За стеклом

- Я правда тебя не раздражаю? – спросил Артем, когда они чинно уселись на лавку и Никита привычно уже превратился в изваяние, глядящее в никуда. - Правда, - Никита мог бы спросить, зачем Артем задал этот вопрос, но не спросил. Никита никогда не действовал по сценарию и никогда не отвечал так, как задумывалось. Возможно, это и делало его таким интересным. Непредсказуемость и нежелание идти у Артема на поводу из вежливости или попыток привязать к себе. - Почему нет? – Артем придвинулся к Никите вплотную, снова игнорируя все свободное пространство. Ему казалось, что если Никиту прекратить дергать, то он погрузится в свой внутренний мир и забудет о существовании мира окружающего. И о существовании нетерпеливо ерзающего Артема в нем. - Ты нормальный, — после недолгих раздумий произнес Никита. — Мне кажется, тебе здесь не место, ты слишком живой. И когда ты рядом, я начинаю думать, что мне тоже здесь не место. Хотя это не так. Понимаешь? - Не совсем, — честно признался Артем. — Лучше объясни, пока я не сказал какую-нибудь чушь. - Ты на все реагируешь не так, как я привык. Не делаешь вид, что тебе все равно, когда тебя что-то беспокоит, — Никита замолчал, а Артем терпеливо ждал, когда он продолжит. Ему казалось, что сейчас он поймет что-то важное про Никиту, что-то, что поможет выдернуть его из внутреннего ада не на несколько минут, а навсегда. - С тобой мне кажется, что я справляюсь, не порчу все и не пытаюсь взять то, что мне не принадлежит. И начинаю жалеть, что не встретил тебя раньше, до всего. - Этот Ольховский, — Артем ни на секунду не приблизился к пониманию. — Он тебе что-то сделал? - Я сам себе все сделал, Ольховский просто жил своей жизнью, от которой мне стоило держаться подальше. Каждый сверчок знай свой шесток. Так моя бабушка говорила. - Почему ты не хочешь рассказывать так, чтобы я понял? – Артему было не по себе, в обычной ситуации повел бы себя иначе – извел Никиту идиотскими вопросами, нарочито упрощенными предположениями, заставил злиться и говорить больше необходимого. Если бы Никита был его клиентом. Но Никита не был, он был кем-то особенным, куском скалы, за которую Артем хватался, чтобы не захлебнуться в себе, и навредить Никите было страшно. - Потому что хочу продолжать тебе нравиться еще какое-то время. После того, как я расскажу, это закончится. И ты, скорее всего, посчитаешь меня жалким идиотом, вполне заслужившим смерти. Это достаточно понятный ответ? - Ты что, засудил старушку? Или сдал Ольховского налоговой? Хотя тогда он не бегал бы за тобой, умоляя вернуться, – Артема кольнула обида, у Никиты не было никаких оснований думать, что он может так легко заставить Артема пересмотреть свои чувства. Даже если он был не вполне уверен, что они из себя представляют. - Из-за меня погибли люди, — Артем почувствовал, как тело Никиты наливается напряжением и даже воздух звенит натянутой струной. Никита был слишком вменяемым и слишком уравновешенным для того, чтобы просто бросаться словами. - На убийцу ты не похож. - Не похож, — согласился Никита, — но не обязательно самому стрелять в человека, достаточно просто пойти на поводу у своих худших качеств. А потом струсить. Артем открыл было рот, чтобы задать новый вопрос, но Никита повернул голову и посмотрел на него. И Артем осекся. Замолчал. В глазах Никиты была мольба – не продолжать, оставить его в покое. Не вынуждать говорить дальше. Он мог бы просто врезать Артему, разозлиться, уйти, но Никита не стал. Он только взглянул на Артема, всего секунду, и тут же отвернулся. Этого оказалось достаточно для молчания. Черта, за которой что-то ужасное, настолько невыносимое, что Никите проще убить себя, чем жить с этим. Все, чего не следовало касаться, по крайней мере сейчас. Артем сразу это понял и сделал то, чего сам от себя не ожидал – прижался к Никите и уткнулся лбом в его висок. Никита не протестовал, и Артем был рад этому. Он закрыл глаза и тяжело и медленно выдохнул. Облегчение было таким огромным, что передалось и Никите – его напряжение понемногу уходило. Артем почти физически ощущал, как Никита медленно расслабляется, и мог бы гордиться собой сейчас, прежде он редко когда умел остановиться вовремя, но Никита стал слишком важен, чтобы не попытаться. - А знаешь, — Артем говорил шепотом, хотя вокруг не было ни души, — ты сказал, что рядом со мной чувствуешь, что тебе здесь не место и все могло быть иначе. Забавно, но я то же самое думал о тебе весь сегодняшний день. У идиотов мысли сходятся, да? Никита ничего не ответил, Артем уже отчаялся добиться от него реакции, но вдруг почувствовал руку в своих волосах. Никита осторожно гладил его по голове. Артем отстраненно порадовался, что решил больше не стричься коротко и не напоминать себе о тюрьме каждым взглядом в зеркало. Теперь, наверное, он похож на себя прежнего. Такого, каким был до того, как Леонид превратился из человека в мертвую неаккуратную кучу. Тишина окутала их, отрезая от мира. Артему показалось, что в плотном коконе из молчания даже птиц больше не слышно, ничего нет, кроме собственного дыхания и сердца, предательски колотящегося в ушах. Тишина не давила, не подзуживала ее разрушить, она просто была, нетребовательная и теплая. Артем позволил гладить себя голове, закрыл глаза и казался спокойным, но мысли судорожно метались от одного к другому, пытаясь разгадать загадку Никиты, а на деле еще больше запутываясь. Артему было дважды обидно – понять и задать правильные вопросы он не смог, а Никите он нравился недостаточно, чего-то не хватало для того, чтобы он предложил прекратить заниматься ерундой и выйти отсюда живыми и здоровыми. Ходить на свидания, совершенно не похожие на свидания, и беззлобно хамить друг другу. Артем был уверен, если ад внутри Никиты прекратит свое существование и схлопнется, Никита обязательно это предложит. А Артем согласится, делая вид, что это огромное одолжение, и испытывая при этом такое безграничное счастье, что даже от мысли о нем голова шла кругом и дыхание сбивалось, будто споткнувшись. Артем ждал, что, как и в оранжерее, ласка превратится в стальную хватку и Никита с силой оттянет его волосы, болью возвращая в реальный мир, заставляя реагировать и ощущать его ясным, до рези в глазах. Снова нести судорожную чушь. Артем хотел этого и одновременно боялся. Сейчас он будто попал в мир Никиты, опутанный тишиной и отстраненностью, и ему хотелось там быть. Если не всегда, то хотя бы еще несколько минут, а боль будет значить конец их странному уединению. Болью Никита попросит его выйти и отправляться в свой собственный. Ничего не происходило. Артем расслабился, позволил себе льнуть к Никите, совершенно бессовестно подставляясь под ласку, не смотреть вокруг и совсем отключиться от действительности. - Думаешь, я идиот? – забывшись, Артем зашептал Никите прямо в ухо, то и дело задевая его губами. — Пристал к тебе, в душу лезу, да? - Ты уже в нее влез, — почти беззвучно ответил Никита. Если бы они не сидели, тесно прижавшись друг к другу, Артем не расслышал бы этих слов. - Мне здесь нравится, ничего не могу с собой поделать, — Артему и правда нравилось, ему казалось, что до тех пор, пока пальцы Никиты рассеянно перебирают его волосы, а снаружи не доносится ни звука, он в безопасности. И Никита в безопасности, он ведь никуда не денется до тех пор, пока Артем его не отпустит, не оставит в покое. - Ты меня совсем не знаешь, — возразил Никита. — Не думаешь, что в обычной жизни я целыми вечерами смотрю футбол и, черт, я тоже не знаю, что может показаться тебе пугающим. - Мне сейчас кажется, что ничего, — подумав, сказал Артем, — разве что ты не меняешь носки неделями. Никита фыркнул, а Артем снова улыбнулся. И начал задавать вопросы. Безопасные, не те, которые пахнут болью и выглядят как растрескавшееся стекло. Через час Артем уже знал, что Никита любит черный кофе с тремя ложками сахара, ненавидит зеленый чай и строгие костюмы, а в детстве у него была кошка. Кошку отравил ненормальный сосед, Никита страшно переживал, а потом решил обязательно стать юристом, чтобы наказывать таких людей. Раз уж мама учила, что бить их ни в коем случае нельзя. Полицейским он стать не захотел, потому что не любил физкультуру, а особенно бегать. Он и сейчас не любит. - Если бы мы жили вместе, я бы заставлял тебя таскаться со мной в спортзал и очень возмущался бы, что ты вместо бега гуляешь по дорожке, включив на планшете сериал, — Артем зажмурился от бьющего в глаза солнца и почти поверил, что описывает реальность. — Но на самом деле я бы таскал тебя туда, чтобы ты лишний раз увидел меня голым в душе. - Если бы мы жили вместе, ты постоянно злился бы на меня. За то, что я невнимательный, не умею говорить о чувствах и вообще не то чтобы много говорю, — слова Никиты не произвели на Артема никакого впечатления, он тут же представил, как, приходя в их только что выдуманный дом, окунается в безопасную тишину, обнимает Никиту и вдыхает его запах, слов в этих фантазиях почему-то не было. - Это хорошо, что ты мало говоришь. Потому что я говорю слишком много, тебе пришлось бы узнать обо всех моих пациентах. Естественно, ты бы продолжал считать меня совершенно не этичным и был бы вынужден защищать меня в суде от их разъярённых родственников, которым стало неудобно жить со здоровыми людьми. - В таком случае тебе пришлось бы нанять меня на работу, — Никита повернул голову и поцеловал Артема, это не было настоящим поцелуем – просто легкое касание губ, мелькнуло и исчезло, как солнечный блик в оконном стекле, но сердце Артема болезненно вздрогнуло. Он мучительно захотел сделать для Никиты что-то особенное и очень неожиданное. *** Артем не изменил своим привычкам и вместо того, чтобы, по примеру Никиты, узнать номер его палаты от медсестры, проследил за ним после того, как они неохотно разошлись, подчиняясь расписанию. И сейчас, когда он посреди ночи крался по тускло освещенному коридору, дыхание то и дело сбивалось с ритма от мысли о том, как Никита прочтет гневную отповедь о слежках и прочих странных привычках. Артем был уверен, что слежка Никите тоже нравилась. Он во всем был не похож на других и попытки насильно проникнуть в свою жизнь воспринимал скорее как странную симпатию, возникшую вопреки здравому смыслу, и очень удивлялся тому, что эта симпатия направлена на него. Хоть Артем и не понимал, как можно спокойно смотреть на Никиту, абсолютно самодостаточного в своей тишине, и не хотеть в нее проникнуть любыми правдами и неправдами. Артем осторожно заглянул в плату и, убедившись, что Никита спит, вошел, неслышно закрыв за собой дверь. Сердце колотилось прямо в горле, а жутковатый шар луны, светивший в окно, показался нестерпимо ярким. - Что ты здесь делаешь? – сонно пробормотал Никита, когда Артем навалился на него всей тяжестью и неловко поцеловал в щеку. Света было недостаточно, и он действовал скорее ощупью, чем полагаясь на зрение. - Мне срочно понадобились юридические услуги, — прошептал Артем, — несколько часов назад я совершил кражу. - И что ты украл? – Никита окончательно проснулся, и Артем позволил ему сесть, нехотя отодвинувшись. - Это, — с гордость ответил он и сунул в ладонь Никиты небольшую стеклянную баночку. Никита потянулся к выключателю настольной лампы, но Артем перехватил его руку. — Это вазелин. - Ты украл вазелин? – в голосе Никиты проступило недоумение. - Именно, украл в процедурной. Совершил правонарушение и теперь ищу защиты. - Что ты вообще делал в процедурной? Как ты туда попал? - Никита, ты же умный человек – я делал процедуры. А потом почувствовал резкий приступ клептомании, и вот я здесь. - Какие еще процедуры? – Артему очень нравилось, каким обескураженным казался Никита, и он оттягивал время как мог. - У транквилизаторов есть уйма побочных эффектов, говорю тебе это как специалист. Поэтому я наврал медсестре, что страдаю от одного из них и потребовал срочной помощи. - Что-то не вяжется в твоей истории, — Никита то ли сам специально затягивал игру, то ли и правда не понимал. — Ты сказал, что украл случайно, а теперь выходит, что специально соврал честной женщине при исполнении, чтобы украсть. И я все еще отказываюсь понимать, о каких процедурах идет речь. - О таких, о которых приличные люди вслух не говорят, — Артем потянулся к губам Никиты, но застыл, глубоко вдохнув. Никита слишком приятно пах, чем-то спокойным и как будто родным. — Но ты меня разгадал – я специально проник в процедурную с целью грабежа и процедур. - И для чего ты это сделал? Я должен знать все, иначе не смогу тебя защитить, — в отличии от Артема, Никита не сдержался и все-таки поцеловал его, тут же отстранившись, чтобы дать возможность ответить. - Чтобы ты мог меня трахнуть, вот зачем, — Артем выдержал драматичную паузу. — Уж поверь мне, я давно не был так готов, как сейчас. Эта медсестра знает свое дело. - Ты что, попросил ее сделать тебе… — Артем не дал Никите договорить, торопливо закрыв его рот ладонью. - Еще слово, и я расхочу! Но я рад, что до тебя наконец дошло. Между прочим, я брал с тебя пример – решил, что незачем выдумывать сложные схемы, если можно сделать все абсолютно легально. Ну, с поправкой на кражу. Никита рассмеялся прямо Артему в ладонь, и Артем возмутился бы, если бы Никита не притянул его к себе. - Так ты собираешься что-нибудь делать? Или так и будешь смеяться над моими жертвами? Я не собираюсь подвергать себя всем этим унижениям до тех пор, пока ты не соизволишь вести себя как взрослый! - Ты же не ведешь себя как взрослый, — Никита наконец избавился от ладони на своем лице и пытался звучать серьезно, хотя Артем и в темноте прекрасно знал, что Никита улыбается. — Ты хочешь, чтобы было больно или… - Или, — уверенно ответил Артем и поцеловал Никиту именно так, как хотел все это время – настойчиво и обещающе. Артем любил секс при свете, любил смотреть на себя, разглядывать партнера, ловить во взгляде невольное восхищение, но сейчас он хотел тишины. В ней было что-то глубоко личное, возможность беспрепятственно водить руками по чужому телу, изучая, позволяя стаскивать с себя белье, путаясь в рукавах футболки. Быть неловким и неэффектным, просто быть. Не оглядываясь на свое эго, подчиняться одной только жадности и желанию быть как можно ближе. Никита оказался очень внимательным, именно таким, как Артем ожидал. Даже без света поцелуев не удалось избежать ни одной части его тела, Артем словно плыл в густом сиропе, с трудом дыша от переполнявшего его желания, но все же борясь с собой и не заставляя Никиту сделать все быстрее. Нужно было, чтобы Никита сделал все так, как сам хотел, без инструкций и просьб, даже если эти просьбы сами рвались с губ. Артему казалось, что только так будет правильно и что так он узнает Никиту до конца. Темнота нравилась и Никите, Артем в этом не сомневался. Она скрывала все сомнения, зато выталкивала на поверхность все тайные желания, все мучительно сдерживаемое, и когда Никита укусил Артема за шею, чувствительно и требовательно, он поспешно перевернулся на живот, утыкаясь лицом в подушку, и только тогда разрешил себе застонать и бесстыдно раздвинуть ноги. Артем любил быть громким, но сейчас для этого не время, и ему до одури хотелось, чтобы время было, и для ничем не сдерживаемых стонов, и для света, и для просьб взять себя быстрее и грубее. А сейчас Никита играл с ним как кошка с мышью, и Артему это нравилось. Нравилось быть податливым, выгибаться навстречу ласкающим рукам, послушно опереться на колени, давая Никите беспрепятственно ласкать свои бедра. Артем вцепился зубами в подушку, когда услышал сквозь шум в ушах, как Никита откручивает крышку на злополучной банке. Подался навстречу влажным прохладным пальцам, принимая в себя сразу два, а потом и три. Давая Никите быть нежным, без боли и без срывающихся вздохов, методично растягивать мышцы, рефлекторно насаживаясь глубже. - Я сто лет этого не делал, — пробормотал Артем. — Так что будь поаккуратнее. - Я тоже, — прошептал Никита, не останавливаясь, доводя Артема до того предела, когда вместо пальцев хочешь чего-то посущественнее, изнывая от тяжести, которой наливается низ живота, и от колючих мурашек, бегущих по спине. Никита оказался очень последовательным и, вероятно, хотел сделать проникновение максимально безболезненным, но Артем не выдержал и резко подался бедрами, принимая в себя все без остатка. Грудь распирало, но вдохнуть как следует не выходило, Артем задышал мелко и часто, а Никита замер, давая Артему привыкнуть, прежде чем начал двигаться в нем, осторожно и снова будто прислушиваясь. От ритмичных движений внутри Артему хотелось не то что стонать, а почти кричать, слишком хорошо и слишком близко. Слишком невыносимо было чувствовать Никиту всем собой и наконец отпустить себя, остервенело толкаясь навстречу, ничего больше не контролировать. Совсем сдаться, позволить Никите брать себя уже откровенно жадно, безжалостно вбивая в матрас, и кончить позорно быстро и даже не помогая себе рукой. Слов не было, вместо слов они повторили еще раз, едва придя в себя после оглушающего удовольствия. И на этот раз Никита не разменивался на лишние нежности. Артем испытывал совершенно безумный, бессовестный восторг от того, что Никита про него все каким-то образом понял, понял, как с ним нужно. И совершенно ничего не хотел от Артема, кроме самого Артема, ни признаний, ни восхищения, ни привязанности, ни особых прав, просто Артема сейчас и здесь. И поэтому получил все, о чем не просил. Артема со всеми потрохами, прокусившего подушку, вспотевшего и тяжело дышащего, полностью и окончательно. - Я, кажется, влюбился, — устало прошептал Артем, нахально закидывая на Никиту ногу и давая понять, что собирается спать здесь, а не у себя. - Мне будет сложно защитить твои интересы, если ты не раскаиваешься, — Никита поцеловал Артема во влажный висок, и, наверное, следовало бы обидеться на отсутствие ответного признания. Но Никита действительно не умел говорить о чувствах, зато умел целовать так, что никаких сомнений не оставалось, и обнимать слишком бережно и трахать до умопомрачения. А слова… Слова обычно все портят. Это Артем знал наверняка. - Я же не ищу легких путей, — пробормотал Артем, проваливаясь в сон. Совсем не боясь, что его сочтут неромантичным. Единственное, чего он боялся, – остаться без Никиты, но этой ночью он точно никуда не денется. Слишком крепко Артем его обнимал, из таких объятий сбежать не выйдет. Никогда.