За стеклом

Первое, что почувствовал Артем, проснувшись, – предвкушение. Это было настолько неожиданно, что он едва не запаниковал. Предвкушение было похоже на щекотку – ворочалось внутри, не давая сидеть на месте, мешало быть равнодушным куском камня, а самое ужасное, Артем даже не сразу вспомнил, почему это чувство испытывает. Со сна он решил, что в голове у него окончательно что-то поломалось, пришло в негодность и теперь изводит фальшивыми чувствами из прежней жизни. Паническая мысль о том, что теперь они будут, словно призраки прошлого рождества, являться день за днем, чтобы разрушать его кокон из апатии и отстраненного созерцания, никак не хотела уходить из головы. Был еще один вариант, гораздо хуже, — таблетки действительно начали помогать, и в Артеме проснулось подобие тяги в жизни, которое было совсем ему не нужно. Жить было незачем, и Артем действительно испугался того, что и возможность решать, когда перестать существовать, у него отобрали. Он слишком резко вскочил с кровати и поморщился от боли – на руке начал проступать синяк, а в области солнечного сплетения неприятно тянуло. Мир привычно уже стал ярче, он давно уже был в сговоре с болью и от любого ее укола вспыхивал, как будто кто-то переключал фильтры. Выкручивал резкость так, что взгляд начинал цепляться за малейшие детали и находить их все красивыми и заслуживающими внимания, а рука, сжимающая грудную клетку, исчезала без следа, и каждый вдох пьянил и вынуждал жадно делать следующий. Никита. Вот откуда это взялось. Артем с облегчением выдохнул и плюхнулся обратно на кровать. Ничего страшного, никаких бесконтрольных эмоций, только то, чего он сам хотел – просто немного развлечься, пока он здесь. И узнать, какого черта этот Никита ведет себя так, будто имеет больше прав на самоубийство, чем все присутствующие, вместе взятые. И почувствовать боль. В конце концов, нет ничего зазорного в том, чтобы хотеть видеть мир более привлекательным, раз уж приходится на него смотреть. Артем ощупал свое лицо – прикосновение к скуле отозвалось тупой болью, и он понадеялся, что обошлось без синяков. Артем не любил, когда его били по лицу, потому что втайне считал себя красивым. Вернее, не так — он считал себя красивым открыто и ничуть этого не стесняясь, но предпочитал дать окружающим самим это осознать. В той жизни, где он еще мог что-то чувствовать, он иногда раздражал сам себя, например тем, что любил покрасоваться перед Денисом и, совершенно не смущаясь, светил голой задницей в раздевалке фитнесс-клуба, наблюдая, как Денис сперва слишком пристально на него смотрит, а затем его накрывают неминуемое понимание и неизбежный стыд. Несомненный плюс Дениса заключался в том, что он никогда не позволил бы себе осознать, насколько сильно и не по-дружески ему нравился Артем, что делало из него удобного, слишком сочувствующего друга, который носился с Артемом как курица с яйцом, не вполне понимая, для чего это делает. Что, впрочем, не мешало ему знакомить Артема с любой новой пассией, подсознательно пытаясь вызвать ревность. Артем подыгрывал, великодушно находил изъяны в каждой. Иногда Артем подозревал, что просто не готов видеть вокруг себя счастливых людей, и на самом деле не так уж сильно хочет кого-то спасать – его бы вполне устроил сценарий, где все вокруг были бы так же несчастны, как и он. Тогда у Артема не было бы шансов чувствовать какую-то отдельность или непричастность. А профессию выбрал не только чтобы заслужить одобрение отца, но и чтобы окружить себя такими людьми и одновременно получить повод отрицать собственные догадки, в конечном итоге он ведь все равно им помогал. Даже если для этого нужно было сперва вернуть их в их худшие воспоминания, заставив пережить их так ярко, словно заново. Странно, что отец ни разу не назвал его садистом. «Психопат с манией величия» звучало недостаточно обидно. Умываясь под бдительным надзором санитара, Артем придирчиво рассматривал в зеркале свое лицо. Все же у Никиты был талант – лицо болело от любого прикосновения, но никаких видимых повреждений видно не было. От мыслей о Никите Артем снова это почувствовал – предвкушение. Интересно, удастся ли его разговорить или хотя бы разозлить. Артем в своей практике старался не сталкиваться с самоубийцами, с настоящими, с теми, кому уже плевать на любые слова, даже самые оскорбительные. Эти слова не встречали сопротивления, только тупое обречённое равнодушие, пролетали насквозь, даже не задев, и Артем чувствовал себя бессильным. И неминуемо злился, а это было непрофессионально. Если смотреть на происходящее философски – в этом была даже некая высшая справедливость. В том, чтобы перед смертью встретиться с задачей, которая прежде ничего, кроме раздражения, не вызывала. К нему обращались те, кто хотел жить, планировал жить, да и жил, просто жил хреново. А хотел лучше. Тем, кто жить не хотел, было плевать и на Артема, и на его провокации. Однако Никита его ударил — значит разозлился. Отреагировал. Может быть, он не так уж сильно хочет смерти? Со всеми этими мыслями Артем едва дождался момента, когда можно будет покинуть жизнерадостное здание и приступить к осуществлению своих планов. Он мог просто подойти к Никите и завести непринужденный разговор, так ведь должна была выглядеть социализация, но Артем не собирался избавляться от своей привычки наблюдать. Поэтому он выбрал самые окольные пути, не признаваясь себе, что нервничает – Никита ведь мог хорошенько подумать и счесть Артема слишком беспокойным. Просто остаться в палате и игнорировать его столько, сколько понадобится. Однако якобы несуществующие опасения Артема были напрасны – Никита сидел на скамейке в глубине парка и читал. Вернее, делал вид, что читает. Артем простоял, скрытый кустами акации, около четверти часа, и за это время Никита ни разу не перелистнул страницу. Зато несколько раз оторвал взгляд от книги, чтобы оглядеться, как будто кого-то ждал. Сердце Артема забилось чаще, и он себя немедленно за это отругал – стоило запрещать себе все чувства, чтобы потом впадать в счастливый ступор из-за ерунды. - Ты забываешь переворачивать страницы, — нарочито громко сказал Артем, подходя к Никите со спины и с удовольствием отметив, как тот вздрогнул от неожиданности. - Ты что, торчал в кустах и следил за мной? – спросил Никита, не оборачиваясь. - Зришь в самую суть. Люблю, знаешь ли, наблюдать за людьми, —Артем без приглашения уселся рядом с Никитой, нахально развалившись и едва не задевая его бедром. - Страшно подумать, что ты еще любишь. И если что – это не вопрос, я правда не хочу знать, — Никита захлопнул книгу, но даже не попытался отодвинуться. - Типичная ситуация: ты не хочешь узнавать, насколько твой собеседник — поехавший псих, но все равно узнаешь, потому что жизнь жестока, ей плевать, — Артем немедленно ступил на ту скользкую дорожку, которая в прежней жизни всегда оканчивалась мордобоем. Интересно, догадывался ли Никита о том, что его вины в этом нет. Вернее, есть, но косвенная, он ведь не виноват в том, что так хорошо бьет. - А ты, надо думать, выступаешь в роли жизни? Назойливый и невыносимый злой рок, который мне сейчас расскажет что-нибудь отвратительное. Ладно, давай. Удиви меня. - Эй, мы так не договаривались. Это я должен тебя злить, а не ты меня, — Артем, вопреки собственным словам, испытал странное и болезненное удовольствие от того, что купился на провокацию и расхотел выдумывать о себе всевозможные ужасы. - Мы вообще никак не договаривались, — тут же уточнил Никита, — но это тебя не останавливает. Так что, тебя бросил парень, ты хотел наглотаться таблеток, но не рассчитал, и вот ты здесь? Ты хоть успел перед этим разослать видео с тем, как вы трахаетесь, всем его коллегам? - Вот уж не ожидал, что выгляжу таким банальным, — фыркнул Артем в ответ, — откуда такие инсинуации? - Вчера ты попытался уличить меня в чем-то похожем, я подумал, что это… Забыл, есть такой термин в психологии, когда ты подозреваешь собеседника в том, что беспокоит тебя самого. - Проекция? – услужливо подсказал Артем. - Может быть, — не стал спорить Никита, — ну так что, я прав? - Конечно нет. Вот поэтому у нас такая хреновая юридическая система – из-за линейного мышления всех сопричастных, — Артем слишком увлекся собственной язвительностью и едва не вскрикнул, когда Никита размахнулся и с силой опустил книгу на его ногу, чуть выше колена. Ощущения были как от игры в крапиву в детстве – обжигающий жар и болезненное покалывание. Артем медленно вдохнул и улыбнулся. - Говоришь как уголовник, — невозмутимо заметил Никита. - А я и есть уголовник, отсидел буквально от звонка до звонка. Видишь, можешь мыслишь шире, когда захочешь, — книга снова опустилась на то же место, от второго удара жар стал нестерпимым, и Артем невольно подумал, что Никита мог бы его выпороть – у него бы хорошо вышло. Жаль, что он вряд ли захочет разрабатывать руку подобными способами. - И за что ты сидел? Честно говоря, больше всего ты похож на афериста. - Тогда я сидел бы сейчас на своей яхте, а не в этом богоугодном заведении, гений, — Артем сладко зажмурился за секунду до третьего удара, и некоторое время они провели в молчании, Никита равнодушно, глядя в никуда, а Артем — наслаждаясь вновь обретенными ощущениями и запахами. Он дышал часто и глубоко, позволяя миру проникать в себя. Однако Никита оказался человеком безжалостным и нетерпеливо толкнул Артема локтем в бок, стараясь сделать этот тычок как можно более болезненным. - Так за что ты сидел? - Убил своего пациента, — с удовольствием ответил Артем, ожидая реакции, которой не последовало. Он приоткрыл глаза и покосился на Никиту. Тот сидел с привычно равнодушным видом и смотрел на солнечные пятна у себя под ногами. — Ты знаешь, что пациенты с депрессией всегда смотрят не на собеседника, а на самый яркий источник света? Я психолог, кстати, а не аферист. - Серьезно? – Никита впервые за время разговора удостоил Артема взглядом и с губ его сорвалось что-то очень похожее на смешок. — То есть меня учит, как эффективнее всего совершить самоубийство в психушке, психолог? - Пожалуйста, можешь не благодарить, — ухмыльнулся в ответ Артем, за что заработал новый тычок под ребра. - Ладно, психолог… — начал было Никита, но Артем не дал ему договорить, сообразив вдруг, что они так толком и не познакомились. - Меня зовут Артем. Я бы согласился на кличку, если уж она тебе нравится, но психолог из меня, как ты успел заметить, паршивый. - Никита, — ответ был удручающе коротким. - Я знаю, — нисколько не смущаясь, ответил Артем, надеясь своим нагловатым тоном заработать еще немного боли. - И это подслушал, — Никита обреченно вздохнул, но не пошевелился. - Не имею привычки лезть к кому попало, если можно сперва изучить обстановку. Артем был рад увести разговор куда-то в сторону от истории его жизни, он и про отсидку сказал исключительно чтобы шокировать, обычно после этого люди терялись и не задавали никаких вопросов. Некоторые были слишком хорошо воспитаны, чтобы спрашивать, некоторые – не хотели слышать ответ. Но Никите, кажется, было откровенно наплевать и на хорошие манеры, и на тактичность, а может быть, он просто хотел причинить Артему настоящую боль, а не ту, которая ему понравится. - А я, значит, не кто попало? Ты, наверное, специально искал здесь юриста со склонностью к суициду, чтобы вынудить его ударить тебя пару раз, а все другие для этих целей недостаточно хороши, — лицо Никиты снова сделалось равнодушным, и Артем поневоле залюбовался этим несоответствием. Он говорил какие-то язвительные вещи, но его мимика при этом дала бы фору восковой маске. Это сбивало с толку. Артем испытывал похожие ощущения в театре на спектаклях модных режиссеров, там частенько можно было наткнуться на такие вот мертвые лица, говорящие совершенно не вяжущиеся с ними слова. - Именно, и обязательно чтобы звали Никитой, на другое я не согласен. - Тебе сложно угодить. - Ты даже не представляешь насколько, — Артем торжествующе улыбнулся, заметив, что Никита снова смотрит на него. — Только не говори, что тебе неприятно чувствовать себя настолько особенным. Если бы лицо Никиты могло стать еще мертвее, оно бы стало. Артем понял, что сказал что-то не то, по тому, как вмиг изменился воздух вокруг них, словно и он тоже остановился вместе со взглядом Никиты. И Артем вдруг испугался до оторопи. Не того, что его ударят снова, а того, что Никита сейчас встанет и уйдет. Но Никита только медленно выдохнул и остался сидеть на месте. Ели бы Артем сейчас сказал какую-нибудь колкость по поводу случившихся перемен, наверняка закончилось бы разбитым носом, но он промолчал. Даже не пытаясь объяснить себе почему. - Так что ты сделал? Как ты убил своего пациента? – Никита спросил это очень тихо, но в этом почти шепоте послышалось что-то опасное, что-то, от чего сердце Артема тоскливо сжалось. - Статья 110 УК РФ. Доведение до суицида, — так же тихо ответил Артем, не желая вдаваться в лишние подробности. - Я знаю, что это значит, — в голосе Никиты на секунду проступило недовольство. — Может, мышление у меня и линейное, зато память хорошая. Так это твое хобби? А я-то думал, зачем ты мне советы раздаешь, – губы Никиты искривились в бледном подобии усмешки. — Теперь я начну беспокоиться, что ты прекратишь ко мне лезть, меня ведь не нужно доводить. - Я так и думал, что тебе нравится. Мое внимание на дороге не валяется, так что можешь начинать беспокоиться, — Артем старался, чтобы его голос звучал вызывающе, но вышло скорее жалко. Он знал, что сейчас будет: Никита начнет расспрашивать дальше, распутывать клубок из позерства и откровенного хамства, Артем, естественно, не удержится, слишком давно это в нем сидело. Слишком хочется вылить на постороннего человека все свое отчаяние. Все Артемово напускное «все равно» разобьется в один миг о Никитин интерес и вопросы с подвохом. Все же этот Глеб Витальевич не зря за ним бегал – наверняка юристом Никита был что надо, и его босс, скорее всего, планировал убедить его вернуться. Но Никита молчал. Артем тешил себя надеждой, что и он тоже почувствовал что-то в воздухе, как и Артем минуту назад, – опасность, тонкую линию, за которой боль, делающая все слишком серьезным. Артем отвел взгляд и пропустил момент, когда ладонь Никиты опустилась на его ногу. Именно на то место, куда до этого опускалась тяжелая книга. «Преступление и наказание», совсем некстати зафиксировал мозг. Ладонь была теплой, но прикосновение обожгло не хуже, чем резкий удар – Артем старался избегать физических контактов, если они не означали боли и следующего за ней освобождения. Прикосновения были опасны, они будили дремлющее внутри отчаяние, заставляли тосковать по тому, какой могла быть его жизнь. Могла, но не стала. Артем замер, его точно парализовало это осторожное касание. Нужно было сбросить теплую ладонь, сказать что-то обидное, вынудить врезать, но Артем не мог. Не мог выдавить из себя ни звука, просто сидел, затаив дыхание, как застигнутый врасплох зверь, не зная, то ли броситься наутек, то ли не обращать внимания. И вместе с тем Артем чувствовал удовольствие от того, что Никита и правда почувствовал, когда нужно остановиться. И остановился. Оказался не таким равнодушным мудаком, как полагал Артем. Одним жестом Никита словно перевел их сомнительное и скорее вынужденное взаимодействие на легитимный уровень. Разрешил Артему что-то, хоть он и не понимал пока, что именно. Возможно, доставать себя и дальше. - Не расскажешь, да? – спросил Никита, не убирая руки. В сочетании с его бесцветным голосом прикосновение действовало успокаивающе – не сейчас, сейчас с Артемом ничего плохого не случится и из него не будут вытаскивать его правду. Или Артем кругом ошибался и таким образом Никита давал ему возможность убежать, прекратить пытаться получить от Никиты то, что давать тот не очень хотел. Или все же хотел? Противоречащие друг другу догадки возникали в голове помимо воли Артема, никак не желая выстраиваться в подобие смысла, и в конце концов он сдался – перестал думать о причинах и сконцентрировался на приятной тяжести чуть выше колена. - Давай не сегодня. Может быть, завтра, я пока не хочу, чтобы ты начал меня жалеть. - У тебя обо мне слишком хорошее мнение, — Артему померещилось в голосе Никиты что-то живое и теплое, но он не мог поручиться, что это не его собственные фантазии. — Значит, завтра. Я запомню. - А ты когда расскажешь? – невпопад спросил Артем, просто чтобы не молчать. - Не знаю, — просто ответил Никита. - И все? - И все. У меня нет планов на этот счет. Артем не нашелся с ответом, ладонь прижимала его к твердой поверхности скамейки, отвлекала и не давала думать. Возможные ответы роились в голове как встревоженные осы, но ни один не казался достаточно остроумным или уместным. Поэтому Артем просто сидел, молча. Они оба сидели очень тихо. Молчание не казалось напряженным или неловким, оно просто было, а Артем и Никита просто были в нем, и ни одному из них почему-то не хотелось его прерывать.