Тянущий вниз

Баки уже почти собрался на выход, натянув официальную форму и раскопав в рюкзаке жестянку с бриолином, как вдруг вспомнил, что после Аццано ему так и не представился случай раздобыть новое зеркальце. Это не было главной заботой по возвращении в Италию, и уж точно не об этом он думал в поле. Когда он только пришёл сюда, мысленно отметил флажком лежащее на письменном столе небольшое зеркало, и теперь решил им воспользоваться, чтобы пригладить волосы. Кроме зеркала на столе обнаружилась ещё уйма всякой всячины, явно вытащенной из рюкзака Стива. Должно быть, на верхней койке, которую этот прыткий засранец успел застолбить прежде, чем Баки добрался до их палатки, не хватило места для его барахла. Когда Баки потянулся за зеркалом, его внимание привлёк открытый дневник. Даже изменившийся, даже с новым сюжетом — открытая страница была изрисована набросками Пегги — художественный стиль Стива выглядел точно так же, как помнилось Баки. Все рисунки были сделаны с любовью, передавая разные выражения лица женщины: на одном был живо ухвачен её пылкий и дерзкий характер, на втором — озорная улыбка и блеск глаз, а на третьем Баки увидел оттенок глубинной серьёзности, которую она уж точно не демонстрировала ему. Факт, рисунки технически были великолепны, но в них крылось и кое-что большее. Возможно, Стив не блистал, когда доходило до разговоров с кем-то или о ком-то, кто ему нравился, но его рисунки стоили тысячи слов. Наполнявшая их нежность и интимность больше говорила о Стиве, чем о той, кого он рисовал снова и снова. Каждый карандашный штрих, каждая затушёванная тень и то, насколько он изучил её характер, чтобы суметь запечатлеть на бумаге, красноречиво свидетельствовали о любви и уважении, которые он испытывал к Пегги Картер. Баки уже собирался перевернуть страницу, хотя был уверен, что дальше обнаружит только новые портреты Картер во всех видах, когда за спиной зашуршал полог палатки, и он выпустил страницу, будто она превратилась в раскалённую докрасна кочергу. — Эй, Бак. — поприветствовал Стив, остановившись, чтобы рассмотреть наряд Баки. — Собрался куда? — Ага, мы же чёрт знает сколько не были в большом городе без риска напороться на нож или пулю. — Ну да, но нынешним вечером? Мы только вернулись, ты не слишком устал? Стив что, разочарован? Баки почти засомневался, идти ли. В дороге у них не то чтобы выдалось много возможностей поговорить с глазу на глаз. Он задвинул такие мысли куда подальше: думать об этом было всё равно что разгуливать по охренительно тонкому льду. — Пф-ф! — Баки отмахнулся. — Да ты никак шутишь? Я никогда не устану настолько, чтобы забить на танцы. А ещё, думается мне, кое-кто из Воющих прямо сейчас раздувает из мухи слона. Не хочешь присоединиться? Уверен, с твоей выносливостью ты сможешь отплясывать день и ночь напролёт, ну, если потрудишься научиться. — Не, сегодня я должен ещё просмотреть кое-какие бумаги от полковника, а утром встреча с начальством. Вдобавок, мне категорически необходим душ. — Но при этом на его щеках разлился румянец. Разумеется, он не собирался на танцы; не тогда, когда агент Картер присматривалась к нему. Рисунки, теперь вот румянец: да Стив по уши втрескался. Хотя он наверняка ещё не пообещал ей ни полслова, как пить дать, уже чувствовал, что даже потанцевать с местной девчонкой будет нечестно. По тому, как Стив на Пегги смотрел и как о ней говорил, любой зрячий сходу увидел бы, а слепой бы услышал, с каким почтением он к ней относился. Словно был недостоин её. Но какого чёрта это мучило его, Баки? Почему он едва не передумал идти, узнав, что Стив остаётся? От понимания, что он уже знает ответ и просто не может принять, тоскливо засосало под ложечкой: это ревность. Не из-за самой Пегги. Не из-за того, что в Стиве наконец-то разглядели потрясающе замечательного человека, каким он вообще-то всегда был. Даже не из-за того, что теперь Стив кружил всем встречным дамочкам головы. Он ревновал Стива. — Агент Картер составит тебе компанию? — не удержавшись, полюбопытствовал Баки, проглатывая горечь свалившегося откровения. — Откуда ты знаешь? — моргнув, Стив принялся расстегивать первую из несуразного множества пряжек на своей форме. Баки с ухмылкой дёрнул плечом: — А ты не слыхал? Я теперь ясновидящий. Не-а, по-правде, я просто столкнулся с ней по дороге в душ, и она высматривала тебя. — Баки запнулся, уперевшись взглядом в обнажённую кожу плеч Стива, когда тот стащил верх формы. Эти плечи стали такими широченными, с мускулами, словно высеченными из камня. Вероятно, они и на ощупь были каменно-твёрдыми. Ну или как ствол дерева… Баки прочистил горло и помотал головой. Так было не всегда… правда же? Конечно, ему и раньше порой забредали в голову случайные мысли о Стиве или сны. Но это же было нормально? И они никогда не донимали с таким навязчивым постоянством, будто свербевшая в мозгу помеха, которую он никак не мог заглушить. Неужели он всегда был... голубком, но заметил это только сейчас из-за Стивова нового тела? Он настолько никчёмен? Или что-то в той гидровской дряни непрерывно ебало ему мозги? Неизвестно, что поганей. В конечном счёте, без разницы. Он не должен был — он не мог! — думать о Стиве вот так, и неважно, старое это дерьмо или новое. Потому что так натурально не могло быть. Баки подавил противоестественные мысли и сказал ровно то, что должен был сказать: — Ты бы поговорил с ней. Она вроде не собирается долго торчать в лагере. Смотри, может, захочет прогуляться с тобой на танцы. — Нет, Бак, она занята. Мы оба заняты — как я сказал, куча бумажной работы перед завтрашним разбором. Баки свёл брови: — Ты прекрасно знаешь, что тебе хватит времени на всё, если захочешь. Почему не спросишь её? Трусишь, что скажет «нет»? — Дело не в этом — то есть, я не знаю, скажет ли она «да», но ты сам слышал её ещё в Италии: возможно, когда всё это закончится. — Стив, ради всего святого, это может растянуться на годы! — честно, Баки не хотелось даже думать о том, чтобы застрять на войне так надолго. — Дерзай сейчас, не упусти шанс. Такую даму можно повстречать лишь раз в жизни. — Послушай, Бак, я ценю это — без шуток — но если она не дождётся, то так тому и быть. Надев фуражку и слегка сбив её набекрень, Баки нахмурился: — Только сделай мне одолжение, приятель: не настраивай себя на провал. — А ты, Бак, сделай одолжение мне: не буди, когда притащишься в несусветную рань. — Стив сменил пластинку. Ну ладно, попытка засчитана. — О, ну ты же знаешь, я подумывал наступить на твою рожу, залезая наверх, но какой-то щегол уже вспорхнул на верхнюю койку, так что дрыхни спокойно, самодовольная задница. — Эй, ты должен поблагодарить Всевышнего, что тебе не приходится делить со мной одну койку, что нам дали их две! Я в курсе, что теперь занимаю много места; точно расплющил бы тебя ещё в Италии. Баки невольно сглотнул. — Ага, в курсе. Ты и стофунтовым дохляком всегда как-то ухитрялся занять место двух дюжих ребят, ну а теперь спать с тобой рядом примерно столь же удобно, будто с водяным буйволом. Ага, он должен бы радоваться, что ему повезло, вот только он, хоть убей, не находил в себе радости. Он не мог рассказать Стиву о своих мыслях, потому что этого никогда не случится. Даже если — в лучшем случае! — Стив не испытал бы к нему явного отвращения, Баки не хотел мешать ему теперь, когда перед ним лежали такие возможности. Не только внимание Пегги, но и всеобщее уважение, всей армии и целых грёбаных Соединенных Штатов. Баки не мог втягивать его в свои проблемы, не тогда, когда у мелкого наконец всё пошло на лад. Особенно втягивать так. Даже если Баки испорчен, нельзя утащить Стива на дно за собой. И именно поэтому нужно проветриться. В конце концов, когда у него раньше изредка проскакивали неестественные мысли, это всегда помогало.

***

К чести Дернира, кабаре, куда он их притащил, оказалось подходящим местечком: выпивка была дешёвой, девочки игривыми, а пение достаточно громким, чтобы заглушить мысли. Что ещё лучше, Дернир, по всей видимости, какое-то время провёл в Тарбе в качестве бойца сопротивления и знал некоторых девочек достаточно близко, чтобы теперь пригласить их разделить компанию. Плюс, дамочки находили французские подкаты, которые Баки выучил, невероятно забавными, так что выкуси, Пегги. Даже если выпивка была изрядно разбавлена, на четвёртой или пятой кружке Баки приятно поплыл и задымил, внося свою лепту в плотную сигаретную дымку, которая заменяла здесь воздух. Может, это местечко было и далековато от дома, и песни пелись на французском, но если закрыть глаза и не вслушиваться, становилось почти похоже на шумный бар в Бруклине. Дум-Дума, кажется, нимало не беспокоило и не затрудняло обстоятельство, что по-французски он был ни в зуб ногой. Он выдул достаточно пива и, вероятно, даже не осознавал, что не в Штатах, продолжая расписывать своим густым басом, перекрывавшим даже музыку, как был трёхкратным чемпионом по боксу в Массачусетсе. Воздушные джебы и апперкоты, сопровождавшие его рассказ, едва не смахивали со стола выпивку. — ...И вот так я повстречал Мэри, девчонку моей мечты, ту, что смеялась всегда звонче всех. Конечно, пришлось прежде сунуть палец в кольцо, а уж после всё остальное. Баки, как раз пригубивший своё пиво, чуть не выплюнул всё обратно. — Дум-Дум, ты женат? Должно быть, она ещё глупее тебя, раз согласилась выйти за такого жалкого олуха. Дуган многозначительно поднял палец и мотнул головой: — Слышь сюда, Мэри не дура, она просто знает, что ей по нраву, и не боится это сказать. Даже олухам вроде меня порой везет. В господа бога душу! Иногда это даже на пользу! — он пихнул под локоть Мориту, подносившего кружку ко рту, и тот с недоумением уставился на него. — Чёрт возьми, Дуган, что ты несёшь? — Эй, если ты не въехал сейчас, догонишь как-нибудь позже. Морита покачал головой и отхлебнул. — Ты в дымину, Дум-Дум. — Ба! Конечно, в дымину! — Дуган гаркнул так зычно, что Баки поморщился. — Но эт-то не значит, что я не прав! У Гейба на коленях восседала прехорошенькая блондинка, явно признавшая его лучшим мужчиной со времён сотворения Адама, когда он на почти беглом французском пустился рассказывать, как с остальными коммандос распотрошил гидровский секретный склад оружия. В ответ она поразила его историей о том, как они с её матерью и сестрой сумели провести нескольких нацистских солдат, занявших их дом, заставив поверить, что они сочувствуют их делу. Они убаюкивали их чувством безопасности, готовя еду, пока не получили сигнал от сопротивления в Тарбе. И вечером накануне прибытия американских войск подсыпали тем кое-чего в ужин, помогая освободить свой город. Баки не мог представить, каково это, когда война буквально у вас на пороге. Уйти и сражаться за правое дело — это одно, но даже от мысли, что его маме и Бекке пришлось бы терпеть захватчиков в собственном доме, по спине пробежал тянущий холодок. Он невольно испытал облегчение, когда музыканты заиграли мелодию поживее, которую Баки узнал; ему не терпелось потанцевать. И когда он поднялся, Жозетта, брюнетка с волосами, заплетёнными в косы, сидевшая напротив, поднялась вместе с ним. — Ты танцевать? — спросила она по-английски. — Как сам Фред Астер. — Баки ухмыльнулся без малейшей скромности. — Хорошо. Тогда танцуй со мной. Я устала от сидения и слушания рассказов о войне. Я достаточно получаю этого каждый день. Баки был счастлив услужить. Когда музыка захватила его и ноги сами нашли ритм, его словно вернуло назад во времени. Не нужно думать, не нужно говорить, он просто летал в танце по пятачку танцпола с Жозеттой, не отстающей от него ни на шаг. Он едва замечал наблюдавших коммандос, улюлюкающих и вопящих, когда он рисуясь поднимал и подбрасывал свою партнёршу. Но даже в спасительном танце Баки обнаружил, что мыслями возвращается к Стиву, желая, чтобы тот к ним присоединился. Желая быть тем, кто научит сопляка танцам. Баки мог ручаться, что теперь-то у Стива всё вышло бы как надо. Он насухо сглотнул, ощутив, как странно взбудоражила мысль о танце со Стивом в руках. Но этого решительно никогда не могло произойти. Именно потому он и был прямо сейчас здесь: чтобы выкинуть из головы нелепые фантазии вроде этой. К нему здесь прижимается знойная дамочка, а он думает всё о Стиве. Песня закончилась, сменившись медленной танцевальной мелодией. Жозетта скользнула ближе и словно завернулась в объятия Баки. — Я слыхал, девушек вроде тебя предостерегают насчёт американских солдат вроде меня, — намекающе прошептал Баки. Жозетта закатила глаза и насмешливо улыбнулась: — Тебе не нужно блюсти мою честь, солдатик. У меня есть муж. Мы поженились буквально за неделю перед его отъезда на фронт. Я не жду, что он будет верный, и ему не следует ждать того же от меня. Но я не стану утомлять тебя рассказом о моя жизни. Сегодня вечер для танцев, для выпивки и для наслаждения тем, что мы всё ещё жить. — она крепче сжала руку Баки и с уверенным блеском в глазах притянула его ещё ближе. — Или, если тебе надоел танцы, мой дом недалеко отсюда. На несколько часов мы можем забывать о войне, — её шёпот на ухо был чувственным, как поцелуй. Благослови бог француженок.

***

Во втором часу ночи Баки проскользнул обратно в офицерскую палатку, пропахший духами и сексом. Ему было хорошо. Он сделал именно то, в чём так нуждался: славно провёл время с замечательной понимающей девчонкой. Они натрахались вдоволь и отвлеклись от реального мира. В палатке стояла темень, Стив, судя по звукам, крепко спал на своей верхней койке, но Баки ориентировался достаточно хорошо, чтобы не рисковать разбудить его светом. На обратном пути Жозетта и их кувырканье на сеновале занимали все его мысли, но теперь, когда он вернулся в палатку, мысли выскользнули из головы, словно маслом смазанные, едва взгляд упал на Стива. Стоически-жёсткая маска, не сходившая с его лица, когда он возглавлял коммандос, смягчилась. Разгладилась глубокая вертикальная складка, залёгшая между бровями после изучения карт и собранных данных. Сощурившись, Баки, глядя на расслабленное лицо Стива, спящего на настоящей кровати и укрытого одеялом до подбородка, мог почти убедить себя, что перед ним бруклинский тощий Стиви, никогда не видавший войны; Стиви, которого он больше никогда не увидит. Они прошли всего одну кампанию, а маска Капитана Америки уже почти приросла к сопляку. Потребовалось много тычков и подколок в духе бруклинских улиц, чтобы подглянуть за её уголок и увидеть проблеск прежнего Стива. Баки тревожило, сколько от того, кого он помнил, останется к концу войны. Разумеется, и мирных жителей — даже тех, кто и драки-то не видел ни разу в жизни — не миновало очерствляющее воздействие войны, сталкивающей целые нации. Жозетта могла быть женщиной свободных взглядов, но только потому, что она не знала, когда вернётся, да и вернётся ли её муж с фронта. И сам её брак был скорее данью практичности: если муж погибнет на войне, ей будет назначена пенсия. Если она принесёт ребёнка в его отсутствие, всем будет наплевать на отцовство (не то чтобы Баки был так глуп, чтобы не предпринять некоторые предосторожности). Опять же, многие девушки дома поступали в точности также, спеша выскочить замуж за первого встречного солдата или моряка, бросившего на них взгляд. И многие мужчины говорили о том, как всё меняется, когда сражаешься за девчонку, ждущую дома. Как бы там ни было, Баки считал, что ему повезло, что его не окрутили вот так. В конце концов, у него уже был кое-то, кого он ожидал увидеть, вернувшись с войны. Был, пока Стиву не вздумалось сунуться в это пекло. Может, он и обманывался насчёт того, как долго сможет продолжать жить вдвоём со Стивом. Ну да, он подумывал, как однажды оба остепенятся с какими-нибудь славными девушками, будут соседями, но Баки никогда с этим не спешил. Желудок сжался от того, почему так могло произойти на самом деле. Баки скинул форму и растянулся на своей койке под Стивом, прислушиваясь к равномерным вдохам и выдохам над собой. Вскоре их ровный ритм успокоил его мысли и он задремал.

***

Невесомое касание тёплых рук, скользнувших по коже, обернуло его в бархат. Пьянящий душистый запах цветов наполнил нос, оживляя в воображении застенчивую улыбку Жозетты и её умелые пальцы. Но как бы хорошо это ни было, чудилось, прикосновения лишь задевали струны чего-то глубинного, чего-то несбывшегося. И чем маятнее ему становилось, тем преснее ощущались поцелуи Жозетты. Чем сильнее он вжимался в неё, мучимый страстным желанием, тем слабее делались её мягкие объятия. Она словно истончалась в его хватке, оставляя лишь оболочку. Он проскулил в неё, приникая жарким ртом к прохладной неподатливой коже. «Этого мало». Горячий голос прошёлся вдоль шеи. Этого должно было хватить. Раньше всегда хватало. Правильно? «Ты обманываешь сам себя». Баки отчаянно зажмурился, но не мог уйти от давления тел — одного прохладного, исчезающего под ним, второго горячего, тяжёлого, твёрдого — и всё, что он хотел, всё, в чём нуждался, налегало сверху на его спину. «Выбирай». Баки заскрипел зубами. Он не был таким. Он никогда не был таким! Всего лишь мимолётные мысли, крепкая дружба. Даже он понимал, что это ни к чёрту. Cпина выгнулась — он сделал это нарочно?.. — и он был вознаграждён твёрдым стояком, улёгшимся между половинками его зада. Изо рта вырвался бессмысленный стон, когда живое под ним исчезло, осев комом сбитых простыней и одеяла, которые он стискивал в кулаках. Ещё. Ему было нужно ещё. Он едва не катался, просяще потираясь членом о простыню. «Вот, смотри. Видишь, как отчаянно ты меня хочешь? — спросил его голос Стива. — Что он подумает? Что они с тобой сделали? Превратили тебя в какого-то чокнутого психа? Или ты всегда был таким? Представлял его вот так и раньше? Надеялся, что и он думает о тебе?» Некто позади него сдвинулся, став более тонким. Длинные расторопные пальцы легко пробежались вниз по его боку и обхватили стояк, управляясь с ним так же умело, как с кистью. «Я мог бы сделать из тебя искусство, Баки». — Пожалуйста! — Баки ахнул, распахнув глаза, и, оглянувшись, увидел Стива — прежнего Стива — обвернувшегося вокруг него. Он мог проследить взглядом ключицу, вниз по выступающим позвонкам изящной, пускай чуть искривлённой спины. Баки до боли скучал по нему и хотел его, хотел его ближе, хотел его внутрь. «Или, быть может, я тебе нравлюсь таким, какой я сейчас — каким должен был быть всегда? Сильным, высоким», — фигура за ним поплыла, вырастая и подминая Баки массой литых мускулов. Рука вокруг члена раздалась, взяв грубей и уверенней. — Да, — Баки толкнулся в кольцо жёстких пальцев, но этого не хватало. Его тело было таким пустым, таким изголодавшимся. Но едва он почувствовал, как горячий тупой кончик вдавливается в него именно там, где было нужнее всего, голос Стива пронзил его разум: «Но теперь я исправлен, Бак. Тебе больше не нужно со мною носиться. Я исправлен, а ты испорчен».

***

Задыхаясь, Баки рывком очнулся от морока и обнаружил себя взмокшим, напуганным и в одиночестве на своей койке. До странного ровное дыхание Стива всё также звучало над ним, и с задушенным стоном Баки закрыл лицо руками. Эта треклятая помеха у него в голове, словно грёбаный жук, неустанно подтачивающий ему чердак. Даже если — если — он был таким до войны, то не настолько же! В те редкие разы, когда Баки чувствовал, что его заносит на опасную территорию со Стивом, он мог закадрить девчонку, и на какое-то время всё преотлично возвращалось на круги своя. Сейчас он сбросил напряжение с Жозеттой, и этого хватило на сколько? На жалких пять минут? Блядская Гидра. Блядские их наркотики. Может, ритуал и был дерьмом собачьим, но то, чем они его накачивали, сотворило с ним какую-то срань. Видать, какая-то охуенно неожиданная реакция из-за проклятого безумца, заигравшегося с набором юного химика, потому что на кой, во имя всего адского воинства, кому-то пытаться превратить его в квира? Баки резко перевернулся, нарочито игнорируя твёрдость в штанах. Так быть не могло. У Стива теперь была новая жизнь, люди смотрели на него снизу вверх, а Пегги была в точности той девчонкой, которую Стив всегда заслуживал. И что делал Баки? Думал о всякой хрени, которая могла всё Стиву похерить, вот что. Он должен был быть выше этого ради обоих. Может, это потребует больше усилий, чем раньше, но Баки всегда был упрямым сукиным сыном. В конце концов, он не совсем облажался: недурно провёл время с Жозеттой и немного опустошил яйца. Он мог держать всё под контролем. Он должен был.