***
Синяк у него на лбу становится зеленовато-жёлтым. Ян осторожно трогает его пальцем, убирает светлые волосы Ильи под капюшон. По дороге сюда гадал, зачем Илья принимает таблетки. Спросить хочется страшно, но Ян терпит. Что, если Илья опять психанёт? Илья непривычно молчаливый, погружённый в себя. Ян не понимает, с чем связано это состояние, но ковырять опасается. Они недолго сидят на кухне. Следы Кумакова исчезают, как не бывало. Барахло возвращается на свои места. Теперь Ян замечает в беспорядке закономерности: всякие хлебные штуки Илья складывает на столе в правый угол, банки с вареньем и джемом в левый, рядом с цветами в горшках и немного на подоконнике. Ян думает, что за сегодня мало успел по работе. Надо бы поковыряться ещё. С Ильёй они почти не разговаривают. Так, перебрасываются ничего не значащими словами. — Пошли фильм посмотрим, — предлагает Илья. Телевизор вернулся на табуретку. Сверху примостился видеопроигрыватель. Илья присаживается рядом на корточки, достаёт со стеллажа картонную коробку с кассетами. Ян вспоминает: видик Илья купил у Дианы. Он садится на край застеленного покрывалом дивана. Думает, что, они с Кумаковым спали вдвоём, да? Потом одёргивает себя. «Глупые мысли. Зачем думать об этом вообще?» Илья скармливает видику пластик кассеты. Щёлкает пультом и кидает его на диван рядом с Яном. — Включи там нулевой. Ян вдавливает мягкую кнопку — экран ярко загорается синим. Илья нажимает на видике «плей». Телевизор показывает батальную сцену — снег и огонь, кто-то кричит, кто-то куда-то бежит. Илья щёлкает кнопкой перемотки, экран тускнеет до серого, слышно, как мотается плёнка в кассете. Потом Илья пристраивается рядом с Яном, они кладут подушки к стене и растекаются по ней полулёжа. — Я его раз двести, наверное, смотрел, — делится Илья. Ян смотрит в экран. Там мужик на вертолёте стреляет в убегающую по снегу собаку. — Погоди, это там, где они были биологи на полярной станции, а потом собаки превратились в какую-то блевотную херню, да? — спрашивает он, начиная припоминать. — Ещё там был какой-то пришелец. — Да, — кивает Илья, улыбается своей вампирской улыбкой. — Охренительно блевотная херня. — Что-то я такое помню смутно. Фильм мерзковатый. На самых противных моментах Илья оживляется, толкает Яна в бок, рассказывает, что всё это сделано вручную, никакой компьютерной графики — весь вылезающий мех, бьющие по полу кнутами кишки, застывшие в чудовищных гримасах рожи, сползающая кожа и литры слизи. Ян смотрит с чувством лёгкой брезгливости. Не то чтобы его это сильно трогало, но, когда фильм подходит к концу, он мрачнеет. Главный герой остаётся вдвоём с бывшим членом команды. Они единственные выжившие, и он не знает, сидит ли рядом человек или притворившийся им пришелец. Вокруг холод, трещит горящая станция, всё разрушено, а бороться друг с другом они больше не в силах. И тогда один спрашивает другого, что они будут делать. Главный герой, заросший бородой и волосами, покрытыми инеем, говорит: «А давай-ка просто подождём чуть-чуть, посмотрим, что будет». И на этих словах фильм заканчивается — тревожно, непонятно на чём. Яну это навевает мысли о его собственной жизни — что они чем-то похожи. То же ожидание, где неясно, как вся эта канитель развернётся. Развернётся ли вообще? Всё, что можно сделать, — сидеть и ждать. Ян задумывается. А Илья рядом неожиданно говорит совсем про другое: — Когда я был маленький, я жил не здесь, а на окраине города рядом с железнодорожной станцией. И у меня был друг во дворе, у которого был старший брат. Ян поворачивает к нему голову. Илья смотрит в потолок, на бумажный силуэт люстры. — Он любил нас по-разному пугать. Мы были мелкие и тупые и всему верили. У нас там был такой высокий переход через рельсы с лестницей. И как-то он нам рассказал, что скины, их тогда было что-то до фига, ночью скидывают с этого перехода арбузников, мочат их. И я не знаю, чего вот, но так впечатлился этой историей. Потом всё время ходил по этим рельсам, искал какие-то следы. А потом, когда постарше стал, понял, что мне не нравятся девочки, а нравятся мальчики, и стал ещё больше бояться этих скинов. Я думал, они поймут как-то, поймают меня и отпиздят или убьют вообще. И я никому никогда не говорил. До самого выпуска из школы. Потом сюда переехал. Эта квартира, ну, считай, моего отчима. Он всё намекал, мол, съебись давай, ты нам с матерью жить мешаешь, сними жильё. А я ему объяснил, мол, так и так, дядя, нету таких денег, как хотите с этим справляйтесь. Тогда он меня сюда выпнул. Тут его папаша доживал, но недолго прожил, чуть меньше полугода. Илья вздыхает, медлит немного, потом продолжает с усмешкой, что-то, видимо, вспомнив. — Единственный раз у меня с женщиной был, — говорит серьёзно. — Самый странный секс в моей жизни. Вызвал проститутку. Мне внутренний голос сказал: «Надо знать точно». И, короче, она приехала, ничего такая. На вид моя ровесница. Мне не хотелось перед ней обосраться, хотя я знал, для того она сюда и пришла. Но вообще, ты прикинь, дикая ситуация. Какая-то странная баба, а мне они не нравятся, в принципе! Ну, что, я стал ей зубы заговаривать, как только мог. Потом говорю ей, можно ли просто потрогаю, посмотрю. Ну, хрен знает, может, сработало бы. Ей эта мысль почему-то не очень понравилась, но она согласилась. Ничего, конечно же, не сработало. Я попросил её отсосать, но тоже как-то так всё… Илья на мгновение закрывает лицо руками, а потом спрашивает, повернувшись к Яну: — Охуеть, да? — Чё, — говорит Ян, — ты это серьёзно сейчас рассказал? Он не знает почему, но в историю эту верит слабо. Выражение лица у Ильи подозрительное. Он отворачивается, снова смотрит в потолок, улыбка становится шире. — Блядь, Илья, — стонет Ян, — ну чего вот ты издеваешься надо мной? — Но про арбузников — это правда, — говорит он. — А проститутка… Не просил я её отсосать, это я приврал. Не решился, хотя глупо, конечно. — Да иди на фиг. — Ян шутливо тычет Илью кулаком в плечо. Илья ловит кулак раскрытой ладонью, сжимает, поворачивается и говорит: — А ещё знаешь что? — Нет. — Вот представь, допустим, вдруг оказывается, что у меня не совсем обычные пристрастия в сексе. Что, скажем, мне необходимо, чтобы меня били и унижали, иначе у меня не стоит… Ян морщится. — Ну, представь. Какая ещё ебала может произойти, да? Всё что угодно. Всё в любой момент может пойти по пизде, — заканчивает он свою мысль, и веселье с него несколько сходит. — Но на самом деле ведь, — Ян ругает себя за то, что слова эти звучат так осторожно, — у тебя ведь нет таких пристрастий, правда? — Нет, — легко отзывается Илья, явно думает уже о чём-то другом. — Но прикинь, как таким людям сложно. Выборка очень маленькая. — Ну, жизнь вообще не то чтобы очень простая сама по себе. — Ну, да. Она тупая. Тупая и бессмысленная. И в интонациях его Яну чудится что-то отдалённо похожее на обиду. «Тупая, бессмысленная», — повторяет он про себя. Тупая, бессмысленная. Илья двигается к Яну вплотную, поворачивается лицом. Ян забирается рукой под капюшон, рассматривает его, перескакивая взглядом от линии бровей к глазам, носу, растущей на подбородке и линии нижней челюсти щетине. Трогает снова пальцем синяк на лбу. — Или, — говорит Илья, — у тебя фетиш на всякие увечья. — Нет, — произносит Ян, подавшись вперёд, почти касаясь губ Ильи своими губами. Ян сгребает волосы у него на затылке в охапку, держит так, будто Илья начнёт вырываться, прижимается к его губам. Но Илья не вырывается, раскрывает рот, отвечает, наоборот, обмякает. «Охренеть», — проскальзывает у Яна в голове. Что-то в этом есть, в том, как Илья это делает. Когда на мгновение Ян от него отрывается, Илья спрашивает быстро и так, будто это очень важно: — Скажи, ты хоть раз передёргивал, представляя меня? Яна этой фразой будто бьёт по голове. Он говорит: — Чего? Потом переваривает её целиком, отвечает: — Нет. У меня сейчас такая жизнь, не до того вообще, вот честно. — А я — да, — признаётся Илья. — Плакал и дрочил. — Ты совсем придурок? Илья улыбается, не даёт Яну больше ничего сказать, снова его целует, забираясь шершавыми ладонями за ворот футболки. Под толстовкой, когда Ян снимает её с Ильи, он оказывается жилистый и бледный. Ян прикасается пальцами ко вздрагивающему животу, задевает резинку домашних штанов. Илья смотрит прямо в глаза, дышит часто, больше не пытается ещё что-то сказать. И вид у него такой — Ян не знает почему, но ему приходит в голову ассоциация с ритуальными жертвоприношениями. Дикая, неуместная фантазия. «Там же были такие в истории, которые сами хотели. Чокнутые фанатики», — думает он. И застывает, сидя над Ильёй. Тот сглатывает, произносит, протягивая к нему руки: — Не сиди там, мне так неуютно. Ян наклоняется, одновременно забираясь рукой в его штаны. Илья прикрывает глаза, прижимается ближе. Ян не может перестать на него смотреть. Почему-то это кажется очень важным. Он сжимает рукой его член, потом достаёт руку, облизывает ладонь и возвращает обратно. Илья шумно выдыхает носом и снова лезет целоваться — заторможенно, будто специально. Яну от него душно. Становится неудобно в одежде. Он волнуется, мысли спутываются. Илья неловко ковыряется с пуговицей на его джинсах. Соскальзывает короткими ногтями. Ян с замиранием ждёт. Потом думает, что так это никогда не закончится. Илья отлипает от его рта и произносит: — Прости, я… что-то я ни хрена не соображаю. Яну, в общем-то, наплевать. Он справляется со штанами сам. Говорит: — Знаешь, тут как бы ничего сложного. Илья моргает, шутка до него сейчас не доходит. Ян думает, машинально отмечая это: «Прикольно». Потом Илья кладёт руку на его член, и Ян больше особо не думает. Он ничего не представляет, не уплывает в мутные обрывки фантазий. Ему просто в кайф быть с Ильёй, видеть его, трогать, чувствовать. Проскальзывает странное ощущение нереальности происходящего. Будто Яна перекинуло во времени то ли назад, то ли сильно вперёд — слишком уж внезапно Илья возник. Он накрывает пальцы Яна своими и двигает рукой резче, зажмуривается. И лицо у него в этот момент такое, словно ему плохо, а не хорошо. Ян случайно цепляется взглядом за синяк у него на лбу — тёмное пятно, плохо различимое в розоватых вечерних потёмках. Сам не понимая зачем, вытаскивает руку из-под бока Ильи и проходится пальцами по этому месту. Илья распахивает глаза. Ян надавливает на синяк, и Илья тихо, сипло стонет на выдохе. Его член в ладони дёргается, по пальцам скользит мокрое. «Ни хрена ж», — проскальзывает в голове. Яна накрывает следом почти мгновенно. Покрывало под ними сбилось. Сердце стучит. Ян долго приходит в себя. Валяется на боку, прислонившись лбом к липкому голому плечу Ильи. Слушает, как тот дышит. Потом шевелится, шуршит чем-то. Сквозь почти сомкнутые веки комната кажется Яну розовой. День снаружи гаснет. Илья снова шевелится, переворачивается так, что оказывается с Яном лицом к лицу, пристально смотрит. — Ты наврал мне, да? — спрашивает Ян. — Нет. — Про всю эту ботву с избиением и унижением, — перечисляет он. — Нет. — Тогда почему? Илья морщится. — Ну, бля, — говорит недовольно. Яна как подбрасывает. — Охуеть. — Нет, ну не до такой же степени! — А до какой? — Слушай, Ян, — начинает Илья, поднимает руку в примирительном жесте. — Нет, скажи, до какой. Что-то вообще из того, что ты мне тут наболтал, было выдумкой? Илья смотрит молча несколько секунд, не мигая. Потом поднимается, встаёт с дивана, подтягивает спущенные штаны. — Нет, Илья, — бросает ему вслед Ян, когда тот уже выходит в коридор. — Ну, так нельзя делать. Так нечестно. Он не верит. «Ну, что за хуйня?» Ян долго разглядывает потолок. Тело ещё приятно тяжёлое и расслабленное, а ему уже снова становится паршиво. Слышно, как шумит вода в ванной. Потом замолкает. Шлёпают по полу босые ноги, приближаются. Краем глаза Ян замечает у двери шевеление, чувствует на себе взгляд. Илья шмыгает носом. — Ты простыл? — спрашивает Ян в пустоту над собой. Илья отзывается медленно, с запозданием. Говорит: — Нет, — потом неуверенно добавляет: — Не знаю. Ян перекатывается на бок, приподнимается, опираясь на покрывало не липкой рукой. Идёт в ванную, отмывается, потом возвращается в комнату. Ильи там уже нет. Он чем-то блямкает на кухне. Ян натягивает футболку, в коридоре в кармане куртки находит сигареты. Ужасно хочется закурить. — Илья, — зовёт он, всовывая босые ноги в ботинки. Илья выглядывает. Ян кивает на дверь: — Пошли. Когда они оказываются на лестнице, вечер пропитывает улицу за окном темнотой. Холодный электрический свет кажется тусклым. Илья чиркает зажигалкой раз, другой, третий. — Да выкини ты её наконец, — советует Ян, протягивает свою. Он волнуется. На душе мерзко. Илья снова впадает в молчаливое заторможенное состояние, и это очень похоже на то, каким он был днём. Ян пытается понять, как это всё работает. О чём он думает, что это за реакция? Илья снова прячется в капюшоне, подносит зажатый в пальцах фильтр ко рту. На белой бумаге сигареты остаётся розовый отпечаток. Губа у него треснула, и Илья зализывает кровь языком. — О чём ты думал, когда я приехал сегодня? — спрашивает Ян. — Я думал, — повторяет, копируя его интонацию, Илья, потом усмехается. — Я думал… Решимость говорить это что-то вслух, видимо, испаряется. Илья мотает головой, шипит угольком сигареты, выдыхает дым. — У меня странное ощущение, — в конце концов говорит он после долгого молчания. — Я хочу быть лучше. Но почему-то каждый раз ситуация так поворачивается, что вылезают самые неприятные подробности моей жизни. Я не считаю себя плохим человеком. Я даже не слишком проблемный. Ну, для себя. Не знаю, может, я просто привык? Просто, когда я думаю, как это будет выглядеть для тебя, я… Блядь, это как будто полное дно, понимаешь? Ян кивает. Ему это знакомо. Но вообще по жизни, не в этот раз, не с Ильёй. Он вдруг с удивлением замечает это. — Мне всё происходящее очень странно, на самом деле. Потому что я вообще не собирался, ну, в смысле… — Илья машет рукой с сигаретой в воздухе, пытаясь подобрать слова. — Я просто… Я даже сам не понимаю, чего я так к тебе прицепился. Всё странно так. Ян думает: «Да, очень странно». Ему вдруг хочется Илью снова поцеловать, и он автоматически, по привычке гасит внутри этот импульс. Он остаётся в нём чувством унылого ожидания, которое как будто никогда не закончится. И когда Ян замечает это в себе, то опять удивляется. Зачем? Ведь сейчас ему можно. Илья отвечает на поцелуй будто бы с облегчением. Как будто сам факт того, что Ян ещё тут, не говорит ему ни о чём. Спрашивает чуть погодя: — Ты остаёшься сегодня? Ян чувствует едва различимый привкус крови во рту, говорит: — Да. Но я хочу знать, что там насчёт избиений. — Я не хочу об этом говорить. — Я уже догадался. Но можно хотя бы в общих чертах? Я не предлагаю тебе рассказывать, что это началось, ещё когда в детстве тебя бил отец… И я сейчас очень надеюсь, что это просто моя тупая фантазия, ладно? Илья смотрит на него с подозрением. — Нет, — говорит, — отец меня не бил. Он умер. А если бы был жив, то, ну, я даже не знаю. Может, такое и было бы возможно. Ян выдыхает, нервно затягивается, смотрит в сторону, на бетонные ступени, уходящие вниз. Жалеет, что только что это сказал, хотя откуда ему было знать. — Забей, — говорит Илья. — У всех с семьёй какое-нибудь говно. — Ага. — Ян кивает. — Взять хотя бы… взять хотя бы твою сестру! — Илья ржёт. — Блядь, даже не напоминай. Не хочу про неё думать. — Вот видишь. Есть такие вещи, о которых даже думать не хочется. — Ладно, — соглашается Ян, — ладно. Но это всё равно не одно и то же. — Хорошо. Я рассказываю тебе, а ты тогда рассказываешь мне, почему свалил от неё, бросив все свои вещи. — Он протягивает Яну руку. — Идёт? Ян смотрит на шершавую ладонь Ильи почти с отвращением. Он не хочет соглашаться. Больше всего не хочет. — Нет, ну, просто ты за честность и открытость или что? — подстёгивает Илья. Ян сжимает его ладонь, пальцы стискивают руку, будто ловят в капкан. Илья чему-то улыбается и смотрит лукаво. — Любишь ты всякую дрянь, да? — спрашивает Ян. — А что ещё тут любить? — Он разводит руками. — Весь мир дрянь. И я лучше буду его любить, а то не любить как-то совсем уж противно. Кажется тогда, что это всё насилие какое-то. Знаешь это выражение: «Если изнасилование неизбежно — расслабься и попытайся получить удовольствие»? Это всё обо всём, — говорит он многозначительно. — Вообще. Яну эта мысль не нравится. Он хмурится, тушит почти погасший бычок внутри консервной банки. — Докурил? Илья затягивается в последний раз торопливо, кивает, сминает бычок и идёт за Яном к двери. Произносит напоследок: — Лучше быть извращенцем, чем всё время страдать.***
На кухне Илья зарывается в холодильник, Ян заглядывает внутрь через его плечо. Илья шуршит какими-то пакетами, упаковками. В холодильнике у него всё точно так же, как и в квартире. — Места нет, а жрать нечего вообще, — говорит он. Достаёт половину салата «Айсберг» в запотевшем пакете, вскрытую банку сметаны, несколько помидоров разной степени помятости. — Остатки от щедрости господина Кумакова. Он вообще пожрать горазд. И бухнуть. На столе находится не совсем высохший лаваш. Они заворачивают в него разную ерунду с овощами, какую находят. Илья раскочегаривает на плите сковородку, льёт сверху подсолнечное масло, и они едят обжигающие нёбо завёртки, капая помидором и сметаной на руки и стол. Потом Илья поворачивается к Яну слишком резко и агрессивно, табуретка под ним чиркает ножками об пол. Илья облизывает изгвазданную руку, беззаботно вытирает её об штаны и говорит: — Короче. Ян напрягается от такого начала. На секунду перестаёт жевать. — Оргазм — в голове. Все эти пестики, тычинки и животный инстинкт — всё тупая механика. Это тело, — Илья хлопает себя ладонью по закинутому одно на другое колену, — это всё ерунда. Исходные данные, конечно, имеют значение, но это, знаешь, как машина… Ну, представь, что у всех людей они были бы более ли менее одинаковые, чтобы только от водителя зависело, как и насколько она разъёбана. Ну и при таком раскладе, ты понимаешь, машина уже не очень важна. Важен сам водитель. Илья наклоняется к Яну ещё ближе, подносит палец к своему лбу. — Это, — говорит он, почти попадая по синяку, — водитель. И в этом самый большой прикол. Всё, что тебе нравится, что тебя возбуждает, зависит от водителя. Вся эстетика, весь вкус, фетиши всякие. А откуда берётся вкус, да? Где-то что-то увидел, проскочила мысль, возникла реакция, ассоциация закрепилась, потом повторяешь, и пошло-поехало. Возникает привычка. Одно цепляется за другое. И дальше мы имеем то, что имеем. — Так. — Ян засовывает оставшийся у него в руке уголок лаваша в рот, оглядывается вокруг. Поступать так же, как Илья, не хочется, он встаёт и пускает в раковине холодную воду, споласкивает руки, садится обратно, придвигая табуретку поближе. — Хорошо, — говорит, — допустим. Но я пока не очень понимаю, как это относится к теме. Илья поднимает руки. — Я только начал. К чему я веду? Важен вот этот самый момент, когда возникает реакция, переходящая в привычку. А одни привычки можно менять на другие. Я много об этом думал… — добавляет он, на мгновение сбившись. — Заметно, — произносит Ян кисло. Ему такие мысли не приходят в голову в принципе, и он думает, что нет, это всё как-то слишком уж замороченно, и не то чтобы сложно — Ян не понимает самой мотивации. Зачем это всё нужно? — В общем, мне было интересно, как это работает, — продолжает Илья. — Ну, представь себе. Тело же функционирует у всех приблизительно одинаково, но одни боятся боли, а другим в кайф. И я подумал: тут дело в водителе. Я решил, что я хочу знать. Я хочу почувствовать, как это может быть… — Слушай, — вклинивается Ян. — Ты же не хочешь сказать, что это ты по приколу? — Ну а что? Почему нет? — Илья делает такое лицо, словно правда не понимает. Ян кривится. Не хочет, но всё-таки произносит: — Ну, потому что так не бывает. — С хера ли? — Илье то, что он говорит, не нравится, он заметно напрягается. — Потому что сам факт того, что ты выбрал попробовать это, а не что-то другое, говорит о том, что с твоим водителем что-то не так. Ты понимаешь? — С хера ли не так? Ты типа в этом эксперт, я не пойму? — Я не эксперт, — произносит Ян, — но я думаю, что это так не работает. — А я думаю, что работает. Может, мне виднее? Это мой опыт. Ты-то что можешь об этом знать? Фраза Яна задевает. Он замолкает. Илья тоже. Никому из них не хочется снова ругаться. Илья отворачивается к окну, шуршит хвостиком от завязанного пакета, щекочущего локоть. Потом встаёт, всё-таки моет руки. — Ладно, — произносит Ян. — Я не могу об этом знать много, окей. Мне просто так кажется. Илья садится обратно, коленка упирается Яну в ногу. — Ты спросил — я ответил, — говорит он. И Ян чувствует, что больше эту тему трогать не хочет. Не в таком вот ключе. — Окей, — кивает он. — Засчитано. Лучше пусть будет так, потом разберётся. Если будет какое-нибудь «потом». Ян не уверен. Как и в чём-либо теперь в принципе. — Ладно. — Илья немного оттаивает, болтает коленом из стороны в сторону, спрашивает: — Пошли в комнату? Телевизор тлеет тусклым серым экраном. Илья вырубает его, вдавливая глубоко уходящую в корпус кнопку, валится на диван. Ян проходит мимо к столу у окна, заваленному металлическими хреновинами и проводами. Занавеска заправлена за трубу батареи. Окно выходит на другую сторону дома, не так, как в квартире у бабушки. Видны влезшие на тротуар машины, за ними пустая обледеневшая детская площадка за чахлой стеной из кустов — вид ещё более безрадостный, чем из комнаты Яна. — Твоя очередь, — раздаётся голос Ильи у него за спиной, — ты ведь помнишь? Ян помнит. Отодвигает стул от стола и садится боком, оперевшись локтем о спинку. Мучительно хочется начать препираться. «Ты ведь даже, по сути, ничего не сказал» — и всё в таком духе. Ян морщится. — Знаешь эту загадку: «С подарком и без подарка»? — спрашивает. Илья свешивает руки с края дивана, смотрит на него, приподняв голову. — Нет. — Это было в какой-то сказке. Король загадал какой-то бабе, чтобы она к нему пришла с подарком и при этом без подарка. Одновременно голая и одетая и… Что-то ещё там было про осла, — пытается вспомнить Ян. Илья улыбается, говорит: — Чего? — Верхом и пешком, что ли? Короче, не суть. Я просто подумал, вот ты типа ответил на мой вопрос, да? Но при этом и не ответил, получается. Улыбка Ильи становится шире. — Ни хрена, — говорит он. — Ладно, — машет рукой Ян. — Не важно. Настроение у него портится. Надо просто это сказать. Так, будто речь и не о нём вовсе — о каких-нибудь посторонних людях, персонажах вымышленной истории. Сказать сейчас. Пока не начал думать и сомневаться. Ян чувствует: если промедлит, уже не решится. — Я свалил, потому что она начала приставать ко мне, — произносит он. И потом в ушах у него стоит звонкая тошнотворная тишина. Он смотрит в пол, на покрытый царапинами стёртый паркет, и становится по какой-то необъяснимой причине сам себе отвратителен. Илья подскакивает на диване, хлопает рукой об руку и выпаливает: — Я так и знал! Ян поднимает голову, спрашивает тупо: — Что? — Говорю, я так и думал. — Илью как будто такое положение дел вовсе не впечатляет. Он, наоборот, оживляется. И Ян чувствует, что что-то здесь точно не так. Трёт лицо руками, снова смотрит на Илью. — Почему? — спрашивает. — Почему это ты так думал? — Потому что… — начинает Илья, но спотыкается о мрачный взгляд Яна. — Вот мне очень интересно, что именно ты сейчас думаешь. — Ещё ничего конкретного, но мне уже это всё не нравится. — Прикольная формулировка, ты замечаешь? Ты ещё даже не знаешь сам, что думаешь, но при этом… — Илья, — перебивает Ян. — Давай без этого сейчас, ладно? Илья соглашается. Говорит: — Хорошо, хорошо. Просто, ты ведь знаешь, я Диану знаю довольно давно. Ну, то есть где-то с того момента, как она переехала, это получается… — Илья беззвучно считает, загибая пальцы. — Около пяти лет, — подсказывает Ян. — Да, где-то так. Ну и всякое бывало между нами. От этой фразы Ян выпадает окончательно. — В смысле? Что бывало? — Да ничего такого… Да блядь, Ян, я не трахал твою сестру. Я же говорил, это не по моей части. — Тогда что? — Ну, — Илья мнётся, разводит руками, мол, что сделаешь, — но она какое-то время подкатывала ко мне и… Короче, есть у неё такой невротический пунктик. Она думает, что типа это чем-то обязывает. Что если вы потрахались, значит, теперь что-то друг другу должны. Какая-то средневековая фигня. Ян вспоминает руку Ильи, лёгшую Диане на талию. Они тогда были втроём в комнате, он что-то смотрел в телефоне. Видение всплывает перед глазами так чётко. Он уже плохо слушает, что дальше заливает Илья. Кивает своим мыслям и перебивает его: — А ты что? — Что я? — Что ты сделал, что она отстала? — Я пытался ей объяснить, что это так себе метод. Но она вообще непрошибаемая. Откуда она это взяла — я без понятия. Но она реально думает, что это так работает. Короче, мои слова не подействовали, и тогда я сказал, что просто не могу с ней, что, ну… мне тоже нравятся члены, а вот это всё, что у неё там, — нет. Ян закрывает глаза. Думает: «Это просто какой-то пиздец». — И знаешь что? — Илья усмехается, продолжает. — Она и тут мне не поверила, сказала, это, мол, я знаю такой приём, ага. Парни так делают, если не хотят обижать девушку. Я говорю ей: какое там, блядь, не обижать? Но ей было всё равно. И тогда я сказал, ну, окей, хочешь — проверяй сама… — Так, стоп! — В голове у Яна щёлкает смутная догадка. Он ловит её за хвост. Медленно складывает из всего, что Илья ему наболтал. — Погоди-ка, ты сказал, что… Илья начинает волноваться, смотрит в сторону, бегает взглядом. Ян понимает, что попал в нужное место, и его окатывает тупой злостью. — Ты сказал… Блядь, Илья! Та история с проституткой… — Ладно, каюсь, я назвал вещи не совсем своими именами. — Илья примирительно поднимает ладони. — Не совсем своими именами, ты охуел?! — Да блядь, да чё такого-то? — Не было никакой проститутки, да? — Слушай, я подумал, ты разнервничаешься. Хотел как-то по-другому подать эту историю, менее травматично. — У тебя охуенно получилось. — Я хотел, чтобы вышло как лучше. — Вот ты говоришь сейчас в точности как она, — говорит Ян. Он встаёт, нервно проходится по комнате, останавливается у окна. Илья робко молчит. Ян спрашивает: — И что дальше? Что было потом? — Ты понимаешь, почему я не решился попросить её отсосать. — Господи, Илья! — Ян оборачивается. — Пожалуйста, избавь меня от этих подробностей. Я не хочу этого знать. У меня тошнота и так к горлу подкатывает всякий раз, как я про неё вспоминаю. — Ладно, извини. — Илья, кажется, наконец понимает. — Потом до неё просто дошло, что я говорил правду, и она отстала. Потом приехал ты, и я подумал, что она запросто может попробовать провернуть что-то такое с тобой. У неё же вообще нет сейчас тормозов. Пока Тамара Алексеевна была жива, она была адекватнее. Ну, так мне кажется. Мы не особо тогда пересекались, конечно. — Пиздец, — выдыхает Ян. — Да чего ты так впечатляешься-то? Ты же не думаешь, что она всё это серьёзно, кстати? — А как? — Ян не понимает. — Да это просто один из её заёбов. Не стоит так психовать. Вот если б она была нормальная и хотела тебя — вот это было бы настоящей проблемой. Ян не может сдержать нервного смеха. Да уж. — Людям с шизой и инопланетяне мерещатся. Что, теперь бегать и их искать, что ли? — Илья пожимает плечами. — В смысле — с шизой? — Ну, а что у неё? — Понятия не имею. — По моим представлениям, это похоже на шизу. Шизоаффективное расстройство скорее. Или ПРЛ. — Что такое ПРЛ? — Пограничное расстройство личности. — Я хочу курить, — говорит Ян, нервно оглядываясь. Пытается вспомнить, куда дел сигареты. — Ну, пошли. — Илья поднимается с дивана медленным движением. Ян чувствует: ему нужно подышать, как-нибудь успокоиться, переключиться. Илья кладёт руку ему на плечо, прижимается к боку. Ян автоматически его обнимает, хотя совершенно не способен в это мгновение на ласку. Он скорее хватается за Илью, потому что сам плохо в себе удерживается. — Фига ты психуешь, — произносит Илья, — тебя аж трусит. Ян шмыгает зачем-то носом, копирует привычку Ильи. Говорит: — Ладно, пойдём уже.***
Спать они ложатся вместе на диване около часа ночи. Илья вырубается, Яну кажется, почти мгновенно, накрыв голову одеялом. А Ян долго не может. С полчаса пялится в полумрак, ползает взглядом по незнакомым очертаниям предметов. Проезжает во дворе машина. Отсвет фар скользит по потолку квадратом окна, задевает бумажную люстру, потом снова становится тихо. Яну неспокойно. Он не может переварить всё, что сегодня услышал. Крутится, стараясь не разбудить Илью, с бока на бок. Потом залезает в телефон. Читает несколько кажущихся совершенно посторонними сообщений в общем диалоге с друзьями, смотрит картинку от Синельникова с какой-то несмешной шуткой. От Миши нет ничего. «Обиделся, — думает Ян. — Иначе уже написал бы раз двести. И чёрт с тобой». Он забредает случайно в какую-то группу с его страницы и листает картинки с полуэротической дьявольщиной до тех пор, пока не начинают слипаться глаза. Зачем? Он не знает, ему даже такое не нравится. Время подбирается к двум, а ведь у него есть работа. Ян думает, что почти ничего не сделал сегодня. Обязательно надо выспаться. Он заставляет себя отложить телефон. Пристраивает его в широкую щель между матрасом и подлокотником дивана. И тогда сон мгновенно отступает. Мысли снова набрасываются, будто только и ждали, когда Ян прекратит отвлекаться. В голове шелестит голос Ильи, висят долгие многозначительные паузы. Потом возникает перед внутренним взором образ Дианы. Она вспоминается почему-то школьницей: шкодливое выражение лица, чёрные стрелки на веках. Ян совсем тогда не переживал за её судьбу, и в мыслях не было. А теперь… Он переворачивается на спину, прячет руки под одеяло, в комнате зябко. «В порядке ли она?» — думает Ян с тревогой.