Колония любовного режима

Петлюра — Неужели так бывает

Нет ничего хуже ощущения полной беспомощности. Нет ничего хуже, когда ты смог довериться, но тебя предают. Искусанные губы. Глаза, красные от бесшумных ночных слёз. Оборванные заусенцы. Антон с трудом разлепляет глаза, слипшиеся от пересыхания. Встать необходимо. Антон бы остался в кровати, пусть и неуютной, до конца дня. Если не до конца жизни. Обычные утренние процедуры. Проверка. Время тянется нестерпимо медленно, идёт черепашьим шагом. Это не "с чувством, с толком, с расстановкой" и не "медленно, но верно". На нашей улице праздника не будет, и небо в алмазах мы не увидим. Начал за здравие, закончил за упокой. Кончил за упокой. Нет худа без добра. Есть. Сердцу не прикажешь. А хотелось бы. Бесплатный сыр только в мышеловке. Здесь не поспоришь. Антон остался в дураках. Лучше б это было в картах. Не везет в картах, повезет в любви. Только в жизни чёрная полоса невезения. Надо было раньше думать. Вся ситуация вышла боком. Теперь поезд ушёл. Поздняк метаться. Надо было пораскинуть мозгами и понять, что дело пахнет керосином, и послать этого Арсения куда подальше. Убраться подобру-поздорову от этой шарашкиной конторы. Грош цена этим недоотношениям. Всё. С глаз долой — из сердца вон. Только душа болит. И душу не излечить. Раны не зашить, не залатать. Теперь только хождение по мукам. Чёртов завтрак не лезет в горло. Каша не рисовая, но Антон всё равно её не ест. Он съедает пару кусочков хлеба и выпивает пару глотков чая. Антон направляется на учёбу. Всё не клеится. Точнее, не шьётся. Трясущиеся руки никак не могут вставить нитку в ушко иглы швейной машины. Ткань постоянно куда-то уезжает, мнётся и никак не хочет сшиваться. Прошитая ткань осталась без шва из-за неправильно вдетых ниток. И так весь учебный день. На обеде Антон почти не притрагивается к еде. Единственное, что постоянно находится у него во рту — это сигареты. Во время общения с Арсением Антон почти перестал курить. Сейчас без сигарет не обойтись. Пачек пока достаточно. Но всё равно нужно будет пополнить запас в тюремном ларьке, а то не хочется расстраивать маму, прося передать сигарет. Через силу, как бы не хотелось сейчас быть в полном одиночестве, Антон заставляет себя пойти на контакт с другими заключёнными. Всё времянахождение вне карантина Антон мало с ними общался. То книги библиотечные читал, то у Арсения был. Как вообще, получилось, что Антон мог столько времени проводить в кабинете этого человека? Тут же, вроде, всё строго? Так. Антону не надо думать об этом. Арсений не попадается на глаза, так пусть и в мыслях его не будет. Всё сокамерники из карантина, кроме Генка и Шурика оказались с Антоном в одном отряде. Среди примерно пятидесяти человек обосновалась обособленная компания из этих четырёх. Виталя, Серёга, Женёк и Игорёк. — Знакомые всё лица! — Виталя явно рад появлению знакомого. Антон слабо улыбается. Разговор слабо, но уводит Антона от переживаний. Антон даже успевает несколько раз посмеяться. Давно такого не было. Через полчаса после разговора Антон держит в руках запечатанный конверт и не решается открыть. Письмо от матери. Несмотря на то, что колония находится прямо в городе, письма идут достаточно долго. Неограниченно можно переписываться только почтой, которая, как знают все, работать не любит. Антон не стал тревожить маму рассказами о том, что с ним случилось. Ему хватило смотреть на то, как мама отчаянно билась в попытках доказать невиновность сына. Антон видел её слезы на суде. Было больно. Антон не хочет видеться с ней на свидании, даже на краткосрочном. Думает, что будет невыносимо больно. Поэтому в письмах он писал, что приходить не нужно, оправдывался. Но не переставал писать. Конверт аккуратно рвётся, Антон вынимает листы, исписанные аккуратным почерком. "Привет, Антоша! У меня всё хорошо". Мама рассказывает новости с работы, собирает все сплетни с округи. Будучи дома, Антон ненавидел эти самые сплетни. Очень много бесполезной информации о людях, о которых он впервые слышит. Здесь же всё наоборот. Сплетни становятся частью дома. Как будто Антон сидит с мамой на кухне, они пьют чай и разговаривают. Антон дочитывает и пишет ответ. Мероприятие с письмом окончено. Грусть накатывает снова. И воспоминания. Только-только немного открываешься от внешнего мира, сразу накрывает. Антон с мамой и семьёй её подруги отдыхают на соляных озёрах. Они сняли домик в частном секторе, путь от которого до озёр лежал через пересечение четырёх железнодорожных путей. Ходили ежедневно на озера, всё было замечательно. Вечер, небо затянуло свинцовыми тучами. Гремит гром. Очень громко. Сверкают молнии. Компания идёт с озёр. Атмосферка та еще. Проходят мимо морга. Сегодня он особенно страшен. Доходят до железной дороги. Стоит грузовой поезд. Не видно ни конца не края. Обойти — черт знает, сколько идти, а явно сейчас пойдет дождь. Решают пройти под поездом. Страшно. Но что делать-то? Кто-то говорит: "только на рельсы не наступайте, если в рельс молния ударит... Каюк". Антон не знает, правдивы ли эти слова, но выполняет указание. Ползти под поездом — непередаваемо страшное ощущение. В этот момент Антон думает, что поезд вот-вот тронется, хотя ничего об этом не говорит. Антон как можно быстрее выползает из-под поезда, на остальных путях так же не наступает на рельсы. Всё закончилось. Всё хорошо. Этого больше не повторится. Закон подлости работает всегда. Вот поэтому Антону и вспоминаются только его страхи. Страхи из детства — одни из самых сильных в жизни. Детская психика уязвима к разного рода потрясением. Вот и причина. Дети впечатлительны. Но не только на приятные эмоции. Украина. Берег Кацивелли радует своими красотами. Они едут в Ялту. Только не едут, а плывут. Но вот небольшой, совсем не ржавый катер не вызывает доверия. Лишь пугает. Страшно плыть. "А если утонет? Я же даже плавать не умею. Я утону". В голове проносятся картинки того, как мама пытается выплыть с ним куда-то к берегу. Антон отгоняет картинки всеми силами. Что может быть лучше парка аттракционов? Это же конгломерат детской радости, смеха и веселья. Но для Антона всё далеко не так радужно. Очень хочется сходить на аттракционы. И Антон идёт. Но вот неприятные мысли портят наслаждение. "А если я вылечу? А если что-то сломается? А если колесо обозрения остановится? А если я выпаду? А если наша кабинка отвалится? А если вагончик американских горок вылетит?" И весь страх заключается не в скорости, но в высоте, а в этих чудовищных мыслях, которые стучат в сознание со скоростью дятла, стучащего по дереву. Отец Антона давно водит машину. Он не бывал в крупных авариях. И это было бы достаточным основанием считать его хорошим водителем, но нет. Антон никогда не забудет, как тот не раз гнал почти сотню по извилистой дороге самого ближнего пригорода. Дорога, где никогда нет разметки, где нет знаков, где ходит много пешеходов, где ездит очень много велосипедистов, в том числе и детей, где из-за поворотов и деревьев не видно машин, едущих на встречу метров за сто. Это не трасса, где сотня километров в час не ощущается. Здесь ездят максимум шестьдесят. Видимость, качество покрытия и люди тому причина. Сотня, когда тебя на заднем сидении заносит на каждом повороте, когда кажется, что в следующую секунду будет столкновение лоб в лоб, когда кажется, что сейчас ваша машина насмерть собьёт человека. Страхи не отпускают и после остановки. Но, наверное, ещё страшнее лишь одно осознание. Осознание того, что это сделано намеренно, специально. Он злится, психует, от того и гонит. Он может ехать нормально. Только в эти моменты он выпендривается. И совсем не думает о безопасности. Не его личной. А безопасности его жены и его ребенка, в первую очередь, и окружающих, во вторую. Кидать, ломать, даже новое, было в порядке вещей. Что-то не работает? Кинуть, ударить, да так, чтоб обязательно что-то сломать. Особенно страшно было в момент покупки новой мебели. Когда мама брала Антона с собой в торговые центры, они практически всегда ездили без отца. Он никогда не любил ходить по магазинам, никогда не мерял одежду или обувь. Но вот при покупке мебели необходима крепкая мужская рука. Вот они уже оплатили мебель и стоят с кучей круговых тачек, наполненных коробками. Подъехала грузовая машина. Антону мама запрещает везти тачку — слишком тяжёлая. Мама с отцом берут тачки и уходят, оставив Антона наедине с ещё несколькими. И, кажется, что дела идут хорошо, но нет, поскольку в один момент начинаются резкие толчки тачки так, что коробки еле держатся, начинается бросание той части коробок, что должны поместиться в их легковой автомобиль. Не входит, а значит, надо всё швырять и уйти куда-то курить. По сути, Антону ничего не угрожает, но страх — чувство нерациональное, и он не спешит уходить. А мама потом начинает сама тягать тяжёлые коробки, умеющая их в багажник. Вождение после данной выходки, естественно, не аккуратное. Страшнее всего, когда отец идёт на обгон. Черт знает, что у него в голове. Бывали и такие ситуации, когда тот обгонял, когда навстречу очень близко движется автомобиль. На огромной скорости, когда тебе прямо в лоб движется автомобиль, — страх, какого только поискать. Собирать мебель отец не спешил. И лучше всего было уйти на время из дома, чтоб не видеть очередных приступов гнева. Но не всегда получалось. Брошенные отвёртки, упаковка, летающая по комнате. Полка шкафа в комнате Антона после такой сборки имела большущий скол, который ничем не скроешь. Только есть одно "но". Эти безусловно страшные и неприятные воспоминания меркнут на фоне одного. Отца нет дома. Антон не беспокоится. Ему хорошо. Ничто дома не заставляет переживать. Антон живёт и думает лишь о том, чтоб отец подольше не возвращался домой. Спокойствие продолжается всего неделю. Одним вечером мама затаскивает бухого отца домой. Тот выглядит ужасно, пахнет не лучше. Запах перегара наполняет квартиру. Антон прячется в свою комнату, оттуда наблюдая за происходящим. Мама пытается отрезвить отца с помощью душа, не особо выходит. Потом приезжает скорая, заходят врачи, потом уходят. Так и заканчивается день. На следующий, когда Антон уже пришёл со школы, а мама уже ушла на работу, она звонит сыну с просьбой развести в воде и принести отцу в спальню какой-то порошок. Антон говорит, что не хочет. Соглашается только после жалобного "Тош, ну, пожалуйста". С диким отвращением Антон заходит в спальню и ставит стакан на тумбочку, после чего как можно быстрее уходит. На следующий день ситуация становится хуже. Антон возвращается домой и видит, как отец, который явно не в своём уме, стоит на его кровати, вокруг разбросаны некоторые вещи с полки, а отец пытается достать деньги из копилки Антона. Мальчик выбегает на улицу и весь в слезах садится на качель. Он знал, что когда-то давно отец доставал деньги из его копилки. Отверстие для монет в ней представляло собой бесформенную дыру. Слёзы катятся градом, и так хочется сейчас оказаться в другой реальности, где хотя бы нет этого человека. И куда ещё хуже-то? Куда? Вот сюда. Антон по просьбе мамы, которой он позвонил, возвращается домой. Мама приходит достаточно быстро. Но это не спасает от следующего. Антон стоит в своей комнате, дверь в коридор открыта. На Антона надвигается отец. Он явно не в своём уме. Он называет Антона чужим именем, говорит какие-то слова, которые, к счастью, не сохранились в памяти. Отец продолжает надвигаться. Антон машинально отступает назад, думая, как убежать, ведь отец перегородил проход в коридор. Внутри всё сжимается, мозг пытается предугадать дальнейшие действия отца. Вариантов нет. Слава всем богам, мама уводит этого человека подальше от детской комнаты. Единственное, что от потрясения это не избавит. Не избавит и от воспоминаний об этом ужасном дне. Воспоминания мучают изо дня в день. Не дают покоя. Не дают нормально спать. Очень хочется узнать, по какой причине уже пережитые воспоминания приносят столько боли? Это ведь пройденный этап. Такое дольше не повторится. Смысл переживать о том, что не можешь изменить? Какие же правильные вопросы. И Антон понимает, что глупо убивать себя таким образом, но сделать с этим ничего не получается. Ничего. Это слишком сильно напоминает каторгу. Эмоциональную. Как будто прошлое каждым нахлынувшим воспоминанием вырезает частичку души и сжигает её дотла. Воспоминания не уходят, А души остаётся всё меньше и меньше…