Наивкуснейший запах выпечки встретил Андрея, как только он переступил порог квартиры Пушкаревых.
— Валера, ну что вы там застряли? Зови Колю завтракать, у меня все готово, — послышался голос матери Кати, Елены Александровны. Жданов помнил: в той стороне находилась кухня.
— Вы извините, Андрей Павлович, время завтрака, вот мы и ждали Кольку, — объяснял Пушкарев, принимая от Жданова его пальто. — Обычно, Николай Антонович не пропускает священное время приема пищи, это-то меня и настораживает. Вчера Катя пришла сама не своя, Колька был в печали, и ведь никто ничего не рассказывает, половину пузырька валерьянки извели на всю семью.
— Я понимаю, Валерий Сергеевич. Постараюсь объяснить все, что смогу, тем более, я и есть причина многих событий.
Сердце Валерия Сергеевича часто подсказывало ему, когда его дочери вечерами не бывало дома, что она, конечно, в безопасности, но что-то явно происходит. То, чего отцу она объяснять не хочет. Поэтому нетерпеливое предвкушение разговора со Ждановым охватило его, но переживание от того, что он может узнать, неприятно кольнуло.
В квартире раздался телефонный звонок.
— Пройдемте на кухню, — сказал Пушкарев, направляя гостя.
Не успели они сойти с места, как произошли две вещи: дверь в комнату Кати отворилась, оттуда показалась невысокая хозяйка, с носа до пят укрытая клетчатым пледом, а из кухни с телефоном в руках шла Елена Александровна.
— Я передам Кате трубку, одну секунду. — Елена Александровна не ожидала увидеть в своей прихожей Жданова, потому не сразу сообразила, в какую сторону ей следует продолжать идти. Приветливо кивнув Андрею, она застала свою дочь в таком же удивлении рассматривающей своего начальника.
— Катя, Юлиана Виноградова звонит, — тихо передала она информацию дочери, прикидывая, насколько точно эта информация была усвоена. На всякий случай решила повторить еще раз. — Юлиана…
— Юлиана, простите, я не перезвонила вам вчера. Мы ведь договаривались, — опомнившись и секундным движением приблизив трубку к уху, начала извиняться Катя — простите, я подвела вас.
— Дочка, — шепнул Валерий Сергеевич, указывая на клетчатый плед и переводя взгляд на Жданова.
Новая волна смущения охватила Пушкареву. Забрав телефон, она скрылась в своей комнате, откуда вышла уже через десять минут полностью одетая, собрав волосы на затылке. Жданова она нашла, где и ожидала, за кухонным столом. Все трое молчали и облегченно вздохнули, когда Катя показалась на пороге.
— Мне нужно кое-что вам сказать, — начала Катя, предвкушая непростую беседу и больше всего мечтая, чтобы Жданов не был ее свидетелем. — Всем. Я должна уехать сегодня из Москвы, это ненадолго и это по работе. Мам, пап, я говорила вам, что мне предстоит командировка.
Пытаясь кратко отрапортовать информацию родителям, она скользила взглядом по Андрею. Течение жизни ускорилось с 40 км в час до 180 с момента его прихода к ней домой. Вопросы, мучавшие ее, пока она быстро заканчивала разговор с Юлианой и одевалась, кружили в ее голове, но не имели шанса покинуть ее при родителях.
— И когда ты поедешь? Дочка, ты все-таки уволилась из Зималетто? А куда? Какая поездка, когда мы не в курсе, что происходит? — Вылетали один за другим вопросы родителей.
— Давайте обсудим мой уход из Зималетто, когда я вернусь. Мама, я должна быть там еще вчера, но я не брала трубку, ты помнишь. Юлиана улетела без меня. Она позвонила узнать, все ли в порядке, и может ли она еще рассчитывать на меня. Вы были против моего ухода из Зималетто, но я хочу попробовать найти новое место и прошу вас понять меня.
— Работа! Да из-за этой работы мы тебя днями и ночами не видим… Извините, Андрей Павлович. А теперь что? Другая страна? — повысил голос отец Кати.
Надо отдать должное мудрости Елены Александровны. В такие моменты она легко хлопала ладонью по плечу мужа и без слов могла успокоить извержение вулкана, подступающее к горлу Валерия Сергеевича.
С тяжелым сердцем отец Кати капитулировал, но попросил заметить, что не сдался бы так просто, если бы при всем не присутствовал бывший — он вопросительно подчеркнул это слово — начальник его дочери.
Жданов, о котором внезапно вспомнили, почувствовал неловкость. План был провален. К сожалению или к счастью, сегодня он не откроется ее родителям, но также он упускает возможность поговорить с самой Катей. Прикинув, что можно сделать, он сказал:
— Тогда, я думаю, что подвезу Катю в аэропорт, ты не против?
Родители одновременно замерли, рассматривая Жданова и свою дочь. Катя воспользовалась минутной заминкой.
— Нет, только мне нужно собраться... Андрей Павлович, — быстро добавила она, выскользнув из кухни.
Менее чем через час в прихожей снова собралась та же компания. Катя объяснила родителям, что до вылета осталось мало времени, прощаться лучше прямо сейчас. Она написала в записную книжку у телефона номер рейса и примерное время прилета, пообещав сразу позвонить, как только она доберется до отеля. Присутствующий при всех событиях Жданов уже нисколько не смущал родителей. В свою очередь, он старался не мешать им дать последние наставления дочери.
Зорькин, появившийся как раз в момент прощания, был немало шокирован представшей перед ним картиной и успел забыть про свою жизненную трагедию. Он смотрел на Пушкареву во все глаза, пытаясь линзами очков спросить: что здесь происходит? Что здесь делает Жданов? И куда ты с ним уезжаешь? Катя постаралась вселить спокойствие в своего друга, поэтому, неуклюже обнимая его на прощание, прошептала: «Все в порядке».
У Жданова было не меньше вопросов, но все их он оставил до момента, пока они окажутся в салоне его машины.
— Юлиана пригласила тебя к себе работать. Не знал, что вы подружились, — начал беседу Жданов, когда они отъехали.
— Она заботилась обо мне, когда мне нужна была поддержка, и когда сама я не могла к кому-то обратиться. Я сказала, что хочу уволиться, и она предложила мне работу в другом городе, — тихо рассказывала Катя. — Мне казалось, это то, что нужно.
— Но ведь все изменилось? — с надеждой спросил он.
— Работа мне еще нужна, правда, с отъездом я поспешила.
Жданова не мог не радовать факт, что Катя спокойна и открыта его вопросам. Она больше не пытается укрыться от него, не перебирает нервными движениями длинный смешной шарф. Но тем не менее, его нервировало, что он своими руками помогает ей уехать от него.
За оставшийся путь Жданов постарался рассказать, что происходило в Зималетто вчера, когда он отправил Катю домой, а сам открылся совету. Затем он рассказал об отмене свадьбы и о том, что ушел от Киры, опуская ненужные для нее подробности. Он хотел чувствовать себя, как чистый лист, готовый, чтобы в него записали новую и уже правильную историю его жизни. Но, к сожалению, чем ближе они подъезжали к зданию аэропорта, тем больше Жданов ощущал тревогу, что на данный момент его история ставится на паузу.
— Мне надо было позвонить. Твой папа сказал, вчера ты была сама не своя.
— Я до последнего сомневалась, что ты пойдешь на это.
— Я понимаю, что мне не оправдаться так просто. Я рассказал отцу о залоге и отменил свадьбу, но ты не обязана мне верить. Я только хотел, чтобы ты поняла — теперь все будет по-другому, — сказал Жданов, жалея, что это «по-другому» откладывается до ее приезда.
— Я поняла это, когда увидела тебя утром, — призналась Катя.
Невозможно было отвести взгляд от ее искренних карих глаз, ему хотелось остановить машину и попросить не покидать его сейчас, когда у него почти никого не осталось.
— Нелепая ситуация. Я так хочу, чтобы ты осталась, что сам везу в аэропорт посадить на самолет в чужую страну. А, Кать, что я делаю? — после небольшой паузы обратился к ней Жданов, нервно постукивая по рулю. — Скажи мне, пожалуйста, потому что сам я не могу разобраться.
— Я не уезжаю в чужую страну, я лишь еду в командировку. Это временно. Когда я вернусь, я что-нибудь придумаю с работой, — успокаивающе сказала Катя, стараясь верить своим ушам. — И, если бы это был не Египет, а Новоуральск или другой город в пределах нашей страны, я бы ехала туда с таким же планом: работать. Я обещала Юлиане, а у нее слишком мало времени найти мне замену.
Ее спокойствие подействовало на Жданова, как теплый воздух салона машины после морозной стужи Новоуральска.
— К тому же, всем акционерам стало известно, что Никамода, которой я формально руковожу, поглотила Зималетто. Никто из этих людей не захочет больше видеть меня в этом здании. Не обманывай себя, тебе самому было бы некомфортно, если бы я там осталась. Как и мне.
Жданов хотел было возразить, что ему плевать, кто и что думает на этот счет, но вспомнил, что в данный момент и сам он персона нон грата.
До аэропорта они добрались как раз вовремя, чтобы Катя успела пройти регистрацию. Расставание Ждановым ощущалось еще более нелепым: губами он говорит слова прощания, а сам не может выпустить из рук огромный шарф, тепло укутывающий хозяйку. Он как можно дольше цеплял свой взгляд за каждую деталь ее лица, пытаясь понять, с каким настроением она уезжает от него.
— Утром, когда ты пришел ко мне домой, ты хотел поговорить с родителями? — спросила она, также выжидающе оглядев его.
— Я хотел, чтобы тебе больше не пришлось скрываться от них. Наверное, это нечестно, ведь я еще ничего не сказал своим.
— Им сейчас не до этого — нашлась с ответом она, в ее голосе слышался неподдельный страх от такой возможности.
Монотонный женский голос пригласил пассажиров Катиного рейса на посадку. Катя, испытывающая леденящий страх перед самолетами, болтающимися в воздухе, заметно побледнела. Жданов оставил в покое ее шарф и коснулся губами ее лба, чувствуя себя мальчишкой.
— Ты позвонишь мне? Нет, не так, — осекся вслух Жданов, теплым дыханием шевеля ее волосы на макушке — Позвони мне, как долетишь, Катя. Я буду ждать.
Жданов отстранился как раз вовремя, чтобы Катя в числе последних зашла за линию ограждения, озираясь на оставленного позади мужчину.
***
После аэропорта Жданов поехал на работу. Как таковой работы у него больше не было, но обязанность появляться на собрании акционеров осталась.
Коридоры Зималетто ничуть не изменились. Вчера мир перевернулся с головы, где казалось Жданову, находился его мир прежде, на ноги, но на деле окружающее его пространство было до безобразия привычным. На выходе из лифта его, как и всегда, встретил запах кофе. От аромата Жданов почувствовал голод и вспомнил, что сегодня даже не завтракал. Ко вкусным на вид сырникам на кухне у Пушкаревых от избытка чувств никто не притронулся.
Но перемены все-таки были. В офисах слухи распространяются очень быстро, а в Зималетто — так Жданов полагал — существует подпольная стенгазета, главным героем которой сегодня был несомненно он. О подлинной причине происходящего работники могут и не знать, но вот домыслы, они, как правило, оказываются намного более захватывающими, чем настоящие события. Затылком он чувствовал взгляды проходящих мимо людей.
И только наиболее приближенные к тайнам сотрудники, к которым относились девушки из женсовета и один молодой человек, удивили его. Уж они-то узнавали все новости самыми первыми.
— Андрей Павлович, простите, пожалуйста, — подловили его Тропинкина с Федором, когда он, как в тумане, направился в кабинет президента, но резко остановился, не зная, куда было бы правильнее сейчас идти. Они переглянулись, и Тропинкина продолжила — Павел Олегович просил передать вам, как вы появитесь, что ждет вас в конференц-зале. Туда же он пригласил Киру Юрьевну и Романа Дмитриевича, Александр Юрьевич тоже приехал. С ними еще..
— Спасибо, Мария, туда и направляюсь, — соврал он и хотел было уйти.
— А… Андрей Павлович, это еще не все, — остановил его Коротков. — Понимаете, — сделал он продолжительную паузу, Тропинкина нервно постучала карандашом по алому ресепшену. — Катя вчера так быстро ушла. Она сказала, что уходит из компании, но так ничего и не объяснила. Это правда? То есть, я хочу сказать, мы не можем не замечать, что в компании происходят перемены, но это же Катя. Неужели ей пришлось уволиться из-за того, что произошло?
Формально он больше не был их начальником, потому не чувствовал в себе морального права советовать не лезть не в свои дела. Он им даже немного завидовал. Благодаря им Зималетто можно было назвать родным домом, такой компанию делали сотрудники, заменившие друг другу семью. И когда один член семьи покинул дом, это не могло пройти бесследно для остальных.
— Сейчас не совсем подходящее время это обсуждать, но могу пообещать сделать все, что смогу, чтобы Катя захотела вернуться.
Улыбки, на мгновение озарившие их лица, добавили яркости к тусклому настроению бывшего шефа.
В остальном день не предвещал ничего хорошего, за исключением звонка от Катерины, которого он не ждал до самого вечера. Он постарался занять себя.
Ему это удалось. И в лучшие времена собрания проходили нервно. Теперь о согласии между едва не породнившимися семьями можно было забыть. Похоже, Малиновский один из присутствующих сейчас не питал к нему неприязни. Маргарита Рудольфовна, мельком оглядев сына, отвела свой взгляд к Кире, чем объяснила причину своего недовольства.
Он не сказал честно Кире, почему уходит от нее, когда до свадьбы осталось всего ничего. Точнее, он не врал, когда говорил, что их отношения мертвы. По ее виду можно сказать, Кира давно знала, что у него кто-то есть. Возможно, она догадалась обо всем еще раньше самого Жданова.
Целью собрания было решить, что делать дальше. Вот почему среди знакомых лиц Андрей увидел неизвестного ему ранее мужчину — адвоката.
С этого момента его новая жизнь пошла кувырком.
***
Катя позвонила, когда Андрею удалось дотащить себя до подушки. Голова гудела, кулаки, которые он разминал, пока спорил с Александром о необходимости распродать компанию, ныли. Он мечтал уснуть и забыться.
— Как все прошло? — не откладывая в долгий ящик, спросила она о делах в Зималетто. — По молчанию ясно, что не очень.
— Небольшая путаница с бумагами, не думай об этом.
Он не сказал, что оставленные ею документы были оформлены не верно. Не сказал о встревоженности совета директоров. Он снова соврал, но успокоил себя тем, что делает это во благо.
— Скажи, что твой день прошел лучше, — попросил Жданов в трубку.
— Мой день прошел лучше, — грустно и фальшиво произнес мягкий голос в ответ.
У Жданова почти вырвалось что-то нежное, но он знал, что не умеет говорить нужных слов женщинам. Говорить ненужные ей не хотелось. Их обоих посетило ощущение, что на этой территории они еще не бывали. Сначала он возомнил себя обольстителем, потом она увидела инструкцию, их действия раз за разом были ответной реакцией на поступки другого.
Теперь же им нужно было начинать сначала. Но перечеркивать прошлое Жданов не хотел, в нем было настоящее, он это точно знал. Среди вороха открыток Малиновского были его искренние попытки высказаться, пусть кривые, но это были его слова для нее. В моменты, когда терял голову, он не понимал истинных причин своего поведения. Никто не понимал. Но сейчас паззл сложился, и эта картина ему нравилась.
Спать хотелось ужасно, никакие попытки это скрыть не возымели успеха, и Катя, пообещав звонить еще, повесила трубку.
Он уснул сразу же с телефоном около уха, слушая короткие гудки.
Дальше дни тянулись вяло, как жвачка, но он их практически не различал. Ежедневно он пропадал в конференц-зале и, как диктофон, повторял одни и те же слова: «Она не сбежала, компания принадлежит нам, это не было ее планом». Лишь вечером, когда трубка говорила Катиным голосом, как она влюбилась в море, он отдыхал, не испытывая стыда за свое маленькое вранье. Осталось уже меньше недели до ее приезда. Пока он не знает, как попросит ее снова появиться в Зималетто и подписать бумаги. Он вытряхивал эти мысли из головы, как из мешка, лишь бы не думать, как она посмотрит ему в глаза и попытается найти ложь.
Как бы он хотел, чтобы его слов и его подписи было достаточно, чтобы ее эта история больше не коснулась. Ведь как только заходит речь о проблемах Зималетто, он замолкает, закрывается, лишь бы мысль о том, что он с ней только из-за страха потерять компанию, не залетела Кате в голову, не застряла и не поселилась там назойливым постояльцем.
На третий день, как совет узнал, что не может распоряжаться делами Никамоды по собственному усмотрению, Маргарита Рудольфовна решила поговорить с Андреем о Кире:
— Ну скажи мне, что такого случилось, что ты отменил свадьбу?
Они остались вдвоем в зале заседаний, когда все разошлись на обед. Прошла только половина дня, а Жданов чувствовал себя тряпкой, из которой выжали все, что могли, но тем не менее, которой собираются отдраить все Зималетто. Он полулежал на столе, очки съехали на бок, дужки больно впивались в висок, но он и не думал их поправлять.
— Мама, не случилось, — ответил он столу, но подумал, что его краткий ответ мог прозвучать двояко. — Знаю, как ты этого хотела, но ты не знала, что у нас с Кирой нет ничего общего.
— Но как же? Ведь вы собирались строить семью. Да что там, вы и есть семья, вы с самого детства вместе, – не отступала Жданова.
— О том и речь, я ошибся, когда сделал предложение Кире. Я не должен был этого делать по причинам, которые были неправильными.
— Что за неправильные причины?
— Я должен был любить ее, любить, понимаешь? Может, когда-нибудь это и было правдой, но точно не сейчас. Теперь я понял. Я не чувствовал к ней того... В общем, я не хочу больше мучить ее и мучиться сам.
— И что же открыло тебе глаза, позволь спросить? — Раздражение Маргариты Рудольфовны было вполне объяснимо. Она была счастлива до безумия, когда узнала о помолвке Андрея и Киры, как любая мать бывает счастлива за своего ребенка. В случае Маргариты ей выпала возможность чувствовать радость за двоих своих детей, ведь Киру она давно считала членом своей семьи. Но она мать мужчины, о котором болит ее сердце. Его страдания она будет воспринимать острее, не взирая ни на какие узы.
— Не что, а кто. Только я и здесь чуть было все не испортил. — В его усталом голосе слышалась тревога. — Скажи, как мне опять все не испортить?
— Андрюша, — погладила она сына по плечу, разбивая свой план выглядеть строгой и непоколебимой. — Ты полюбил другого человека? Скажи мне, я твоя мама.
— Полюбил. Только не знаю, сможет ли она простить мне все, что я сделал.
— А что ты сделал?
— Мама-мама, — только и ответил ей Андрей.
— Что бы ты ни сделал, ты попросил прощения, ведь попросил? Если ты был искренен, она не может тебя не простить. За что вообще она должна простить тебя, что такого ты мог совершить?
Жданов понял, что ни одна мама мира никогда не поймет, почему ее ребенка нельзя простить, потому не стал объяснять, а только произнес:
— Она может верить, что простила меня, но я не знаю, что будет, когда она вернется.
Глаза Маргариты Рудольфовны расширились от удивления.
— Вернется? Так это.. Да нет, не может быть. Не может же, чтобы ты.. — она остановилась, когда услышала глубокий вздох Андрея, и приложила руку к губам. — Андрюша?
— Это Катя, мама. Наша Катя.
Этим вечером телефон Жданова молчал. Катя не позвонила.
