картошки фри плюют, и он до сих пор не может её есть. Он пишет: 4. «ГАТОРЕЙД»: НАЙТИ СВОЙ ВКУС. Наверное, у него получится. У Ричи никогда ничего не выходило хорошо, кроме лжи; он лгал людям о том, кто он и кто они для него — странным образом его прежняя жизнь идеально подготовила его к этой задаче. Если Оно думал, что послать его сюда было правильным решением, потому что Ричи плохо проявил себя на каждом этапе борьбы, то он просчитался. Потому что Ричи, может быть, и не умный, и не храбрый, и не добрый, и не хороший, но он, блять, отличный лжец. — Игра началась, клоун, — бормочет он.***
Ярмарка выглядит точно так же, как помнит её Ричи: всё вокруг утопает в ярких красках, повсюду слишком много сахара, сигаретного дыма, и постоянно кого-то выворачивает после поездки на быстром аттракционе. Подростки в тёмных куртках толпятся у игровых автоматов, украдкой обмениваясь сигаретами, травкой, а иногда и дрочкой. Здесь нет ни одного красного шарика. Ричи не знает, замечал ли он это раньше. Билл и Бев садятся на колесо обозрения, к явному ужасу Бена, которому приходится сидеть рядом с Эдди: тот убеждён, что его сиденье провалится, и они все упадут и разобьются. — Тебе не обязательно на нём кататься, — терпеливо напоминает ему Бен, сверля взглядом дыры на затылке Билла. Билл, чья рука нервно дёргается в сторону руки Бев, но так и не дотрагивается до неё, похоже, ничего не замечает. — Стэн вот тоже не катается. — Стэн боится высоты, — пренебрежительно говорит Эдди. — Я боюсь неисправности конструкции. — Похоже, это всё-таки хорошая причина, чтобы не кататься на старом и прогнившем колесе обозрения, — вздыхает Бен и, наконец, поворачивается к нему. Эдди протягивает ему кусочек своего «Муравейника». Бен долго смотрит на него, потом говорит: — Нет, спасибо, я не голоден. Тебе станет легче, если ты поедешь с Ричи? — Эдди не может ехать со мной, — сразу же выпаливает Ричи, потому что если он будет заперт в маленьком пространстве с Эдди, тот использует шанс задать ему вопросы, на которые он ещё не придумал хороших ответов. — Я еду с Майком. — Мне не нужно ехать с Ричи, чтобы мне стало легче, Ричи мне не отец, — говорит Эдди одновременно с ним. Они смотрят друг на друга, а потом отворачиваются; Ричи чувствует, как его щёки горят, и это ужасно. Боже, у него вообще не было никакого контроля над реакциями его тела в этом возрасте. Майк легонько похлопывает Эдди по плечу. — Колесо обозрения достаточно крепкое, — уверяет он его. — Мой дедушка обычно помогает с его установкой. Ты в безопасности, чувак. Эдди издаёт неопределённый пыхтящий звук — верный признак того, что он не верит Майку, но слишком вежлив, чтобы оскорблять его дедушку. Однако у него нет возможности придумать ещё один аргумент, потому что к Бев и Биллу опускается пустая кабинка, а затем Эдди и Бена сопровождает скучающий подросток в жилете работника ярмарки к следующей кабинке. Ричи смотрит им вслед, а Бен слишком занят нескончаемым потоком нервного лепета Эдди, чтобы посмотреть, целуются ли Билл и Бев. Ричи всё ещё слышит бессвязную болтовню Эдди, даже после того, как они с Майком занимают свои места на два ряда позади них. Едва они скрываются из виду, Майк лезет в карман и достаёт пакетик «Эм энд Эмс». Он высыпает себе пригоршню, а затем предлагает пачку Ричи, которую тот принимает. — Интересно, почему я остался, — размышляет Майк с набитым шоколадными конфетами ртом. — Я знаю, что ты не можешь мне сказать, просто... Мне здесь даже не нравится. Зачем мне было оставаться, когда вы все уехали? Ричи высыпает в рот слишком большую пригоршню «Эм энд Эмс» и, пока тщательно пережёвывает их, обдумывает его вопрос: телефонный звонок; Старый Майк встречал их в ресторане; нервное напряжение его плеч, когда они все сели. Старый Майк тоже был сексуален, вспоминается Ричи. С небольшим отрывом от Бена, который, конечно, стал нереально горячим, легче заметить, что все они довольно хорошо постарели, кроме самого Ричи. Для библиотекаря Майк был довольно-таки измотан. Ричи готов был поспорить, что все городские девочки-подростки таинственным образом по-настоящему увлеклись учёбой, когда он занял стойку регистрации. Честный ответ, наверное, заключается вот в чём: Майк никогда не чувствовал, что ему есть место где-то ещё, кроме как рядом с Неудачниками, и он остался в Дерри после того, как они все уехали, потому что так он был ближе всего к ним. Но Майк был умным, возможно, даже самым умным из них, хотя и не таким откровенным ботаником, как Бен. Бену нравилось знать факты, а Майку нравилось размышлять. Ричи помнит, как Майк спросил его однажды, много лет назад, как Ричи думает, можно ли людям платить за то, что они философы. Ричи ответил: «Только очень, очень скучным людям, Майк.» Ричи знает, что Майк застрял в Дерри не потому, что он сказал ему, что изучение этики было скучным занятием, но он также знает, что ни один человек и не сказал ему, что его ум чего-то стоит. Ни его дедушка, ни, конечно, Ричи; и может, в этом и была причина. Майк чувствовал, что его место только рядом с Неудачниками, потому что все его попытки найти другое место не увенчались успехом. — Я не могу... ты же знаешь, мне трудно говорить об этом. И помнить, — медленно произносит Ричи. — Но я думаю, что это... как-то связано с колледжем. Ты не поступил. Конечно же, он окончил колледж. Чтобы стать библиотекарем, даже библиотекарем в таком маленьком городке, как Дерри. Но он точно, блять, не собирался становиться философом и изучать этику. Майк моргает. — Что? — Да, я знаю. — Ричи пожимает плечами, изображая смущение. — Не густо? Но это... я думаю, ты не ходил в колледж. Не знаю. Там что-то насчёт денег. Майк откидывается на спинку сиденья, выглядя немного ошарашенным, и тупо глазеет на ярмарочную площадь. — Он, блять, не заплатил за мой колледж, — бормочет он. — Охренеть, я не могу поверить, что он не заплатил за мой колледж, после всех этих разговоров — лучше так, чем вообще никак. И он даже не... — Да, вроде было слишком поздно разбираться с финансированием, — говорит Ричи так небрежно, как только может. — Слушай, ты же можешь получить стипендию где-нибудь ещё. В смысле очевидно, я не закончил колледж, так что ни хрена не знаю об этом процессе, но спорю, что информации об этом много. Типа про гранты и всё такое. Майк бросает на него долгий взгляд. — Почему ты не закончил колледж? — спрашивает он. — Потому что я слишком крут для этого, — отвечает Ричи. — Я отходил год, а потом бросил, потому что хотел заниматься чем-то классным, а не всякой хренью, — он морщится, его собственный голос отдаётся эхом в голове: «Очень, очень скучные люди». — В смысле... э-э... Не то чтобы учёба была отстойной. Некоторым нравится учиться, и это типа... хорошо. Майк фыркает, толкая Ричи в плечо. — Ладно, мистер комик. Спасибо. Колесо обозрения замедляет ход, и Ричи смотрит на Дерри. Отсюда ему видна бо́льшая часть города. Он видит свой дом. Он видит главную улицу. В темноте он может точно определить, где находится карьер. В Нью-Йорке и Лос-Анджелесе нигде не было так темно, даже на воде. Там всегда ходили лодки и мигали буи; что-то всегда происходило, люди вырезали себе место. Дерри красивый. Это очень странно. Ричи смотрит на него и видит, как он сам бегает по городу в своих ужасных рубашках и слишком больших очках, видит своих друзей, свою мать, которая забывает, где она находится, пока просто стоит на кухне. — Я, блять, ненавижу этот город, — бормочет Ричи, хотя он не собирался говорить это вслух. Майк съедает ещё одну пригоршню «Эм энд Эмс». — Да, — соглашается он. — Но мой дедушка говорит, что всегда лучше держаться того дьявола, которого ты знаешь. — Не обижайся, Майк, но твой дедушка ни черта не знает, — отвечает ему Ричи. — Это самая тупая херня, которую я слышал. Дьявол, которого мы знаем, похож на межпространственного космического демона, который хочет нас съесть. Майк удивлённо поворачивается к Ричи, а затем откидывает голову назад. Он долго смеётся, вцепившись рукой в свою рубашку. Колесо обозрения медленно начинает опускать их обратно на землю, и Майк качает головой, взъерошивая волосы Ричи, как будто это Ричи — ребёнок, а Майк — сорокалетний старик, застрявший в своём детском теле. — Это чертовски хорошая мысль, Рич, — говорит Майк. — Правда чертовски хорошая мысль. Они всемером играют в несколько аркадных игр, и Ричи выигрывает огромного плюшевого жирафа; он заставляет Эдди носить его с собой, потому что их разница в размерах забавна. Эдди настаивает, что раз уж ему пришлось таскать жирафа с собой, то он может оставить его себе, и Ричи даёт добро, отчасти потому, что ему совершенно не нужен плюшевый жираф, и отчасти потому, что ещё смешнее представить, как Эдди будет возвращаться домой с ним на велосипеде. Они едят сахарную вату, а потом катаются на карусели, и никого не тошнит, кроме Бена, который даже не ел сахарную вату. Бев заставляет Билла нести её на карачках обратно, и он притворяется, что возражает, около трёх секунд, а потом сдаётся. Ричи уже и забыл, как выглядит флирт в тринадцать лет; это ужасно. Ему очень стыдно за них обоих. Стэн наклоняется и бормочет: — Если Большой Билл сегодня не получит свой первый поцелуй, то я больше не верю в любовь. — Если Большой Билл сегодня не получит свой первый поцелуй, то я больше не верю в гормоны, — отвечает Ричи. — Хотя теперь становится как-то стыдно из-за того, что Билл получил свой первый поцелуй раньше меня. Стэн и Майк смеются; Эдди говорит: — Никто не хочет целовать твой помойный рот, Балабол. Ричи издаёт неприятные звуки поцелуев, прежде чем ответить: — Никто, кроме твоей мамы, Эдс. — Честно говоря, ты вручил наводку прямо ему в руки, — говорит Стэн Эдди, брызгая слюной. — Вроде как даже на серебряном блюдечке. — Много кто захочет поцеловать меня, когда я стану знаменитым, — надменно сообщает им Ричи. Они все отступают назад, давая Биллу и Бев пространство, хотя бедный Бен даже не может смотреть на них. Ричи чувствует укол жалости к нему и добавляет: — Много кто захочет поцеловать и Бенни-боя. Эдди пихает его вместе с жирафом. — Может ты заткнёшься о том, какой горячий, по-твоему, Бен? — рявкает он. — Я начинаю думать, что ты влюблён в него или что-то в этом роде. Старый Ричи знает о Юном Ричи больше, чем Юный Ричи, и он знает, что нехорошо красть его жизнь, но мысль о том, чтобы отрицать его слова, вызывает у него тошноту. Так что вместо этого он просто пожимает плечами и говорит: — Старый ты тоже был влюблён в него. Ты сам мне сказал. — Я не говорил! — кричит Эдди, его щёки пылают от румянца. — Это наглая ложь. Заткнись нахуй. Пофиг вообще. — Нет, ты точно сказал мне, я знаю будущее, — продолжает Ричи. — В будущем идут дожди из сладкой ваты, а Мадонна — президент. Бен смеётся. — Не верю, что Мадонна ещё жива, — говорит он. — Ей было бы около тысячи лет. — В будущем все доживают до тысячи лет, — мудро отвечает Ричи. — Это вполне нормально. — Я не могу поверить, что из всех нас именно ты знаешь будущее, — ворчит Стэн. — Невероятно. — Лично я рад, что не знаю будущего, — размышляет Майк, пиная мусор. — Мне бы не хотелось взваливать на себя такую ответственность. — К счастью, Ричи не способен нести ответственность вообще ни за что, включая собственную гигиену, — говорит Эдди, корча гримасу в сторону Ричи. Ричи делает шаг назад и угрожающий выпад, чтобы забрать своего жирафа. Эдди наполовину отворачивается и принимает защитную стойку, крепко прижимая игрушку к себе. Странность путешествий во времени заключается в том, что Ричи помнит общие моменты, но у него мало конкретных воспоминаний. Он помнит, что они ходили на ярмарку, но не помнит ничего особенного, и теперь задаётся вопросом, выиграл ли он этого жирафа в прошлый раз. Отдал ли он его Эдди? Хранил ли Эдди его и как долго? Неужели Эдди взял его с собой, когда уезжал из Дерри? Он держал его в своей квартире в Нью-Йорке и не помнил почему? Когда он забыл Ричи, помнил ли он, что кто-то неизвестный выиграл этого жирафа для него? Или он просто оставил его? Это была просто глупая мягкая игрушка. Ричи не взял бы её с собой, уезжая в Нью-Йорк; он отучился два семестра, прежде чем понял, что глупо платить тысячи долларов, когда он прогуливает учёбу и тратит всё своё время на открытые микрофоны. — Я думаю, что Оно недооценило Ричи, — преданно говорит Стэн, а затем поднимает руку, чтобы остановить всё, что Ричи может сказать. — Не порть момент, держи рот на замке, — приказывает он, и Ричи повинуется, клацая зубами. В этот момент раздаётся крик, и небо озаряется фейерверком. Неудачники поворачивают головы, чтобы посмотреть вверх, свет падает на их лица. В нескольких метрах впереди Билл наклоняется и нервно целует Беверли в губы. Ричи смотрит, как небо всё взрывается, и взрывается, и взрывается.***
Когда Ричи возвращается домой, там темно, за исключением единственной горящей лампы в гостиной. Его отец сидит на диване, откинув голову на подушки и закрыв глаза. Он слегка похрапывает, очки сползают с его лица. Ричи стоит в дверях и некоторое время наблюдает за ним. Он... наверное, ровесник Ричи, если говорить о настоящем возрасте. На коленях у него лежит книга, и он рукой держит её раскрытой на странице, где остановился. Ричи помнит, что его отец никогда особенно не любил читать; ему больше нравилось смотреть телевизор. Когда Ричи был ребёнком — совсем ребёнком, лет семи-восьми, может быть, — они сидели вместе перед телевизором с выключенным звуком и придумывали диалоги для персонажей. Вот почему Ричи начал изображать голоса. Он хотел вырасти и стать тем человеком, чьи голоса звучали в мультфильмах, гротескные и весёлые, чтобы смешить своего отца, находящегося за много километров от него. — Папа, — шепчет Ричи, подходя к дивану и осторожно толкая его. — Эй, пап. Просыпайся. Тебе надо лечь в постель. Его отец шмыгает носом, заставляя себя проснуться. Книга падает с его колен, а очки падают ему на грудь. Ричи осторожно поднимает их и протягивает ему. — Рич, — хрипло бормочет его отец. — Который сейчас час? — Не знаю, где-то десять, — говорит Ричи. — У меня часы сломались. — В десять вроде как уже поздно гулять, — замечает отец, словно только что понял это. — Разве нет? Ричи колеблется, потом говорит: — Мы гуляли на ярмарке. Я всё равно был с ребятами. Один в поле не воин. — Хм-м-м, — соглашается отец, отпуская его и медленно поднимаясь на ноги. — Ну, тогда иди спать, ладно, приятель? — Ладно, — говорит Ричи, и горло его сжимается. — Конечно. Он смотрит, как отец неторопливо поднимается по лестнице, не оборачиваясь, чтобы проверить, идёт ли за ним Ричи. В одной руке у него книга, а другая — лежит на перилах. Ричи вспоминает, что в какой-то момент в следующем году его мать начнёт просыпаться среди ночи и бродить. Его отец тоже проснётся, а её нет — и ему придётся идти искать её. Иногда она бывала в городе, ходила босиком по тротуару в пижаме, иногда лежала в поле, глядя в небо, испуганная, как ребёнок, потому что не знала, где она и как сюда попала. Ричи никогда раньше не думал, как он благодарен судьбе, что они расправились с Оно до того, как это началось. Кто знает, что могло случиться с ней рано утром, одинокой и дезориентированной. Кто знает, в какие дыры Оно могло заманить её. Но она ещё не начала бродить. Ричи знает, потому что помнит первый раз: Рождество 1989 года. Год закончился на очень высокой ноте. Вполне возможно, понимает Ричи, что его отец задремал на диване, потому что не спал и ждал. Потому что хотел убедиться, что Ричи благополучно вернётся домой. Вполне возможно, что родители любили его, даже когда забыли. Вполне возможно, Ричи любил их даже тогда, когда тоже забыл. Вполне возможно, что вы не перестаёте любить людей; вы просто прячете их в безопасное место, где не будет больно смотреть на них после того, как они уйдут. Ричи с трудом поднимается по лестнице в свою комнату, вытряхивает содержимое карманов и плюхается на кровать. Он моргает, глядя в потолок, пока не чувствует, что начинает засыпать. Он как раз погружается в тёплый сон о том, как будет выступать со стендапом в надувном замке, когда слышит, как открывается его окно, и просыпается от того, что Эдди ударяется коленом о раму кровати и ругается. — Какого хрена! — рявкает Ричи, слишком быстро выпрямляясь и сталкиваясь с Эдди лбами. Они оба откидываются назад, прижимая ладони к голове. — Блять, Эдди! — О, тебе одному, что ли, можно пробираться по ночам? — огрызается Эдди. — Почему ты просто не сказал мне, что хочешь поговорить? Мы виделись полчаса назад! Эдди ёрзает, внезапно занервничав. — Я... — Он бросает взгляд на Ричи и отводит глаза, прочищая горло. — Я хотел... послушай, на ярмарке ты сказал, что я... это правда? То, что ты сказал. О Бене. Ричи хмурится. — Правда ли, что Бен станет горячим? — спрашивает он, всё ещё потирая лоб. — Да, старик, он как горячий кусок пирога. Почему ты так одержим этим? Мне начинает казаться, что ты делаешь из мухи слона. — Нет, — бормочет Эдди. — Не это. Ну. Не совсем. Тогда... ты сказал, что я... ты сказал, что я сказал тебе, что я был... что я был... влюблён?.. — А, — произносит Ричи. — Заткнись, — огрызается Эдди, хотя он буквально только что забрался в комнату Ричи, чтобы послушать, что тот скажет. — Ты соврал, да? Страх в его голосе очевиден. Эдди не может представить себе ничего хуже, думает Ричи, чем быть таким же, как он. «Неудивительно, что я никогда ничего не говорил», — думает Ричи, внезапно почувствовав себя защитником своего младшего «я», который так сильно хотел, чтобы его заметили, и в то же время так сильно боялся. — Да, Эдс, — признаётся он, стараясь, чтобы его голос звучал шутливо, но не слишком... Боже. Не слишком грустно. — Я просто подъёбывал тебя. Я же говорил тебе, что ты женился на женщине. Она была исчадием ада, но со всеми правильными частями на теле, так что тебе не о чем беспокоиться. Он хлопает Эдди по плечу, как бы подбадривая, а затем осторожно пытается подтолкнуть его встать с кровати, но тот не двигается. Он пожёвывает губу — верный признак того, что ему есть ещё что сказать, и Ричи задумывается, прогнать его или нет, но это Эдди, который умер. Где-то в будущем Ричина версия Эдди мертва, и, возможно, он не должен умирать, если только Ричи сможет понять, как заставить его остаться в живых. Поэтому он не давит на него. Он позволяет ему сесть на его кровать, боясь своих собственных чувств, и ждёт. — Просто, — говорит Эдди надтреснутым голосом, глядя на Ричи с каким-то отчаянием, которое Ричи никак не может понять, — просто я иногда... У Ричи сводит живот. — О, — выдавливает он через мгновение. — ... О-о-о-о. — Заткнись, — тут же кричит Эдди, хотя Ричи даже ничего не сказал. Он подрывается с испуганным видом, но Ричи протягивает руку и хватает его за локоть. Он пытается вырваться. — Отпусти меня. Не бери в голову. Это глупо. Просто забудь. — Эдди, — зовёт Ричи, чувствуя, как колотится сердце, а в ушах стоит громкий рёв. — Эдди. Остановись. Успокойся. — Я совершенно спокоен, — говорит ему Эдди таким высоким голосом, какой могут слышать только собаки. — Никогда в жизни я не был так спокоен! Это тебе надо успокоиться! Ричи поднимается, чтобы положить обе руки на плечи Эдди. Он встречает взгляд Эдди так спокойно, как только может, и ждёт, пока дыхание Эдди замедлится. Он хочет сказать: «Я тоже, приятель». Он хочет сказать: «Хотел бы я знать раньше». Он хочет сказать: «Не говорили ли мы друг другу в прошлый раз? Не рассказали ли мы друг другу, а потом забыли?» Но он... но это не его тело. Он не думает, что он имеет право решать, что Юный Ричи скажет Эдди и когда. Он не хочет, чтобы Эдди чувствовал себя одиноким, но что, если это всё только временно, и когда он вернётся в будущее, Юному Ричи придётся разбираться с тем, к чему он не готов? — Я счастлив? — спрашивает Эдди, его голос снова срывается, но на этот раз по-другому. — С... Майрой? Я счастлив с ней? Ричи хочет солгать, но больше, чем он хочет успокоить Эдди, он хочет, чтобы тот был жив. Он говорит: — Нет, Эдс. Я не думаю, что ты был счастлив. Не думаю, что кто-то из нас был счастлив. Лицо Эдди морщится, но он перестаёт сопротивляться. Он смотрит на свои руки. — Это из-за того, что?.. — Я не знаю, — отвечает Ричи, и это не ложь. Он не спрашивал Эдди о его браке. Да он и не хотел ничего о нём знать. Он должен был спросить. Лучший друг бы так и поступил. — Эдс, мне очень жаль. На самом деле мы об этом не говорили. Эдди кивает. Кажется, что его покидает весь кислород, и на мгновение они оба просто неподвижно сидят. Ричи не может дать ему то, что он хочет, но он может дать ему кое-что другое, поэтому он говорит: — Эдди, существует, э-э... Существует такая штука, как бисексуальность? В будущем это вполне нормально. На самом деле это типа круто и необычно? В какой-то момент это переворачивает всю поп-культуру, что, конечно, было по-своему хреново, но я хочу сказать, что типа... можно любить и то, и другое, если хочешь, и никому нет до этого дела. Честное слово. Я клянусь тебе, что никому нет до этого никакого дела. — А что, если тебе... нравится одно больше, чем другое? — Не думаю, что они заставляют считать проценты, чтобы попасть в клуб, — нейтрально говорит Ричи. — Многие любят и то, и другое, но что-то предпочитают больше. Вообще-то, ты знаешь таких людей. Эдди смотрит на него, и Ричи встречается с ним взглядом. Это не совсем честность, но хоть что-то. Боже, быть тринадцатилеткой — отстой, терроризируют вас клоуны или нет. — Тебе нравится будущий Бен? — спрашивает Эдди приглушённым голосом. — Всем нравится будущий Бен, — машинально отвечает Ричи. — Это не уточняющий вопрос. Эдди закатывает глаза. — Ты такой кусок дерьма, — объявляет он, а затем властно вскакивает с кровати и толкает Ричи. — Дай мне лечь. — Ты не можешь здесь спать, — говорит ему Ричи. — Давай, приятель, иди домой. — Сейчас пойдёт дождь. Я не собираюсь ехать на велосипеде промокшим насквозь: я не хочу потом умереть от переохлаждения, — пренебрежительно отвечает Эдди, зарываясь под одеяло. — Твоим родителям всё равно наплевать, им всегда было пофиг. И твоя мама точно приготовит мне завтрак утром, а моя — не проснётся до полудня, потому что приняла где-то четыре таблетки снотворного. Ричи вздыхает и приподнимается на локтях. У него есть плед, но на полу нет ковра, как у Эдди, и это очень неудобно. И всё же Эдди отчасти прав насчёт дождя, а Ричи — мудак, но не настолько. Смирившись, он хватает плед, лежащий в изножье кровати, и начинает слезать. Эдди хватает его за руку. — Куда это ты собрался? Ричи хмурится, окидывая жестом пол, чтобы указать на чрезвычайно очевидное намерение. — Спать? — Почему ты собираешься спать на полу? — Потому что тебе тринадцать, а мне сорок? — Тебе не сорок. Тебе тринадцать. Ричи щиплет себя за переносицу. — Эдди, мы уже об этом говорили. Эдди упрямо сжимает челюсть. Он так сильно дёргает Ричи за руку, что тот наклоняется вперёд над кроватью. — Ричи, — говорит он мягким голосом. — Ты можешь просто... пожалуйста, ты можешь хотя бы один раз выслушать меня? Ричи делает паузу. Эдди избегает встречи с его взглядом, его лицо в полумраке выглядит неуверенным. У Эдди сломана одна рука, но хватка крепкая. Эдди, который в тринадцать лет признался Ричи в том, в чём сам Ричи не мог признаться себе, пока не умерли двое его друзей. — Это из-за того, что я сказал? — тихо спрашивает Эдди. Блять. Ричи забирается обратно в постель. — Нет, Эдс, — клянётся он. — Это потому, что ты ребёнок, а я взрослый, и это странно. Это единственная причина. — Я никому не скажу, если ты не скажешь, — говорит ему Эдди, на его губах расцветает маленькая улыбка, и Ричи стонет. — В колледже ты будешь просто кошмарным твинком, — бормочет он, прикрывая глаза согнутым локтем. — Прекрасно. Ложись спать. Я остаюсь здесь. — Блинчики на завтрак? — спрашивает Эдди и, когда Ричи игнорирует его, пытаясь сосредоточиться на своём дыхании и на воспоминании о том, что он взрослый, напоминает: — Ричи. — Ладно, — огрызается Ричи. — Блинчики на завтрак. Хорошо? Ты доволен? — Я доволен, — говорит Эдди и быстро засыпает; его рука всё ещё лежит на руке Ричи.