***
К дому Вадима Ян подходит в сумерках. Фонари ещё не зажглись, и двор погружён в подслеповатую синеву. Рядом с подъездом знакомая машина — Вадим уже приехал. Ян глядит на время: несколько минут в запасе есть, можно покурить и собраться с мыслями. Ян суёт в рот сигарету. Вадим встречает его на пороге. Блестит начищенной лысиной. Ян вдевает ноги в предложенные плоские тапочки. — Я тут уже немного всё посмотрел, — говорит Вадим. Ян усилием воли отрывает взгляд от пола. Ужасно хочется начать каяться в собственном несовершенстве, но он по опыту знает: это никому не нужно. Ни один заказчик не рассматривает выполненную работу так дотошно, как это делает совестливый исполнитель, и это вполне нормально. Ян знает каждый огрех в этой квартире, каждую неровность на штукатурке под краской и каждый коряво отведённый стык. Вчера они вместе с Ильёй сделали всё, что было в человеческих силах. Но даже так, даже при этом Яна не покидает чувство, что можно было и лучше. — В общем, есть кое-что, — начинает Ян и предлагает Вадиму пойти на кухню. В чём-то, что, на его взгляд, сделано средне, он всё-таки признаётся. Показывает соединение двух красок в углу на кухне. Штукатуры схалтурили, и угол покрыт буграми, покрасить которые ровно физически невозможно. Ян с мрачным лицом показывает сначала это место, потом угол в коридоре с почти такой же историей. Вадим кивает и улыбается, и взгляд его при этом рассеян. Ян не сразу замечает, что старается без толку: подробности Вадима не интересуют. Ему всё и так хорошо. Он раз десять это повторяет, показывает Яну большой палец, когда тот затыкается, а затем без перехода начинает рассказ о своём инструкторе по йоге. Ян даже теряется на мгновение. Потом берёт себя в руки, думает: «Ладно, ладно». Будь это его квартира, он бы сейчас облазал тут всё. Но таких пунктиков у Вадима нет. Ему наплевать. — У меня занятие через тридцать минут. Подбросить тебя до метро? — спрашивает Вадим. Ян тактично отказывается, и на этом история с покраской квартиры неожиданно легко завершается. Деньги он получает в бумажном конверте без надписей. Пока шагает к метро, сразу прикидывает, сколько сможет отдать Синельникову. Хочется всё, но надо ещё на что-то жить. Дианины таблетки заканчиваются, а еду покупал в последний раз Илья. Они не считают деньги, и это так неудобно. Ян терпит, потому что понимает: так надо. Это нормальные человеческие отношения. Некоторые вещи нужно просто отпустить. Выбравшись из метро, он застревает в пробке. Троллейбус еле тащится: видимо, авария впереди. Людей в салоне битком. Терпко пахнет чужими духами. Ян висит на поручне у дверей, сбоку его теснит бабка с тележкой. Троллейбус дёргается вперёд и икает, сразу затормозив. Из желудка от этих толчков подступает к горлу. Ян с надеждой пытается разглядеть впереди остановку: выйти, что ли, и пройтись пешком? От нечего делать залезает в телефон, там два непрочитанных. Одно Мишино — куча текста, обрывается многоточием. Другое с неизвестного номера: «Ян так получилось я приехала немножко пораньше. Это Катя по поводу комнаты». Ян чертыхается. С учётом пробки он и к обговорённому времени успевает впритык. «Вот же ж, Катя, блядь», — думает. Троллейбус медленно подползает к перекрёстку. Горит, шевеля маленькими ножками, зелёный человечек на светофоре. Людской поток огибает выскочившую на зебру легковушку. «Насколько пораньше?» — отправляет Ян. «Была в сети двадцать минут назад», — написано под цифрами номера. Ян колеблется: вбить в контакты, не вбить. Решает повременить. Бабка с тележкой начинает роптать полушёпотом в общее подавленное молчание. «Я уже тут», — приходит Яну. Он даже дёргается. Надо тогда бежать. Надо пешком. Надо быстро. Ян нервно таращится на горящий красным светофор, переступает ногами. — Чёрт, — шипит себе под нос и открывает список контактов. Вариантов всего два, и, по-хорошему, нужно звонить обоим, непонятно только, кому сначала. Ян выбирает наименьшее зло. — Ты где сейчас? — спрашивает, когда Илья поднимает трубку. — А тебе надо, чтобы я был где-то конкретно? — Слышно, как Илья, произнеся это, медленно выдыхает: курит, должно быть. — Приехала девочка по Дианину комнату. Раньше на полчаса. А я в пробке застрял. — Она уже тут? — Да, б… — Ян почти матерится, но вовремя тормозит, сбавляет тон. — Она у подъезда, по ходу. — Понял, — говорит Илья. — Стой, погоди. — Ян не успевает договорить, на том конце уже никого. Думает набрать снова, но тут троллейбус наконец трогается, пересекает перекрёсток и, чихнув, причаливает к остановке рядом с торговым центром. Двери с шипением разъезжаются. Ян вываливается на улицу. Вынимает следом заголосившую было бабку с тележкой и почти бегом скатывается по улице. Если перейти на другую сторону, можно срезать дворами. Диана долго не берёт трубку. Отвечает зачуханная, будто тоже куда-то торопится. — Что? — Девочка сейчас должна прийти комнату смотреть, — говорит Ян. — Я уже знаю! Почему ты не сказал утром? — Блин, прости, я собирался и забыл. Ты дома вообще? — Дома! Диана гневно выдыхает и бросает трубку. Ян сворачивает с улицы во двор через арку. Никогда так не ходил и надеется, что идёт верно. Впереди детская площадка, плаксивый скрип карусели, чей-то визг. Ян набирает Кате сообщение, что сам опоздает, но её встретит его друг Илья. Катя откликается сразу, пишет короткое «хорошо хорошо». Ян морщится. Вся эта история ему не нравится, но, наверное, лучше так, чем заставлять человека ждать. Лучше же? Ян не знает. Сделал первое, на что толкнуло. Ему очень надо, чтобы кто-то снял комнату. К дому он подходит, запыхавшийся, через двадцать минут. Хочется курить и просто постоять отдышаться. Ян задирает голову. Окна в квартире Ильи слабо тлеют. На кухне в глубине невнятные движущиеся тени. Ян подвисает на пару мгновений: почему они там, а не у Дианы? Он достаёт ключи и поднимается на этаж. Катя оказывается не девочкой, по телефону Ян обманулся. Голос и вправду молодой, но ей явно хорошо к сорока. Тощая и высокая, со странной короткой причёской, выглядящей так, будто кто-то выстригал из её волос прилипшую жвачку. Непроизвольно, глядя на Катю, Ян думает: «Швабра». И не то чтобы она не нравится ему вот так сразу — Ян не успевает понять. Едва заходит в квартиру, как Катя, суетливо пожав ему руку, начинает объяснять что-то про газ расстроенным тоном. Ян стопорится, не соображает, о чём идёт речь. Он потихоньку варится в жаркой куртке и ботинках. Рассеянно расстёгивает молнию. Илья, маячащий за Катиным плечом, делает страшные глаза и качает головой, будто хочет что-то сообщить, но не может. Ян оглядывается в поисках Дианы. Её нигде не видно и не слышно. — Просто понимаете, если бы можно было посчитать, кто сколько тратит на еду там, на подогреть что-то, да? Но нет же такой возможности, как это посчитаешь? У вас же счётчика нет? Нет. Выходит, получается такая путаница. И что же, в этой путанице одни за других отвечать будут? А как же так? Неправильно это, вы же сами понимаете, — говорит Катя и замолкает, уставившись на него с надеждой. Ян оглядывается на Илью. Тот разводит руками. — Ты сам решай, — говорит. Ян хмурится. Происходит какая-то непонятная разборка. Что нужно решать, не ясно вообще. — Погодите, — наконец собирается он. — Илья, где Диана? Илья шмыгает носом, отводит взгляд. — Поздоровалась и убежала. Ян не успевает спросить куда. — Ян, ну, смотрите, надо же понимать, — торопливо вклинивается Катя, — вот вам было бы приятно, если бы с вами так? А вы вот точно уверены, что с вас за чужое спрашивают. Это как же? Знаете сказку про апельсин? Илья шмыгает носом. «Какой, на хуй, апельсин?» — чуть не ляпает Ян. Он наконец стаскивает ботинки, вешает куртку. Причём вешает её поверх Дианиного пальто. «Голая она ушла, что ли?» — с ужасом думает он. — Я не знаю, правда. Давайте как-то по порядку разберёмся. — А комната там, — Катя шагает к гостиной, оглядываясь, и манит его за собой, — пойдёмте, я вам покажу, вы сами поймёте, вы, наверное, никогда там не жили, поэтому просто не понимаете, но я вот сразу вижу, я опытный в этом деле человек. Ян шагает следом. Илья ловит его за локоть, спрашивает шёпотом: — Чё так долго? Она мне такие вопросы задаёт, я ни на один ответить не могу. — Я от «Бухареста» пешком пёр. Там всё встало намертво. Ян с тревогой оглядывается на Катю, которая, не замечая, что её не слушают, что-то объясняет и стучит по стенке между гостиной и спальней. Илья, глядя на неё, качает головой и выдыхает тихое «бля», и по его рецензии Яну всё окончательно становится ясно. — Извини, — говорит он Илье. Тот поднимает брови, словно не понимает, к чему это. — Вот, видите, — Катя подходит ближе, — ну, тут просто картон. И комната рядом с проходной, то есть без коридора. Это значит, всё же слышно будет, как там какой-то человек живёт, ходит. У меня сосед был, прошлый мой сосед, он постоянно кашлял. А у меня очень тонкий слух, я спать из-за этого не могу. Понимаете? Это же тоже понимать надо, такие вещи. Всё-таки мы же друг другу люди, а не не пойми что. Нельзя вот так, когда кому-то неудобно, из-за выгоды это всё делать. — Ну, то есть комната вам не подходит? — в лоб спрашивает Ян. Катя плаксиво скукоживается: — Ну, почему не подходит? Я просто не могу, когда неправильно всё. Это же очень сильно ощущается, это энергию портит, когда так, понимаете? Вы вот сами не чувствуете разве? Когда вот сделал что-то не так, бывает, вот это чувство на душе плохое, да? Я вот смотрю на вас и вижу, что человек вы хороший, просто молодой, неопытный ещё. Вы просто мне поверьте, вам же лучше будет, я знаю. — Она хочет, чтоб ты цену сбил, — вполголоса говорит Илья. — Да я понял, — хмыкает Ян. Катя таращится в ожидании, но Ян молчит, поэтому, всплеснув руками, она кидается в сторону кухни. — Пойдёмте, я вам всё объясню хорошо. Непонятным образом она даже напрашивается на чай. Ян, будто под гипнозом, никак не может закончить встречу. Только порывается, как Катя находит новую тему для увещеваний. Они устраиваются за столом на кухне. Илья в молчании толчётся в дверях. Ян, больше чем слушает, исподтишка Катю разглядывает. Никак не может понять, просто ли она вредная тётка или всё-таки ненормальная. — Понимаете, — рассказывает она, — я готовлю очень редко и ем, как воробушек. А если газ считать поровну, ну нечестно же получается, правильно? Я, знаете, вообще я очень полезный человек. У меня высокий уровень социальной ответственности. То есть я вот не могу, чтобы было не по справедливости. Понимаете? Я там вот помогать могу по хозяйству, например. Это я с большим удовольствием. — Это очень полезно, — кивает Ян. Говорит он это, чтобы сказать хоть что-нибудь и не сидеть пнём, иначе ситуация становится совсем странной. Катя пьёт мелкими глоточками, поднося чашку к губам двумя руками. На шее у неё бусы из волосатых комков на нитке — выглядит так, словно их кто-то жевал. — Нравится? — Катя замечает, куда Ян смотрит. — Это я сама сделала. Они вяленые. Я вообще очень творческий человек. Я украшать могу. Это у меня хорошо получается. А ничего к чаю нет, да? Может, даже сушки какой-нибудь маленькой? Катя искательно крутит головой, озирается. Пять минут назад она уже успела заглянуть во все полки на кухне и даже внутрь холодильника. Ян без тени раскаяния говорит: — К сожалению, нет. Катя печально поднимает бровки: — И даже сухарика никакого? Илья шмыгает носом. Ян разглядывает Катю уже не смущаясь, в упор. — Жалко, жалко, — говорит Катя. — Если б я знала, что тут такая компания хорошая, принесла бы с собой что-нибудь вкусненькое. — Я очень извиняюсь, — говорит Ян и решительно поднимается, — но мне вот уже почти сейчас нужно бежать по одному делу. Катя тут же вскакивает тоже. Делает последний быстрый глоток чая. — Хорошо, Ян. И вот вы не соглашаетесь, — говорит она наконец напрямик с некоторой ядовитостью, — но всё-таки подумайте про цену на комнату. Ну, по справедливости, согласитесь, ведь завышена же, правда? Ну, сами-то себе точно можете признаться. Мне можете не говорить, но для себя-то хотя бы. Просто благие дела, справедливые, они человеку самому на пользу идут. Вам же всё вернётся. Медленно, под Катину речь, они перемещаются в прихожую. Катя, не переставая говорить, нагибается за сапогами. Наморщив нос от натуги, натягивает сначала левый. — Вселенная, — продолжает она, — так работает, что вот всё, что вы ей посылаете, так и она к вам потом. Вот если человек жадничает, то и потом вдруг раз — какие-то проблемы начинаются финансовые. Странно, да? А я вот вам скажу, совсем не странно это. Вот так оно и работает. А когда по-человечески, тогда и, сами понимаете. У лифта Катя поправляет намотанный поверх ворота пальто платок и говорит заговорщицки: — Ну, в общем, мы друг друга поняли, верно, Ян? Видно, что она недовольна и пытается это скрыть. Ян не ведётся. — Однозначно, — кивает он. Приезжает лифт. Катя машет пятернёй и подмигивает. — Всего хорошего, мальчики. — И вам всего хорошего, — пробулькивается Илья у Яна из-за спины. Когда двери лифта съезжаются, руки его ложатся Яну на плечи, а сам он утыкается лбом ему в спину. Ян чувствует, как Илью трясёт от беззвучного смеха. — Пиздец, — резюмирует Ян. Ему тоже становится весело. Потом сразу грустно: с жильцом опять вышел облом. Улыбка, едва появившись, вянет. Ян хлопает себя по карманам, но сигареты остались в куртке. Илья тянет его на лестницу: — У меня есть, пошли. Они выходят. Закуривают. Ян качает головой, всё ещё переваривая впечатление, произведённое Катей. Не сразу замечает внезапно напавшую на Илью пасмурность. Тот явно нервничает, заткнув рот сигаретой, избегает смотреть в глаза. Ян напрягается. Сразу перебирает в уме, что мог не того сделать или сказать. — Извини, что я тебя напряг этим, — пробует он. Илья отмахивается. — Да ничего не напряг. Ян озадачивается сильнее. В молчании они приканчивают по сигарете. Потом Илья достаёт вторую. Ян бросает гадать. Спрашивает напрямик: — Тогда чего ты? — Что? — Ну, у тебя такой вид просто, как будто… Он не договаривает. Илья невесело улыбается, глядя в пол. Понятно, что какая-то тема есть, Яну не кажется. — Блядь, Илья, с Дианой что-то? Она жива? Илья пару мгновений пытается понять, о чём речь. — Что?.. О, нет, да ничего с ней. Всё нормально. Ты думаешь, я бы тебе сразу не сказал, что ли? — Тогда что? Илья шмыгает носом. Потом, вздохнув тяжело, решается. — Ладно. Я должен тебе рассказать. Если что, сразу скажу, я был против этой идеи, — начинает он с середины, подняв руки. Ян холодеет. — Какой идеи? — Но ты ж понимаешь, вертела она моё мнение. И мнение Кумакова, кстати, тоже. Он тоже сразу сказал, что это долбоебизм, но… — Погоди. Илья затыкается и смотрит затравленно, словно ожидает, что его будут бить. До Яна начинает доходить: Кумаков, тени на кухне Ильи, оставленное на вешалке пальто Дианы, её казавшийся ненавязчивым вопрос утром, будет ли он сегодня работать, и удивительная чистота на кухне. — Вот же коза, — выдыхает Ян. — Так она с Кумаковым всё-таки? — Ты знал? — Илья чуть приободряется. — Я догадывался. Я её недавно прямо спросил, но она отбрехалась, мол, что за бред, всё такое. Какого ж?.. — Ян вперивается взглядом в Илью. — А ты как давно в курсе? Больше всего не хочется узнавать, что Илья ему врал. На душе моментально становится гадко. — Нет, Ян, я не… — Тот начинает суетиться. — Я чисто концептуально в курсе был ещё до того, как они сами стали в курсе. Но я не… — В каком смысле? — Ну, помнишь, он приезжал, они познакомились ещё когда. Помнишь, я сказал тебе, что понял одну вещь, но не стал говорить какую? Помнишь, было такое? Ян хмурится. Что-то нечёткое всплывает в памяти: лестница, взбудораженный чем-то Илья, его мутные намёки. — Она абсолютно его типаж, вот на двести процентов. Я как их вместе увидел, я сразу понял, — с запалом продолжает Илья, — у них это самое, по-любому что-то будет. Он мне по телефону чё-то отнекивался, косил под дурачка, но я-то его знаю. Потом раскололся. Но я тебе не мог сказать, потому что она его просила не говорить мне, чтобы я не рассказал тебе. А к ней я вообще зарёкся ходить советы давать после того, как часами по лбу получил. У неё вообще неадекватная реакция на всё, что тебя касается. Я ебал в это лезть, извини. А то, что он сегодня приедет, так я вообще не знал. И, короче… — Илья сдувается. — Это всё очень тупо. Я хотел тебе сказать. Я, наверное, неправ и опять проебался. — Нормально она вас всех под себя подмяла, — хмыкает Ян. — Блядь, Ян. — Да всё, успокойся. Он немного тормозит, потом выдыхает, не удержавшись: — Пиздец какой-то. Мне, может, тоже в тебя часами начать кидать, чтобы убедительнее выглядеть, нет? — Ну, вот я так и знал, что ты начнёшь сейчас. — Да что начну? А мне радоваться нужно, что меня все вокруг психованным считают? — Да никто не считает. — Я понимаю, она… хотя нет, я не понимаю. Смысла в этом нет никакого просто. Но вы-то чего ведётесь? Я ей что, враг, по-твоему? Вот что бы я сделал, если бы узнал сразу? — Да я тоже считаю, что надо было тебе рассказать. — И что тогда не рассказал? Илья теряется. Неловко разводит руками. — Не рассказал, — после небольшого молчания говорит он. — Я не знаю. Ян качает головой. — Она хоть как-то это аргументировала? Зачем это надо? — Без понятия. Строго говоря, она думала, что и я не знаю. Типа узнал вот сейчас, когда пришёл её предупреждать, что эта мадам придёт. — Охуительно, — мрачно резюмирует Ян. — Я не хотел так, — вклинивается Илья. — Я понял. — И что теперь? Ян поднимает глаза. Илья будто ждёт от него приговора. — В смысле — что? — Ну, ты, я… — На лице у него настолько явно перестаёт отражаться что-либо вообще, что Ян сразу догадывается, что Илья имеет в виду. — Бля, Илья, нет, ты чего. — Ян протягивает к нему руку. Илья выдыхает с явным облегчением, делает шаг ближе. Ян прижимает его к себе и сам вдруг успокаивается. Всё, в целом, нормально. Всё по-прежнему неплохо. — Чего ты вот сразу. Просто неприятная ситуация. Я тебя понял, я ничего не… — Ага, — говорит Илья. В его объяснения Ян безотчётно верит. — Но лучше бы ты сказал сразу. — Да бля, ты не понимаешь, это такая моральная вилка, — вздыхает Илья ему в плечо. — Ага. — Если бы я сказал, ты бы пошёл к ней разбираться, она бы объявила меня стукачом, потом доказывай ей, что это не из дурных намерений, что я человек, а не говна кусок. Хотя и это тоже как-то всё, такая тупая хуйня. Ну, вот, теперь я зато перед тобой какой-то гондон получаюсь, с какой стороны ни посмотри. Может, это просто я такой, поэтому… — Я бы не пошёл, — перебивает Ян. Подбородок Ильи давит на плечо, волосы щекочут щёку. Ян прикрывает глаза. — И что? — помедлив, спрашивает Илья. — Хочешь сказать, ты бы изображал, что ничего не знаешь со мной на пару? — Не знаю, — честно признаётся Ян. — Бля, — тихо выдыхает Илья. Руки его сжимаются вокруг Яна крепче. Они ещё долго толкутся на лестнице. Ян пытается переварить, Илья молча к нему жмётся и грустно вздыхает. Потом начинает расспрашивать про Вадимову квартиру — как Ян съездил, что сказали и всякое прочее. Мелькает в голове мысль, что Илья таким образом пытается заговорить ему зубы, но Ян так и не определяется, как относиться к этому соображению. — Мы, может, уже пойдём куда-нибудь, нет? — спрашивает он в какой-то момент. Спина Ильи ощутимо напрягается под ладонями. — Или что вообще? — Ян отодвигает Илью за плечи, пытается заглянуть в лицо. — Ну, надо, — вяло соглашается тот. С Дианой встречаться совсем не хочется, но не ныкаться же на лестнице, пока она с Кумаковым не перебежит обратно в бабушкину квартиру. Это было бы совсем странно. — Всё, — решается Ян и тянет Илью за собой, — ладно, пошли. Не открывают долго. — Заперлись, крысы, — хмыкает Илья, опустив голову и глядя куда-то в пол. Он нервничает. Ян тоже, хотя ничего страшного не предвидится. — Что? Думаешь, на кого она нападёт первым? — спрашивает он, косясь на Илью. Тот улыбается, хочет что-то сказать, но не успевает. Щёлкает замок, дверь приотворяется. В раскрывшуюся щель просовывается нос Кумакова. Он быстро оглядывает Илью, затем Яна и говорит тихо: — Привет. Илья шмыгает носом. — Привет, — отзывается Ян. Дальше ничего не происходит. Кумаков просто настороженно таращится из-за поблёскивающих очков. Ян приглядывается к нему по-новому. «Хахаль Дианы», — говорит про себя. Определение на Кумакова ложится так легко, словно он уже давно существует в этом качестве. — Так, — Ян решается нарушить повисшую тишину, — просто валите в бабушкину квартиру, ладно? Кумаков отмирает. Щель в квартиру раскрывается. Он отступает в полутьму коридора, кивает, жестом предлагает им двоим войти. Разговаривает он приглушённым шёпотом, словно в комнате кто-то спит. Ян на автомате перенимает его манеру. — Прошу прощения, — говорит Кумаков. — Мне очень неловко. Слова ложатся внутри мерзким осадком. Ян чувствует себя обманутым идиотом. И вроде как все тут на его стороне, но ситуация всё равно отдаёт унижением. Ян проглатывает это ощущение. Извинения Кумакова ему неприятны. — Исходя из положения дел, — доверительным тоном шепчет тот, — и понимая нюансы её состояния, я сделал вывод, что будет рациональнее поступить так, как она считает нужным, чтобы не провоцировать ухудшений. Совершенно ничего личного. — Я понял, ага, — кивает Ян. Кумаков кладёт руку ему на плечо. Илья громко шурует ботинками на полу, спотыкается и матерится сквозь зубы. — Ты хороший человек, Ян, — сообщает Кумаков. Необъяснимо после этой фразы Ян вдруг чувствует отвращение. «Иди на хуй», — хочется ответить ему. Он молчит. Кумаков робко отпускает его плечо, нерешительно отступает назад, словно боится, что Ян всё-таки распсихуется. Что-то мелькает за его спиной, какое-то движение на кухне. Ян застывает. Диана, выглянувшая в коридор, заметив его, тоже. Растерянное лицо приобретает яростное выражение, когда они встречаются взглядами. Ян узнаёт бабушкину гримасу отвращения. «И это она ко мне», — проносится в голове. Где-то внутри становится больно. Диана сегодня даже красивая, безотчётно Ян вдруг замечает это, очень похожая на себя прежнюю, адекватную, но совершенно чужую. Ян думает, что, когда она выздоровеет, когда встанет на ноги, он ей сделается совершенно не нужен. Не будет она беспокоиться о том, какие у них отношения, не станет звонить. И вроде бы он и хотел этого, вроде ему и самому ничего не надо, но в то же время понятно: с таким положением дел что-то очень не так. Она его семья. Последний человек, с которым родственная связь сохранилась. Всё это проносится сквозь него больше на уровне ощущений. Диана делает шаг вперёд. Ян отступает. Когда Кумаков учтиво распахивает дверь, она проходит мимо, стремительно, словно на самом деле хотела бы Яна ударить. Они не говорят друг другу ни слова. Кумаков, пожелав хорошего вечера, шутовски откланивается и уходит следом, оставляя их с Ильёй одних. Дверь тихонько закрывается. Илья шмыгает носом, они с Яном переглядываются. — Вообще, хочется набухаться, — произносит Илья.***
— Есть настойка. Он сидит на корточках на полу, засунувшись в нижний шкафчик на кухне. Непонятно, что он там видит, свет не горит, только дрожит потусторонним холодным сиянием вытяжка над плитой. — Или, — продолжает Илья, всё так же не оборачиваясь, — можно сгонять в магазин. — Нет, — говорит Ян. — Или можно покурить. Ян почему-то сразу понимает, что имеются в виду не сигареты. — Нет, — отрезает он тут же. Илья выуживает из шкафчика узкую длинную бутылку. Выпрямляется и спрашивает нарочито спокойно: — А ты вообще пробовал? — Да. — И? — И нет. Илья хмыкает. — Я бы назвал это предвзятым отношением. Но если ты пробовал, то даже не знаю, откуда могла взяться такая категоричность. — Бля, Илья. — Ян вздыхает замученно. — Да хорошо-хорошо, я не настаиваю. Ян подпирает голову рукой, облокотившись об стол. Ползает взглядом по баночкам и пакетикам. Снаружи, за окном, проезжает, полыхнув габаритными огнями, чья-то машина. Вздрагивает тихонько, включившись, холодильник. Илья находит чистые кружки — прозрачное стекло с наклейками из мультиков, ставит на стол перед Яном. — Она с перцем, — говорит про настойку. В бутылке что-то полупрозрачно-красное, зловещее. — Расстроился? — спрашивает Илья, с хрустом свинтив крышку. Ян поднимает голову. — Я про Диану, — поясняет Илья. — А, это. — Ян скисает и снова сгибается над столом. — Ну, — говорит, подумав, — немного. — Я думаю, она тоже. Ян морщится. — Ой, да конечно. — Не, серьёзно. У неё такое лицо было. — Какое — такое? «Злобное, блядь, как у чертей в аду», — думает Ян, но вслух не говорит. — Ну, э, какое? — Илья сбивается с мысли. — Расстроенное, блин. Какое ещё. — Вообще без понятия, как ты это определил, — фыркает Ян. — По мне, так она была в ярости и хотела меня придушить. — Ну да, это от расстройства, — говорит Илья, как что-то очевидное. Яну становится смешно. Илья садится рядом, разливает настойку. В детских кружках она кажется соком или компотом. Ян наблюдает за тем, как Илья опрокидывает её в себя и жмурится. Голый локоть бледно торчит из рукава чёрной футболки. Илья опускает руки, кладёт одну Яну на колено и кивает на его кружку. Ян молча выпивает тоже. Обжигает горло и рот. Перец ядрёный, кажется, что аж хрустит в ушах. — Блядь, — выдыхает Ян сдавленно. Илья счастливо улыбается. — Клёвая, правда? Яну про его вкусы окончательно всё становится ясно: если чувствуешь, что ещё немного, и сдохнешь, — это оно. — Господи боже. — Ян качает головой. Илья наливает ещё. Они какое-то время вот так сидят, вяло обмусоливая всякую ерунду. Илья рассказывает, что настойку подарили матери на работе, а ни она, ни дядя Антон такое не пьют, поэтому они отдали её Илье. При этом мать смотрела на него укоризненно, словно он очень просил. — А я, типа, вообще не просил, — возмущается он. — Она сказала — хочешь, бери. А я сказал — хочу. И вот весь разговор. Но потом началось это вот. Она всегда, когда недовольна, делает такое скорбное лицо и молчит, как будто все вокруг её страшно замучили. Ян живо представляет маму Ильи — тощей женщиной в блузке с кружевом, с заломленными к переносице тонкими бровями, немного смахивающей на Пьеро. Образ получается чем-то приятным. Ян хмыкает задумчиво, потом спрашивает: — У тебя есть её фотка? — Кого? Мамы? — Илья косится на него с подозрением. — Да. По несколько смутившемуся виду становится понятно, что есть. Илья отворачивается. — Блин, да покажи, интересно же. — Ладно-ладно. — Илья, помявшись, поднимается и уходит в темноту коридора за телефоном. Ян смутно думает, что стоило чем-то закусывать. В ушах появляется шум, а реальность вокруг начинает казаться немного плоской. Ян залипает на блики в бутылке с настойкой — бордово-красные. Двигает бутылку так, чтобы лампочка вытяжки светила точно насквозь, зажмуривает один глаз. — Вот. — Илья падает на табуретку и суёт Яну под нос светящийся экран. — О, — выдыхает Ян, склонившись над телефоном. — Это она мне из поездки отправляла прошлым летом. На фоне огромного цветущего куста стоит женщина лет сорока, в цветастом платье. Узкое лицо, тёмные кудри чуть не достают до плеч. Вокруг сосновые стволы, жёлто-оранжевые блики от вечернего солнца. — Вы совсем не похожи. — Ян поднимает голову и протягивает руку к волосам Ильи. — Почему так? Смотри, они вообще у тебя не вьются. Илья припадает к его руке, и Ян автоматически, хотя и не собирался, его гладит. — Не знаю. Я в папу пошёл. — А фотка папы есть? Илья неестественно замирает, Ян чувствует, как стремительно меняется его настроение. Про то, что папа умер, он не забыл, но так и не понял, насколько нужно избегать этой темы. — Илья? — зовёт он осторожно. Илья, впавший в небольшое оцепенение, смаргивает. Неохотно произносит: — Ну, это искать нужно. Есть, но только бумажные. Где-то тут. На антресоли, может, в коробках. Не знаю. Он поднимает взгляд. Ян говорит: — Хрен с ними тогда. И Илья с некоторым облегчением выдыхает. Жмётся плечом к плечу — тёплый и приятный. — А ты своих покажи? — А у меня нет. — Ян смущённо разводит руками. Илья бросает на него укоризненный взгляд. — Нет, правда нет. Было бы странно таскать в телефоне фотку человека, с которым много лет в ссоре, не считаешь? — Даже не знаю. Некоторые так делают. — Типа, ты носишь фото своего врага в бумажнике и каждый раз, когда расплачиваешься, видишь эту рожу, и ненависть твоя не остывает? Из этой серии? Илья фыркает. Потом спрашивает: — А твой папа? Что с ним? Вы с ним тоже в ссоре? Не помню, чтобы ты хоть раз что-то говорил про него, кстати. Ян думает, что да, так оно и есть. Про отца он не то что не говорит, даже почти никогда не вспоминает. — Ничего, — отвечает. — Не в ссоре. Вроде. Не знаю, как это называется вообще. Они с мамой развелись почти сразу после того, как Диана родилась. Ну и мама решила, что он плохой человек, и вычеркнула его из нашей жизни вообще. Типа, даже не упоминала о нём никогда — вроде как его больше нет. Не умер, а типа схлопнулся в ничто. — Ян улыбается. — Ну, вот как со мной сейчас тоже, например. — Глупо, — серьёзно говорит Илья. — Почему? Нет. — Может, она не права и он нормальный. Ты же вот нормальный. — А может, права. Я не знаю. Он никогда не пытался ни с кем из нас связаться. Ну и, типа, прошло довольно много лет, да? Если бы ему было надо, мне кажется, это не что-то невозможное. — Может, он думает, что вам с Дианой это не надо? — предполагает Илья. — Может. А может, ему просто насрать. А может, он сидит, может, умер, может, уехал в другую страну, может, лежит в коме, может, каждый день плачет и загоняется… — перечисляет Ян. — Ладно, ладно, я понял, — перебивает Илья. — У нас такая семья… ну, ты видишь. Всем нравится делать вид, что нас друг для друга нет. Это типа, — он пожимает плечами, — удобно очень. — Нет человека — нет проблемы, — хмыкает Илья. — Вот именно, да. И, вообще-то, это прекрасно работает. Ещё ни разу не было, чтобы люди, которых нет, доставляли мне какие-то неприятности. Илья хмыкает опять, потом улыбается, что-то подумав. — Что? Илья мотает головой, мол, ничего. Ян трясёт его за плечо, но Илья не сдаётся и так ничего и не говорит. Они выпивают ещё. Мысли в голове у Яна замедляются, тело становится тяжёлым, начинает клонить в сон. Сколько времени, он не представляет: на улице одинаковая ночная чернота. Ян цепляется за образ Дианы перед внутренним взором. Неприятная размолвка бередит внутренности. Всё ведь было почти неплохо. «Расстроилась», — повторяет он про себя слова Ильи. «Может, правда ей не плевать?» Он совсем не понимает сестру. Небольшой кусок времени словно выпадает куда-то. Ян очухивается, когда Илья вдруг говорит: — А я не помню. Он не сразу догадывается, о чём речь. Кажется, что что-то прослушал, пока тот не продолжает: — Я вообще не помню его. Есть видео с их свадьбы. Но он там даже ничего не говорит. Только улыбается. Я не знаю, какой у него голос. — Илья грустно усмехается. — Смешно. Яну это смешным не кажется, но сказать он ничего не успевает. — Меня это почему-то мучает, — признаётся Илья. — Как будто я из-за этого упустил что-то охуеть важное. Как будто вот из-за того, что не помню его, всякое дерьмо случается. Ян встречается с ним взглядом. — Как будто… блядь. — Илья сам себя обрывает и не договаривает. — Это такая хуйня. — А от чего он умер? — спрашивает Ян. — Повесился. Яна прибивает к табуретке. — Ни хуя, — выдыхает он поражённо. Почему-то вообще не представлял, что отец Ильи мог умереть вот так. Вертелось в мыслях что-то смутное про болезнь или несчастный случай — но и то без конкретики. — Из-за чего? Илья смотрит в стол, взявшись ладонями за край. — Да хуй его знает, — вяло отвечает он. — Проблемы экзистенциального порядка, видимо. Ну, судя по тому, что мамка рассказывала. Он типа, знаешь, — Илья опять смотрит на Яна, — он почти никогда не пил, но вот если пил, говорил всякую хуету, плакал даже. И типа всё о какой-то войне. О том, что это всё не его мир. Я не знаю. Может, если б я сам послушал, я бы понял, что это такое. Но я даже… бля, я здесь, короче. А он умер. Ну и всё. И типа, на хуй это. Яну кажется, будто он проглотил что-то неперевариваемое — кусок пенопласта, вставший поперёк горла. Он стряхивает накатившее оцепенение, снова будто начинает дышать. Мысли в голове отрывистые и панические. Он вдруг думает и говорит: — Бля, Илья, слушай, погоди. Ты вот, когда ты рассказал, ты помнишь, ты рассказывал… — Ян сбивается и затыкается, потом начинает заново медленнее. — Ты мне сказал, ты хотел повеситься. Там, в той комнате, в шкафу… — На шкафу, — зачем-то поправляет Илья. — Блядь, слушай. Это ты же не хочешь сказать, что ты вот как он хотел и поэтому? Яну кажется, он несёт какую-то белиберду, но Илья понимает его правильно. Задумывается на несколько мгновений, потом отвечает: — Да нет. Нет, это не поэтому. Хотя получается, что как будто да. И говорит он об этом так обыденно, как о чём-то незначимом. Яну кажется дикой его реакция. Он даже хочет об этом спросить, но сформулировать нормально вопрос не получается. Поэтому он просто на Илью смотрит. — Не пугайся, — говорит тот. — Я не… — Ян качает головой, хмурится, собравшись спорить, потом сдаётся. — Блядь, ладно, да. Это пиздец какой-то. Илья, серьёзно. Ты так спокойно вообще… — Я привык. Ян хочет его перебить, но Илья говорит ещё: — И к себе я привык. Типа, вот ты же не думаешь, что то, что у тебя в семье, это что-то особенное, да? Ян пытается вдуматься в эту мысль, не понимает, к чему Илья клонит. — Человек привыкает к чему угодно. Ну и, если ты живёшь в какой-то хуйне всё время, тебе кажется, что это жизнь такая и всё нормально. Просто всё работает вот так. Мир такой. И всё. Поэтому… Яну отчего-то мучительны эти его рассуждения. Накатывает от них поганая, вязкая безысходность. — Илья. — Я хочу сказать, что… — Он запинается на мгновение. — Ну, ты так впечатляешься каждый раз. Типа, я понимаю, ты по-другому живёшь, но… — Ты сейчас тоже думаешь себя убить? — вырывается из Яна. Илья замирает. Они долго смотрят друг на друга. — А ты об этом часто думаешь? — спрашивает Илья. — Не знаю, — честно признаётся Ян. — Я тоже не знаю. — Что? — Не знаю, хочу я или нет. Может, нет, — неуверенно и медленно говорит Илья. — Вроде сейчас нет. Но вообще вот, знаешь, это настолько бы всё упростило и… Яну становится плохо. — Что — всё? — Ну, — Илья поднимает глаза, — вообще всё. Мне бы больше ничего не пришлось делать. Я больше не смог бы ничего испортить, ну там, такое всякое, да? — Это было бы худшее, что ты мог бы сделать, — убеждённо говорит Ян. — Думаешь? — Илья оживляется. — А если бы я устроил теракт? Если бы я убил пару десятков человек? Яну не смешно. — Просто тебе бы тоже было меньше проблем, — произносит Илья. Ян понимает, что Илью немного несёт, что он пьян, что, может, и не думает так всерьёз, но всё равно от этих слов он мгновенно вскипает и не удерживается: — Иди на хуй. Он вскакивает. Илья тут же вскидывает руки, мол, стой, притормози. Яну хочется Илью чем-нибудь пришибить. — Ты думаешь хуйню. Блядь, Илья, ты просто… — Яна прорывает. Он шагает к коридору, разворачивается, зачем-то идёт к мойке. Ноги ватные, чужие, и пространство вокруг враждебное и неустойчивое. Илья молчит. Ян трёт резиновое на ощупь лицо. Поворачивается к Илье. — Зачем ты это думаешь всё? Он просто не может понять. — Что значит — зачем? — не въезжает Илья. Вид у него пришибленный. Уже почти замороженный. Яну где-то внутри от него такого больно. «Не надо было пить», — думает он. Думает, что то, что они сейчас друг другу говорят, — вообще не то, что нужно. — Бля, Илья. Ян возвращается на табуретку, садится лицом к Илье, запутавшись на мгновение в его коленках. — Слушай, прости, я не… — Я не должен был это тебе говорить, — убеждённо произносит Илья. — Блядь, да нет. — Ян спохватывается. — Да не в этом дело. Не не должен был. Ты просто… блядь, меня просто… я охуеваю от того, что ты думаешь так про себя. Это вообще… — Это ничего особенного, — вставляет Илья. — Ты можешь так не… О, конечно, ты не можешь, — сокрушённо понимает Ян. Илья реально так думает — вот в чём дело. Ян затыкается надолго. Застывает в одной позе. Илья несколько раз шмыгает носом. Булькает настойкой и, кажется, успевает выпить больше, чем пару раз. Уже даже не жмурится, когда пьёт. Ян думает только одно — что не хочет, чтобы Илья умирал. И мысль эта, тупая и одинокая, крутится в голове повторяющимся «не хочу, не хочу, не хочу». — Извини, — произносит Илья. — Нормально сидели, а я что-то… Он вздыхает, не договаривая, подпирает руками голову, навалившись на стол. Горлышко бутылки почти касается его спрятанного за волосами виска. Ян кладёт руку на его макушку, зарывается пальцами в волосы. — Это неважно. Ты мне очень дорог. Илья поворачивает голову чуть вбок, косится на Яна одним глазом. — Это всё, ссоры там, — Ян собирается с силами, пытается сказать то самое, — это ни хуя не важно, понимаешь? Это фигня. Это, блядь, как… я не знаю, как грязная посуда каждый день. Ты же не отказываешься есть, оттого что тебя заёбывает её мыть. Хотя… блядь, я не знаю. Тупой пример. — Он качает головой, морщится, смотрит на Илью. Тот внимательно слушает и не двигается. Янова рука устраивается у него на плече. — Я просто, — Ян вздыхает и вынимает самое прямое, что у него есть, — я просто не хочу, чтобы ты умирал. И, я не знаю… Какая тебе нужна мотивация? Что надо сделать, чтобы ты нормально себя чувствовал? Типа, блядь, Илья, я… Ты же почему-то со мной, да? Что ты хочешь? Шершавая ладонь Ильи ложится поверх руки Яна на его плече. — Я просто не понимаю, что мне делать, — признаётся Ян. От этого ему страшнее всего. Ведь, наверное, сделать что-то можно, даже сказать. Есть какие-то правильные слова, а он не знает их, потому что тупой. — Бля, — тихо говорит Илья в стол. — Пошли ляжем, ладно? Ян понимает, что, пока он думал, Илья успел нормально догнаться и теперь они существуют на разных срезах реальности. Не тем, так другим способом Илья слился. «Ладно, — думает Ян, — ладно». От этого не легче, но почему-то и не хуже тоже. Ян взбалтывает настойку в бутылке, осталось совсем немного на дне. Выливает остатки в чашку и выпивает. Потом поднимается на ноги. Тянет Илью за собой: — Пошли. На диване Илья распластывается, как труп. Ян двигает его к краю — Илья тяжёлый и безвольный, словно без сознания, но, когда Ян пытается вернуться на пол, тянет к нему руки. Ян решает, что не пойдёт выключать свет, и ложится рядом. Илья сразу же перетекает ближе, Ян обнимает его со спины. Илья находит его руки своими шершавыми ладонями и затихает. Так становится чуть спокойнее. Ян вглядывается в кружащуюся темноту, слушает, как Илья дышит. Успевает подумать только: «Ужасный день». А затем словно бы проваливается в чёрную пустоту.***
Просыпается он ещё в темноте. Что-то громко бряцает в коридоре. Ян подскакивает. Сердце бьётся испуганно. Кажется, случилось что-то ужасное. Ян оглядывается. Ильи рядом нет. В распахнутом дверном проёме слабый отсвет из ванной. — Илья? — зовёт Ян, сползая босыми ногами с кровати. Комнату всё ещё кружит. Ян чуть не промахивается рукой мимо дивана, вставая. Илья возникает в дверях с мокро блестящим лицом, машет рукой. Ян не понимает, что он имеет в виду. — Да всё нормально. Чего ты? Ложись. — Илья подходит ближе. — Я запнулся об таз под ванной. Прости, разбудил тебя. Илью немного шатает, но разговаривает он вполне внятно. Ян медленно успокаивается. Укладывает в голове ванну, таз, запнувшуюся об него ногу. — Ага, — кивает он. — Всё нормально. Илья почему-то не двигается. В темноте выражения лица почти не разобрать. Он делает шаг к Яну, прилипает вплотную и целует. Ян отвечает с внезапной торопливостью и беспокойством, словно бы этого между ними уже не могло снова случиться. Илья мгновенно заражается его нервным настроением. Вцепляется в бока почти больно. Ян думает короткое обрывочное: «Блядь, как же я…» И не продолжает мысль. Намокшие волосы у Ильи на лбу ледяные. Ян снимает с него футболку, трогает через мягкую ткань штанов член. Илья постукивает зубами. — Блядь, тебе холодно? — нервничает Ян. — Ну, ты… Эй, Илья? Илья прилипает лбом к его лбу и дышит, словно запыхался. Ян тоже. Сосредоточиться невозможно. Он вообще плохо соображает, что происходит. Илья лижет его в губы и приникает ртом ко рту, запускает сразу обе ладони в штаны. Ян закрывает глаза. Они даже не забираются на диван, так и стоят посреди комнаты. У Ильи получается кончить быстро, а вот Ян не может. Не выходит сосредоточиться на себе, отпустить контроль. «Илья, Илья», — думает Ян. Илья никуда не исчезает, сопит в ухо. — Бля, всё. — Ян перехватывает его скользящую по члену ладонь. — Давай так, — предлагает тогда Илья. И так всё-таки получается. На короткое мгновение Яна выключает. А затем он снова открывает глаза, тяжело дыша — реальный и существующий. Короткое эхо удовольствия рассасывается в ничто, больше похожее на боль или избавление от этой боли. Потом они оба идут отмываться в ванную. Там горит неприятный, бьющий по глазам свет. Илья хлопает ладонью по выключателю — врубается тусклая красная лампа, и так жить становится чуточку легче. Ян пропускает Илью вперёд. Потом тот ждёт его, сидя на стиральной машинке. Не уходит. Ян завинчивает краны, стряхивает с рук воду и вытирается вытащенным из-под Ильи полотенцем. Когда они возвращаются в комнату, улица за окном начинает сереть. Занимается рассвет. Небо блёклое и безоблачное. Холодно. Ян чувствует, как на него надвигается мерзкий похмельный тремор. Илья рядом шмыгает носом. — Спать, — говорит он сипло. Расправляет скомканное одеяло. Ян находит телефон на полке на стеллаже. Время — пять с небольшим.