***
Он провёл больше двух недель в своей грязной, захламлённой чем только можно квартирке, ни разу не вылезая на улицу. Спёртый воздух душил его, сдавливал и без того больное сознание, заставлял часами лежать на хлипкой кровати в беспамятстве. Но иногда он приходил в себя, открывал все окна, наслаждаясь уничтожающим разум холодом и ничуть не щадя себя. Заказывал по несколько ящиков пива и глотал их залпом, снова теряясь в мрачном бреду. Одним словом, это была депрессия. Он валялся в беспорядочном комке из одеяла, простыни и пледа, безмятежно погрызывая карандаш. Усталость не давала ему ни на чём сосредоточиться. Он не мог даже встать с кровати, чтобы поесть. Да и не хотелось. В глазах полопались десятки капилляров, из груди доносилось хриплое дыхание. Он ненавидел себя, свою никчёмную жизнь и общую бесполезность мира. И уже совсем забыл, когда в последний раз пил нужные таблетки. Роман с Дилярой всё чаще грезился ему во снах. Но реальность куда более жестокая: их расставание было просто необходимым, ведь эти отношения убивали. Вот только не Мирона. Тяжело жить с человеком, который может несколько месяцев вести себя вполне адекватно, а потом вдруг стать заносчивым снобом, жаждущим жестокой эротики и всяческих восхвалений. Или, что даже хуже, через ещё месяц-два, как и в этот день, мучить себя жуткими мыслями о собственной непригодности, помышлять о суициде, лицезреть различные галлюцинации. А он ведь даже не любил её. Она была близка ему, но не настолько, чтобы ощутить истинные чувства. Просто помогала ему легче переживать приступы, напоминала вовремя выпивать таблетки, поддерживала. И сейчас он просто нуждался в помощи, пусть и не готов был её принять. А пришлось. — Чёрт возьми, Мирох, мог бы хоть дверь закрыть! — в комнату ввалился мужчина, практически ровесник Мирона, спотыкаясь о горы жестяных банок. — И что ты за свалку тут устроил? Вставай, безмозглый ты алкаш! Он сначала легонько, а потом уже посильнее толкнул друга в бок. Тот что-то неразборчиво промычал в ответ и отвернулся. Пришлось применить кардинальные меры: сильный толчок двумя руками, и вот Мирон уже кряхтит, пытаясь подняться с пыльного деревянного пола. Из-за края кровати виднеется недовольное, но вполне себе здоровое лицо. — Вань, ну что ты за человек? Дай хоть помереть нормально! Зачем пришёл? — Вытаскивать тебя из задницы, — он недобро усмехнулся, пиная пустую пачку от таблеток. — А, точнее, из твоей биполярки. Что, брат, опять депрессивная? Да, вижу уже… быстро что-то в этот раз. Вроде взрослый мужик, а без бабы никак не можешь запомнить, когда какие таблетосы принимать. — Ой, заткнись, Евстигнеев! — он неосознанно махнул рукой и подошёл к окну, чтобы хоть как-то согнать навалившуюся усталость. Мутные окна вели на широкую оживлённую улицу, где частенько стояли пробки, а люди забивали практически весь тротуар. Он снова начал жалеть себя, завидуя их безмятежности и простоте жизни. Таял снег. А его сердце, напротив, только замерзало. Быть может, дело уже вовсе не в биполярке. А вот галлюцинации уже явно её рук дело. Расфокусирующийся взгляд отметил на грязном стекле некоторые изменения: теперь на нём чётко вырисовывалось её лицо, волнистые медные волосы и особенно отчётливо глаза болотного цвета. Она почему-то плакала, тихо, казалось даже спокойно, но почему-то от одного её вида у Мирона защемило сердце. За всё это время он даже не вспоминал о ней. Словно она была ему одноразовой игрушкой… жестокая правда жизни. — Так зачем ты здесь? — было понятно, что друг не мог прийти просто так, из желания помочь старому больному социопату. — Мирох, тебе походу совсем память отшибло, — протянул Евстигнеев, что-то быстро набирая на телефоне. — Иди сюда, посмотри. Сегодня девятнадцатое февраля. Эта дата… тебе ничего не напоминает? Мирон обернулся, впелившись глазами в экран. С каждой секундой выражение его лица становилось всё более и более удивлённым. Перед глазами мелькали заголовки статей в новостной ленте: «Оксимирон записал куплет для трека немецкого рэпера Kool Savas», «Новый альбом Саваша вышел ночью с восемнадцатого на девятнадцатое февраля». Голова загудела, словно что-то сдавило черепную коробку по бокам. Он прижал пальцы к вискам, помассировал их, прикрыл глаза. Его реакция на всё произошедшее была коротка и ясна: — Бля. — Поздравляю, братишка, — рука Вани крепко сжала его плечо. — Ты, долбанутый маразматик, забыл про выход своего фита на треке с кумиром детства. Браво, Мирох, теперь ты на дне. — На дне я был ещё года так три-четыре назад, — он поморщился, с трудом вспоминая те времена, свой позорный проигрыш наглому ушлёпку, который он уже столько лет не мог себе простить. — А сейчас я где-то… ну, в общем-то, под дном. Так, а… что Саваш? — Попросил тебя связаться с ним. Я вроде всё объяснил, но… — Евстигнеев как-то неуверенно скривился. — Он, возможно, слегка расстроен. Хотел обсудить что-то серьёзное. — Он всё же приехал? — Нет. Пока что, — в голосе отчётливо были слышны нотки подозрительной таинственности. — Но я бы на твоём месте ему позвонил. Не здесь, конечно. Тебе надо развеяться, друг. Ваня кинул ему куртку, которую тот на удивление резво подхватил. Мирон и сам понимал, что пора бы выбраться из сумрака, подышать свежим воздухом и… выпить что-то покрепче дешёвого магазинного пойла. И раз уж с ним тащится Евстигнеев, день обещает быть интересным.***
Занятия закончились. Тусклое солнце с трудом пробивалось сквозь тяжёлые свинцовые облака, но на улице было тепло, по крайней мере, если сравнивать с последними неделями. Василиса решила, что такой день упускать нельзя, поэтому двинулась совсем иным маршрутом, нежели раньше, минуя автобусную остановку. Сегодня Питер благоволил к длительной прогулке. Но туманные мысли не давали насладиться красотой зимнего города. Василиса не могла перестать думать о том происшествии с Кристиной. Кулак до сих пор саднило из-за сильного удара, чувствительная кожа явно не привыкла к подобному. Но дело было даже не в этом. Слишком уж спокойна была заносчивая богачка после произошедшего, словно все её ранее озвученные угрозы оказались лишь пустым звуком. Чувствовался какой-то подвох, будто бы она что-то задумала. Тёмная подворотня. Василиса и не поняла, как оказалась здесь, только с удивлением разглядывала влажные грязные стены окружавших её домов. Испуганно озираясь по сторонам, она увидела только один выход наружу, услышала вдалеке уличный шум. Обстановка заставила напрячься и медленными движениями подбираться к узкому проходу между высокими кирпичными зданиями. Но она не успела. Путь преградили три тёмные фигуры: две высокие, мощные, явно принадлежащие мужчинам, и одна аккуратная, женская. Они вышли на свет, и Василиса неловко попятилась назад, сжимаясь в комок от страха. Кристина ничего не забыла. — Не дайте ей уйти! — визгливо крикнула девушка, но Василисе и без того деваться было некуда. Один из крепко сложенных парней, чьё лицо скрывала плотная чёрная маска, схватил её за руку и грубо притянул к себе. С губ Василисы сорвался болезненный стон, она с трудом выносила боль от горячих жестоких прикосновений. Перед глазами всё поплыло, открывая взор лишь на особо тяжёлые воспоминания трёхлетней давности. Тогда она отбилась… а сейчас? — А она ниче такая, — парень свободной рукой сжал её лицо за щёки, осматривая мордашку жертвы со всех сторон. — Крис, может просто трахнуть её и оставить здесь? Тоже надолго запомнится. — Влад, ты больной?! — на её лице отобразилась гримаса подлинной ненависти. — Хочешь пачкаться об эту… убогую? За что я вам вообще плачу, идиоты? Выполняйте всё так, как было задумано! Живо! То, что происходило далее, запечатлелось в глазах Василисы и осталось жить в её разбитом сознании уже на всю жизнь. Парень ослабил цепкую хватку, но лишь на секунду. Мгновенно последовал жестокий удар по лицу. Василиса болезненно вскрикнула, с ужасом хватаясь трясущимися руками за горящую от боли кожу. Из глаз брызнули горькие слёзы отчаяния, до наподавших донеслись тихие всхлипывания. Она осела на асфальт, прямо в грязь и подтаявший снег, ощутив, как мёрзнут её разбитые колени. Всё ещё дрожащие от страху ладони судорожно пытались прикрыть лицо, чтобы избежать последующих ударов. Сзади её жестоко схватили за волосы, с силой оттянули голову назад, пока другой парень пытался убрать её дрожащие руки от лица. Василиса понимала, что они хотели именно изуродовать её, поэтому метились точно в голову. Когда телохранителю Кристины надоели жалкие попытки сопротивления и слезливые мольбы жертвы, он грубо рыкнул на неё: — Молчи, грязная сука! Если ты сейчас же не уберёшь руки от лица, я клянусь, ты не сможешь больше дышать. — Нет… нет… прошу… не надо! — тихо плакала Василиса, нервно вздрагивая от любого звука. Вдруг она почувствовала, как всё тело сжимается от непереносимого сгустка боли в районе живота. Он ударил её не сильно, но уверенно, прямо под дых. Василиса повалилась набок, глотая ртом морозный воздух и не переставая дрожать всем телом. Мир поплыл перед её глазами. Боль затуманила разум, разрывая каждую клеточку хрупкого человеческого тела на мелкие части. Во рту чувствовался отчётливый привкус железа. Она позорно лежала в грязном снегу, ощущая внутри себя лишь холод, дичайшую боль и глубокую пустоту. Она не могла ни двигаться, ни кричать, ни даже думать. Только боль. Только жуткие страдания, которые никогда не закончатся. — Ну что, получила, вшивая деревенская девчонка, — раздался мерзкий голос в беспросветной глубине сознания. — Но это ещё не всё, Калинина… убожество! Удар тяжёлым ботинком прямо по лицу. Она отчётливо услышала, как хрустнул нос, почувствовала, как начинает задыхаться в собственной крови, ощутила оглушающий звон в ушах. — Ничтожная замарашка! Кристина сама пнула её в живот, упиваясь адской болью своей жертвы, с наслаждением наблюдая её муки, слушая её булькающие крики и душераздирающий плач. — Ущербная мразь! Василисе показалось, что от многочисленных пинков у неё затрещал позвоночник. Она практически не чувствовала боли, продолжая жалкие попытки кричать. Она ощущала, как мир ускользает от неё, как помутняется рассудок, как она чуть ли не теряет сознание. — Поганое существо, недостойное жить! Этого удара должно было хватить для полной отключки. Он бы не убил её, но сильно покалечил, заставил корчиться от боли ещё недели, а, может, и месяцы. Но он так и не случился. Чьи-то сильные руки оттащили Кристину назад, а из прохода между домами послышался до боли знакомый голос с хриплыми нотками: — А ну-ка быстро отошли от неё! Иначе я вызову полицию и, поверьте мне, у меня найдётся, что им показать!***
— До сих пор не верю в это… признайся, ты же знал, что Саваш решит устроить концерт здесь, в Питере? — Мирон взглянул на хитро прищуревшегося друга, увидев в его глазах всю правду. — Я догадывался, — он сипло усмехнулся и зябко поёжился. — Был уверен, что он отправится в тур. Этот альбом равен выходу из могилы, он бы не упустил такой возможности. А на здешний концерт я мог только надеяться. — И всё же… не верится, — мужчина прошёлся ладонью по жёсткой рыжей щетине на подбородке. — Такая огромная роль в его концерте, нужно выбрать что-то особенное. А у меня ни единой мысли… Их рассуждения были прерваны странным звуком, донёсшимся будто из глубины дома. Мирон уже было подумал, что это снова шалит биполярное расстройство, посылая ему различные галлюцинации, но вновь услышал что-то смутно напоминающее крики и переглянулся с Евстигнеевым. Тот лишь пожал плечами и двинулся дальше, в то время как Мирон замер на месте, не желая уходить. — Эй, ты чего? — Ваня удивлённо обернулся, заметив, что друга нет рядом. — Даже если… это не наше дело, Мирох. Пошли. — Ты не понимаешь, это кричит… девушка. Я уверен в этом. Неужели мы просто пройдём мимо? — Ну, — он словно задумался на мгновение, но потом его лицо вновь приобрело беззаботный вид. — Да. А что? Снова крики, уже более громкие и пронзительные. У Мирона сердце ушло в пятки. Ему на секунду даже показалось, что он узнал этот голос, эти прожигающие душу жалобные нотки, но от этого его желание помочь лишь усилилось. Он махом головы указал Евстигнееву на тёмный узкий проход. — Мирох, у тебя совсем крышак поехал? Не пойду я туда, у меня завтра выступление! Даже не думай… ай, чёрт с тобой! Всё ещё жутко недовольный поведением своего друга и критично настроенный, он двинулся вслед за Мироном. Он услышал удивлённый вздох, скрип зубов и, казалось даже, бушующую ярость, что вздымалась прямо внутри мужчины. И это только со спины. Всё это прервал протяжный плаксивый девичий крик, но уже такой тихий, словно у жертвы не было сил. Мирон, недолго думая, взялся за камеру. Почему-то он решил, что вещественные доказательства сейчас будут полезнее. То ли по собственной глупости, то ли по уже привычной чёрствости, которую лишь изредка могло что-то уничтожить. Евстигнеев же не мог стоять на месте и глазеть на всё происходящее. Теперь, видя всё в живую, он захотел помочь, словно его действия противоречили поступкам Мирона с точностью до наоборот. В последний момент он сумел схватить жестокую особу и с трудом оттащить её от лежавшего на снегу тела. Та брыкалась, визжала, даже пыталась кусаться, но в конечном итоге, осознав, что всё это бесполезно, успокоилась. После громких слов Мирона и взгляда на его включённый телефон, боевые парни тут же потеряли всю храбрость. Минуя Василису, свою нанимательницу и Мирона, они позорно сбежали, надеясь на то, что кара их не настигет. Сама же Кристина, совершив решительный рывок, всё же вырвалась из сильной хватки Евстигнеева и даже во время бега попыталась выхватить телефон из рук мужчины, но ничего не вышло. Держать её никто не стал: запись с лицом Кристины в любом случае была в надёжных руках. Когда в маленьком дворе-колодце больше не осталось никого лишнего, Мирон тут же бросился к Василисе, наперерез своему другу. Она лежала мокрая, продрогшая до костей, всё ещё судорожно прикрывая лицо руками и тихо болезненно всхлипывая. Когда он дотронулся до тыльной стороны её ладоней, она нервно одёрнулась, только сильнее сжавшись в комок. Она была разбита, сломлена, уничтожена не только снаружи, но и внутри. Около головы была отчётливо заметна лужица крови, расплывшаяся по ещё местами белому снегу пугающим багровым пятном. — Вась… Васька, пожалуйста, дай взглянуть на твоё лицо, — его голос охрип от страха и стал на удивление жалобным. — Я хочу понять, откуда столько крови. Она чуть двинулась, будто пытаясь мотать головой, но руки оставила на месте. Всхлипывания участились и вскоре превратились в полноценный плач, заставляющий сердце сильно сжиматься в груди. Василиса знала, что её изуродовали. Может, и не навсегда, но сейчас уж точно она могла только напугать. И она боялась, что Мирон может отвернуться от неё. Из-за внешности. — Ты… её знаешь? — тихо спросил Евстигнеев, присаживаясь рядом с другом на корточки. — Бедная девочка… давай хотя бы вытащим её из грязи. Перестань так смотреть! Ей это не поможет, чёрт возьми! Вдвоём они приподняли её часто вздрагивающее тело, отметив, что ноги у Василисы хоть и замёрзли, но нигде не сломаны. Стоять она всё равно не могла, находясь в болезненном шоке после пережитого, поэтому лишь стыдливо повисла на Мироне, жалко хватаясь трясущимися пальцами за его руку. А он пытался взглянуть в её лицо и понять, Василиса перед ним или вовсе другая девушка. Он просто не узнавал её. Ваня, поддерживая её с другой стороны за талию, лишь сочувственно прикусил губу. Даже он смог ощутить её жуткую боль. Всё лицо было испачкано кровью, слезами, грязным снегом. Левый глаз заплыл, превратившись в один сплошной красноватый синяк. На носу красовался чёрный след от удара ботинков, повезло, что он просто покраснел, а не был сломан. Губа была разбита и представляла собой ужаснейшее зрелище: верхняя вспухла и посинела от явного оттока крови, нижняя покрылась кровавыми волдырями, некоторые из которых уже успели полопаться. — Надо вызвать такси, — задумчиво пробормотал Мирон, ощущая свою бесполезность в этой странной ситуации. — До дома недалеко, но мы её и вдвоём не дотащим. А в общаге в таком состоянии показываться не следует. Он говорил так, словно Василисы здесь не было. Он чувствовал странное беспокойство, зарождающееся в его душе, но это его лишь раздражало. Не хватало только привязаться к молодой студентке! Да, он хотел с ней общаться, да, он желал ей помочь, да, он видел в ней что-то особенное, — но он никак не планировал заводить с ней серьёзные отношения. Не для него это. — М-м-мирон Янович, — её дрожащий голос привлёк к себе внимание. — Я не поеду к вам-м-м. Это слишком-м-м. От меня одни проблемы… — Ты бы лучше с ним не спорила, — хмыкнул Евстигнеев, с жадным интересом рассматривая её лицо, словно оно его ничуть не пугало. — Он обычно в свой срачельник только шл… кхм, в общем, никого не приводил. Ты там первая нормальная тё… девушка будешь. Да и куда иначе? Вдруг эти найдут тебя. Там ты в безопасности… по крайней мере, они тебя не тронут. Пользуйся, пока Мироша добрый. Это редкость. Сам Мирон в ответ на эту реплику только закатил глаза и злобно зашевелил губами, отчётливо выдавая другу все его мысли: «Придурок». Василиса же взглянула уцелевшим глазом на мужчину так, словно только сейчас заметила его рядом с собой, отчего на её изувеченном лице возникло искренее удивлённое выражение. — Иван Евстигнеев… если не ошибаюсь? Он же Рудбой, он же… кха… Охра, — она попыталась усмехнуться, но лишь сильнее закашлялась, окрапляя и без того грязные снег и асфальт багровой кровью. — А она… неплохо осведомлена, — с трудом скрывая своё недовольство последним прозвищем, произнёс Ваня, дождавшись, пока девушка наконец вывернется на изнанку. — Даже слишком. Василиса совсем ослабла, поэтому Мирону пришлось поддерживать её одной рукой, а другой пытаться набрать такси. Он слышал её частое дыхание, прерываемое жутким кашлем. Кроме получения ужаснейших травм, она ещё и умудрилась полностью замёрзнуть. Они действовали слишком медленно, зря растрачивая время на бесполезные разговоры. Евстигнеев осознал это гораздо быстрее своего друга. — Не звони никуда. Я уже вызвал Виктора, скоро будет здесь. И давай без своего благородства: мне не сложно. Мирон хотел было что-то ответить, но не успел: его левую руку резко потянуло вниз, и он еле успел подхватить тело Василисы, прежде чем оно коснулось земли. Она беспокойно дышала, но была в полной отключке. Несмотря на минусовую температуру, её кожа горела, отдавая явным жаром. Мирон окинул девушку сочувствующим взглядом, но вот жалел он вовсе не её. А себя. — За что мне это, — процедил он сквозь зубы, а потом взглянул на Евстигнеева. — Что? Я просто хотел найти вдохновение, а там была она… и маниакальная стадия заставила меня подойти. Потом всё завертелось, я начал, чёрт возьми, думать паршивыми стихами… писать долбаную лирику. Это просто… игра. Но сейчас я же не могу её просто бросить! Тем более, я сам предложил… не знаю, почему. — Ну, почему же, — Ваня недобро хмыкнул, запустив руку в мелированные волосы. — Можешь. Вполне себе. Вот только тебе хуже и будет. Братишка, хочешь взгляд со стороны? Да я тебя уже почти год не видел таким… вдохновлённым! Максимум во время записи трека с Савашем, да и то… чёрт, давай на чистоту. Ты безответственный стареющий никому не нужный мудак. И ты им останешься, если будешь думать только о себе. Жалеть только себя. Мирох, пора уже взрослеть. Ты можешь быть хоть каким угодно интеллектуалом, умнейшим рэпером в России, но без решения трудностей ты так и останешься задрипаным германским школьником. Так что… решай, бро. Мирон тяжело вздохнул и перевёл взгляд на изувеченное лицо Василисы. Дотронулся до её горячей щеки, убрал непослушную прядку с лица. Ответственность, забота, бескорыстная помощь, — он не знал, что это. Не верил, что может обладать этими качествами. Но, быть может, Ваня прав: пора учиться. Или… просто использовать хрупкую душу в своих целях.