***
Добирается он дольше, чем предполагал. Троллейбус на остановке никак не хочет приходить, людей скапливается целое море. Ян едет в давке несколько остановок, взвинченный и злой. Потом пилит до бабушкиного дома. Ощущения странные, будто не был тут год, хотя на деле — всего несколько дней. По дороге он курит. Подойдя к подъезду, немного, но успокаивается. Открывает дверь своим ключом, поднимается по лестнице на второй этаж, открывает чёрную металлическую дверь у лифта. Коридор длинный и зеленоватый. Ян отчего-то робеет, когда смотрит на дверь в квартиру Ильи. Но пересиливает себя, с раздражением отмахивается от этого чувства, подходит и звонит. Напряжённо косится на вход в бабушкину квартиру. Не будет же Диана сутки напролёт стоять в коридоре и пялиться в глазок, верно? Он сейчас мог бы тихо отпереть замок, проникнуть внутрь и подкрасться к ней. Наверняка она, как обычно, громко смотрит телевизор. Она бы не заметила его сразу. А когда бы заметила, Ян был бы уже слишком близко. В голове возникает образ: Диана, неподвижно раскинувшаяся на кровати, на лице подушка. Щёлкает, поворачиваясь, запор, Ян вздрагивает, дверь в квартиру номер семь приоткрывается. Илья распахивает её пошире и говорит: — Заходи. Ян шагает внутрь. В желтоватом свете абажура бросает взгляд на Илью. Он понурый и вялый. Сквозь волосы на лбу темнеет какое-то пятно. Ян приглядывается. Синяк и распухшая шишка — что-то почти забытое из детства. Он не собирается спрашивать, но вопрос вырывается сам собой: — Это что с тобой? Илья скособоченно усмехается. — Кинула в меня часами. — Диана? — поражается Ян. — Да. — Илья пожимает плечами. — Я зашёл попросить твой номер телефона. Потом имел неосторожность высказаться насчёт её поступка. Он улыбается, но потом вдруг снова становится серьёзным. Говорит: — По-моему, ей стало хуже. — В смысле, ещё хуже, чем было? — В смысле — совсем. — Блядь… — Ян устало трёт руками лицо, признаётся: — Я вообще не знаю, что с ней делать. — Слушай, ты это… зайдёшь совсем или как? — спрашивает Илья. Ян поднимает на него глаза. Разговаривают так, будто всё между ними в порядке. Но по неподвижности, с которой Илья стоит, по скупости жестов Ян понимает: для Ильи это тоже не так. Это только имитация дружелюбия. Неплохая, но… Если бы увидел, что Илье сейчас всё равно, наверное, не смог бы нормально с ним разговаривать. Ян говорит: — Да. Илья делает несколько шагов назад спиной. Кивает в сторону кухни, говорит: — Ща я принесу твоё барахло. Ян снимает куртку, вешает капюшоном на заросшую одеждой вешалку, испытывая лёгкое чувство дежавю. Снимает ботинки. На кухне что-то неуловимо меняется. Беспорядочно расставленные, разложенные, раскиданные вещи тасуются между собой, словно картинка в калейдоскопе. Ян выдвигает из-под стола табуретку, немного сгребает груду из пакетов, чашек, упаковок и прочего к центру стола, освобождая угол, и опирается на него локтем. Илья возвращается с Яновым рюкзаком, ставит его на пол рядом. — Ай вонт ту белив, — читает он надпись на груди Яна — футболка на нём Мишина. Ян распускает шнурок завязки, узел незнакомый, не такой, как привык завязывать он сам. Открывает почти полный рюкзак. — Блядь, честно, я думал, она порежет всё на куски, — признаётся он. Илья тихо усмехается, пропадает из поля зрения. Булькает водой в раковине. Потом щёлкает кнопкой чайника. Ян находит в рюкзаке и свои кеды, и одежду, спальник, зарядку от телефона и ноутбука, даже полотенце, записную книжку во внешнем кармане. Нет только зубной щётки, должно быть, впавшая в окончательное безумство Диана про неё просто не вспомнила. Ян облегчённо выдыхает, успокаивается. Смотрит в спину Илье, который чем-то шурует внутри раскрытой полки, и чувствует мерзкую, не желанную, но топящую в себе все остальные переживания благодарность. «Блядь, ну почему вот всё так?» — думает он. Хочется относиться к Илье хуже. Хочется быть в нём разочарованным до конца. Или плохой, или хороший — пусть будет хоть какая-то определённость. Но так не бывает, Ян знает. Так не получается никогда. — Спасибо, — говорит Ян. Илья замирает, косится через плечо и опять отворачивается. Чайник начинает шуметь, спрятанный среди банок и коробок. — Я не знаю… — произносит Илья осторожно. И Ян неосознанно напрягается, чувствуя, что сейчас он выдаст что-то важное. — …может, тебе насрать, конечно, — продолжает Илья. — То, о чём мы говорили в последний раз, — он оборачивается, прислоняется к столешнице, — я тогда несколько психанул. Сказал не совсем то, что думаю. Смотрит Илья при этом в пол, на нарисованные на линолеуме квадратики плитки. Ян с трудом пережёвывает его слова. Внутри они не укладываются. Да и не хочется, чтоб укладывались. И это употреблённое Ильёй «несколько психанул»… Ян говорит: — Зато я сказал то, что думаю. Илья хмыкает, переваривает, потом произносит: — Я знаю. — Ну и что теперь? — не понимает Ян. — Ты думаешь, я упарываюсь без остановки… — Блядь, да мне насрать, если честно, — перебивает Ян. Илья поднимает руку, мол, подожди, договаривает: — Это не так. Ян не может сдержать нервного смешка. — Ок. И чё? — Ян… — Ты сказал, я услышал. Отлично. — Вот ты не понимаешь, но опять сейчас начинаешь. Я пытаюсь нормально тебе сказать… — Блядь, да что я начинаю-то?! — Ян, тормозни, ладно? Илья замолкает, Ян усилием воли сдерживает всё просящееся с языка. «Ладно, — думает, — ладно». Илья кивает, видя, что Ян его слышит. Чайник вскипает. Илья с убийственным неторопливым спокойствием отворачивается. «Отмороженный», — думает Ян, пока наблюдает, как он моет кружки истерзанной розовой губкой. — Я не хотел говорить этого всего, — произносит он, шмыгая носом, через плечо поглядывая на Яна. — В смысле, про тебя и Диану. Я так не думаю. Ян вспоминает эти его «если ты только так привык чувствовать себя нужным», и на него снова накатывает. Илья спрашивает: — Хочешь чай? — Ты прикалываешься вот сейчас, да? Всё, чего Яну хочется, — двинуть Илье в морду за этот вопрос. Илья звякает мокрой кружкой об металлический край раковины. И следующую фразу произносит с таким отсутствующим лицом, словно она вообще не имеет к нему отношения. — Я на антидепрессантах, а от них у меня судороги и бессонница, — едва открывая рот, говорит он. — Я тогда принял одну штуку, от которой спишь как убитый, но её нельзя мешать с алкоголем. Ян зависает. Потом из него вырывается плохо понятное даже ему самому «а-а». — Так, погоди, — мотает он головой, — давай разберёмся. Ты хочешь сказать, что на самом деле ты хороший и правильный, а я надумал себе какую-то хуету и несправедливо тебя оклеветал? — Нет, но… — Илья выглядит растерявшимся. — А то, что ты мне про взрослых людей затирал, это что было? Если, блядь, всё правда так невинно, то хрен ли ты сразу не мог об этом сказать? Ты думаешь, я поверю… — Ян. — Нет, ну просто должна быть какая-то последовательность, разве нет? — Он разводит руками, смотрит на Илью. Тот склоняет голову набок, дёргает бровью, снова шмыгает носом и отворачивается к чайнику. — Что? — спрашивает Ян раздражённо. Илья роняет измятый чайный пакетик в чашку, накручивает верёвочку на ручку, заливает кипятком. От воды поднимается тающий в воздухе пар. Илья молчит, Ян звереет. Думает встать, взять рюкзак и уйти. И на этом всё. Хватит бессмысленного компостирования мозгов. Илья говорит: — Меня бесит, что я должен оправдываться перед тобой. — О нет, ты ничего не должен, — не соглашается Ян. Он поднимается с табуретки. Илья оборачивается, шагает ближе. Ян останавливается. — Я не хотел говорить про антидепрессанты, — говорит Илья. — Почему? — Потому что… — Илья морщится. — Блядь, ну не хочу я это обсуждать, понимаешь? Есть личные вещи. — Ну, то есть лучше казаться торчком? — Ян реально не понимает. — Да я вообще не знал, что для тебя это проблема! — А как? — Ян разводит руками. — Как ты думал? У меня сестра ебанутая на всю голову, мне нужна ещё от кого-то неадекватность? Думаешь, мне её не хватает, правда? Илья смотрит тоскливо, отступает на шаг. — Окей, — говорит, — я понял. — Ни хрена ты не понял! — взрывается Ян. — Блядь, да что ты хочешь? Что я должен сказать?! Я говорю тебе всё как есть, если тебе нравится думать какую-то хуйню, ну, что? Я ничего не могу с этим сделать. Я не хотел, чтобы так получилось. Ты стал напирать, я психанул… Я сожалею об этом! Но как я должен был понять, что правильно было тебе сказать… А-а. — Он машет рукой, отворачивается, потом, будто вспомнил что-то, порывисто продолжает: — Мне же, понимаешь, чтоб объяснить даже самую тупую мелкую хрень, мне нужно тебе пол своей биографии пересказать, чтобы ты понял, ты понимаешь? Да даже чтобы объяснить, почему я не хочу этого делать… — Охуительно сложно ты живёшь, — говорит Ян. — А ты нет, значит? Яну приходится признать, что да — и он тоже. — Эти вещи ещё, — бормочет Илья. — Я их подобрал, потом начал думать, на хуя вообще это делаю. Это потом ещё разговаривать с тобой. Может, я не хочу вообще… Ты мне кто вот? «Кто?» — повторяет про себя Ян. «Никто, наверное». И от этой мысли становится неприятно. Он зависает в мучительной неопределённости: выйти в коридор, одеться, свалить отсюда — и это было бы адекватно; или оставаться стоять, ждать следующей его реплики, на что-то надеяться, что ли? «Какая глупость», — думает Ян. Но уходить он не хочет. — Мне жаль, — говорит Илья. — Я не хочу, чтобы вот так всё. И шмыгает носом. — Я, знаешь, я на самом деле, когда слышал, что у вас открывается дверь, и видел, что это ты, выходил тоже… Ян мотает головой. — Нет, Илья, заткнись, пожалуйста, — просит он. Слышал он. А Ян не переехал, когда мог. Вляпался во всё это дерьмо по уши. Милые до тошноты подробности. Ян относится к ним с глубоким презрением, хотя бы потому, что они действительно задевают. Илья невесело улыбается. Становятся видны два выдающихся вперёд клыка. — Ну, — пожимает он плечами, — вот так. В коридоре неожиданно раздаётся щелчок замка, звон ключей и хлопок закрывающейся двери. — Илюша? Ты ещё живой? — доносится оттуда низкий мужской голос. Ян нервно оборачивается. В это же мгновение Илья хватает его за руку, тянет от дверного проёма, чтобы их обоих не было видно. Произносит почти беззвучно: — Приятель у меня сейчас живёт. Ян поворачивается к нему. Рука у Ильи шершавая и горячая. Ян рефлекторно сжимает её в своей. Не специально. Илья произносит торопливо: — Не уходи. Ян колеблется долю секунды. Но на самом деле уже знает, что сделает. Он не хочет Илью отпускать. Вне зависимости от того, как сильно он бесит, или, может, как раз поэтому. Быть Илье никем… «Блядь», — думает Ян. Он сгребает его за ворот капюшона и целует. Илья на мгновение цепенеет, потом отвечает медленно, будто все жизненные процессы в его теле затормозились. Яна от этой его реакции ведёт очень быстро и резко. И поэтому он почти сразу отступает, не хочет проваливаться. Отрывается от Ильи, чмокает его в губы и шагает назад. Это происходит очень вовремя. Из коридора заглядывает заросшая бородой голова в очках. — О, — говорит она, увидав Яна, — здрасьте. И приветливо улыбается.***
Бородатого мужика зовут Мишей Кумаковым, и, пока представляется, он выгружает из пакетов на пустое место на столе бутылки. Ян молча наблюдает, как он достаёт третью, четвёртую, пятую. Бутылки из коричневого полупрозрачного пластика без наклейки, у горлышка светлеет густая пена. «Понятно», — думает Ян. Потом его прошибает холодным потом, он вспоминает почти отключившегося на лестничной клетке Илью. — Выйдем на пару слов, — говорит Ян вполголоса стоящему рядом Илье. Тот кивает, говорит своему приятелю: — Ща, Кумаков, пять секунд. Они выходят в соседнюю комнату. Ян тут ещё не был. В углу здоровый платяной шкаф, письменный стол, полки за стеклом на стенах. Всё такое же старое, как в квартире у Яновой бабушки. — Скажи мне, — шёпотом говорит Ян, — ты ведь не собираешься… Илья сразу понимает, что он имеет в виду. — Ты думаешь, у меня совсем с головой плохо? Я после того раза завязал с той хернёй. — Илья, я не знаю, понимаешь? Я не знаю, хорошо у тебя с головой или плохо. — Я нормально соображаю, — медленно, с расстановкой, как для идиота, произносит Илья. — И меня бесит, что ты сомневаешься в этом. Ян разводит руками. Что на это можно сказать? Илья вглядывается в него с минуту, потом говорит с усмешкой: — Удивительно, тебя это волнует вообще. — Твои суицидальные наклонности? — уточняет Ян. — Ну, просто, смотри. Есть способы отъехать гораздо проще и эффективнее. Достаточно пустить по вене мыльный раствор, например. Но почему-то этот способ не очень популярен. Или, скажем, можно… — Бля, Илья, нет, не надо мне об этом рассказывать, — перебивает Ян. — Я много об этом думал, — признаётся Илья. И улыбается. — Отлично, — мрачно говорит Ян. Когда они возвращаются на кухню, Кумаков разводит ещё больший свинарник. Всю хранившуюся внутри старой газовой плиты посуду он выгружает на пол. Почерневшие сковородки и алюминиевые кастрюли, непонятные тряпки с чёрными прожжёнными пятнами. — Мне нужен противень, — говорит он, повернувшись к Илье и счастливо улыбаясь. — Я купил свиные рёбра и сейчас буду их запекать. Кумаков оказывается феноменально болтлив. Сначала разговор почему-то заходит об аграрном хозяйстве, потом о новых государственных программах наставничества. Выясняется, что с ними Кумаков и работает. Он запихивает рёбра в разогревшуюся духовку и садится за стол. Кастрюли и сковородки так и остаются лежать на полу — им нет места ни на полках, ни где-либо ещё. Илья приносит из комнаты третью табуретку, на которой раньше стоял телевизор. Ян прислоняется спиной к холодильнику. Снова на него свешивается из горшка длинная лиана растения. — Я не понял, — говорит он Кумакову, — так что именно вы там делаете? — Мы, — с апломбом произносит Кумаков, делая театральный жест рукой в воздухе и склоняя голову, — способствуем реализации приоритетного регионального проекта «Умный город». — Чего? — говорит Ян. — Умный город, — поясняет Кумаков с видимым удовольствием, — это город, внедряющий и использующий комплекс передовых цифровых и инженерных решений и организационных мероприятий, направленных на достижение максимально возможной эффективности управления ресурсами и предоставления услуг, в целях создания на своей территории устойчивых благоприятных условий проживания и пребывания, деловой активности нынешнего и будущих поколений. Где-то на «инженерных решениях» Ян перестаёт представлять, о чём речь. Илья рядом тихо хихикает над его потерянным видом. Стол такой маленький, что сидят они почти вплотную. Кумаков поворачивает голову к Илье, просит найти стаканы. Илья достаёт те самые чашки, которые мыл во время их разговора, — прозрачное стекло, дурацкие цветные наклейки с мультиками. Кумаков вскрывает с шипением одну из бутылок, разливает. Ян думает, что не собирался проводить так сегодняшний день. У Миши его ещё ждут чертежи Скороходова. От «Умного города» разговор незаметно и необъяснимо переходит к обсуждению разных зависимостей. — Ты думаешь, вещества — это плохо, а алкоголь нет? — увещевает Яна Кумаков, наливая себе ещё пива. — Я скажу тебе, друг, что ты ничего об этом не знаешь. Вот когда моя девушка, находясь в состоянии алкогольного психоза, валялась в соплях и слезах на полу в коридоре, а потом достала нож и стала втыкать его в дверь — вот это была жара. А мне ещё как-то нужно было потом объясняться с хозяином квартиры. Есть разница между бытовым пьянством и алкоголизмом. Умеренное бытовое пьянство — это не плохо. Я сколько раз ей говорил: «Ну, не умеешь ты пить, зачем доводить себя до такого состояния? Ведёшь себя как натуральное животное». Сколько раз я просил её не пить на корпоративах. В последний раз она принялась приставать к жене моего начальника. Я чуть не умер от стыда. Я думал, я поседею, блядь, окончательно. Я ведь даже хотел жениться на ней в какой-то период времени. Ян всё это слушает и вспоминает, что когда-то такие истории казались дикостью. Когда-то и вовсе не верилось, что такое бывает. До того, как его собственная жизнь не стала на них очень похожей. Он кивает сочувственно Кумакову. Кумаков хочет хлопнуть его по плечу, но между ними сидит Илья, так что он хлопает Илью вместо него. Илья мычит и говорит отвалить. Ян, не отдавая себе в этом отчёта, следит за его состоянием. Не обманул ли, не станет ли ему снова плохо. Илья держится нормально, выглядит только немного сонным. Ян старается на него особо не пялиться. Неизвестно, что думает Кумаков про сексуальные отношения между мужчинами. Неизвестно, знает ли он про Илью. Кумаков как раз говорит: — Я ненавижу мужиков. Вот они реально практически все мерзкие, ну вот правда. Ян не видит каких-либо признаков, что Кумаков опьянел, разве что вещать начинает всё больше, как радио, мало ожидая участия собеседников. Яна от его разговорчивости начинает укачивать. Когда достают из духовки свиные рёбра, в коридоре начинает звонить телефон Яна. Он выходит ответить. — Ты чё там? — спрашивает Миша. — Ничего, — говорит Ян. — Я не понял, куда ты делся, может, тебя там вообще убили? — Я… — Ян не знает, как нормально об этом сказать. — Всё нормально. Я вечером расскажу, когда вернусь. — Так ты что, не возвращаешься ещё? Время три часа дня. Что у тебя там такое? — Илья, — тихо произносит Ян. В телефоне повисает многозначительное молчание. Миша хмыкает, голос его становится холоднее. — Понятно. Тебя вообще ждать-то сегодня или ты уже про какой-то другой вечер говорил? — Блядь, Миш. — Я сделал курицу. — Хорошо. Я приеду сегодня вечером. — Он делает ударение на последнее слово. Ян возвращается. В комнате душно пахнет горячим мясом. — Пошли покурим? — предлагает Илья, обернувшись к стоящему у него за спиной Яну. Кумаков с ними курить не идёт, так что несколько минут они просто целуются и неловко друг друга тискают. Ян случайно задевает шишку на лбу у Ильи, тот шипит и ругается. Потом курят. Стоят, прислонившись к стене под окошком, прижавшись друг к другу плечами. Ян медленно выдыхает мутноватый дым. Снова не верится, что между ним и Ильёй опять что-то будет. Как надолго? И как скоро это выйдет боком? Ян не может совсем не думать об этом, но уговаривает себя, что ладно, в конце концов, это ведь случится не прямо сейчас. Илья шмыгает носом. Говорит: — Я скучал по тебе. Ян думает, что он тоже. Но сказать это вслух — всё равно что довериться, а Илье он не доверяет. — Заебала зима, — говорит вместо этого. Илья соглашается. Потом они возвращаются к Кумакову и свиным рёбрам. — У меня знакомый один есть, — говорит Кумаков и показывает руку с поднятым кулаком, — с вот таким членом. У него когда эрекция бывает, он в обморок падает, ну прикинь, кровь от головы отливает… Кумаков ржёт. — Ты заебал уже с этой историей, — говорит Илья, грохая табуреткой. — Я уже раз двадцатый это слушаю. Почему тебя вообще так волнует его член? — Потому что это феномен, нет? Потому что это одно из величайших творений матери природы. Серьёзно! Ян сидит с ними до самого вечера. В окнах темнеет, и приходится зажечь свет. Абажур с мелкими стёклышками отбрасывает вокруг цветные светящиеся тени, и от этого ещё больше кажется, что они находятся внутри калейдоскопа, в той его части, набитой разноцветной бурдой, в маленьком отсеке, который сам по себе совсем не красивый. От пива Ян делается сонным и очень уставшим, хотя чувствует себя почти трезвым. Когда говорит, что ему пора ехать, Илья выходит с ним в коридор. Ян засовывает с трудом маленький рюкзак в большой, распихивает по карманам куртки телефон и карточку проездного. Илья тащится с ним до лифта. Кажется напряжённым. — Где ты теперь живёшь? — спрашивает он. — У друга, — говорит Ян. Илья мнётся, будто собирается что-то сказать. Ян ждёт, Илья молчит. — Ладно, — говорит Ян, — пока. Илья переступает через порог, берется за лямки тяжёлого Янова рюкзака. На прощанье они целуют друг друга. Ян не позволяет себе вкладывать в это много чувств, хотя хочется. Пусть будет казаться, что это не так уж и важно. Илья этим не заморачивается. Смотрит мрачно и напряжённо. Ян понимает: не хочет, чтобы он уезжал. — Пока, — говорит Илья. И закрывает дверь, когда Ян уходит на лестницу.***
— Чё? — начинает Миша с порога, открыв Яну дверь. — Мне уже можно называть его твоим ёбырем? Он не в духе, и это вполне предсказуемо. Ян снимает ботинки, вешает на крючок куртку. Подхватывает тяжеленный рюкзак и идёт в комнату. Миша тянется следом. — Иногда мне кажется, что ты как-то нездорово ревнуешь, — говорит Ян серьёзно. — При чём тут ревнуешь, блядь? Ты мой единственный друг. Твои мужики ебанутые. Я их ненавижу. Один, блядь, больной на голову зелёный, другой торчок… Ни одного нормального не было. Не будь ты пидарасом — ненавидел бы твоих баб. На хуй вообще это всё надо тебе? Отношения говно! — Миша заводится. — Я знаю, — говорит Ян. — Ну и чего? Не помогает знание, да? — Нет, не помогает. Ян пытается не подключаться к Мишиному раздражению, сохранять спокойствие. Но это так сложно. Миша знает его так давно — слишком близкий, он легко выводит его из непрочного равновесия. — А мне помогает, прикинь. Ничего лучше, чем дружба, с тобой всё равно не случится, поверь мне. — Слушай, ладно, я тупой, хорошо? — не выдерживает Ян. — И в меня не влезает твоё охуенно мудрое знание жизни. Можно я как-нибудь свою жизнь сам буду жить, а? — Да блядь, да пожалуйста. Только потом не надо тогда, как обычно, говорить мне, что я был прав. Потому что я говорил тебе! — Да когда такое было вообще?! Кое-как Яну удаётся замять этот разговор. Они не приходят ни к какому соглашению, не мирятся. Ян знает, с Мишей такое провернуть быстро не выйдет. Если он начал гнуть какую-то тему — это будет продолжаться минимум несколько дней. Так что они утыкаются каждый в свой монитор и молчат. «Ебучее неравнодушие, — думает Ян обо всём сразу, — да на хрен оно мне не всралось». Ложится он в этот раз раньше Миши. Долго пытается заснуть, пока тот скрипит креслом, щёлкает мышкой, вздыхает и чешется. Постепенно мысли Яна становятся путаными. Где-то на краю сна он ловит перед глазами странный тревожный образ: Илья стоит на поросшей высохшей жёсткой травой земле, позади него пропасть, обрыв. Илья смотрит куда-то назад, мимо Яна. Ян хочет знать, что он там такое увидел. Оборачивается, но за спиной ничего, только уходящий вдаль холм, такой же сухой, шелестит едва слышно. Ян поворачивается обратно к обрыву, но Ильи уже нет. И почему-то это кажется ужасным, непоправимым. Ян вздрагивает всем телом, испуганный, просыпается. Оказывается, что это Миша просто случайно громко ударился коленкой об стол.