Постоянное соглашение (A Standing Agreement)

      Копыта Скорпиона громко стучали по пыльной дороге, ведущей из Аэлвира. Эскель заставил себя сосредоточиться только на этом звуке. Где-то в глубине сознания бежал темный поток, бурлящий воспоминаниями о крошечном городке в миле позади, больном и умирающем, и призраке, которого он не остановил. Не смог остановить. Если позволить разуму задержаться на этой мысли, поток затянет в пучину, и он не был уверен, что выберется.              Итак, дорога. Ничто больше не заслуживало внимания, ни прошлое, ни будущее. Ведьмак без контракта нигде не должен появляться, сегодня как никогда. Давай, ведьмак, не будет тихого пути назад в Голубые Горы и извилистой тропы к Каэр Морхену.              Проклятье. Опять за старое. Слушай стук копыт снова и снова. Сделай непрерывный ритм центром вселенной. Как говорил старик на уроках медитации: когда разум блуждает, сосредоточься на дыхании.              Такие уроки самые сложные для мальчиков с горящими глазами. Постоянные боевые тренировки и физическая подготовка, часы практики с мечом — они привыкли к ним, даже с нетерпением ждали. Но сидеть неподвижно? Для группы шумных, жилистых мальчишек — настоящая пытка.              Однажды во время медитации, Эскель так заскучал, что подпалил знаком Игни задницу Геральта, только бы что-нибудь произошло. Геральт попытался отомстить, только тогда он еще не слишком хорошо использовал знаки и поджег штаны Мико. Эскель до сих пор сожалел о случившемся. Весемир в наказание несколько недель заставлял их полировать каменные плиты.              Но Мико не пережил Испытаний, Весемир мертв, а Каэр Морхен заброшен. Воспоминания о мертвых из исчезнувшего места свернули к мысли о том, чего он не сделал: не остановил чудовище. Смысл всех тренировок, Испытаний, все перенесенное, и задача, которую он провалил.              Копыта Скорпиона прекратили цокать. Эскель не помнил, чтобы принимал решение натянуть поводья. Наверное. Все же, причин нет. Они находились на пустынной дороге посреди ничего, долгий путь из ниоткуда. Нужно хорошо провести время до наступления ночи. Эскель припомнил расстояние до следующего города, долгий путь, перечень рациональных фактов, объясняющих, почему не стоит останавливаться сейчас, припомнил их все и, тем не менее, не мог заставить Скорпиона сделать следующий шаг. Милю позади мальчик и последняя горстка мужчин лежали в горячке с бредом, чудовище уже не человеческого вида, ждало погребения. Милю позади, отдаляющуюся с каждым ударом копыт.              — Блядь, — пробормотал Эскель.              Скорпион дернул ухом.              Эскель подался вперед, погладил мускулистую холку.              — Не могу сделать этого, здоровяк. Должен, но не могу.              Длинная черная шея напряглась, когда Скорпион опустил морду к земле.              — Ага, — сказал Эскель. — Неплохая идея. Погоди немного, дай собраться с мыслями. Листья тебе, Ласточка — мне?              Спешиваясь, он невольно вспомнил все жестокости, что его тело перенесло за последние сутки. Ласточка требовалась часы назад. Надо было принять ее, прежде чем биться с пестой. Конечно, тогда он не знал, что это песта. Если бы Эвва рассказала…              Эвва. Эскель вздрогнул. Она тоже осталась там, позади, прекрасная и одинокая. Даже сосредоточившись на контракте, ему хотелось сделать попутно что-нибудь еще, чтобы заслужить ее взгляд: глаза в глаза, как человек человеку. Он изголодался по таким взглядам. И может быть именно это она могла дать им обоим: потому что тоже изголодалась по ним.              Невозможно думать о ней. Теперь он ничего не мог сделать.              Они свернули с дороги. Эскель нашел дерево, выглядевшее довольно удобным, и опустился во впадину, созданную корнями. Пострадало все — плечо, голова, ребра, живот. Ведьмак откинулся на спину, позволив жесткой поверхности коры у изголовья надежно поддержать его, и выдохнул.              Скорпион сунулся к нему головой, огромный карий глаз, словно вопросительно, покосился на хозяина.              — Прости, дружище, — Эскель развел руками. Скорпион потянулся обнюхать его раскрытые ладони и, ничего не найдя, отступил с едва скрытой обидой. — Снова вяленое мясо и сухари для меня и трава для тебя. Придется обойтись пока этим. Помнишь, как обходиться?              Жеребец фыркнул.              Скорпион был конем. Он мог дать только такой ответ — но задел Эскеля, как очередной удар в грудь. Он желал большего, чем топот копыт или волна травяного дыхания в ответ. Случались ночевки на Пути. Тихая дорога могла быть приятной, долгие успокаивающие перерывы между схватками, наполнявшими жизнь. Здесь стояла скверная тишина, такая, что заставляет поддерживать долгие воображаемые беседы с умершими, что заставляет ехать, так как нет никого для разговора.              С кем ведьмак мог поговорить? Кто последний, из людей, смотрел ему в глаза?              — Мы можем продолжать обходиться малым, — произнес Эскель вслух. Скорпион без энтузиазма засопел в траву. — Остаться здесь. Никаких больше контрактов, обсуждения платы, притаскивания очередной связки голов утопцев парню, который скорее плюнет в тебя. Только мы, в лесу, живые. Свободные. Что скажешь, здоровяк?              Скорпион хлестнул хвостом и снова засопел.              Здесь стояла скверная тишина, даже в солнечном свете и блеске пятнистых листьев, в пении птиц. Эскель понимал это, потому что мог слышать болтовню в своей голове. Он представил разговор со Скорпионом о пребывании в лесу, давным-давно, о времени, которое едва помнил: только запах свежей хвои, сильно поражавший его, и иголки на голове.              Не поверил бы такой истории, если бы она не произошла со мной, произнес Эскель про себя, и представил Скорпиона, глядящего на него проникновенным лошадиным взглядом с бесконечным пониманием. Представь: Весемир взял контракт. Пара горожан заявила об оборотне, перебравшемся в соседний лес. Вой поздней ночью, разграбленные продовольственные запасы, следы в грязи, представь. Весемир идет охотиться, ясно видит собачьи отпечатки, но тут же и человечьи. Он идет по следам и находит меня в лесу. Очередной военный сирота, которого никто не ищет, уставший от беготни со стаей собак. В группе одичавших щенков. Должно быть, тоже одичал. Старик говорил, я чертовски сильно укусил его за ногу, едва не повредив сухожилие. Не знаю, что заставило его решить, что я подходящий материал для ведьмака. Он избавился от стаи и притащил меня в Каэр Морхен. Рассказывал, что я даже не разговаривал первые пару недель, только рычал. Со временем успокоился. Там давали еду каждый день, кровать. Не нужно было за нее ни с кем драться, не нужно было красться для ночного воровства. В какой-то момент я снова начал разговаривать. Потребовалось некоторое время, но я привык. Более или менее.              Я не засыпаю. Просто мои глаза собираются отдохнуть. Видишь ли, здоровяк, может Весемир совершил ошибку. Он не смог оставить меня в лесу с собаками, или убить нас всех. У меня была стая. Я не умер с ними. Теперь Весемир ушел, и я также не умер с ним. Остался только я — оборотень в лесу. Так пошло оно все. Люди хотят делать чудовищ, позволим им. Забудем о сражениях, контрактах. Дерьмовый разговор. Дай мне дожить здесь, с лешими и варгами, с моими чудовищами, и позволь людям жить с чудовищами, сотворенными ими.              Весемир. Поговори со мной, старик. Три сотни лет ты делал свою работу. Скажи мне — для чего?                     Согласно просьбе, он показался. Он хорош в подобном, Весемир.              Они находились у северного озера крепости, где старый отшельник варил медовуху. Весемир сидел на краю причала, ноги свешивались с края, пальцы ступней скользили по воде, в руках — удочка. Он напевал.              — Привет, старик, — произнес Эскель.              — Выжленок! Присаживайся.              Эскель опустился на причал. Он не мог вспомнить даже подобный спуск к озеру с Весемиром. Если подумать, тот никогда не имел свободного времени, насколько они знали. Он всегда занимался делами Каэр Морхена.              — Адское время, — сказал Эскель. — Сейчас бы не помешала старческая мудрость.              Весемир повернулся к нему и усмехнулся с травинкой рогоза в зубах.              — Это больше не моя работа, — произнес старик. В его голосе оставалась знакомая сталь. Но теперь тон звучал легче, почти весело. — Я на пенсии.              — Ведьмаки не уходят на пенсию, — проворчал Эскель.              Весемир пожал плечами, ударил ногами по воде с детским озорством, которое смутило бы его в реальной жизни.              — Один ушел. Кстати, зачем тебе понадобилась моя помощь? Думаешь, я бы попросил тебя возглавить школу, если бы ты не был способен на это?              — Да, насчет школы…              Весемир прервал его, вскинув руку. Как всегда, Эскель умолк. Он удивился бы, если б привычка не переросла в инстинкт.              — Теперь это твой Путь, Выжленок. Ты принимаешь решения.              — Конечно. Этим и занимаюсь, — Эскель рассматривал беззаботно раскачивающееся отражение Весемира в воде. — Но может быть, они неверные.              Усы Весемира разошлись под сдержанным смешком.              — Неверные? Ты имеешь ввиду, такие, которые бы не принял я?              Мягкая насмешка в голосе удержала Эскеля от поспешного ответа: да.              — Я старый человек. Разве не в правилах юных игнорировать стариков?              — Нет, — произнес Эскель. — Не тогда, когда приходится бегать по Мучильне за их игнорирование.              Весемир рассмеялся. Громко и странно, беззаботный настолько, насколько живой ведьмак не бывает. Старик, отдыхающий на рыбалке с причала, хлопнул свободной рукой по плечу Эскеля.              — Все еще пытаешься быть послушным, да? Мой верный Выжленок-Неожиданность. Мой мальчик.              Эскель не отвечал. Что-то стиснуло его горло и, если бы он вдохнул слишком сильно, оно могло сломаться.              Нечто в воде прыгнуло. Весемир убрал руку, чтобы перехватить удочку.              — Запомни. Думаю, у меня важное дело!              Эскель нахмурился, глядя на мелкие всплески в озере. Что-то беспокоило его.              Точно — разве Весемир не ненавидел рыбалку?                     Эскель вздрогнул, просыпаясь от щекотки мягких конских губ на щеке.              — Уф. Привет, — Скорпиона было так много на лице, что он оттолкнул его. Отогнав длинную конскую морду, Эскель уловил все детали момента. Он по-прежнему опирался на дерево в ярком дневном свете. Прошло не слишком много времени. Черт возьми, он становится неосторожным. Даже не глотнул Ласточки, прежде чем отключиться. Слишком много для «меча прежде всего».              Скорпион толкнулся мордой в распухшую скулу Эскеля.              — Ай! Что?              Он скоро услышал что: далекий голос, доносившийся с дороги, и треск ломающихся веток.              Эскель положил ладонь на морду Скорпиона.              — Ты вовремя предупредил. Спасибо, дружище.              Если бы кони могли закатывать глаза.              Эскель с трудом поднялся на ноги. Он все еще чувствовал себя как в аду. Но насколько ощущал, напряженные мускулы расслаблялись. Голос был знаком.              Он направился сквозь кусты на звук. Каждый миг мог принести взгляд. Почти здесь…              — Эске-е-ель… Эскель! — В пятнистом солнечном свете Эвва с лихорадочным взглядом на лице бросилась к нему, он и забыл, что не должен думать о ней. Она вся светилась.              — Эвва, — Эскель позволил себе улыбку. — Выследила меня, ха?              — Словно гончая! — Эвва остановилась в пределах досягаемости руки, искреннее тепло в ее голосе уравновесило близость, и расстояние ощущалось естественно. — Не то чтобы слишком тяжело. У нас не так часто ездят на лошадях в Аэлвир и оттуда. Было довольно легко идти по твоему следу.              — Ты шла за мной весь этот путь?              — Что ты имеешь ввиду, «весь этот путь»? Это что, две мили? Запросто, — она криво усмехнулась. — Я просто рада, что ты уехал недалеко.              Эскель поморщился.              — Было адское утро. Не спешу.              — Мудро, учитывая случившееся, — ведьмак мог видеть, как глаза девушки проследили распухшие ссадины на его лице. — Ты… Мне жаль, что так произошло.              — Здесь нет твоей вины.              — Думаю, есть. Хотя бы немного. Я не должна была говорить Вацлаву подобное. Провоцировать его. Если бы не я…              — Послушай. Ты была права. Он и есть урод с мозгами личинки. Кто-то должен был сказать ему это.              — Пф. Кто-то должен был врезать ему. Много-много раз, — Эвва задумчиво наклонила голову. — Ты мог — но не стал. Почему?              — Из-за того, что случилось бы дальше.              Эвва нахмурилась.              — Не понимаю.              Эскель покачал головой.              — Что все это значит? — произнес он быстро. — Зачем ты следовала за мной, вот так?              Прежде чем ответить, Эвва мгновение поискала удобное место, куда можно прислониться. Она скрестила руки на груди и оперлась плечом о древесный ствол.              — Мира.              — Не отстанешь, хм, — в голосе ведьмака не было сарказма. Он не осуждал ее.              — Нет. Не могу, — Эвва прижала руки к груди сильнее. — Я просто не могу поверить… ты понимаешь, как сложно было собрать деньги для контракта? Я не слишком популярна здесь. Пришлось подсказать, позволить людям решить, что это их собственная идея… притвориться, что вложенные деньги не мои… Бабушка сделал вид, что заняла их у своей сестры, ради богов. А она даже не хотела звать ведьмака. Потребовались недели. И теперь, когда мы узнали, что случилось… что сделал Вацлав, узнали о чем-то настолько опасном… мы просто оставим все как есть?              — Похоже на то, — ответил Эскель.              Легкая опора на дерево не годится для беседы. Эвва оттолкнулась от ствола, пересекла светлый участок подлеска, не глядя на ведьмака.              — Не может быть. Все не может так закончиться.              — Мне жаль, — искренне произнес Эскель. — Это проклятие Вацлава. Вацлаву его и снимать.              — Но ведь… должны же быть другие варианты. Я думала обо всем, что ты сказал, и… — она запнулась. — Никто другой не может? Весь город слышал, что она заперта. Мы не знали о заразе, но…              — Он единственный выгнал ее. Его слово, его право — его проклятие.              — Что насчет… — Эвва сделала глубокий вдох. — В историях… иногда… истинная любовь? — ее лицо вспыхнуло.              В профессиональном смысле Эскелю стало смешно. В реальности догадка, надежда, казалась слишком хрупкой, чтобы разрушать ее так жестоко, как он был обязан.              — Сожалею, — мягко произнес ведьмак.              — Но ты говорил, что на ней была моя подвеска, — рука девушки схватила деревянный кружок, висящий на кожаном шнурке.              — Какая-то часть Миры все еще здесь, — сказал Эскель. — Но это не поможет. Нужно разорвать ее связь с нашим миром, и… — Теперь пришла его очередь делать глубокий вдох. — Это не любовь. Это влечение.              Щеки Эввы покраснели. Она засопела.              — Должен же быть способ, Эскель. Ты сказал, она не собирается останавливаться.              — Нет.              — Чем это может закончиться в таком случае? — голос девушки дрогнул. Она нетерпеливо смахнула слезы рукой и отвела взгляд. — Ты сказал, она пройдет по всему Аэдирну, и это все… это все из-за него?              — Несправедливо, — согласился Эскель. — Ты права.              Его спокойствие всего лишь показное, чтобы не взбудоражить ее сильнее.              — Несправедливо? Это не о справедливости, это о… — ее пальцы сжались в слабые кулачки, но Эскель понял.              — Это о проклятии, — сказал он. — Ничто не имеет значения, кроме проклятия.              — Что ж… — руки Эввы безнадежно разошлись в стороны. — Ее брат может что-то сделать?              — Сомневаюсь в этом.              — Мать?              — Эвва…              — Эскель, пожалуйста. Пожалуйста, пожалуйста, просто подумай об этом — может ее мать помочь?              Эскель вздохнул.              — Катарина не выгоняла ее. Сама говорила, ей не позволили увидеть собственную дочь, когда та была заперта. Поэтому, когда она не смогла вернуться домой…              Он неожиданно замер.              Эвва застыла.              — Что?              Не смогла вернуться домой. Мира не смогла вернуться домой.              — Ну, — Эвва сделала шаг вперед. — Пожалуйста. Эскель. Могу я услышать, о чем ты задумался? Прости. Я просто очень… — она всплеснула руками.              Быстрая улыбка мелькнула на лице ведьмака.              — Хорошо, хорошо. Послушай разговор о делах… Думаю, что песта охотится по привычке. Как и волки, призраки имеют свои территории — скажем, они не могут уйти. Мира умерла в амбаре, но не застряла там. Значит, она не привязана к физическому месту своей смерти — у нее нет территории — и это означает, ничто не мешает ей однажды уйти из Аэлвира, когда здесь все закончится. Плохие новости.              — Так.              — Но она и не ушла. Значит, остались долги, которые нужно погасить. Способ охоты ночной, она — обычно — заражает людей во время сна. Появляется ночью. Поэтому произошла наша схватка, — он нахмурился. — Но Раж. Он заразился, собирая светлячков. Значит, они были… — он выпрямился.              Эвва вытянула шею, словно пытаясь снова попасть в его обзор.              — Что?              — Песта нападает ночью. Должно быть, у реки стало темно. Поэтому появились светлячки. Мира, должно быть, пришла, добралась до Ража блохами, так же, как сделала со мной. Кого-то еще она могла заразить дома. Но не Ража, потому что Вацлав выгнал ее оттуда. И не Вацлава. Именно поэтому она застряла в округе, ждет возможности убить его, прежде чем двинется дальше. Потому что не может вернуться домой.              Брови Эввы сошлись в раздумье.              — Хорошо. Думаю, я поняла?.. Нет, вообще-то, не поняла. Что?              — Значит, ты права, — сказал Эскель. — Думаю, Вацлаву придется вернуть ее в семью. Нет… в сам дом. Кому-то придется вернуть ее, физически, — он улыбнулся девушке, не заботясь о своих шрамах. — Это также дом Катарины. Она может помочь.              — Стой. Так. Ты говоришь… — медленно произнесла Эвва. — Катарина может снять проклятие?              — Ага. Думаю, так.              — О боги, — Эвва вскинула руки. — О боги, я была права! У меня неплохо получается!              — Неплохо.              — Так теперь… — Эвва сжала ладони и поднесла их ко рту. — Так получается, мы знаем, как спасти ее. Ты можешь вернуться и помочь матери Миры, а потом… потом она освободится. Все мы освободимся.              — Думаю, ты кое-что забыла, — сказал Эскель. — Контракт разорван.              — Ну, — Эвва поджала губы. — В большинстве своем там мои деньги. По справедливости, они мои. Я могу их забрать.              — Да? Забрать у кого?              Эвва опустила взгляд.              — У Вацлава.              — Ага, почему-то не могу представить, как это произойдет.              — Но… — она посмотрела на ведьмака, глаза сверкали то ли яростью, то ли отчаянием. — Ты же не уйдешь просто так, да? Здесь… ты знаешь, моровой призрак здесь. Ты сам сказал, что она не остановится.              — Не остановится.              — Так как ты можешь оставить ее без внимания? Это твое дело, ведь так? Ты позволишь им всем умереть?              Эскель отвернулся. Он мог слышать сопение за спиной, но девушка не двигалась. Ведьмак рассматривал косые солнечные лучи, падавшие сквозь ветви. Почти полдень.              Горячая и пыльная дорога бежала из Аэлвира. Он рассматривал возможности согласиться, взгляд скользил вдоль реки, сквозь березы, миновал речное святилище сильфов, возвратился к тропе, где группка малышей пыталась играть в разбойников с большой дороги, и вернулся в начало. Какой-то бог привел тебя к работе, которую нужно выполнить, сказал человек. Он мог попробовать проигнорировать его слова. Эскель воочию видел каждый шаг по дороге из Аэлвира, понимая, что не согласен с таким решением.              Весемир всегда говорил им не ввязываться, словно нейтралитет являлся верным решением. Что было чертовой ложью. Наличие контракта означало выбор стороны. Здесь не существовало такой вещи, как нейтралитет с монстрами, и притворяться, что все обстоит иначе, означало принять худшее решение из возможных.              Кто же ты, Выжленок? Обычно вопрос звучал голосом Весемира, но сейчас он слышал свой собственный.              И Эскель знал ответ. Он был ведьмаком из Школы Волка, профессионалом. Он боролся с чудовищами — не бесплатно, но цена не имела значения. И это означало решение требовать работы как собственность, вообще не принимая во внимание плату.              — Есть другой вариант, — Эскель повернулся к Эвве, смотревшей на него с надеждой. — Новый контракт, с другой платой.              — С другой платой?.. — ее взгляд потемнел.              — Не такой, — сказал Эскель. — Право Неожиданности.              — О, — подозрение ушло с лица девушки, оставив смущение. — Я имею ввиду… это любезно и все такое, но… ну, ты видел, где мы живем. Твоей наградой может стать… я не знаю, мертвая птица, которая влетит в окно.              Эскель пожал плечами.              — Мертвая птица, так мертвая птица. Значит, она мне и суждена. Назови это предназначением.              — Правда? — Эвва всмотрелась в его лицо. — Так… ты вернешься и поможешь нам? И взамен ты возьмешь… что именно?              — То, что найдешь дома, но чего не ожидаешь. Договор будет заключен с Катариной.              — А, — она прочистила горло. — Это может стать сложным. Твоего возвращения в город не хотят, а мы с ней не в лучших отношениях, после… всего.              Становилось все замечательнее. Ведьмак собирался вернуться в город, из которого его изгнали, за контрактом, который может не осуществиться, а если все же осуществится, должен, по-видимому, получить за него — что, мешок ржаной муки? Кучу кроличьего навоза?              Быть профессионалом — проклятая работенка.              — Мы придумаем кое-что, — произнес Эскель. — Знаешь какие-нибудь тайные тропы? Что-то мне подсказывает, лучше держаться подальше от взглядов.              Эвва улыбнулась и протянула руку.              — Следуй за мной. Я знаю именно такое место.              

***

      Это была ее мастерская. Пока ждали возвращения бабушки Эввы с Катариной, Эскель проводил пальцами по незавершенным деревянным скульптурам, сваленным для зачистки. Эвва выбрала хорошее место для встречи — уединенное, но достаточно близкое к поселку, чтобы не пришлось долго ждать.              — Тебе нравится? — спросила Эвва, поднимая взгляд от маленького кусочка дерева, который остругивала на коленях.              Эскель протер большим пальцем край стилизованного кошачьего уха, скрытого в древесной пыли песочного цвета.              — Я давненько не бывал рядом с кошкой, — он кивнул на занятые работой руки девушки. — Работаешь над очередным предметом коллекции?              — Нет. Ладно, да, но не для коллекции. Это будет мое подношение на Федерблад, — Эвва остановила резак, убрала упрямую щепку. — Знаешь, остался всего один день.              — Хм. Нельзя использовать что-то с прошлого года?              Эвва опустила работу на колени.              — Серьезно? Ты так поступаешь на Йуле и на именины?              Дарить подарки на Йуле. Ведьмаки не делали ничего подобного. Рядом с Каэр Морхеном не бывало ни лавок, ни путешествующих торговцев, знавших скрытую тропу в Голубых Горах. Учителя отмечали праздники, но это означало сокращение тренировок на полдня, чтобы взрослые ведьмаки могли надраться в главном зале. Чем они теперь в основном и занимались, будучи взрослыми ведьмаками. Или делали так по возвращении, если находились причины ехать в Каэр Морхен.              — Ага, — весело солгал Эскель. — Учит людей умалять ожидания. И бережет деньги.              Эвва бросила в его сторону оструганную деревяшку.              — Вот, что я отвечу на это.              Эскель подобрал деревяшку там, куда она упала, далеко от себя.              — Спасибо за содержательный подарок. Видишь? Ты научилась.              Эвва усмехнулась над своими успехами в работе, возобновляя занятие.              — Знаешь, я действительно хотела отблагодарить тебя. Прежде, чем выяснила, какая путаница у тебя в голове.              — Отлично. Потому что не нужно меня ни за что благодарить.              Эвва опустила работу на колени, обращая все внимание на ведьмака.              — Знаю, я не обязана. Но хочу. Ты первый человек, который хорошо отнесся ко мне, по поводу Миры. Знаешь? Когда ты услышал, что мы были вместе, ты просто… принял это. Говорил о нас, как о чем-то нормальном.              — Мм, — Эскель пожал плечами. — Это не нормально?              — Ну, — Эвва взмахнула рукой. — Я имею ввиду… Ты ведьмак. Может, это нормально для вас.              — Ха. Небольшой совет: перебирайся в город.              — План такой и был.              — И может еще быть. Для тебя.              Эвва посмотрела на него, отвела взгляд, выдохнула.              — Да, но… в чем смысл, если я осталась одна? Все мои знакомые здесь. В этом глупом, глупом месте.              Ведьмак ничего не ответил. После долгой паузы Эвва нашла взглядом его лицо, всмотрелась. Эскель приподнял брови, словно спрашивая — Да?              — Там действительно по-другому? — тон девушки смягчился, глаза стали по-детски большими. — В других местах?              Эскель вместо ответа фыркнул. После увиденного в Аэлвире города показались бы ей царством единорога среди звезд. Она ждала необходимый, убедительный ответ от него, он мог сказать, подтвердить, что мечта была реальностью. Но города не являлись для ведьмака мечтой. Они состояли из нечистот, толпы, доски объявлений; мысленных пометок, каких трактиров следовало избегать, а в каких подавали пиво; безликих волн людей, которым было плевать друг на друга.              — Мир велик, — произнес он, наконец. — Побродив достаточно долго, ты найдешь место, которое приглянется.              — Мм. Прости, но это не слишком вдохновляет.              — Прощаю.              Они одновременно усмехнулись и Эвва рассмеялась.              — После всего… — она еще улыбалась, но перестала, когда продолжила. — Ты туда направишься? В город?              — Наверное. Среди скопления народа в одном месте кто-нибудь захочет дать мне работу, — Эскель поднял голову. Несколько облаков закрывали небо, а мягкий ветерок смягчал жару. — Но, как я и сказал. Мир велик.              — Не знаю. Я почти не покидала Аэлвир, только чтобы собрать мебель в паре миль отсюда.              — Попробуй как-нибудь.              Глаза Эввы заблестели от размышлений над возможностями.              — Появилась идея, Эскель.              Судя по голосу, она собиралась сказать больше, но ее прервал другой звук: приближающиеся шаги. Оба выпрямились.              Бабушка Эввы появилась первой, бормоча себе под нос что-то о репьях, прицепившихся к ее юбке и отказывающихся отстать. Она наконец-то ступила на поляну. Сразу за ней шла Катарина, аккуратно выбиравшая путь среди подлеска, придерживая юбку руками. На ее лице промелькнуло беспокойство при виде ведьмака… а затем нечто совсем другое, при виде Эввы.              — Ты, — Катарина развернулась к бабушке Эввы. — Ты не сказала, что она будет здесь.              — Ах, да ладно тебе, Кэт, — старуха уперла руки в бока. — Кто, думаешь, побежал и притащил ведьмака обратно, а? Ты воображаешь, что я поскакала за ним, как кобыла по весне? С моими коленями?              Глаза Эввы засверкали. Она сглотнула, словно и в самом деле проглатывала слова.              — Она мне очень помогла, — сообщил Эскель. — Помогла по-новому взглянуть на ваш случай. С Мирой.              Имя дочери потушило пламя, разгоравшееся в глазах Катарины. Она опустилась на одну из незавершенных скульптур, сделанных Эввой.              — Даймира… Я слышала, ты сказал… Это правда, что ты сказал? Вацлав знает?              — Позволь объяснить иначе. Как он отреагировал ранее?              Катарина отвернулась. Бабушка Эввы встала позади нее, успокоительно погладила руками плечи женщины, сверля Эскеля испепеляющим взглядом.              — Мор, — прошептала Катарина. — Вацлав, о чем ты только думал.              Эскель подождал минуту, дав женщине успокоиться.              — Я хочу поговорить о помощи Мире, — произнес он, как надеялся, мягко. — И всем остальным. Песта создана особым проклятием… ладно, скверной смертью. Разрушить проклятие, значит вернуть ее обратно, освободить дух. Вацлав не хочет делать этого. Тут тупик. Но… можешь ты.              Катарина вскинула голову.              — Что ты сказал? Я… причастна к проклятию?              — Так и есть, — ответил ведьмак. — Видишь ли… Мира умерла, потому что была изгнана из дома. — Катарина вздрогнула. — Она все еще не может вернуться. Вот почему твой мальчик не заражался, пока находился в доме после заката. Вот почему Вацлав еще не заразился. Итак, из этого следует…              — Светлячки, — Катарина закрыла лицо руками. — О, почему я была так глупа. Мне следовало просто оставить его дома. Поймать несколько светлячков и принести в горшке… боги, это моя вина.              Бабушка Эввы положила руку на плечо Катарины.              — Ты не знала, Кэт, ты не знала.              — Нет, но… боги, все эти несчастья…              — Теперь ты можешь все исправить, — Эскель подался вперед. — Ты можешь оказаться единственной, кто вернет ее. Позови ее обратно, переведи через порог — и она дома. Проклятие разрушено.              — Могу? — Катарина потрясла головой. — Не понимаю, как ты представляешь себе это. Вацлав уже сказал нет.              — Ты ее мать, — произнес Эскель. — Это и твой дом тоже.              — Нет. Это не так, — Катарина мучительно сцепила пальцы, до побелевших костяшек. — Когда-то я думала, что могу считать его своим. Но слово Вацлава — закон. Разве не так в Аэлвире? Мужчина подчиняется богам, женщина подчиняется мужчине? — ее рот скривился от этих слов, почти сложившись в горькую усмешку. — У меня нет власти над мужчиной.              — И не нужно, — сказал Эскель. — Мы говорим о проклятии. Древней магии, сильной магии. Об ином виде власти.              Бабушка Эввы остановила бесконечное движение рук на плечах Катарины. В задумчивости сжала губы.              — Ладно, отбросив в сторону необычность всего происходящего, в его словах есть смысл, — согласилась она. — Ты ее мать, Кэт. Когда они вырастают, детям нужно от своих родителей только одно.              — В бытность матерью, — теперь Катарина горько улыбнулась, — я не понимала. Она была близка только со своим отцом. Боготворила его. А потом… — она, прищурившись, взглянула на Эвву. — Ты. Ты вскружила ей голову глупостями, из-за которых ее убили…              Эвва вскочила на ноги.              — Не тебе упрекать меня. Было очевидно, как сильно Мира ненавидела это место! Ты знала. Она приходила к тебе, не так ли? Насчет Мадергида? Если ты знала, как много времени мы проводим здесь… — Она обвела рукой поляну. — А она плакала и плакала, думая о слюнявых волосатых мужиках, пялящихся на нее, словно она уже принадлежала им…              Катарина опустила ладони на бедра. Ее голос обратился в лед.              — Только потому, что у тебя нет матери, чтобы подарить тебя…              — Так, Кэт, — предостерегающе произнесла старуха.              — У меня есть мать, — Эвва вздернула подбородок, неистовая гордость пробилась сквозь вспыхнувшую ярость. — Бабушка растила меня лучше, чем некоторые матери в этом городе. Особенно такие, как ты.              Забытый тремя женщинами, Эскель молчал. Это были не его ссоры. А если станет по-настоящему жарко, всегда существовал Аксий.              — Ты, девчонка. Что ты вообще можешь понимать, — Катарина поднялась медленно, с грозным достоинством. — Там, откуда я, тебя бы выдали замуж в тринадцать. Ты уже имела бы трех малышей со следующим на подходе, чтобы обеспечить благосостояние отца на рынке пряностей. Предпочитаешь это?              — Дело не в том! Ты бросила ее! — Эвва почти выплевывала слова в лицо Катарине. — Ей понадобилась твоя помощь. А ты даже не выслушала!              — Что, по-твоему, мне было делать? — старшая женщина сохраняла беспощадное спокойствие перед лицом пылающей девушки. — Думаешь, в этом городе есть место непокорным женщинам, дитя?              — Что-нибудь! Ты могла сделать что-нибудь! — голос Эввы поднимался выше, пока не надломился на последнем слове. Она неожиданно отвернулась, спрятав лицо в ладонях.              Выражение Катарины не смягчилось, когда рыдающая девушка отвернулась. Оно не менялось, пока бабушка Эввы не встала рядом, касаясь ее только плечом.              — Ты знаешь, что дом построен не из камня, так? — спросила старуха.              — Знаю, — Катарина поджала губы.              — Ты знаешь, все мы слышали, что случилось в доме?              Катарина качнула головой один раз, медленно.              — То же, что случается здесь в каждом доме. Не так ли?              — Не в моем, — пробормотала старуха, вздохнув.              — Удача — быть вдовой, — женщина слегка улыбнулась.              Эвва нашла почти законченную скульптуру и опустилась на нее. После битвы Катарина тоже вернулась на собственное сиденье. Над поляной повисло молчание, Эскель прислушивался к сердечному ритму женщин, замедляющемуся и успокаивающемуся. Они не могли знать, но их сердца бились почти синхронно.              — Да, — сказала Катарина неожиданно. — Она приходила ко мне.              Эвва подняла голову, ее глаза были красны.              Плечи Катарины слегка дрожали.              — Ты права. Конечно. Уверена, она рассказывала. Она не хотела быть отданной в Мадергид. Но я посчитала, что для того существовали… другие причины. Мать понимает свое дитя, что бы ты ни думала. Я видела ее сидящей часами, плетущей песчанку. Цветок Эновина. Она еще напевала про себя. Очевидные признаки, но я не хотела давить. Такие вещи проявляются в свое время. Я полагала, что… в Мадергид… мужчина проявит себя. Что все станет очевидным по их взглядам друг на друга, и я была уверена, совершенно уверена, что у нее был мужчина, которым она увлечена. А потом, однажды, мы стирали на реке… и ты прошла мимо. — Катарина взглянула на Эвву, но яд во взгляде уже исчез. — Она смотрела на тебя так… я навсегда запомнила ее взгляд. Выражение глаз. Думаю, я не поняла тогда всего. Или… предпочла не понять.              — А потом увидел Вацлав, — женщина закрыла глаза и вздохнула. — Слишком много я отдала этой девочке. Ты не видела и никогда не увидишь, но, клянусь богами, я дала все, что могла. Все, что знала. Я просто… я только хотела, чтобы она стала счастливей меня.              Катарина и Эвва не могли смотреть друг на друга. Каждая отвернулась, каждая вытирала слезы, которые не хотела показывать другой.              — Ты оставила их там, — тихо произнесла Эвва. — Песчанки Миры.              — Да, — ответила Катарина.              — Даже понимая, чем они были. Что означали.              — Да… Моя дочь ушла. Это единственная вещь, что от нее осталась, — пауза. — Я не сказала Вацлаву, что они означают. Ему никогда не нравились истории эльфов.              Их сердца бились медленно и спокойно.              — Эвва.              Девушка вскинула взгляд. Глаза Катарины смотрели устало.              — Она была счастлива с тобой?              Сначала Эвва смогла только кивнуть.              — Да. Когда мы были вместе, — она указала подбородком на поляну. — Мы встречались здесь иногда. Чтобы побыть наедине. Чтобы побыть… счастливыми.              Тишина пульсировала открытой раной.              Эвва задержала дыхание, чтобы произнести:              — Она делала меня тоже счастливой.              — Хорошо, — произнесла Катарина. Она опустила голову. Волосы скрыли ее лицо, но Эскель мог слышать звук слез, падавших на колени. — Тогда хорошо.              Наступила новая пауза, но она ощущалась по-другому.              Катарина подняла голову и отбросила волосы за плечи. Покрасневшие глаза, покрасневшее лицо, она выглядела измученной, но держалась спокойно, что должно быть въелось в нее за пределами Аэлвира, на богатых улицах Вергена, среди разговоров о шелке и пряностях.              — Эскель. Это проклятие. Что требуется? Как его снять?              — Ритуал, — ответил Эскель. — Чтобы призвать Миру. Пригласить ее войти в дом через порог. И ведьмачий контракт, чтобы довести дело до конца.              Катарина прикрыла глаза и качнула головой.              — У нас нет больше денег. Я не знаю, где Вацлав хранит их.              — Деньги не нужны, — сказал ведьмак. — Если ты согласна с условиями, дай мне то, что найдешь дома, но чего не ожидаешь найти.              — Неожиданность? — Катарина слабо улыбнулась. — У нас их очень мало, Эскель. Это будет равносильно благотворительности. Ты сам знаешь.              — Не благотворительность. Предназначение.              Катарина, казалось, приняла ответ. Если бы действительно пришлось объяснять, Эскель сказал бы, что цена ничего не значит, даже предназначение ничего не значит. Более того, некоторые вещи казались важнее предназначения — например, взгляд на распаленную жарой дорогу посреди ничего и выбор Пути.              — Предназначение, — прошептала Катарина. — Это необходимо? Даймире и мне нужно примириться — нам необходимо вмешательство судьбы?              — Нет, — сказал Эскель. — Надо просто сделать выбор.              Женщина глядела куда-то вдаль. Ведьмак почувствовал необходимость проследить за ее взглядом. Там не было ничего, кроме листвы и лесных солнечных лучей.              — Тогда я выбираю контракт, — взгляд Катарины снова вернулся на землю и на него. — То, что найду дома, но чего не ожидаю — если спасешь мою дочь.              — Договорились, — произнес Эскель.              Эвва вздохнула с облегчением.              — Ну вот и отлично, — добавила ее бабушка. — Раз уж мы закончили плакать — мой собственный желудок слишком пуст для продолжения болтовни. Как смотрите на то, чтобы слегка перекусить?