Бесценные оковы

Внезапное продолжение, которое изначально не планировалось :) Автор очень надеется уложиться в две главы (но только Муза знает, сколько их будет)! — Смотрите, что мне сегодня дал аматья Ракшас! — взмыленный Индраджалик вбежал на кухню, держа в руках небольшой свёрнутый пергамент. — Сказал внимательно прочесть, ознакомить вас, крепко запомнить прочитанное и никогда не забывать. Я взял. Тут совсем немного, но читаю я не слишком складно, к тому же медленно. Может, Стхул возьмётся? У него это лучше выходит. — Отчего не взяться? — охотно согласился Стхулбхадра, отдыхавший на кухне в одиночестве после праведных дневных трудов. — Самрадж отужинал, до рассвета времени ещё много. Если царь и потребует фруктов или напитков, то служанки мигом принесут. Мои услуги сегодня больше не нужны. Могу хоть философские трактаты до утра читать. — Так читай, — пробубнил Дхум сквозь набитый рот, — а мы послушаем. Сегодня Дхум был, как никогда, доволен собой: все послания самраджа удалось доставить вовремя, а некоторые даже раньше срока, что спасло Чандрагупту от порки плетью, неминуемой в случае малейшей ошибки друга. Одно плохо: весь день забегавшемуся Дхумкету не удавалось перехватить и куска лепёшки. От голода у бедного юноши подвело живот, поэтому сейчас он насыщался, от души благодаря Стхула, догадавшегося оставить для него большой кусок сыра, пять роти и изрядную порцию молока. Взяв пергаменты из рук Индры, Стхул прочистил горло и приступил к делу. Однако, чем дальше он читал странное послание, начертанное рукой аматьи, тем более испуганными становились его интонации: — При похищении предмета стоимостью до одного пана взимается штраф сорок восемь пана. При стоимости до двух пана — низший вид штрафа сахаса*, при стоимости до четырёх пана — средний вид, при стоимости восемь пана — высший вид. Если похищается предмет стоимостью от десяти пана и выше, то за это следует казнь, — голос Стхула ненадолго пропал, но потом вернулся. Парень испуганно продолжил. — При похищении из государственной казны или амбара государя вещей стоимостью, равной одной четвёртой по сравнению с указанными выше, следуют те же наказания, но в двойном размере. За подстрекание грабителей следует казнь, сопряжённая с истязаниями, — Стхул нервно перевернул лист. — Пытку надлежит производить так, чтобы каждый раз был промежуток в один день. Для святотатцев, карманных воров и грабителей устанавливается наказание: при первом преступлении — отрезание переднего сустава указательного пальца или штраф в размере пятьдесят четыре пана; при втором преступлении — отрезание всего пальца или штраф в сто пана; при третьем — отрубание правой руки или штраф в четыреста пана. При четвёртом преступлении может быть назначена простая казнь или с истязаниями на усмотрение императора. Если кто-нибудь проникает в место, доступ к которому преграждён или же убегает, похитив через отверстие в стене что-нибудь сокрытое, — то ему следует перерезать сухожилия задней части ног или взимается штраф в двести пана, — растерянно закончил читать Стхулбхадра. — Зачем аматья дал мне это? — Индраджалик испуганно воззрился на Дхумкету, который, кажется, подавился куском роти и теперь судорожно пытался протолкнуть лепёшку, жадно глотая молоко из кувшина. Пергамент дрожал, ибо тряслась удерживающая его рука Стхулбхадры. Наконец, повар тихо вымолвил: — Я знаю, зачем. Ракшас хочет, чтобы мы в точности узнали, как в Магадхе наказывают воров. А это означает, что первый советник в курсе случившегося. Самрадж сказал ему, и аматья теперь знает про нас и про сокровищницу. — Удивительно, как это мы живы? — подал голос Дхумкету, проглотив лепёшку. — Мы же намеревались совершить похищение золота через отверстие. Значит, нам должны были перерезать сухожилия ног, а затем казнить, потому что сокровищ у царя в том тайнике наложено явно больше, чем на десять пан. Или сначала нас должны были истязать с промежутком в один день, а потом казнить? Передним суставом указательного пальца мы бы явно не отделались. — Ага, — кивнул Индраджалик, не отводя взгляда от пергамента в руке Стхула. — Не отделались бы. — Золотая голова статуи — раз, — начал вдруг считать Стхулбхадра, отложив просветительское послание аматьи в сторону и начиная загибать пальцы. — Алмаз из трона — два. Любимый конь Дхана Нанда — три. Пергамент из библиотеки — четыре. Сокровищница — пять, — повар поднял на своих друзей ошарашенный взгляд. — Удивительно даже не то, что живы мы. Намного удивительнее, что Чандра жив! Допустим, про голову статуи император до сих пор не понял, но про алмаз, коня, пергамент и сокровищницу он знает точно. Однако Чандру не тронул. — Как это не тронул? Плетью охаживает почти ежедневно, предварительно заковав в цепи, — сумрачно напомнил Индра. — Одно дело — наказания плетью, совсем другое — перерезание сухожилий, отрубание пальцев и казнь. С истязаниями или без них — уже не важно. Выходит… Мы все четверо очень дёшево отделались? — вспыхнула в голове повара весьма запоздалая, но довольно здравая мысль. Индра и Дхум всерьёз задумались над неразрешимой загадкой. Они долго размышляли, но, так и не придя ни к каким выводам, сдались. — Наверное, император решил гнобить Чандру медленно, считая, что так удовольствия будет больше, — предположил Индраджалик. — Дхум, кстати, пару дней назад говорил именно об этом. — А нас? — задал новый вопрос Стхул. — Гнобят ли нас? — Конечно! — Дхум тщательно вытер рот после обильной, вкусной еды. — Заставляют быть виноватыми в каждом наказании друга. Это ли не пытка? — Я вот знаете, о чём подумал, прочитав это, — Стхул печальным кивком указал на пергамент. — Ачарья ведь знал, чем всё может закончиться, когда посылал Чандру в сокровищницу. — Да, знал, — согласился Индра. — Ачарье отлично известны законы Магадхи и других государств. Про все эти отрубания пальцев и прочее он не мог не быть осведомлён. — Нами он всегда жертвовал. Я это понял, получив от него отравленную ягоду, — горько проговорил Стхул. — Мы для него — просто пешки. Но неужели ему не жаль было Чандру? Он ведь его лучший ученик! По крайней мере, сам ачарья так говорил. Обещал беречь его. Я только потому за ним и пошёл: думал, он сделает Чандру богатым, свободным, счастливым. — И мы так думали, — произнёс Индра. — Ага, — вздохнул Дхумкету. — Так стал ли Чандра свободным и счастливым после попытки ограбления сокровищницы? Друзья молчали, опустив головы и впервые, казалось, начав размышлять над тем, о чём никогда прежде предпочитали не думать. — Ачарье было наплевать на нас, — заговорил Стхулбхадра снова, — но, выходит, на Чандру тоже? И все его речи о том, что он сделает нас министрами при сильном, справедливом царе, которым непременно станет Чандрагупта — это просто сказки, чтобы мы не сомневались в нём и поступали, как он скажет? Он купил нашу преданность сказками о будущем. А мы развесили уши, причём Чандра всё это время рисковал больше всех. Получается, ачарью не заботила ни наша судьба, ни жизнь Чандры? Если бы нас вдруг казнили, он бы нашёл себе других? Индраджалик отвернулся. Дхум нервно перебирал складки уттарьи. — Он говорил, что самрадж — демон во плоти, но Дхана Нанд после четырёх краж подряд не тронул ни единой части тела нашего друга! — голос Стхула задрожал и сорвался. — Даже ачарью сослал на рудники, но не казнил. Так он действительно демон? И какого демона по глупости своей, заслушавшись его речами, добровольно поддерживали мы? Разве можно кого-то топить, держать в оковах, истязать чьё-то тело, говоря при этом, будто желаешь своей жертве блага? — Знаешь, друг, — Индра положил ладонь на плечо Стхула, — так мы можем зайти очень далеко в своих предположениях и вопросах. Ачарья делал то, что считал правильным. И мы знали, что рискуем! Не обязательно читать пергамент, написанный Ракшасом, чтобы осознать это. — Но у меня только теперь словно глаза открылись, когда я прочёл! И я вижу одно: ачарья обещал моему лучшему другу великое благо, но на самом деле едва не стал причиной смерти Чандры. Он говорил, что любит его, как Кришна Арджуну, но при этом дважды едва не утопил. Сначала в реке, потом в своей ванной, а мы, трое дураков, помогали и не вмешивались! Ещё и камушком сверху привалили для надёжности, чтоб опыт прошёл чисто! Если быть честными, то наш друг тогда выжил чудом. Я говорил с Бхайравом в те дни. Незадолго до истории с сокровищницей он рассказывал, что однажды Чандра ночевал в полном одиночестве крепко привязанным к дереву в том месте леса, где водится множество змей, а ачарья… молился о его здоровье. И это забота? — Стхул, — начал Индра, но товарищ снова его перебил. — Нет, я договорю! Подумай сам, разве это не странно, что тот самый царь, которого ачарья называл ужасным тираном, позволил Чандре жить, не заклеймил его позором за воровство, не покалечил, хотя после каждого проступка, судя по тому, что я прочёл в пергаменте аматьи, мог по кускам рубить его руку, а потом и вовсе казнить? — Он мог его казнить уже после кражи алмаза из тронного зала, — вздохнул Дхум. — Тот алмаз явно больше, чем на десять пан, тянул! — Тем не менее, самрадж действительно не мягок, а очень суров к преступникам, — продолжал рассуждать Стхул. — Наш Чандра единственный, кто сумел избежать кары. Прочих воров самрадж не щадит, убивая за куда меньшие грехи. Знаете, тут многое не сходится! Ачарья говорил, будто любит Чандру, но на деле, как вижу, не любил, а самрадж всегда вёл себя так, словно ненавидит Чандру, желает измываться, но на деле, судя по поступкам… Любит, что ли? — поразился юный повар своему неожиданному выводу и тут же рассмеялся. — Нет, ерунда какая-то. Не может быть. Дхум и Индра поддержали Стхула напряжённым смехом. — Ерунда, — махнул рукой Индра. — Полная чушь. — Ты слишком много думаешь, вот и выдумал невесть что! — поддержал Индру Дхум. — Самрадж и я любим друг друга. Стхул верно догадался. Обомлев, трое друзей воззрились на дверной проём и в полутьме кухни узрели Чандрагупту. Очевидно, юноша незаметно вошёл, пока они беседовали. Телохранитель царевны Нандов стоял в дверях и улыбался тихой, светлой улыбкой, глядя на товарищей. — Я давно хотел сказать правду, но всё не мог набраться смелости. Однако больше молчать я не хочу, да это было бы нечестно по отношению к вам. Я до сих пор жив, и вы все целы лишь по той причине, что самрадж и я с недавних пор — тайные возлюбленные. Придирки к вашей работе и мои наказания плетью — это одна видимость, просто для отвода глаз, чтоб никто не догадался. Окончание фразы потонуло в страшном звоне и грохоте. Падающий без чувств Стхулбхадра задел стол с серебряной посудой, и тот опрокинулся. Цвет лица Индры и Дхума больше напоминал свежесобранный хлопок, но ребята старались держаться. — Чандра, что ты сказал? — не обращая внимания на лежащего в обмороке несчастного повара, сипло спросил Индра. — Наверное, у меня что-то со слухом, либо я сошёл с ума. Повтори, пожалуйста. — У нас с самраджем Дхана Нандом начались близкие отношения с той самой ночи, когда он впервые выпорол меня в сокровищнице вместо того, чтобы убить, — чётко и внятно произнёс Чандра, правда, говорил он негромко, опасаясь, что его голос может достичь ушей любопытных слуг, если те вдруг решат пройти мимо кухни в столь поздний час. — И я хочу вам сказать, друзья, что ничуть не жалею. Наоборот, впервые за долгие годы я счастлив. Самрадж — самый нежный, заботливый и прекрасный человек на све… Посинев, словно шея впитавшего в себя калакут Шивы, Индра сполз по стене и улёгся на бесчувственного Стхула. Дхум с изжелта-серым лицом неподвижно стоял на месте с вытаращенными глазами, в которых не читалось и проблеска осознания, и шатался из стороны в сторону, будто сухой лист, колеблемый ветром. — Не падай! Хоть ты не падай, будь мужественным кшатрием, а не слабым вайшьей! — Чандра бросился к другу и подхватил его чуть раньше, чем сомлевший Дхум пристроился на лежащего внизу Индру. — И что мне теперь с этой троицей делать? — со вздохом спросил у себя Чандрагупта. — Вроде, говорят, водой побрызгать надо? Да, наверное, это должно помочь. И Чандрагупта стал озираться по сторонам в поисках наполненного кувшина.