За стеклом

- Так, — спокойно и медленно поговорил Никита, продолжая сжимать плечи Артема, — и ты окаменел, потому что…? - Потому что, — эхом отозвался Артем, и тут плотину его несуществующего самообладания с треском прорвало. Он ничего не видел вокруг себя, лицо Никиты, чертовы пальмы, свет, все исчезло, осталась только туманная хмарь, жгущая глаза солью. Артем захлебывался словами, глупо всхлипывал снова и снова и говорил не останавливаясь. Это не было похоже на саркастичный пересказ событий, он больше не пытался храбриться, иронизировать или делать вид, что ему наплевать. Артем жаловался. Жаловался так, как даже в детстве не жаловался маме. Без надежды на решение, просто чтобы освободится. Артем не помнил, когда именно он вцепился в Никиту, но от этого стало только хуже, потому что Никита вдруг обнял его в ответ. Его движения были скупыми и точными, они вовсе не походили на утешение и ласку, но все же это было объятие. И в нем было тепло и очень себя жалко. Артем рассказал все – об отце, о жене, о том, как Леонид Полторанин якобы покончил с собой, о суде, который для всех словно бы стал поводом заставить Артема отказаться от себя. О том, как был доволен этой возможностью отец, а Даша, которая всегда верила в него, вдруг изменилась, и оказалось, что вся ее вера только искала причину, чтобы исчезнуть. Про Дениса, который не слишком-то понимал, чего хотят лишить Артема, да и не хотел понимать. Рассказал о том, как оказался один против всех. Против тех, кто желал себе добра, прикрываясь заботой об Артеме. Артем был бы рад, если бы рассказ на этом закончился, он уже не был уверен, что Никита его вообще понимает, вся путаная история его жизни даже самому Артему показалась абсурдом. И все дальнейшее тоже – как он узнал о ребенке и почувствовал вину, как действительно захотел отказаться от всего ради своей семьи и чем эта семья оказалась. Рассказал о Лере, о Денисе, о помощи, за которой пряталось желание сделать Артема комфортным и беспроблемным, присвоить и заставить быть кем-то другим. О глупых попытках отца сломать его во второй раз, об их примирении и о том, чем все закончилось. О том, как стоял на крыше. Легкие горели, слишком много слов одновременно, слишком больно и слишком сладко от того, что позволил себе наконец быть жалким и слабым. Сладко и стыдно. Артем часто и прерывисто дышал, уткнувшись лицом в волосы Никиты. Тот не протестовал, молчал и дышал спокойно и ровно, и Артем помимо воли стал подстраиваться под ритм его дыхания. Зацепился куском сознания и весь ушел в эту размеренность. - Фамилия, — отчетливо произнес Никита. - Что? – Артем не понял, чего от него хотят, и глупо заморгал, пытаясь сфокусироваться. - Твоя фамилия и как зовут отца, — Никита больше не казался мертвым, сейчас он был похож на человека, который точно знал, что делает. На собаку, которая взяла след. - Александр Андреевич Стрелецкий, — послушно ответил Артем, завороженный этим превращением. — А зачем… - Ты, надо полагать, тоже Стрелецкий? — Артем только вяло кивнул и разочарованно выдохнул, когда руки Никиты разжались и объятие закончилось. — Идем. - Куда? – Артем побрел за Никитой только потому, что тот крепко стиснул его запястье и поволок за собой в коридор. - Как куда? – Никита казался искренне удивленным недогадливостью Артема. — Прогоним его, ты же не хочешь, чтобы твой отец являлся сюда, когда ему вздумается. С извинениями или еще какой-нибудь чушью о раскаянии и всепрощении. Артем отрицательно помотал головой. Он еле поспевал за Никитой. И не узнавал его. Ни в резких движениях, ни в решительности, непонятно откуда взявшейся, ничто в нем не напоминало сейчас человека, который полчаса назад безразлично смотрел в никуда. - Ты не будешь предлагать мне войти в положение и поговорить? – Артем пытался прийти в себя единственным возможным способом – начав язвить, но Никита не обратил на это никакого внимания. - Это же ты психолог, а меня такому не учили. Не хочешь его видеть – значит не увидишь. Только ничего не говори и ничего не делай, просто стой и молчи. Можешь даже представить себя состоятельным человеком, который привык, что за него говорят специально нанятые люди. Артем не попытался себя представить никем – ему было попросту страшно, а еще страшнее стало после того, как попавшаяся по дороге медсестра сообщила, что в палате его ждет посетитель. - Ты отказывался от посещений? – коротко осведомился Никита, продолжая тянуть Артема за собой. - Да, но он, наверное, уже помахал перед врачами заслугами перед медициной и объявил, что он здесь как специалист. — Артем сообразил, что понятия не имеет, сколько времени прошло с того момента, как он заметил фигуру отца на аллее. Казалось, его рассказ занял вечность. - Отлично, — что в этом отличного, Артем не знал, но почему-то безоговорочно поверил Никите. И вошел за ним в палату, почти уверенный в том, что все не закончится стыдной истерикой. - Александр Андреевич, ваш сын подписывал отказ от посещений, — Никита выглядел совершенно бесстрастным и собранным, и вместо того, чтобы думать о своей жалкой жизни, Артем вдруг залюбовался. - Хотел бы спросить, почему вы здесь, но это вопрос к персоналу. Я считаю, что так даже лучше. По крайней мере, после нашего разговора повестка в суд не будет для вас сюрпризом. - Что вы несете? – Александр Стрелецкий, именитый психолог и светило науки, привычно взвился, позабыв о цели своего визита. — Я попросил бы вас уйти и оставить меня наедине с моим сыном. - Боюсь, что я не могу этого сделать, а уйти придется вам, — Никита неожиданно улыбнулся, улыбка была одновременно снисходительной, лицемерной и очень оскорбительной. Идеально подходящей для того, чтобы выводить людей из себя и заставлять их совершать ошибки. Артем безмолвно следил за преображениями Никиты. Было очень странно испытывать восхищение сейчас, учитывая, что несколько минут назад с ним случилась паническая атака и глаза все еще жгло от слез. Но Артем был восхищен, окончательно и безоговорочно. - Институт судебного запрета в нашей стране хоть и недоработан, но все же существует. И, поверьте мне, запрещение на приближение и любые контакты не сделает ваше положение лучше. - Не заставляйте мне напоминать вам, что вы, судя по всему, такой же пациент здесь, как мой сын, — Александр Андреевич закипал неумолимо, а Артем наблюдал за происходящим с откровенным удовольствием. - Ну что вы, я прекрасно об этом помню. Но мои невроз и бессонница не должны вас беспокоить. Глеба Ольховского, на которого я работаю, они не волнуют, и я бы посоветовал вам брать с него пример, — Никита сделал единственный шаг вперед, но этого было достаточно, чтобы отец Артема отступил к окну. Теперь Артему стало ясно, кем был человек с тихим голосом. Про Глеба Ольховского он слышал, хоть и не слишком много. Судя по всему, его отец слышал больше. - Послушайте, — в тоне Александра Стрелецкого проскользнули примирительные нотки, — дело в том, что Артем не совсем в себе и у вас могло сложиться превратное понимание ситуации. - Нанесение умышленного вреда деловой репутации, заведомая дача ложных показаний, сговор с представителями обвинения, — Никита нахмурился. — Думаю, я все понял верно. Сожалею, что ваш сын оказался лучшим специалистом, чем вы, это ваша личная драма, которая меня не интересует. Зато меня очень интересует прецедент, который, без сомнения, украсит мой послужной список – тюремное заключение по делу, в котором следствием допущена халатность, а свидетели имели слишком много личных интересов. Думаю, компенсация, полагающаяся вашему сыну, будет довольно внушительной, и часть ее будете выплачивать вы, вне зависимости от того, что творилось у вас в душе и семейных отношениях. Никогда не знаешь, где найдешь перспективное дело. Забавно, не правда ли? Может показаться, что я филантроп и иногда помогаю людям, которых не защитил закон, но это не так – примерно половина из этих компенсаций станет моим гонораром. Мои услуги стоят дорого. - Если вы дадите мне поговорить с Артемом, уверен, он вам объяснит, что это всего лишь недоразумение и наше семейное дело, которое не касается посторонних. – Артем ненавидел это до дрожи, тон все понимающего отца, заставляющий людей тушеваться и чувствовать себя лишними. Но Никите, похоже, было наплевать и на тон, и на все недоразумения, вместе взятые. - Я не могу дать вам поговорить с Артемом, зато я могу дать вам время на поиски хорошего адвоката. Но для этого вам придется уйти прямо сейчас, пока мы не начали выяснять, как вы вообще здесь оказались – с помощью подкупа, очередной лжи или угроз персоналу. Всего хорошего, Александр Андреевич, был рад познакомиться, хоть и при таких скорбных обстоятельствах. Меня зовут Никита Лисин, я думаю, вам стоит запомнить. Если решите проверить, не солгал ли я вам. Артем поймал на себе взгляд отца, но не стал разбираться, как именно смотрел на него Александр Андреевич – с осуждением или с мольбой, он просто отвернулся. И не глядел в его сторону да тех пор, пока не услышал слишком громкий хлопок закрывающейся двери. Даже в нем чувствовалась досада и злость, из чего Артем сделал вывод, что если и было что-то в отцовском взгляде, то отнюдь не просьба о снисхождении. - Если бы я планировал отсюда выйти, я бы и в самом деле тобой занялся – ты перспективный клиент, — раздражающая усмешка сползла с губ Никиты, и он снова стал собой. — Можно было бы отсудить кучу денег, не часто государственная машина так откровенно косячит. Артем понимал, что должен что-то ответить, но не мог вымолвить ни слова. Облегчение обрушилось на него и намертво пригвоздило к полу. Он просто стоял смотрел на Никиту и глупо улыбался. Никогда прежде он не чувствовал себя так – в безопасности. И никогда не верил, что за него могут вступиться без нравоучений и попыток остаться для всех хорошим. Вступиться просто потому, что ему было плохо и страшно. И на секунду Артему и правда захотелось, чтобы они вышли отсюда живыми. И отсудили кучу денег. И уехали куда-нибудь далеко, в своих мыслях Артем представлял их с Никитой вдвоем, и восторг от случившегося был таким огромным, что за эти мысли даже неловко не было. Очароваться можно и в местах похуже, хотя бы на минуту, особенно когда не смотрят сочувственно и не говорят «это же отец» и «ты должен быть выше этого». Никита, кажется, всерьез считал, что Артем не должен никому и ничего. - Прекрати смотреть на меня как кот на новогоднюю мишуру. Я всего лишь хотел, чтобы ты пожалел о своих шуточках про линейное мышление, — Никите явно было неуютно под слишком пристальным взглядом, и Артем с удовольствием обнаружил, что тот смутился. - Я пожалел, — Артем даже не подумал отвести глаза. Стоило бы поблагодарить Никиту, но вместо этого Артем стремительно подошел к нему, стараясь не думать, как при этом выглядит, и поцеловал. Артем убеждал себя, что в любом случае останется в выигрыше – Никита либо ответит на его поцелуй, либо врежет. Оба варианта были одинаково хороши, но на самом деле Артем мучительно хотел, чтобы его не отталкивали, и сейчас тоже. Сейчас и никогда. Все, что он чувствовал, было настолько непривычным и хрупким, что могло рассыпаться от любого движения, любого язвительного замечания, даже от взгляда, в котором мелькнут брезгливость и недоверие. Никита замер, позволяя себя обнимать и целовать торопливо и жадно, он словно раздумывал, что теперь со всем этим делать, в то время как Артем хотел вобрать в себя больше этого нового чувства – принятия. Никита был на его стороне, и все. И большего ему было не нужно. Оказалось, все так просто и вместе с тем невозможно, от Артема совсем ничего не потребовалось — ни заслуживать, ни доказывать, что он достоин. Он ведь был откровенно невыносим все это время. Никита ответил на поцелуй, но слишком занятый собой и своей радостью Артем даже не сразу это заметил. Они стоял в палате психиатрической клиники и целовались, как два идиота. Внутри стало тяжело и горячо, легкие жгло, но Артему было страшно разрывать затянувшийся поцелуй. К счастью, первым это сделал Никита. Мягко и, как показалось Артему, неохотно. - Всегда знал, что психологи беспринципны во всем, даже в сексуальных предпочтениях, — Никита неожиданно улыбнулся, нормальной человеческой улыбкой. А Артем с удивлением осознал, что Никита сейчас был таким же беззащитным, как он сам. И ужасно растерянным. - А я вот не был так уверен, — Артем улыбнулся в ответ, и это впервые за вечность вышло у него естественно и хорошо. Отойти Никите он не дал, продолжал прижиматься к нему, как тогда, в оранжерее, только теперь дыхание Никиты не было таким спокойным, они оба дышали рвано и неровно. - И очень зря. Хуже психологов только юристы, это всем известно, — Никита не пытался вырваться или уйти, и Артем тут же этим воспользовался – целоваться было гораздо приятнее, чем разговаривать. Особенно просто так. Артем уже давно позабыл, как это – целоваться без всякого смысла, только потому что хочется, не боясь, не терзаясь и ни о чем не думая. И теперь намеревался как следует запомнить каждую секунду. А еще Артем подумал, что Никита может и не согласиться теперь бить его. Но это уже ничего не значило. Лишь бы целоваться не передумал.