***
— Ты уверен, что сможешь сам её донести? Они стояли возле машины: Ваня, сцепив руки на груди и слегка поежившись на пронизывающем всё существо ветре; Мирон, держа Василису на руках. От напряжения вены на его шее посинели и вздулись, а ноги так и норовили подкоситься под увесистым телом, бившимся мелкой дрожью. Но тащить их обоих в свою берлогу он был не намерен. — Всё в порядке, — донеслось хриплое бурчание сквозь плотно стиснутые зубы. — Напишу тебе, как только всё станет понятно. — Ты там с ней поосторожнее, — в уверенном голосе отчаянно свозили нотки искренней обеспокоенности. — Не урони хотя бы. Ну и… в общем, пусть с ней всё будет хорошо. Она тебе нужна. Это видно. Кивнув другу с крайне мрачным видом, Мирон перехватил Василису и молча двинулся к подъезду. Закатив глаза к самому небу и недовольно цокнув языком, Евстигнеев опередил его и открыл дверь. В холодных серо-голубых глазах он встретился с отражением благодарности. Ваня ещё долго следил вслед удаляющейся фигуре и про себя с явным недовольством корил друга за каждое усталое кряхтение. Упрямый скрытный баран. Что же он собрался делать с бедной девчонкой? С трудом открыв все замки, Мирон тяжело выдохнул, когда наконец ощутил умиротворение где-то в глубине души, вызванное его возвращением в родные чертоги. Беспорядок в доме — полный бардак в голове. Но так ему легче жить. Когда снаружи то же, что и внутри. Широкая деревянная кровать, скрипящая под весом нелёгкого тела. Помятое постельное бельё пепельного оттенка, — такое же серое, как его уничтоженная и разбитая на мелкие осколки душа. Каштаново-рыжие волны разметались по шелковистой ткани, придавая окровавленному лицу еще более бледную прозрачность. Она стала больше похожа на призрака, нежели на живого человека. Опухший глаз был залит кровью, сочащейся из глубоко пореза, что проходил прямо через бровь. Удар острым носком ботинка мог и вовсе лишить её зрения, но теперь… этот шрам останется на всю жизнь. Со странной, вовсе не присущей ему нежностью Мирон провёл грубым пальцем по отброшенной на лицо медной прядке на последок, а затем, передёрнув плечами, пошёл на кухню. Заглянув в полупустую морозилку, он нашёл там старую пластиковую бутылку с замёрзшей водой. Из ящика кухонного буфета достал тряпку, намочил её ледяной водой. А когда вернулся в свою комнату, Василиса уже вовсю глядела на него одним здоровым глазом. — Почему васильки не растут в космосе? На её бледном личике застыло выражение какой-то невинной серьёзности, она лишь удивлённо смотрела на Мирона, словно и сама не верила, что могла спросить такую глупость. Он лишь отрицательно покачал головой, присев рядом с ней и положив мокрую тряпку на лоб, а бутылку — на расплывающийся под рястянутым свитером синяк. – У тебя жар. Ты какое-то время провела без сознания. Возможно, переломы. Лежи и не двигайся. Лучше даже не говори. Врач скоро придёт. Долго ждать не пришлось. Громкий звонок в дверь оповестил о приходе частного доктора, успехами которого так часто хвалился Евстигнеев. Однако ввалившийся в затхлую квартирку мужчина средних лет с ярко выраженной рыжей бородой заставил Мирона напрячься и даже попытаться мысленно найти в увесистых котомках незнакомца террористическую бомбу. Но беспокоиться было не о чем. Профессионал своего дела лишь основательно приготовился, взяв с собой даже портативный рентген аппарат. Также в его руках уместился громоздкий чемодан первой помощи, который он с трудом дотащил до дальней комнаты. Температура на градуснике, вложенном в её подмышку, почти сразу же подлетела до тридцати девяти. Глаза никак не могли сфокусироваться на указке, Василиса словно находилась в трансе, даже почти не моргала. На яркий свет реагировала бурно: щурилась и даже пыталась прикрыть лицо ладонями. Один зрачок был гораздо шире другого. Залитый кровью опухший глаз с трудом открывался и то лишь под осторожными движениями рук доктора. После всего врач сделал один-единственный вывод. — У неё сотрясение мозга. Это пока что меньшее из зол. Неделю постельный режим точно. Пока приложить лёд. Признаки самые распространённые, не похоже на что-то серьёзное. Знаю, что в данном случае не имею права спрашивать, из-за чего получена такая травма, но мой совет… как только сможет стоять на ногах и нормально передвигаться, сходите в ближайшую частную клинику, сделайте компьютерную томографию. Мирон молчал, безотрывно глядя на бледное лицо Василисы, и чуть дёрнулся на деревянном стуле, стоило ему только встретиться с её взглядом: тяжёлым и слишком мрачным для такой юной и нетронутой жестокостью души. Врач в это время отмерял нужную дозу прозрачного вещества, находящегося в небольшой стеклянной баночке с надписью «Новокаин, 2% раствор», набирая его в шприц. На мгновение задумавшись и почесав рыжую бороду, он спросил, обращаясь к девушке. — У вас нет аллергии на анестезию? — Не знаю, — тихо протянула она, хватаясь слабой рукой за горячий лоб. — Всё может быть… Недовольно закряхтев, врач вытащил из чемодана ноутбук, покопался там, затем вновь заговорил. — Больницу свою помнишь? Название, город. Попробую отыскать твоё личное дело, там должно быть. — В Котлах только знахарь был да парочка лекарей, в город иногда ездила к частникам… если деньги были, но… Василиса побледнела ещё сильнее, старательно прикрывая лицо руками от нежелательных глаз. Пальцы нещадно дрожали, пачкались в ещё не засохшей крови под носом, теребили редкие прядки волос. Девушка болезненно поморщилась, стоило только ей поднять руки чуть выше: боль резко хлынула куда-то в рёбра. Наконец она с трудом выдавила из себя: — Я обследовалась в городской психиатрической больнице номер шесть. В этом городе. Там все мои данные. Что-то рухнуло в душе Мирона. Он просто не мог поверить… как? из-за чего? она ли? На лице застыло выражение удивления с яркими нотками боли, но в нем не было ни капли разочарования, ни грамма немого укола. Так вот почему она… Пробив личное дело по базе, врач убедился в том, что аллергии у Василисы нет. Быстрый укол, промывание раны чистой водой, осторожное обрезание лишних кусочков кожи вокруг пореза, наложение швов с помощью стерильных ниток и иглы, — мужчина колдовал над бровью меньше десяти минут. Результат впечатлял: вместо кровавого месива над глазом красовалась бледная полоска голой кожи, стянутая почти незаметными стежками. На опухшем глазе вырисовывался сиреневато-красный синяк, лишь в одном месте окаймлённый нездоровым жёлтым цветом. Дальше врач кинулся обследовать синяк на боку, предупредив Мирона о том, что за ним вполне себе может скрываться трещина в ребре… или нечто похуже. Чтобы воспользоваться портативным рентген аппаратом, пришлось посадить Василису. Без помощи Мирона не обошлось: он поддерживал её голову одной рукой, а другой стискивал бледную ладонь в кровавых подтёках. Её грустный взгляд был полон молчаливой мольбы о прощении… но за что? Неужели за её нахождение здесь в таком состоянии? Глупая… Трещины не было. Как и перелома. Ушиб мягких тканей, — врач удивился тому, как легко она отделалась. Возможно, этому способствовала природная полнота, которой девушка явно стыдилась, даже в обморочном состоянии частенько одёргивая растянутый свитер изумрудного цвета. На остальном теле были только синяки, пусть и довольно серьёзные и постоянно саднящие. Вправить нос было делом пары секунд, — после этого не осталось ни следа от искривления. Мирон пришлось освободить всю морозилку, чтобы приложить лёд на глаз, нос, бок и ещё несколько синяков. Пока помочь можно было только этим. Список лекарств, показания обследования, справка для университета. Всё подписанное и с печатями. Уже около двери врач спросил у Мирона: — Ванная у вас есть? — Только душевая кабина. — Плохо, — он почесал бороду. — Её сейчас надо бы отмыть. Это поможет расслабиться… ну и вообще гигиена, все дела. Кем вы ей приходитесь? — Не ваше дело. — Прошу прощения. Просто я советую её «помыть» прямо в кровати. Утереть грязь влажными тряпками, ещё раз обработать все ранки спиртом. Если это возможно, ведь придётся… — Не продолжайте, я понял. Проблем не будет. Дверь захлопнулась с громким треском, сотрясая осыпающиеся побелкой стены. В комнату Мирон вернулся уже с несколькими полотенцами и глубоким железным тазом, наполненным горячей водой. Василиса одарила его удручённым взглядом, но потом внезапно улыбнулась. Её лицо было уже не таким бледным, как раньше, а нездоровый блеск сменился на нескрываемый интерес. — Что он вам сказал? — Ничего особенного. Но тебе надо бы умыться. Вот я принес… — Я сама, — резко и довольно грубо перебила его девушка, но потом смущённо потупилась. — Простите. Мне так будет спокойнее. Я справлюсь. — Нет, — отжимая тряпку, Мирон прожигал её серьёзным взглядом ледяных глаз. — Указания врача. Ты мне лучше скажи… откуда в психушке твои данные? На испуганном личике отразилось такая дикая боль, что у мужчины ёкнуло сердце, а где-то на закоулках тёмной души жалостливо заскулили демоны отчаяния. Он сумел всколыхнуть самые страшные воспоминания Василисы, вместо того, чтобы подарить ей безмятежный покой, который был так необходим её и без того сломленной душе. Тик-так. Тик-так. Её сердце билось вровень со старыми деревянными часами, висевшими над кроватью. Выход был найден. Пора отпустить страдания в свободное плавание. Прямо сейчас. — Я благодарна вам за всё, — тихий шёпот. — И доверяю. Об этом не знает никто. По крайней мере, не всю правду. Даже в больнице пришлось лгать. Два проклятых дня. Я жертва. И я же хищник. Внешность бывает обманчива, Мирон Янович. Хотя кому, как не вам, хорошо об этом известно. Соприкосновение с мокрым куском ткани, тихий вздох с нотками расслабленности, мерные поглаживания, приносящая удовольствие саднящая боль. Белая тряпка медленно окрашивалась в серовато-красный, словно высасывая всю боль из глубин посветлевшего сознания девушки. Мысли отчаянно путались, но рассудок был чист. Тик-так. Тик-так. Каждое новое слово давалось с трудом, но рождало в воображении обоих полную картину произошедшего. Ужас переходил из одного разума в другой. Второе июля две тысячи восемнадцатого года…***
Мерцание тысячи огней. Раскрепощённые движения поддатых тел. Пьяный смех, отражавшийся от деревянных стен огромного зала. Оглушительная музыка, отдававшаяся громким гулом где-то в районе сердца. Стук каблуков по паркету, заставляющий подрагивать пол от давления. Царит сияние дискотеки и весёлого разврата. Школьный выпускной. Рыжие волосы, то взмывая вверх, то опускаясь вниз, светятся всем тем счастливым безумством, с которым танцует их владелица. Она радостно кричит, смеётся, хватается за руки подруг, подпрыгивает вместе с ними. Лёгкое изумрудное платье не способно скрыть красоты её тела, лишь сильнее подчёркивает округлые груди и широкие блестящие бёдра. Но ей плевать. Она не хочет, чтобы на неё смотрели. Она лишь желает с головой окунуться в то счастье, что ей может подарить этот день. Но и на самое яркое солнце когда-нибудь зайдут тучи. — Вась, отойдём? — Что-о-о? — спрашивает она, переходя на крик и всё ещё продолжая двигаться в такт музыке. Парень тянет её за руку, вытаскивая из круга близких друзей и таща за собой к длинному столу с напитками. Его цепкая хватка поражает своей навязчивостью, но Василису это, кажется, ничуть не волнует: буря радостных эмоций не перестаёт волноваться в её сердце. Протянутый напиток, — она берёт его безоговорочно, ведь как можно недовериться своему другу. И лучшему другу своего парня. Подносит ко рту, ощущая дикую жажду. Нос щекочет странный запах, затмевающий сознание. Бурда какая-то, разве это лимонад? — Там алкоголь? — кричит она, стараясь перекрыть шум громкой музыки. — Дим, ты же знаешь. Я не пью. — Нет, тебе кажется. Пей! Давай, до дна. За вас с Андреем! Он чокается с девушкой, хитро улыбается и залпом выпивает весь бокал. Он-то всё знает. Что делает, как и зачем. У кого дюшес, а у кого бренди вперемешку с бабкиными травками. Он точно знает, что сегодня ему будет хорошо. А ей… без разницы. Потраченные деньги должны того стоить. Его и так слишком долго уговаривали. — Ну же, давай! Где-то в глубине сознания здравый смысл противится этой затее, тихо шепчет мрачные предупреждения. Но гул толпы, словно пчелиный рой, заставляет Василису согласиться, — да и что такого может случиться? Это же друг. И это просто выпускной. Она должна быть весёлой… верно? Первый глоток отдаётся неприятным жжением на языке, отупляя все тактильные ощущения. Второй обжигает внутренности, приятно согревая уставшее тело. После третьего всё в тумане, лишь его лицо, грубые руки и холодная стена за спиной. Пить. До онемения пальцев, сжатых в кулаки. Хочется ещё. Всё тело ноет от жадного желания, и эта боль мучительно скапливается внизу живота. Под каблуками хрустит свежее сено, разум одурманен запахом цитруса и едкого спирта. Язык оставляет влажные дорожки на шее, сильные пальцы что есть силы сжимают упругую грудь. Василиса извивается, пытается вырваться из-под нависавшего тела, но всё тщетно: она больше не может контролировать свои движения, её бренная оболочка ей больше не принадлежит. В мозгу медленно крутятся шестерёнки, словно в сложные механизмы попала липкая жвачка. Но она чётко осознает, что должно произойти. Страх. Отчаяние. Нестерпимая боль внизу живота. Частое биение сердца. Грубые шлепки. Укусы. Ужас в её глазах. Рваное дыхание. Стоны. Её стоны. Без возможности их контролировать. Без шанса на счастливый финал. Почему… так же не бывает. Не с ней. Не с ним… предательство. Её руки жадно хватаются за стену, под ногти забивается бетонная крошка. Её голова оттянута назад, длинные волосы стиснуты сильными пальцами, обернуты вокруг кисти. На ней ни клочка одежды. Полностью голая и беззащитная, — она поплатится за свою наивную глупость. Прямо здесь. Прямо сейчас. Одно резкое движение, и она понимает, что душа бьётся в агонии, а тело, потеряв своего истинного хозяина, начинает двигаться в такт. Кричит от боли, стонет от желания. Хриплое дыхание сзади, шёпот на ухо: — Давай, девочка, кричи ещё, мне это так нравится… Движения ускоряются. Она всё сильнее выгибается, отчётливее ощущает то, что должна сейчас люто ненавидеть, — то самое чувство внизу живота, растекающееся липким мёдом по всему телу. Почему же ей хочется отдаться полностью, почувствовать собственное возбуждение, ощутить его в себе ещё глубже? Дикий ямс. Терпкий запах, отдалённо напоминающий молотую корицу и практически скрытый за конской дозой алкоголя. Вот что это было. Как только раньше не поняла, ведь все эти травы благодаря тётке-знахарке были ей известны… Внезапный крик, полный больного безумия, неожиданно срывается с её губ, доставляя подлинное удовольствие парню. Шлепки становятся все громче, биение сердца только учащается, а возбужденная грудь с каждым толчком лишь сильнее белеет под царапающими движениями цепких пальцев. Боль, много боли. Теперь она отчётливо ощущает её присутствие, притупляющее все прочие чувства. Ногти втыкаются в поясницу, проминая под собой кожу на боках. Сзади раздаётся судорожный стон, и девушку захлёстывает волной тёплого ужаса. По ногам стекает вязкая жидкость, мучительно и пугающе. Голова кружится, перед глазами плывет серебристо-чёрная пелена. Сознание просто не может вынести подобного. Василиса падает в обморок.***
Дрожь прекратилась только в тот момент, когда что-то коснулось её раскрытой ладони. Она одёрнула руку, с трудом подняла на него взгляд: даже сквозь пелену из слёз в нём читалась мольба. Но о чём? Он отложил влажную тряпку в сторону, встал, обошёл кровать вокруг, оказался с другой стороны. Помедлив, всё же решился. Лёг рядом с девушкой, подперев рукой щёку. Кивнул, словно самому себе. — Напоил и изнасиловал. Ясно. Ты хоть в полицию обратилась? — Нет, — на лице вся та же слепая невинность. — Почему?! — это было достаточно неожиданно. — Не хотела доставлять ещё больше проблем его семье. И так… всё не очень хорошо было. Да и, знаете, в больницу я легла вовсе не из-за этого. Это только толчок. Диму можно понять и простить… — Глупая. — Почему? — в этот раз пришлось удивляться Василисе. — Потому что ты слишком… юна и наивна. За такое не прощают, Вась. Уж тем более не защищают. — Как вы можете обвинять меня в чём-то, если не знаете всей правды? — приподнятая бровь выглядела довольно угрожающе, несмотря на опухший глаз. — Так расскажи! — Всё по порядку. Пока только это. Седьмое июля две тысячи восемнадцатого года…***
Пять дней практически без еды, — аппетит позволял ей ломоть хлеба да и только. Без выхода из тесной комнатушки, — здесь никто не увидит её позора и не упрекнёт за внезапную пропажу. Без слёз, — их она выплакала ещё в первый день, когда очнулась обнажённая, морально изуродованная и совершенно одинокая на задворках «банкетного зала» Котлов. Без желания двигаться дальше, — да и куда ей было идти? Разве что… Собрав последнюю волю в кулак, она переборола нагнетающую депрессию и сама вызволила себя из проклятой клетки, сооружённой жестокой судьбой. Сильный дождь её больше не радовал, а любимый пёс, болтающийся под ногами, вызвал у Василисы лишь приступ раздражения и ожесточённой ненависти. Накричав на него и добившись угнетающего поскуливания, она закрыла за собой калитку. Рыжие волосы, начиная темнеть, выпрямились и отяжели. Зеленоватые глаза светились кромешной пустотой. Она должна рассказать всё ему. Свеже окрашенный красный забор, высокий, из плотных листов железа. Когда-то он выдал ей ключи от ворот… но почему-то теперь даже не поинтересовался её состоянием, не проведал её ни разу за все эти дни. Или он что-то знал и теперь стыдился такого позора? Нужно поговорить. Шелест листьев, прогибающихся под стеной из дождя. Даже сквозь него отчётливо слышны голоса двух спорящих людей, что находились на открытой веранде большого двухэтажного дома. Спрятавшись за кустами, Василиса нерешительно перебирала мокрые пряди волос. До неё донеслось: – … но почему ты не отвёз её домой? Потом можно было бы сказать, что ей приснилось! А так теперь… ты хоть понимаешь, как сильно меня подвёл? — Не кипятись. С меня — деньги, с тебя — тёлка. За тобой был крупный должок, ты сам решил так отплатить. Дальше не мои проблемы. И так пришлось выбирать между вами. Васю жалко, блин… всё для тебя, братан! — Если тебе эту бе-е-едную шаболду жалко, то что же ты её не забрал? Поясни! — Шаболдой её сделал ты! — Василиса услышала в голосе своего бывшего друга опасные нотки, такие непривычные для маменькиного сыночка из обеспеченной семьи. — А я просто испугался последствий! Так и не посмел переговорить с ней после произошедшего… знаешь как стыдно теперь? Если бы она мне не нравилась, то вообще… — Что ж ты раньше не сказал! Забирай. Тебе, как другу, за даром. Только сначала срублю с её пышного тельца ещё бабла, раз даже ты заплатил три косых… Закипающая, словно в жерле проснувшегося вулкана, ярость тут же вырвалась наружу. Всё лицо Василисы горело безудержным ярким пламенем, отражавшимся в глазах и веснушках. Ниспадающие на плечи мокрые рыжие волосы частично закрывали обзор, а сильный дождь обидно хлестал по щекам. Снова боль и разочарование. Но уже вовсе не в себе. — Так вот сколько стоит твоя любовь, Андрюша! Дима тактично отошёл в сторону, не предпринимая никаких попыток остановить разъярённую девушку: в конце концов, сейчас её гнев обрушится вовсе не на него. Руки Василисы были стиснуты в кулаки, а задравшийся на одном бедре и прилипнувший к другому сарафан совершенно её не интересовал. Всё добро и жизнерадостность разом покинули её тело, оставив в бессмысленной оболочке только озлобленную тьму. Они никак не могла поверить в эти слова… — Васюльчик, ну что ты, милая, — Андрей всё отступал. — Это не то, что ты подумала! Всё совсем не так, я же тебя… — Любишь?! — истерический смешок. — Если только врать. Да пошёл ты, знаешь! Она резко махнула рукой, выбрасывая ему в лицо неприличный жест. Развернулась, собираясь уйти, — ведь он больше не стоил ни её времени, ни внимания, ни уж тем более унижений, — но не успела. Парень схватил её за руку, с силой потянув на себя. В грубых движениях чувствовалась внезапная властность, словно он понял, чем может грозить её уход. — Мы ещё не договорили. Нам есть что обсудить. — Хорошо, — её лицо не выражало ни единой эмоции. — Мы расстаёмся. Даже так: ты меня бросаешь. Это правдоподобнее. Не хочу проблем. Даже ваших. — Два косаря. — Что, прости? — Два косаря, — повторил он, окинув Василису презрительным взглядом. — Столько будет стоить твой план по спасению шлюшьей душонки. Сильный удар под дых, перекрывающий поток воздуха. Такой внезапный и безумно постыдный, — особенно от рук беспомощной девчонки. Андрей согнулся напополам, болезненно хватаясь руками за живот. Лицо Василисы перекосила гримаса ненависти и полной потери себя. Снова без контроля. Но только теперь это желание было где-то внутри её. Словно чернота поглотила её душу, не оставив там места ни капле света. Словно невиданная вспышка агрессии была вызвана ни чем иным, как неожиданным предательством самого близкого человека. Ещё один удар, но теперь более мерзкий и самый что ни на есть подлый, — коленом в пах. Парень завалился на спину, постанывая не столько от обиды, сколько от едкого чувства полной безнадёжности. Он знал, что заслужил. Но не собирался раскаиваться. Собственный яд не давал ему сдвинуться с места, лишь удачнее подставляя обездвиженное тело под удары. Трещали кости и суставы, утробное рычание раздавалось из стиснутых зуб Василисы. На губах из-за напряжения выступили алые капельки крови. Она сидела сверху на Андрее, ничуть не щадя его голову. Перед глазами красное марево, в носу жадно чешется от кислого запаха страха, что источало тело под ней. Это уже была совсем не та Василиса. Грубые руки успели оттащить её ещё до того, как случилось непоправимое, — злодей успел отделаться лишь парой синяков да ярчайшим испугом. Девушка даже не противилась, зная, что не может причинять вред тому человеку, что удерживал её. В конце концов, родитель не может быть повинен в делах своего сына. Руки нещадно тряслись. Стёртые от кривых ударов по паркету костяшки болезненно саднили и слегка кровоточили. Только что собственноручно она избивала пусть и виновного, но человека. Впервые. И ведь ни единый мускул не дрогнул. Почему? И почему теперь любое касание отдаётся в ней адской болью и дичайшим отторжением?.. — Не трогайте! Пожалуйста… только не к коже… Презренная. Теперь к ней нельзя прикасаться.***
— Пиздец… Василиса укоризненно воззрилась на мужчину, одёргивая касавшееся его руки плечо. Недовольно закатила глаза: — Спасибо вам, Мирон Янович, умеете успокоить и поддержать! — Хорошо, уговорила, сделаю выводы, — он начал пересчитывать на пальцах. — Твой лучший друг тебя напоил — это раз. Изнасиловал — это два. Бросил одну на растерзание псевдодепрессии — это три. Парень продал тебя за деньги своему другу — четыре. Парень вымогал у тебя деньги за молчание — пять. Ты охренела от его предательства и избила беднягу — шесть. В общем, вот они — твои красавцы. Шесть способов сойти с ума и загреметь в психушку. Если выполнишь все, то ещё бонусом будешь бояться любых прямых касаний. Тебе не кажется, что за это стоит выпить? У меня как раз завалялся шикарный коньяк… — А вы всё шутки шутите, Мирон Янович, — девушка горько усмехнулась. — Но сами-то. Ваша болезнь будет пострашнее моего диагноза, а вы за столько лет не сумели с нею совладать… может, пора относиться к таким вещам гораздо серьёзнее? Лицо мужчины внезапно посерело, он присел на кровати, отвернувшись от собеседницы. Хмурый взгляд бегал от одной пустой пачки из-под таблеток к другой, иногда метаясь к жестяным банкам, валявшимся в разных углах комнаты. Все знают его подноготную. Но чтобы напрямую чуть ли не с презрением упрекать его… да что она о себе возомнила?! Он обернулся с желанием отчитать малолетнюю хамку, но, увидев её безэмоциональное лицо, уставившееся в потолок, тут же стиснул зубы. Мирон совсем забыл, что буквально пару часов назад её жестоко избили. Василисе, должно быть, и самой сейчас нелегко. Да и в чем-то она была глубоко права… — Какой диагноз? — тихий вопрос заставил девушку встрепенуться. — ПТСР. Посттравматическое стрессовое расстройство. — И сколько времени ушло на полную реабилитацию? — Полную? — истерично усмехается. — На это нужна вся жизнь. Даже больше. А если до приемлемого состояния, то примерно год. — Выпьешь со мной? — Мирон чувствовал, что без принятой на грудь минимальной дозы алкоголя, он не сможет продолжить разговор. — Только если воду. Мужчина задержался на кухне, старательно выжимая сморщенный лимон в тёплую кипячёную воду: когда-то таким простым напитком Диляра успокаивала его расшатанные нервы. Вернувшись, спросил что-то совершенно не важное у Василисы, но та ему не ответила. Она крепко спала, отложив лёд и свернувшись калачиком на помятой кровати. Оставив напитки в сторону, Мирон небрежно накрыл её одеялом. Раздалось недовольное мычание, после которого девушка ещё сильнее сжалась, зарывая нос в мерзко пахнущей серой ткани. Коньяк был выпит залпом. В этот раз хотя бы не дошло до таблеток. Мирон бухнулся рядом с сладко сопящим телом и уставился в белый потрескавшийся потолок. На его губах блуждала пьяная улыбка. — Эх, права ты всё-таки, Васька. Пора мне лечиться…