За стеклом

Новый день встретил Артема бьющим в глаза солнцем и всяким отсутствием раскаяния. Он снова чувствовал щекочущее нетерпение под ребрами, но даже не подумал рассердиться на себя за это. Разумеется, он не отказался от своих планов, но решил, что заслуживает немного радости, хотя бы до тех пор, пока не уснет навсегда, наглотавшись таблеток. Он ведь должен был распробовать и запомнить свое новое неодиночество. Вырвать у мира всего несколько дней без бесконечной жалости к себе. Всего-то и нужно - отследить момент, когда все начнет портиться, и вовремя закончить. Вернее, закончиться. Ошибок больше не будет. Артем был уверен, что сможет остановиться. Хоть внутренний голос и подсказывал, что он похож сейчас на алкоголика, обещающего бросить с понедельника. И пусть. Не обращать внимания на сумбур в голове было приятно, еще приятнее было вспоминать лицо отца. Он ведь всегда считал, что Артем — его собственность, вздорная, не желающая подчиняться, но принадлежащая ему безраздельно. Людей, которые могли бы доказать отцу обратное, не находилось, а Артема он не воспринимал всерьез, как тот ни старался. Теперь все было иначе, даже если уже никогда не пригодится. Артем будет помнить, пока еще жив, и его отец тоже будет помнить, как впервые у него открыто попытались права на Артема отнять. И как он проиграл. А еще до одури хотелось целоваться. Артем впервые чувствовал себя податливым, он не мог иначе сформулировать свое состояние. Ему хотелось перестать контролировать себя, отпустить и не держать, и если бы Никита сейчас предложил послать к черту все планы по самоуничтожению, послушно попить таблеток, выписаться и вместе сбежать на край света, он бы согласился не раздумывая. Просто послушался бы Никиту. От воспоминаний о том, что произошло в оранжерее, внутри все налилось горячей тяжестью. Артем машинально дотронулся до своего лба и поморщился от боли. И улыбнулся. Слишком хорошо было вспоминать о том, как упустил остатки самообладания и вцепился в Никиту, за свою истерику стыдно не было, зато очень хотелось снова почувствовать эту странную близость. Абсолютную размытость границ, открытость. И уязвимость, которой не воспользовались. За этими размышлениями Артем почти забыл, что сегодня день его принудительной беседы с психологом. Обычно это раздражало, но теперь Артему было любопытно, ему хотелось, чтобы о вчерашнем инциденте знали все. Хотелось заметить, что знают и нервничают. И немного гордиться тем, что Никита заставил нервничать этих людей просто для того, чтобы Артем успокоился. К тому же беседы не задевали Артема, так, как могли бы задевать, знай моложавый и лучащийся оптимизмом Борис Петрович правду. Сеанс за сеансом он пытался убедить Артема в том, что тот не виноват в самоубийстве матери Леонида, а ее решение шагнуть с крыши было вполне осознанным, и являлось, по сути, бегством от последствий собственных поступков. Легко отделаться ей бы не удалось. Борис Петрович не понимал или не хотел понимать, что причина для суицида была вовсе не во внутренних обстоятельствах. Артем не хотел жить не из-за чувства вины или стыда, не потому, что женщина, убившая человека, сбросилась с крыши на его глазах, будто нарочно не желая, чтобы Артем вышел из этой истории безусловным победителем. Он не хотел жить, потому что этого не хотел внешний мир. Не хотел Артема, не хотел принимать его как свою часть. Становился враждебной средой, стоило только чуть зазеваться. И любые аргументы были бы бессильны, на стороне Артема были годы наблюдений и безуспешных попыток — мир умело притворялся, чтобы дождаться, пока Артем потеряет бдительность, и снова шел уродливыми трещинами. Раз за разом. Таких случайностей просто не бывает. Наверное, Никита тоже был частью плана. От этой мысли становилось жутко. Но одновременно с этой жутью Артем ощущал охотничий азарт, желание успеть украсть себе немного приятных воспоминаний и сбежать до того, как мир попытается вернуть себе свое. - Я слышал о том, что произошло вчера, — нарочито спокойно произнес Борис Петрович, едва Артем уселся в слишком удобное кресло. - И что вы об этом думаете? – Артем поерзал, из чувства противоречия стараясь занять наиболее некомфортное положение. Чтобы не терять концентрации и не расслабляться. Или, чего доброго, не начать считать это место уютным, а беседы расслабляющими. - Это было недоразумением, виновные уже наказаны. Мне очень жаль, что ваш отказ от посещений так грубо проигнорировали, — Борис Петрович улыбнулся насквозь фальшивой улыбкой. Артем догадывался, что отец оказался в его палате в том числе с разрешения психолога, и вполне допускал мысль, что они хорошо знакомы. - Я сегодня размышлял об этом, — Артем ответил собеседнику такой же искусственной улыбкой. — И решил, что это было даже полезно. - Разговор с отцом заставил вас чувствовать себя лучше? - Я с ним не говорил, но да, я чувствую себя лучше от того, что мой отец был зол и напуган. И сейчас, скорее всего, ищет себе хорошего адвоката. - Ваш отец беспокоится за вас, и то, что он повел себя не лучшим образом, скорее лишнее тому доказательство, — Борис Петрович определенно намеревался прочесть Артему лекцию о родительской любви. Артем прекрасно знал это выражение лица – снисходительное и смиренное одновременно. Он поморщился. - Не думаю, что отец хотел очернить вашу репутацию или не гордился вашими успехами. Но он как специалист не мог не сомневаться в ваших слишком радикальных методах. Вы ведь должны понимать, что он действовал не только как отец. - Я слишком хорошо это понимаю, — Артем чуть подался вперед. — И, поверьте мне, он действовал не как отец гораздо чаще, чем мне того хотелось. Он вам не рассказывал, что, пока я мотал срок, моя жена родила от него ребенка? Которого я считал своим, пока мне не сунули под нос результаты генетической экспертизы. Борис Петрович замер. Артем не планировал так много говорить, но перспектива еще хоть раз услышать, что родители тоже люди и что они имеют право ошибаться так же, как все остальные, а прощения заслуживают даже больше, чем пресловутые остальные, вызывала нестерпимое раздражение. Нужно быть терпимее, кровь не водица. Все вокруг как будто сговорились в своей непробиваемой уверенности, что кровное родство может послужить индульгенцией там, где от посторонних не оставили бы мокрого места. Артему не хотелось больше слышать о родительской любви, о необходимости проявить эмпатию и представить, как сам поступил бы в подобном случае. Он просто хотел ненавидеть своего отца за то, что он сделал. И иметь на это полное право. - Я рад, что вы стали более откровенным. И даете мне возможность лучше понять вашу ситуацию, — Борис Петрович быстро сориентировался и спрятался за новой пластиковой улыбкой. — Я заметил, что вы заводите друзей. Думаю, это можно расценивать как улучшение вашего состояния. - Наверное, — легкомысленно отозвался Артем. — Оказалось, что даже в психушке можно завести полезные знакомства. - Наше заведение является скорее профилактическим, я бы не назвал его психушкой. Артем, вам разве самому приятно считать себя психом? Мне вы кажетесь скорее человеком, которому нужно время и отсутствие внешних раздражителей. - С отсутствием внешних раздражителей у вас выходит не очень, — хмыкнул Артем. - Я вас уверяю, это было всего лишь недоразумением, подобное больше не повторится. И я надеюсь, вы и ваш новый друг простите персоналу эту оплошность. Вас больше никто не побеспокоит. - Хорошо, — кивнул Артем и поднялся на ноги, давая понять, что разговор окончен. Вопреки его напускному спокойствию, сердце колотилось как ненормальное – никогда раньше эти унылые, вязнущие в зубах беседы не заканчивались по его воле, и сейчас он чувствовал себя если не победителем, то уж точно отчаянным бунтовщиком, которому никто не решится воспрепятствовать. - Буду с нетерпением ждать следующего сеанса, — донеслось Артему в спину, но он даже не оглянулся для ответной любезности. *** Никиту Артем нашел на крыльце – тот стоял, глядя со ступенек на расходящиеся в разные стороны аллеи, будто решая, куда идти – налево, чтобы потерять коня, направо, чтобы потерять рассудок, или никуда, чтобы дождаться Артема. Артему нравилось думать, что с последним он угадал. - Ты всех здесь напугал, — прошептал Артем, подкрадываясь к Никите сзади. Никита вздрогнул, но не обернулся. - Они слишком пугливые для мозгоправов, — по голосу Никиты Артем понял, что он улыбнулся. — Вот ты – другое дело, совершенно лишен чувства самосохранения. - Может, я тебе просто нравлюсь? – Артем поймал ладонь Никиты и легонько сжал ее. Никита замер от неожиданного прикосновения, но тут же расслабился и крепко стиснул пальцы Артема в ответ, заставив его зажмуриться от протяжной, нарастающей боли. Боль оборвалась внезапно; чтобы дойти до пика, ей не хватило всего нескольких оттенков, багрово-алого и черного. Мир снова стал светлым, а Никита просто держал Артема за руку. Его ладонь была теплой. - Может, — ответил Никита, словно ничего не произошло. Артему нравилась эта привычка Никиты делать признания рассеянно и походя, как будто в его словах нет ничего из ряда вон выходящего. Так собственные желания пугали гораздо меньше и казались чем-то безопасным, и не то чтобы имеющим вселенское значение. - У меня всегда был отвратительный вкус. Ты вполне вписываешься в эту концепцию. - Я думал, что после вчерашнего ты станешь поласковее, — Артем нахмурился, но не то, чтобы всерьез. Притворялся он сегодня без огонька, а скорее для проформы. Гораздо больше Артему сейчас хотелось скрыться от всевидящего ока санитаров, и он потянул Никиту за собой вниз по ступенькам. - Думал, значит, — Никита легко позволил вести себя и не выразил никакого протеста, даже когда они свернули с асфальтированной дорожки. — Неужели ты провел все утро в мыслях обо мне? - Извини, но тут нет больше никого интересного, — Артем попытался стереть с губ непрошеную улыбку, но ничего не вышло. — Между прочим, ты соврал. - О чем именно? Юристы постоянно врут, думал, ты в курсе. - О том, что работаешь на этого Ольховского, я ведь слышал, как ты его послал. Ну, знаешь, сидение в кустах, подглядывание за незнакомцами, мое хобби, — Артем остановился только когда они оказались у одной из торцевых стен здания, на которой, по счастью, не было окон. - Формально это не так, я все еще на него работаю. Он за этим и приезжал – сказать мне, что не собирается отказываться от моих услуг, и что я всегда могу вернуться, после того, как мне станет лучше. Так что уволят меня исключительно по причине безвременной кончины. - Я бы предпочел, чтобы ты был моим юристом, а не его, — Артем заставил себя не замечать неприятно царапнувшего разочарования – ему впервые не хотелось, чтобы Никита говорил о смерти. — Взамен я согласен быть твоим психологом и оказывать тебе любую посильную помощь в любое время. Мои услуги тоже стоят недешево, так что мы будем квиты. - Тогда скажи мне, психолог, тебя не смущает, что все видели, как мы держимся за руки, как школьники? - Нет, — Артем даже не подумал отпустить ладонь Никиты. — У меня травма, в конце концов, и необходимость в тактильных ощущениях. Компенсирую экзистенциальный ужас как могу. - Это сразу вызывает вопросы к качеству оказываемых тобой услуг, — Артем вдруг заметил, что Никита смотрит на него ожидающе, так, как будто ему очень интересно, что случится дальше. - Придется доказать тебе, что ты напрасно сомневаешься, — Артем резко подался вперед и поцеловал Никиту, едва не застонав ему в губы – оказалось, что он хотел этого слишком сильно, а разговоры только отвлекали. Целоваться с Никитой было необычно, другое слово на ум не шло. В первые секунды Никита замер от неожиданности и несколько мгновений, прежде чем ответить на поцелуй, стоял неподвижно. Точно прислушивался к себе или к Артему. Последнее было невозможным, но при этом очень похожим на правду, потому что Никита, выйдя из оцепенения, целовал в ответ именно так, как нужно, как Артему хотелось – глубоко и жадно. Когда Никита впечатал его спиной в шершавую стену, Артем только сдавленно выдохнул и обвил его шею руками, притягивая ближе. Он только сейчас почувствовал, что совсем не покривил душой, когда сказал о необходимости тактильных ощущений – слишком давно Артем не прикасался к тому, к кому хотел прикасаться, и ему слишком давно не отвечали на это желание с такой готовностью. К Никите хотелось прижаться, обнять его всем собой и почувствовать, как он снова замрет, настраиваясь на Артема и его желания. Артем не сомневался больше в том, что Никита каким-то удивительным образом его слушает, сам продолжая оставаться неразрешимой загадкой. Чего хотел Никита, Артем все еще не знал, но пообещал себе, что узнает. Как только голова перестанет кружиться от нехватки воздуха или когда губы начнут болеть и целоваться больше не получится. А пока можно об этом не думать – он ведь заслужил тишину в голове, заслужил просто чувствовать до полной отключки, судорожно цепляясь за чужие плечи. - А вы точно психолог? — тихо спросил Никита, чуть отстраняясь. Артем, разомлевший и потерявшийся в полузабытых ощущениях, не сразу понял, что это шутка. Его слишком заворожили глаза Никиты и промелькнувшие в них веселые искры, словно солнечные блики на поверхности морской воды. Они запоздало рассмеялись одновременно, неловко стукнувшись лбами. Шишка, оставшаяся после вчерашней встречи с окном оранжереи, никуда не делась и услужливо напомнила о себе ноющей болью. Но Артем едва ее заметил – он был слишком удивлен. Кажется, он впервые видел, чтобы Никита смеялся. - Я думал, у тебя полностью отсутствуют мимика и эмоции, — невпопад сказал Артем и почти устыдиться себя. Он ведь мог хотя бы сейчас попытаться не быть раздражающим, но притворяться мучительно не хотелось. Не хотелось делать вид, что он приличный и нормальный. Это было бы неправдой, а Артему так не хватало возможности просто побыть собой. - А тебя разве не это привлекло? Мне казалось, ты просто обожаешь выискивать спокойных людей и доставать из них все самое худшее, — Никита совсем не казался обиженным идиотским замечанием Артема, и Артем не выдержал – снова прижался губами к его губам и зажмурился. Вышло слишком порывисто и Артем тут же отстранился, смутившись. - Просто доставать. Находить спокойных и доставать их. Я не настолько глубокая личность, чтобы иметь коварные планы. - Ты пока и в неглубоких не слишком преуспел, — Никита смахнул со щеки Артема невидимую пылинку и внутри у него все оборвалось. Этот жест был таким личным, таким ласковым и будничным, что Артему захотелось умереть прямо здесь и сейчас. Нельзя было придумать лучшего последнего воспоминания. - Намекаешь, что я тебя еще не достал? Сомневаешься в моих способностях? Мне кажется, ты просто выпендриваешься, я не могу не раздражать. Кто угодно это подтвердит. Никита только отрицательно покачал головой. - Ладно, раз ты такой смелый, — Артем без предупреждения впился губами в шею Никиты и оставил на ней яркий и красноречивый засос, прямо над воротом футболки, каждую секунду ожидая, что Никита отшатнется или оттолкнет, больно впечатав в стену. - Как считаешь, кто-нибудь теперь заподозрит, что я развлекался с медсестрой? – Никита остался стоять неподвижно, и ничто в нем не говорило о раздражении или недовольстве. - Лучше бы кто-нибудь заподозрил, что ты развлекаешься со мной и что я решаю свои юридические вопросы через постель, — Артем обиженно фыркнул, но это даже близко не напоминало настоящую обиду. Сегодня он был самым скверным актером в мире. - Если мы отсюда не уйдем, именно так о нас и подумают. Особенно если сюда заглянет кто-то из санитаров, проверить, не пытаемся ли мы сделать подкоп. А вместо попыток побега увидит это. - Ненавижу, когда твое занудство начинает звучать разумно, — уходить не хотелось, Артему слишком нравилось то, каким становился Никита, когда за ним никто не наблюдал. И целоваться по-прежнему хотелось. - Еще, — требовательно прошептал Артем. — Иначе я отказываюсь идти. Уговаривать Никиту не понадобилось. Только теперь он целовал иначе, так, как сам хотел. Предусмотрительно положив ладонь Артему на затылок, чтобы тот не ударился о стену. И в этот раз Артем всё-таки не выдержал и застонал. Поцелуй был слишком чувственным, глубоким и одновременно нежным. Снова слишком личным, так не целуют случайного знакомого, которого вынуждены терпеть от скуки. Артем тут же безоговорочно поверил, что не достал Никиту, что и правда ему нравится вместе с отвратительным характером, идиотскими замечаниями и привычкой загоняться на пустом месте. Это было хорошо и очень больно. Впервые, с готовностью подаваясь навстречу этой спокойной ласке, Артем всерьез подумал, что они могли бы не умирать. Или умереть позже, не этой густо пахнущей сиренью весной и не в этом месте. Им ведь не обязательно это делать сейчас, может, и их встреча вовсе не случайность. Гораздо проще смотреть на жизнь из-за стекла, когда ты не один. Если бы они были там вдвоем, у них был бы свой, отдельный мир, и Артему до отчаяния захотелось верить, что он был бы лучше, чем тот, недоступный и чужой. Тот, который раз за разом вышвыривал Артема из себя, не оставляя ни единого шанса быть понятым. А Никита его слышал и видел. Даже когда Артем этого не хотел. От этих мыслей бросило в жар, Артема повело, и он вцепился в Никиту что есть силы, не давая ему прервать поцелуй и помешать замереть в моменте, когда Артему снова показалось, что у него есть надежда.