***
Синельников занимает ему десять тысяч. Ян просит, не слишком надеясь, больше от отчаяния. И та лёгкость, с которой Синельников вдруг соглашается, кажется удивительной. Он, конечно же, сразу начинает выяснять, что случилось. Выдаёт целую порцию своих обрывочных представлений о Яне. Что-то среди них даже верно, и Ян удивляется во второй раз. Синельников для него просто общий приятель, бывший однокурсник, к которому он никогда не приглядывался: много трындит и мало удачно шутит. Ян всегда относился к нему с невниманием и думал, они оба едва замечают друг друга. Оказывается, что не так. «Да ничего», — пишет Ян. «Просто очень надо помочь одному родственнику, так получилось». Синельников этот полуответ проглатывает, спрашивает, как у Яна дела, чем он занимается, когда собирается жениться. Ян думает: «Блядь». Выключает телефон и даёт себе пару минут, прежде чем начать снова отмазываться от конкретных ответов. Потом он идёт в Сбербанк. Ближайшее отделение оказывается в двух остановках. Ян забирается в дребезжащий троллейбус, виснет на поручне у заплёванных грязью дверей. Народу тьма, все уставшие и понурые, еле-еле протискиваются мимо друг друга, чтобы выйти или зайти. Время пять часов вечера. Постепенно темнеет. Ян выходит на своей остановке, объявленной простуженной записью диктора. Вокруг шум и снежная грязь, ждущая толпа у края тротуара. Часть дороги перегорожена металлическими щитами забора, сверху горят в сумерках красные лампочки: стройка добралась и досюда. Ян оглядывается. За остановкой вздымается неуместно яркая громада торгового центра, рядом облезлые девятиэтажки, прикрывающиеся деревьями, будто голые. Ян сворачивает налево вдоль улицы. Внутри Сбербанка светло и тепло. Ян забирает у автомата хрустящий талон с номером очереди, пристраивается на диван рядом с пожилой женщиной. Механический голос, объявляющий очередь, почти не смолкает. Со странными отрывочными интонациями произносит порядок цифр и букв. Ян заслушивается. Чуть не пропускает момент, когда называют его номер. У девушки, которая его принимает, аккуратный розовый маникюр. Ян разглядывает идеально гладкие ногти, пока она клацает по клавиатуре, таращась в экран с нечитаемым выражением. — У вас задолженность, — говорит она вежливо-равнодушным голосом, как будто Ян может не знать об этом. — Да, — кивает он, морщась, — я в курсе. Деньги с карточки улетают практически все — Ян гасит долг целиком. Остаются только переведённые Мишей копейки. Ян оценивает его небольшую шутку, только когда видит эти тридцать пять после нуля с запятой. Так что он выходит из Сбербанка с этими тридцатью пятью копейками и решает идти до дома две остановки пешком: на проездном остаётся всего две поездки, и что-то подсказывает, что они ещё пригодятся. Еды дома практически нет. Скороходовские деньги ушли все. Впору начать ходить к Мише в гости, чтобы тупо поесть. Яну кажется это смешным. Но лучше так, чем торчать кому-то ещё больше. «Заработаю», — решает Ян. Он терпеть не может быть у кого-то в долгу.***
— Ты что-нибудь купил? — Диана встречает его в прихожей. — Нет. — Ну, а как же… — Я заплатил долг за квартиру, так что нам не выключат воду и свет. Отпразднуем это недельной голодовкой, — говорит Ян, наклонившись и развязывая намокшие от снега шнурки. — А ты не мог занять больше денег? Ян выпрямляется. Вешает на крючок куртку. — Самая умная, да? Может, тогда бы сама с этим и разобралась? Иди и займи сама. Диана смотрит на него как на идиота. Ян с раздражением отворачивается, идёт на кухню, бросив в коридоре рюкзак. Про голодовку это, конечно, преувеличение. В бабушкиных закромах ещё кое-что остаётся. Ян встаёт на табуретку и открывает дверцы шкафчика рядом с плитой. Внутри ряды советских металлических коробок для круп. Краска протёрлась, и на поверхность проступила ржавчина. Ян открывает коробки по очереди: слипшийся сам с собой сахарный песок, манная крупа. Мерещатся в крупе подозрительные лишние точки. Ян встряхивает содержимое — так и есть: в крупе шевелятся маленькие коричневые жучки. Ян ставит манку вниз. Потом выкинет, или… Чем чёрт не шутит, может, пока стоит и сохранить, будет кормить Диану. За коробками обнаруживается трёхлитровая банка мёда — пластиковая крышка, голубоватое стекло. Рядом коробка с мелкой вермишелью. Ян трясёт её. Жучков нет. Ян внезапно вспоминает про постиравшееся бельё. Оно, должно быть, уже собралось киснуть. Слезает на пол и идёт развешивать перекрученный мокрый ком в ванной. Когда возвращается на кухню и ставит чайник, приходит Диана. — Вот, — говорит она и шмякает помятой тысячной купюрой об стол. Ян смотрит на неё, молчит несколько секунд, потом поднимает глаза на Диану: — И где ты это взяла? Вообще, он уже догадался, но всё равно хочет, чтобы она это сказала. — Заняла у Ильи, — подтверждает Диана. — М-м, — протягивает Ян. И потом добавляет зачем-то, спрашивает: — И как? Он нормальный вообще сейчас? Он жалеет об этом сразу. Ну, зачем ему знать? Зачем спрашивать об этом Диану? «Идиот», — ругает он сам себя. — Ты с ним поругался, что ли? — Диана расплывается в ехидной улыбке, будто такое положение дел могло бы доставить ей удовольствие. — Не твоё дело, — огрызается Ян. — А чего тогда спрашиваешь? — Забыл, что с тобой по-человечески разговаривать невозможно. Улыбка Дианы вянет. — С бабушкой было жить и то лучше, чем с тобой, — говорит она, как самое страшное оскорбление. — Какая жалость, что мы не можем её воскресить, — ядовито говорит Ян и отворачивается. Чайник щёлкает, вода вскипает.***
На ночь они наедаются вермишели. Ян находит в холодильнике острый соус, заправляет им всю кастрюлю, и Диана жалуется, что он всё испортил. Ян думает: «Нет, всё испортила тут только ты». От макарон ужасно хочется спать. Ян уходит к себе, забирается на кровать с ноутбуком. Дела со Скороходовым временно притормаживают. Надо срочно искать что-то ещё. Что угодно. С тоской он понимает, что, кажется, наступили времена, когда работу придётся выбирать не по принципу «тошнит» — «не тошнит». Это больше не вопрос предпочтений. Диана шуршит чем-то в квартире, потом суётся в комнату к Яну. Забирается на кровать. Ян отодвигается, не отвлекаясь от монитора, — Диана вместе с ним, прилипает к плечу. Ян морщится. — Что? — Давай продадим что-нибудь? — предлагает она. — Что? Тебя на органы? — косится на неё Ян. — Ты действительно меня так ненавидишь? — произносит Диана. Голос становится серьёзным, не предвещает ничего хорошего. «Так, — думает Ян, — надо её выставить». — Слушай, пойди погуляй, ладно? Я тут вообще-то делом занят. — Я пытаюсь помочь. — Ну, вот и помоги. Оставь меня в покое. На какое-то время Диана затыкается, но не двигается с места, никуда не уходит. Ян с досадой погружается снова в объявления о работе. Щёлкает кнопкой, прокручивая страницу вниз. Ну, не декоратором штор же идти? Тем более он понятия не имеет, как это делается. Богомерзкая профессия. Диана устраивает щёку ему на плечо. Её волосы щекочут открытую шею. Ян вздыхает. Потом тяжесть Дианиной головы исчезает. Ян видит бледный призрак отражения в мониторе — их двоих. Диана приподнимается и оказывается совсем близко к его лицу, закрывает собой часть ноутбука. Ян переводит на неё взгляд, предчувствуя что-то нехорошее. Дианины губы касаются его щеки возле рта. Мягко и медленно. Почти неосязаемое ощущение, но ничего более страшного Ян никогда не испытывал. Потому что это Диана. Потому что она никогда так не делала прежде. И потому что подтекст этого действия совершенно прозрачен. Ян хватает её за плечо. Рефлекторно, движимый ужасом, прижимает к постели. Диана просто смотрит и даже не пытается сопротивляться. — Что, блядь, ты делаешь?! — выпаливает Ян. Ноутбук соскальзывает с его колена бесшумно на кровать. Едва ли Ян замечает это. Больная улыбка растягивает Дианин рот. Она кладёт холодную руку поверх его руки, но даже не пытается разжать его пальцы, просто трогает. Ян не может в это поверить. Неужели она серьёзно? Неужели она правда думает, что он может её захотеть? — Диана, — произносит Ян. Это невозможно. Это просто немыслимо. Он пытается отыскать в её взгляде хоть каплю этого понимания, но там как будто вообще ничего. Никакой осмысленности. Диана, словно издеваясь, прикрывает глаза — ждущая и покорная, будто Ян действительно сейчас что-то с ней сделает. Ян отдёргивает руки и сползает с кровати. Есть вещи, перенести которые он точно не сможет. «Всё, — думает, — это всё». И, захваченный внезапным порывом, цапает с постели ноутбук и выдирает провод зарядки. Руки трясутся. Всё внутри Яна трясётся. Если она сейчас попытается его остановить, если снова дотронется… Но Диана лежит, будто спящая царевна. Лишь когда слышит, как Ян судорожно вжикает молнией рюкзака, открывает глаза и резко садится. — Ты куда? Ян ничего не говорит, нервно шмыгает носом несколько раз, мечется взглядом по комнате. Запихивает в карман штанов телефон. Диана вскакивает с постели, Ян шарахается в сторону. Диана запутывается в поясе халата, и только это спасает Яна. Он бросается в коридор, суёт ноги в ботинки, сдирает с крючка куртку и выметается прочь. Шнурки он завязывает, только перейдя на противоположную сторону улицы. Ночь тёмная и густая, сразу пробирает холодом до костей. Ян закуривает сигарету и быстро шагает, нервно оборачиваясь, как будто верит, что Диана может за ним побежать. В ночнушке и халате, босиком. Сумасшедшая. Миша долго не берёт трубку. Ян доходит до пустой остановки, смотрит на время, отнимая телефон от уха. Одиннадцать с лишним. — Да? — говорит Миша. Ян открывает рот, давится воздухом. Слова не лезут наружу. Ему приходится сделать несколько вдохов и выдохов, прежде чем получается произнести: — Можно я переночую у тебя? То ли голос его сообщает Мише больше, чем сами слова, то ли тот интуитивно чувствует что-то. Он переключается мгновенно, становится собранным и напряжённым. Говорит: — Давай. Ты где? — На остановке. Ян зачем-то задирает голову вверх к жёлтой табличке, свисающей из-под крыши. В рыжеватом искусственном полумраке едва проступают чёрные жирные буквы и цифры. — Я буду минут через тридцать, если троллейбус придёт скоро, — говорит Ян. Вдали по улице только огни ползущих под горку легковушек. Дорога полупустая. — Давай, я тебя жду, — отзывается Миша.***
— Папаз уже ушёл спать, не шуми, — говорит он, когда Ян заходит в квартиру. Внутри пахнет едой. Пока Ян разувается, Миша распинывает повылезавшие из-под банкетки тапочки. — Прекрати, — звучит утомленный шёпот. Из-за Миши показывается его мама — Наталья Борисовна. Крашеная блондинка с короткой стрижкой и бесконечно усталым лицом. Она в домашнем халате, руки сложены на груди, сильно пахнет кремом. — Ну ме-ем, — тянет противным голосом Миша и корчит пакостливую рожу. — Привет, Ян, — здоровается Наталья Борисовна. Ян кивает, произносит почти беззвучное «здрасьте». Рядом с Мишей она кажется совсем маленькой. — Ну, вы сами разберётесь, — шепчет она. — Одеяла я тебе дала. Спокойной ночи, Ян. — А мне спокойной ночи? — встревает Миша. — Ты мне весь мозг сегодня уже выел! — Наталья Борисовна лупит его по бедру. Смотрит с осуждением, но Миша делает такое лицо, словно вообще ни при чём, и она машет рукой, уходит. — Ты есть хочешь? — спрашивает Миша. Ян вспоминает вермишель из бабушкиных закромов. Вспоминает Диану. Ему становится дурно. Он мотает головой: — Нет. Пошли покурим. В Мишиной комнате тихо бормочет печально-тревожная музыка. Почти темно. Только горит у кровати лампа, накрытая оранжевой футболкой, и светится синим монитор на столе. Миша раздвигает плотные шторы, дёргает застревающую балконную дверь на себя. Ян окидывает комнату взглядом. Он давно тут не появлялся. Ничего почти не изменилось, только черепаха Паша переехал в своём террариуме к батарее. «Холодно ему сейчас, наверное», — думает Ян. На балконе сразу становится зябко. Миша приоткрывает примёрзшую створку окна в деревянной раме. Внизу неподвижные огни улицы, тёмный массив парка через дорогу. Шуршит одинокая машина, повернув во дворы. Ян суёт сигарету в рот, чиркает зажигалкой. Чувствует пристальный Мишин взгляд, но сам смотрит на улицу. — Что, всё вообще вот настолько плохо? — спрашивает Миша. — Хуже, — отзывается Ян. — Я говорил… — Да, ты всегда прав. Только не начинай сейчас. И так хуёво. Миша кивает. — Ты просто не забывай об этом в следующий раз, и всё зашибись будет. Ян глотает почти сорвавшийся с языка язвительный ответ. Только с Мишей сейчас не хватало ругаться. Так что Ян не говорит ничего, снова упирается взглядом в улицу. Там суетливый мужик перебегает дорогу спортивной трусцой. Тесный балкон быстро наполняется дымом. Открытая Мишей щель вытягивает слабо, и глаза начинает щипать. — Что она сделала-то? — спрашивает Миша. Всё-таки спрашивает. Конечно. Ян боялся этого вопроса больше всего. Мотает головой, просит: — Не спрашивай. Я не могу просто, честно. Миша хмыкает. Ян думает, что скорее сдохнет, чем сможет произнести это вслух. Снова мотает головой. — Не-не, это пиздец, не могу. Миша смотрит напряжённо. — Ты знаешь, что я думаю, когда ты так делаешь, — начинает он. — Я знаю. Просто давай сейчас ты войдёшь в моё положение. Один раз! Миша сжимает челюсти, молчит. Но потом отворачивается, подносит к губам сигарету, отступает. — Спасибо, — говорит Ян. Спать он устраивается на полу, на принесённых мамой Миши одеялах. Ян укладывается, пробует повернуться и так, и эдак. Натыкается взглядом на деревяшки под кроватью. — О, мои стеллажи, — говорит он. — Еле запихал, — отзывается Миша. Он сидит в кресле перед компьютером, что-то щёлкает. Тихо гудит вентилятор системного блока из-под стола. В этой комнате Яну гораздо спокойнее. Он переворачивается на спину, смотрит в потолок, на стеклянные рожки люстры, похожие на бутоны цветов. Внутренняя трясучка почти отпускает, и Ян представляет: ему это всё приснилось. Всего лишь кошмарный сон. — Я посижу ещё немного, — говорит Миша. — Ага. Ты, главное, не наступи на меня. — Это уж как получится. Ян слабо улыбается, закрывает глаза. Шуршит чем-то у него над головой Паша в террариуме. Ян засыпает.***
Просыпается он от голосов в коридоре. Сквозь не отпустившую дрёму, ещё путаясь в туманных образах из сна, слушает, как грохает дверь, как звенят ключи. Потом кто-то проходит по коридору сначала в одну сторону, затем возвращается. Ян переворачивается на другой бок. Опять засыпает. Когда просыпается во второй раз, в квартире совсем тихо и кажется, что пусто. Ян медленно садится. Одеяло сползает до пояса. В комнате холодно и почти темно. Сквозь щель в шторах едва пробивается полоска мутного белого света. Миша спит, отвернувшись к стене. Из-под одеяла торчит его расслабленная, вывернутая в странной позе рука. Ян выбирается наружу, встаёт и одевается, стараясь не шуметь. Выходит, прикрывая бесшумно дверь. Идёт в туалет, потом умываться в ванную. Его зубная щётка осталась у бабушки дома, полотенце тоже, как и куча других вещей. Мысли об этом приводят Яна в мрачное расположение духа. Он возвращается в комнату, достаёт из рюкзака телефон. Время почти десять утра — Миша будет спать ещё долго. Так что Ян тащится вместе с рюкзаком на кухню, чтобы случайно его не разбудить. На подоконнике работает радио. Чёрная допотопная коробка с торчащей вверх антенной. Сначала Ян думает, ему кажется: сиплое бормотание тянется от батареи. Соседи, решает он. Потом взгляд цепляется за горящий красным индикатор — радио смотрит на Яна единственным живым глазом. Ян, отодвинув край занавески, поворачивает регулятор громкости. Сквозь сипы прорезается чистый голос диктора. Договаривает окончание какой-то шутки, сам же над ней смеётся. Ян оставляет звук. Достаёт из шкафчика пузатую сахарницу и картонную упаковку с чаем. Из посудомоечной машины вынимает чистую чашку. Ставит греться воду. Пока вскипает почти бесшумный навороченный чайник, Ян роется в рюкзаке, смотрит, с чем повезло, а с чем нет. Состояние у него этим утром отупело-пришибленное, будто перед готовящейся навалиться болезнью. И ему это даже нравится, Ян почти что спокоен. В рюкзаке находится паспорт, мелкая наличность, банковская карточка, начатая упаковка жвачки и почти полная пачка сигарет, ноутбук без зарядки. В общем-то — всё. Ян устало облокачивается на спинку углового диванчика. Не прекрасно, но, по крайней мере, можно работать. Но все вещи, его одежда, спальник… всё это теперь у Дианы. Ян не говорит больше мысленно «бабушкина квартира», теперь это квартира Дианы. При воспоминании о ней снова делается дурно. Ян закрывает глаза, медленно вдыхает и выдыхает. Не хочет помнить о ней вообще. Славно было бы просто вычеркнуть её и… На этой мысли он останавливается. Разве то же не сделала мама? Решила, что Яна больше не существует, когда оказалось, что смириться с тем, какой он, ей невозможно. Ян морщится, невесело улыбается. Чайник вскипает. Диктор на радио заканчивает трещать и включает очень старую песню, кажущуюся смутно знакомой. Ян заливает чайный пакетик кипятком, щедро сыпет сверху сахар маленькой чайной ложечкой и залезает в телефон. Ему срочно нужна хоть какая-нибудь работа. К тому моменту, как в коридор выплывает заспанный мрачный Миша, она успевает позвонить три раза и написать несколько СМСок. Пока что это просто мольбы и уговоры. В самой первой она даже пытается извиниться, но формулировка какая-то не человеческая, дающая понять, что Диана плохо понимает суть проблемы. Ян от этих звонков становится нервным. СМСки прекращает читать после пятой, когда Диана разгоняется до упрёков. Ян не отвечает, не берёт трубку. Думает, заблокировать ли её номер? Непонятно, что теперь делать. Как обращаться с сестрой. Возможно ли с ней теперь вообще контактировать? К тому месту, которое сестра занимает в сердце, Ян старается мысленно не прикасаться. Там ничего хорошего. Ощущения почти что невыносимые. — Привет, — произносит Миша сипло, рухнув на скрипнувший диванчик рядом. — Привет, — отзывается Ян. Он пролистывает рабочие вакансии вниз, потом видит новое сообщение, открывает общий диалог с друзьями. Миша рядом сидит неподвижно несколько минут. Ян почти забывает про него, как он вдруг говорит: — Что это за говно? — Ты о чём? — Чего ты его не выключишь? Хуета же. — Миша кивает на радио. Ян пожимает плечами. Ему нормально, это всё сейчас так несущественно. Миша корчит презрительную рожу, встаёт, вырубает приёмник. Спрашивает: — Кофе будешь? — Я чай пил… — Чай хуета, — говорит Миша. Включает чайник. Так что сначала они пьют очень крепкий кофе из очень больших кружек, курят на холодном балконе. Потом Миша, ворча на родителей, жарит сырники. От кофе сердце у Яна стучит, как припадочное. Скороходов выручает второй раз — сводит со знакомой тёткой-архитекторшей, которой нужен помощник на обмеры. Ян вбивает трусящимися руками незнакомый номер, выходит поговорить в Мишину комнату, где не скворчит масло и сам Миша не бубнит без остановки. Архитекторшу зовут Лена Говорлюк. Разговаривает она печальным угасающим голосом, Ян даже теряется в первую минуту. Кажется, что у Лены что-то случилось, и, наверное, в таких случаях надо спросить что. Но кто он ей, чтобы задавать такие вопросы? От этого становится неуютно. Лена говорит: — Сейчас я договорюсь с заказчиком, и, если ты сможешь, мы подъедем туда часам к двум. Если тебе удобно… «Какое там "удобно"», — думает Ян. Он поедет сейчас куда угодно, лишь бы было куда. Миша засовывается в комнату. — Пошли жрать, — говорит. Сырники оказываются невозможно вкусными. Ян забывает, пока ест, обо всех проблемах. На несколько минут его отпускает. Потом телефон снова начинает звонить. Ян дёргается. На экране горит «Диана». Миша наблюдает, как он сбрасывает звонок. — Чего она? — Хочет, чтоб я вернулся, — отвечает Ян. Он почти чувствует, как Мише снова хочется спросить, что между ними случилось. Смотрит в свою тарелку на последний сырник, на разводы жирной сметаны. «Ну не надо», — мысленно просит он. Миша молчит, будто слышит. — У тебя найдётся какой-нибудь провод, который можно было бы воткнуть в мой ноут? — спрашивает Ян. — Наверное. — И ещё, — Ян растягивает полы домашней футболки, — мне надо сейчас в чём-то более приличном на работу съездить. Куртку он вчера напялил прямо так — на футболку. Повезло ещё, что штаны были не домашние. Но носков у Яна теперь тоже нет. — Блядь, — говорит он, — всё как-то… — Ты как будто из горящего дома выбегал. — Поверь, так и было. — Твоя семья меня заебала, — признаётся Миша. Он даёт Яну всё, что нужно, провожает до порога и обещает найти какой-нибудь провод для ноутбука. Мелочи, но, Ян чувствует, разбирайся с ними сейчас сам — они бы его доконали. — Ты знаешь, что ты охуенный? — спрашивает он Мишу, уже выйдя за дверь. Миша стоит босиком в прихожей, держится рукой за ручку. — Я лучше всех, — говорит он совершенно серьёзно. Ян улыбается и шагает к лифту.***
Лена опаздывает почти на двадцать минут. Ян ждёт у спуска в метро на оживлённом перекрёстке. Вялый людской поток на улице не иссякает. Холодный ветер лезет под куртку, студит шею и щиколотки, морозит руки. Ян от нечего делать курит третью сигарету подряд. Чувствует, как в кармане вибрирует от входящих СМС телефон. Он не смотрит, но и так знает: Диана. Не даёт о себе забыть, чёрт бы её побрал. Лена оказывается худой, высокой женщиной под сорок с измождённым лицом. Улыбается так, словно силы её вот-вот покинут. Ян опять испытывает неловкость от её вида, но старается оставаться невозмутимым, втыкается взглядом в её внезапно зелёные кожаные сапоги. Лена щурится на ветру и пытается включить в телефоне навигатор. С шумной улицы они сворачивают во дворы. Дома стоят квадратом — низкие и старые. Лена рассказывает, что какие-то из них строили пленные немцы. Не отлипает взглядом от телефона, то смотря направление, то что-то печатая. У подъезда нужного дома они долго стоят, ждут чего-то. Ян разглядывает густо заросший деревьями двор. Потом Лена набирает код домофона, они поднимаются на пятый этаж. Их встречает молодая женщина в пальто и спортивных ботинках. Здоровается с Леной, как со старой подругой. Они обнимаются и чмокают друг друга в щёки, почти не касаясь кожи губами. Потом проходят в квартиру. Не разуваются. Пол — измученный жизнью паркет — грязный-грязный. Квартира пустая и пыльная. Только выцветшие пятна на старых обоях — призраки находившихся тут предметов. Высокие потолки. Ян задирает голову. По углам чёрная старая паутина. Новую хозяйку зовут Юлей. Ян бродит за ней и Леной, не вслушиваясь в быстрый междусобойный разговор, быстро смекая, что его участие не нужно, таращится по сторонам. Гулко отдаются в пустых комнатах их шаги и голоса. В таких квартирах Ян не бывал — облезлая до невозможности, но носящая на себе налёт буржуазной роскоши. Красные обои в комнатах, люстры с сосульками хрусталя, паркет. Но самое впечатляющее — ванная, большая, как целая комната. Ян прикидывает, во сколько эта кажущаяся невзрачность обошлась Юле, и выпадает в осадок. Лена тем временем расковыривает дырку в стене. На пол сыпется бетонная крошка. Лена подсвечивает телефоном, пытается разглядеть что-то внутри. — Это несущая, — говорит Юля. — Там внутри кирпичи. Эта балка наверху, видимо, на ней лежит. — Да? — Лена щурится. — Что-то ничего не видно. Нет молотка? На Юлином лице появляется боязливая вежливая улыбка. Она кидает быстрый взгляд на Яна, а потом спешит сменить тему: — Газопровод нам не разрешили перенести, хотя он весь перепаянный уже в трёх местах. — Очень плохо. — Лена отлипает от стены и вырубает фонарик. — Я рассчитывала, что мы сможем его сместить. Может быть, можно вообще перекрыть? Зачем он вам сейчас? Они переходят из коридора на кухню, смотрят вытяжку и уродливые трубы газопровода, нависающие над раковиной. Ян без дела начинает скучать. Его принимаются одолевать неприятные мысли о сестре. Звук на телефоне выключен, за это время прилетело ещё два пропущенных. Наверняка Диана уже в ярости. Уже рыдает или орёт. Или режет его вещи на части теми самыми ножницами, которыми вырезает свои жуткие коллажи. На мелкие кусочки его любимые майки, штаны, шнурки на кроссовках… Всё это так чётко возникает перед его внутренним взором. — Давай будем приступать? — обращается к Яну Лена с таким видом, словно ей непременно нужно его разрешение. Ян деревянно кивает. Они распределяются так, что Лена прижимает лазерную рулетку к стене и стреляет в длину, а Ян чертит на листе план и записывает размеры. Впопыхах он рисует рядом с маленьким, плохо напечатанным бытовым планом каждую комнату по отдельности. Рисует фасады с окнами и дверьми, подписывает, чтоб потом не запутаться. План, поначалу чистый и аккуратный, чем дальше они с Леной продвигаются по квартире, тем более становится замызганным и лохматым. Ян старается рисовать обозначения аккуратно, но потом они путают сантиметры и миллиметры, потом он записывает обозначение не туда, стирает, зачёркивает, обводит крошечные цифры карандашом пожирнее. В итоге он получает испещрённого закорючками уродца. И так, на памяти Яна, планы обмеров выглядят каждый раз, как бы он ни пытался этому помешать. Перед Леной за эту жуть неловко, но она, к облегчению, не особо интересуется, что Ян там начёркал. — Как ты думаешь? — спрашивает, когда они заканчивают. — Мы ничего не забыли? Ян разглядывает исписанный с двух сторон лист. — Ну… — тянет он. Он уверен: что-то забыли точно, но что именно, убей бог, он не скажет. — Ты ещё сфотографируй окна и двери на всякий случай, — советует Лена. Ян вынимает телефон. Смахивает все пришедшие от Дианы проклятия, пропущенные звонки и щёлкает высокие окна в деревянных рамах, ощетинившиеся шелухой краски. Снимает изгибы батарейных труб, заросшую грязью вытяжку над ванной. — Хорошо, — говорит Лена. Она набирает Юлю, подносит телефон к уху и, пока та не подняла трубку, спрашивает: — Сколько тебе нужно времени, чтобы построить план? Ответить Ян не успевает. Из динамика телефона доносится Юлин голос, и Лена переключается на неё. Отвечает он уже во дворе, когда они выходят на улицу под зудящий на одной ноте, словно комар, домофон. — Я думаю, что, если всё будет нормально, завтра днём смогу прислать. — Было бы очень здорово, — улыбается слабо Лена. — Часть денежки я тебе смогу сейчас перевести, мне Юля сбросила. Как она переведёт остальное — тогда переведу тебе вторую часть. Ян соглашается. Вместе они доходят до метро. Только-только начинают вылезать из подворотен голубоватые сумерки. Густеют тени, не вспугнутые загоревшимися фонарями. Лена предлагает пойти вместе пить кофе, но Ян вежливо отмазывается, ссылаясь на другие дела. Лена огорчённой отказом не кажется, и возле стеклянной витрины булочной они расходятся в разные стороны.***
Когда Ян возвращается, вся семья Миши уже дома. Отец смотрит телевизор в гостиной. Ян мельком из коридора видит его неподвижный силуэт. Миша, впустивший его, возвращается на кухню к матери и негромко о чём-то с ней переругивается. Ян идёт в ванную мыть руки, потом уходит в Мишину комнату. С присутствием его родителей в квартире он сразу чувствует себя лишним. Подходит к окну, скромно выглядывающему из-за занавески, опускает взгляд на Пашин террариум. Черепаха медленно, но с остервенением пожирает кусок капустного листа. Ян думает: что-то нужно решать. Миша будет говорить, что это не так, но Ян понимает: он не может жить тут долго. Надо куда-то деваться. Мишина кровать небрежно застелена покрывалом, сверху пухлый рулон из одеял, на котором Ян спал, рядом скрюченный толстый провод зарядки. Ян достаёт из рюкзака ноутбук, втыкает провод в удлинитель под кроватью, пробует подключить к ноутбуку. Зарядка работает. Ян открывает программу, создаёт новый файл и вытаскивает из рюкзака почеркушки с планом. Как-то так само получается, он даже не думает, будет ли работать сейчас — просто начинает, усевшись кое-как на полу. Решает: «Сейчас я кое-что быстренько набросаю». И в то же мгновение вязнет в программе с концами. Миша несколько раз заглядывает в комнату, даже что-то говорит, но Ян ничего не замечает. Отрывается только через два часа, потому что Миша наступает ему на ногу. Стены по обмерам в квартире безбожно кривые, Ян не может понять, в какую сторону и куда округлить, чтобы всё сошлось хотя бы примерно. Ни хрена не получается. Миша давит сильнее. Ян шипит: — Бля-адь. — Давай выходи из своего религиозного транса. Я понимаю, что тебя от всего этого прёт, но мама предлагает пойти поесть. Ян поднимает голову. Сразу чувствует, как от жёсткого остова кровати, к которому он прислоняется, болит спина и как он отсидел задницу. — Мне надо ещё… — Ян прикидывает. Он понятия не имеет, сколько ещё надо. Окна расставлять даже не начинал. А потом нужны ещё батареи, ниши для батарей, которые он, на самом деле, даже не представляет, как делать. — Ладно, пофиг, пошли, — соглашается Ян. Сохраняет последние изменения в чертежах и откладывает ноутбук. На кухне негромко работает радио. Миша ворчит, но Наталья Борисовна только на него цыкает. Передают короткую сводку новостей. Папа Миши есть не приходит, остаётся в гостиной, так что они садятся втроём. Наталья Борисовна над салатом из огурцов с редиской в стеклянной плошке задумчиво разглядывает скатерть, хмурясь на слова диктора из приёмника. Миша кладёт Яну овощи вперемешку с мясом, себе тоже. Садится рядом и пихает боком, чтобы подвинулся. — Как вообще дела, Ян? — спрашивает Наталья Борисовна, когда выпуск новостей заканчивается и врубается крикливый рекламный блок. Хуже вопроса и не придумаешь. Ян морщится. Признаётся: — Бывало и лучше. — Ну, ты можешь у нас оставаться, сколько тебе будет нужно, ты, думаю, знаешь. Ян кивает, говорит: — Да, спасибо. — С работой что-то? — продолжает ковыряться в его болячках Наталья Борисовна. — У него по семейным обстоятельствам, — встревает Миша. Ян засовывает в рот ложку овощей, жуёт, глядя в тарелку. Овощи, кажется, вкусные. — Что ты лезешь? Может, он сам скажет, что считает нужным? — А что ты докопалась до человека? — Миша заводится. — Я не докопалась, я разговариваю. — Да всё нормально, — качает головой Ян. — Может, он не хочет рассказывать? — Может, он сам тогда скажет, если не захочет рассказывать? Я что, пытаю его раскалённой кочергой? Что ты опять из меня пытаешься сделать какого-то монстра? — Наталья Борисовна звякает ложкой о стеклянное дно плошки. Миша раздражённо цыкает, отворачивается в сторону. Ян догадывается, что он далеко не главная причина их перепалки, но всё равно чувствует себя неловко. Нужно ведь, наверное, что-то сделать, но внутри не рождается никакого импульса к действию. Не будь тут Натальи Борисовны, он бы молча продолжал есть. Всё, на что его хватает в итоге, — легонько толкнуть Мишу локтем и сказать полушёпотом: — Да нормально всё, правда. Миша особо не реагирует. Делает плохо понятное движение бровью, возвращается к еде. Наталья Борисовна хрустит редиской и огурцом. Реклама заканчивается протяжной старой песней на французском. Через пару минут Наталья Борисовна, немного остыв, заводит разговор о делах на работе. Когда возвращаются в комнату, идут на балкон покурить. Снаружи густая ночная темень, прореженная звёздами фонарей. Небо пасмурное, не чёрное, грязно-бурое. Ян разглядывает мутный осадок на стекле, серый в тусклом освещении. Миша неожиданно спрашивает: — А что там этот твой нарколыга? Ян морщится. Хочется огрызнуться на «твой». Вспоминает отсутствующее, будто у неживого, лицо Ильи в их последнюю встречу. Думает: «Отмороженный». Теперь уже они вряд ли увидятся, и, наверное, хорошо. — Ничего, — отвечает он Мише. — В пизду его. Миша только многозначительно хмыкает. Полночи Ян доделывает чертежи под бормотание музыки и тихие Мишины приговоры, относящиеся к кому-то в компьютере. Спать они ложатся одновременно, когда светящиеся красным электронные часы на полке показывают три с небольшим. Ян не может заснуть. В темноте перед глазами продолжают кружиться жирные линии стен и разметки размеров. Открывай, закрывай глаза — всё равно. Голова забита всем этим, как мусором. Ян валяется так с час или даже больше, напряжённый, неспособный расслабиться. Очень хочется залезть в телефон, но Ян вспоминает о сестринских сообщениях и терпит. Не хочет знать, сколько раз она звонила, сколько прибавилось непрочитанных сообщений. «Что, если, — думает он, — позвонить в психовозку? Сдать её в больничку реально?»